Он привлек ее к себе и присосался своими губами. Вначале это здорово возбуждало, затем стало больно, поскольку он сильно надавил своими пластинами на нижнюю губу.
Она пыталась отстраниться, но тут Энди сунул ей в рот свой язык, противный, как мокрая рыба.
"Не глупи", - осадила она себя.
Кроме полной Мирны Симпсон и пары других изгоев, она была, вероятно, единственной взрослой девочкой в школе, которая никогда не целовалась. Большинство школьниц позволяли себе много больше.
Он уже обхватил ее руками за шею, рот начал неприятно гореть. Стоило ей только высвободить свои губы, как он тотчас вновь настойчиво впивался и начинал елозить слюнявым ртом. Губы ее горели, возбуждение перешло в разочарование.
Надо как можно скорее остановить эту стандартную процедуру. Сердце ее гулко стучало от страха.
- Расслабься и приобретешь сноровку, - выдохнул он, когда она уперлась в его грудь.
- Я уже преуспела, - ответила она. - Уймись.
- Ты сама все это затеяла, я только поддержал, не так ли? Но знаешь, если ты кому-нибудь об этом расскажешь, никто тебе не поверит.
Он тут же ловко расстегнул ее сюртук, потом сунул руку под свитер и дотронулся до ее груди.
Лили отпрянула, схватив его за руку. Ну и что, что она начала первая? Разве это дает ему право лапать ее? Энди не сводил с нее взгляда.
- Какие формы, - тяжело выдохнул он и, положив руку ей на бедро, стал грубо массировать через джинсы. Затем навалился всем телом и неудобно прижал к двери. Снова стал искать ее губы, причиняя боль.
Смущение перешло в ярость. Лили внезапно опустила руку ему между ног и резко дернула прямо за твердое. Он отпрянул, тяжело дыша, и занес руку, чтобы ударить.
Девушка увернулась и, сжав кулаки, ударила прямо в челюсть. Он со стоном откинулся назад, одной рукой прикрыв промежность, а другой - свои пластины. Лили приготовилась ударить еще раз, но он как-то сразу сник, поджал под себя ноги.
Лили взяла свой рюкзак, распахнула дверцу и шагнула в темноту. Дрожа от негодования, оглянулась и спокойно сказала:
- Лучше никому не рассказывай. Никто тебе не поверит.
Хлопнув дверцей, она устало двинулась к дому. Ее так и подмывало припустить во все лопатки, но гордость удерживала от быстрой ходьбы. Темнота сгущалась. Сзади послышался шум его машины. Лили опрометью бросилась в лес и спряталась за широким деревом. Обидчик трусливо развернулся, не зажигая фар, рванул по мощеной дороге.
Дорога петляла по оврагам и холмам; до фермы еще добрая миля. Она нисколько и не боялась темного леса, но, облизнувшись, здорово встревожилась. Боже, что скажут родители? Губа так распухла!
Однажды, год назад, мать увидела в дверях эксгибициониста. Позже она рассказала об этом мужу. Тот в гневе схватил револьвер и помчался разыскивать мерзавца. Мать, испугавшись, позвонила шерифу, и этого человека схватили прежде, чем отец расправился с ним.
Лили, опустив голову, глубоко задумалась. Узнав, отец вытащит револьвер из тумбочки и поедет за Энди. Убить, может, и не убьет, но наверняка станет ему угрожать, а это попахивает тюрьмой.
Лили пребывала в полном смятении от страха и смущения. Она словно изменила, нарушила клятву, стала каким-то другим человеком… Интересно, а как у других девочек? Естественно, ни одна из них никогда не признается!
Она отчаянно растирала губу, поскорее бы припухлость опала! Родители сразу же догадаются, значит, надо сказать правду. Сначала она решила подробно рассказать им о происшествии, но вдруг гордо вскинула голову: "Ни за что".
Тем временем показались изгороди пастбищ, тропинка, ведущая к ферме. Девушка устало волочила ноги, не обращая внимание на розовых герефордских свиней, которые в надежде на то, что их почешут, радостно понеслись к ней навстречу. У самого дома тревога ее сменилась удивлением.
Во дворе стояла чья-то машина, седан последней марки. Она перелезла через колючую проволоку изгороди, оставаясь в тени, прошла к амбару, сбросила рюкзак на дрова и подкралась к машине. Затем на цыпочках двинулась к дому. Желтое прямоугольное пятно света падало из гостиной, окно оказалось приоткрыто: мать любила свежий воздух.
Лили притаилась рядом и прислушалась.
- Лили почти не бывает дома, - послышался голос матери. - Работает в оранжерее Фридмана несколько часов в неделю. Говорят, у нее хороший глаз для ухода за садами. Да и карманные деньги не помешают.
Лили нахмурилась.
"Несколько часов в неделю? Карманные деньги?"
С чего бы матери так считаться с мнением посетителя, почему бы не сказать правду?
- Да, надо было позвонить и предупредить, что я приеду, - раздался в ответ низкий, звучный и необычайно красивый голос. - Но полет прервался внезапно, я не мог упустить возможность увидеться с вами.
- Ты занимаешься бизнесом в Атланте? - спросил отец.
- Нет, лечу в Лос-Анджелес, а в Атланте у меня вынужденная пересадка. Утром я встречаюсь с одним специалистом-проектировщиком.
- Прекрасно. Я так тобой горжусь. Никогда не сомневалась, что ты вырастешь замечательным человеком. - В голосе матери послышалось восхищение.
Незнакомец устало усмехнулся. Лили осторожно приблизилась к окну, умирая от любопытства.
- Знаете, чего я хочу больше всего на свете? Еще раз уснуть на вашем мягком диване под вашим теплым одеялом.
Лили нахмурилась. Кто это? Она ощущала себя полной дурой, но прекратить эту нелепую игру в прятки не давала посиневшая, распухшая губа.
- Ты такой длинный, что вряд ли угнездишься на нашем диванчике, - отозвался отец. - Но мы так рады! Как было бы здорово, если бы и Лили оказалась дома.
- Мне бы не хотелось ее терять, - выдохнул незнакомец.
- Не потеряешь. - Мать засмеялась. - Шести футов в высоту и рыжие, прямо-таки огненные волосы.
Послышался шум выдвигаемого ящика.
- Вот, - обронила мать. - Возьми. Ее фотография этого года.
"Кошмар", - подумала Лили, не в силах что-либо изменить.
На этом фото она получилась с растрепанными волосами, каким-то воинственным взглядом.
Незнакомец молчал целую вечность. Потом нежно произнес:
- Я именно такой ее себе и представлял.
На лбу Лили выступила испарина, ее лихорадило.
- Надо было привезти ей другого мишку. Она ведь уже не ребенок, - продолжал молодой человек.
Руки ее повисли как плети, сердце бешено колотилось и, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она в изумлении услышала голос отца:
- У нее все еще жив твой мишка. И наверняка она хранит каждое твое письмо, Артемас.
"Артемас!"
Ноги ее подкосились, и девушка осела на землю. Ее била мелкая дрожь.
"Он вернулся повидаться со мной".
Голова Лили поникла. Не могла же она появиться в таком виде - обезображенная, пропахшая удобрениями, красная от стыда, страха и унижения.
Слезы градом катились по ее щекам, он все еще разговаривал с родителями. Она не знала точно, сколько прошло времени, что он еще спрашивал. Она прислушивалась лишь к звуку его голоса, глубокого, сочного, с нотками властными, но любезными.
Наконец послышался шум отодвигаемых стульев - он, очевидно, прощался. Лили скользнула в темноту и вжалась в стену.
Открылась входная дверь, и заскрипели половицы крыльца. Он появился в поле зрения вместе с родителями. От изумления она тихонько застонала, закусив свою распухшую губу. Артемас обнял отца, затем мать и посмотрел в небо, перевел взгляд на ручей, на ивы, потом на дом и, наконец, снова на ее родителей. Молодой человек заметно волновался; ночным бризом ему растрепало волосы, он устало пригладил их. Длинное черное пальто распахнулось, он сунул руки в карманы и опустил плечи. На лице матери застыли печаль и бесконечная доброта, она поднялась на цыпочки и крепко обняла его.
Лили плакала, уткнувшись в перегородку. Он уехал, и она, в отчаянии выбежав из-за дома, долго-долго смотрела вслед.
У ручья Лили встала на колени и прополоскала рот. От ледяной воды лицо ее онемело, но это только усилило боль стыда и утраты чего-то очень важного.
Когда она вошла, родители разом повернули головы и посмотрели на нее.
- Ты и представить себе… Что с тобой случилось? - обеспокоилась мать.
Лили, досадливо поморщившись, покачала головой:
- Кусок дерева попал в мульчировочную машину и, отлетев, ударил меня по губам.
Мать тихонько поднялась, схватившись за спину, приблизилась к Лили и приподняла ее подбородок:
- Ты плакала! Милая, так больно? Ты в порядке?
- Да. Я по пути умылась в ручье у дороги.
Отец недоуменно нахмурился:
- Ты гуляла? Почему?
- Энди очень спешил домой. Сегодня вечером у него какая-то встреча. Он высадил меня у мощеной дороги.
Лицо отца разгладилось.
Мать никак не могла успокоиться:
- Я сейчас приложу лед, но вначале удивлю. Очень жаль, что тебя не было. К нам заезжал Артемас!
Лили старалась ничем не выдать своего волнения.
- Он хотел встретиться с тобой. - Мать печально покачала головой. - Не сомневаюсь, ты бы влюбилась с первого взгляда. Лили, он - красавец, высокий - футов шесть с лишним и серьезный, как банкир, но такой же обходительный, как и прежде. Он ничего не забыл и взял твою фотографию. Он считает тебя красавицей.
Не в силах больше притворяться, Лили отстранилась и прошла к себе. Прислонившись к двери, она зарыдала, закрыв лицо руками. Сквозь слезы она увидела увешанные открытками гор и цветов стены, книги на ночном столике и аккуратно прибранную кровать. На подушках лежал новый мишка, рядом - букет алых роз в золотой обертке. Лили села на кровать и поцеловала розы и детского мишку. Чувство было такое, словно она нарушила какую-то клятву, упустила некий драгоценный шанс и теперь никогда не увидит Артемаса снова.
Глава 8
Несмотря на блеск массивной люстры, сильный запах гардений посреди стола, звон хрустальных бокалов, смачного лосося прямо перед ним и шумную болтовню десятков небезызвестных политических деятелей Нью-Йорка, Артемас с трудом боролся со сном. Всякий раз вот уже на протяжении четырех лет в период временного спокойствия, когда он сидел без калькулятора, компьютера и кипы документов, мысли его становились рассеянными, а веки - тяжелыми. Хорошо бы взбодриться на свежем воздухе - за окнами кружились новогодние снежинки.
В памяти всплыли сообщения по маркетингу, анализ менеджмента, инвестиционные планы и межофисные письма. Приятный бас сенатора де Витта вывел Коулбрука из оцепенения. Сейчас он здорово преуспел в деле продвижения по стопам президента Рональда Рейгана. Подцепив ломтик лососины тяжелой серебряной вилкой, Артемас почувствовал прикосновение изящных бледных пальцев. Прямо над ухом раздался мелодичный женский голос:
- Я заказала тебе чашечку кофе.
Соблюдая приличия и собрав всю свою волю, он стряхнул сонливость, выпрямился и благодарно посмотрел на изящную черноволосую девушку с милым личиком. Гленда де Витт, единственная дочь сенатора, казалась очень хрупкой в кружевном красном платье с огромным декольте. Скромность и образованность читались в ее больших серо-зеленых глазах. Ломтик лосося оказался сухим и безвкусным. Гленда никогда не упоминала о своей кошмарной диете или многочисленных проблемах со здоровьем, что вынуждало ее принимать нежную заботу сенатора даже теперь, когда она уже несколько лет как окончила элитный женский колледж со специализацией во французской литературе.
- Мне надо будет набраться знаний о керамике и фарфоре. - Она с нескрываемой нежностью смотрела на Ар-темаса. - Ты бы не задремал, если бы я была интересным собеседником.
- Что ты, просто мне очень хорошо с тобой.
Он галантно улыбнулся. Краска залила ее щеки. Они знали друг друга вот уже несколько лет, встречаясь на приемах у сенатора. Она со смехом парировала:
- Думаю, что ни одна из знакомых тебе женщин не приняла бы это за комплимент.
- О чем ты говоришь? У меня нет времени на женщин.
- С тобой так интересно беседовать. Я каждый раз с нетерпением жду нашей встречи. - Она бросила печальный взгляд на свой спартанский обед. - Это одно из моих немногих безрассудных удовольствий.
- Лучше расскажи о своей библиотеке.
- Но это же совсем не захватывает в отличие от того, что делаешь ты. Твоя новая компания…
- Промышленная керамика куда менее интересная вещь, нежели литература, уверяю тебя. Особенно если главная задача состояла в том, чтобы присоединить маленькую, неизвестную компанию к "Коулбрук чайна".
- Ты не прав, отец считает, что создание предприятия индустриальной керамики - самое разумное в твоем положении. Он очень прагматичен. Я - единственная бесполезная вещь, которую он любит.
- Какая же ты бесполезная! В нашем жестоком мире царит скудоумие, и мало найдется мыслящих людей, которые по-настоящему любят и ценят книги.
Гленда немного повеселела. Подозвав официанта, она шепнула Артемасу:
- Пожалуйста, поговори со мной, иначе я упаду лицом в тарелку.
Он засмеялся, взял чашку кофе, они шутливо чокнулись. Артемас уловил, что сенатор внимательно наблюдает за ними.
* * *
После обеда сенатор пригласил Артемаса в богато обставленный кабинет и плотно прикрыл дверь.
- Моя дочь от тебя без ума. - Он сунул в рот трубку и сверкнул золотым пламенем. Сквозь голубоватый дым сенатор внимательно следил за реакцией Артемаса.
Сенатор де Витт, типичный представитель государственного политика, всегда держался с достоинством. Седой суровый вдовец на протяжении многих лет сохранил безукоризненную репутацию, и немногочисленные слухи лишь добавляли шарма в обществе. Поговаривали, что он был фаворитом старушки дворянского рода.
Артемас подозревал, что много лет назад его бабушка и сенатор были больше чем друзья Его преданность ей в последние годы, эта платоническая верность!
Артемас тщательно взвесил свои слова:
- Думаю, Гленда - одна из самых честных и принципиальных девушек, которых я когда-либо встречал.
Сенатор поднял лохматые белые брови, поудобнее устраиваясь в кожаном кресле.
- Это дипломатичный ответ. Ты очень любезен с ней.
Он указал Артемасу на соседнее кресло. Коулбрук медленно и настороженно опустился.
- Я считаю ее своим другом. И вы ошибаетесь, если думаете, что моя любезность это всего-навсего жалость.
Сенатор положил трубку на стол и подался вперед, сверля Артемаса взглядом.
- Ты проделал огромную работу, спасая "Коулбрук чайна" от полного краха, но ее будущее далеко не безоблачно. Малейший удар в спину может свести на нет все твои старания.
Этот странный переход от Гленды к борьбе за сохранение "Коулбрук чайна" сбил Артемаса с толку.
- Конечно, я должен расширять производство, не ограничиваясь производством фарфора.
- Ты молод и до сих пор не женат. Соревнования за военные контракты очень жестоки, я мог бы поспособствовать твоему выживанию. Это не праздный разговор, Артемас, и если ты не осознаешь всей серьезности ситуации, то потеряешь все.
- К этому времени я смогу…
- Измучиться до смерти и понять, что усилия тщетны.
Сенатор устало взглянул на Артемаса.
- Я расстроил планы по меньшей мере десяти претендентов на руку моей дочери. Теперь я сам в весьма щекотливом положении: нашел достойного, но он ею не интересуется.
- Мне не безразлична Гленда, но я не хочу ее разочаровывать… давая обязательство, которое не могу выполнить.
Сенатор некоторое время посасывал трубку, в раздумье прищурив глаза.
- Ты не святой. Я знаю… проверял. Несколько месяцев здесь, год там - верные сведения. Насколько мне известно, все сводится к моногамии, ты прекращаешь отношения, как только женщины начинают чего-то требовать. Понятно, что ты стремишься к стабильности, и тебя не за что упрекнуть. По крайней мере ты честен.
- Я в ответе и за работу, и за своих братьев и сестер. Теперь вот еще и за новую компанию…
- "Тайплекс керамикс". - Сенатор улыбнулся, поигрывая трубкой. - Кто-нибудь менее щепетильный не преминул бы воспользоваться моим влиянием, чтобы получить военный контракт. Или выиграть его при помощи Гленды.
- Да, именно поэтому я ее избегаю.
- Моя дочь лишена многого, чего заслуживает.
Сенатор, сложив за спиной руки, подошел к камину. Его хмурое лицо в ярком пламени выглядело особенно изможденным.
- Ей было лишь девять лет, когда она потеряла мать. Диабет сделал ее замкнутой и скрытной. Доктор предупредил, что ей нельзя рожать, поскольку она слишком хрупкая.
Он в упор посмотрел на Артемаса.
- Я хочу, чтобы она имела все, что захочет, прежде… прежде чем она окончательно потеряет здоровье. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты был с ней. - Он сделал паузу, внимательно наблюдая за Артемасом. - Не надо так на меня смотреть, мой мальчик. Я был другом твоей бабушки, помогал ей, как мог, и она знала, что за благосклонность придется платить. Теперь это время пришло.
- Значит, я обязан заботиться о Гленде? Развлекать ее словно глупенькую?
- Да, пока будешь ей необходим, и она никогда не узнает правды. Будешь верен ей и любезен.
- Боже мой!
- Ты сказал, что она тебе небезразлична, ты уважаешь ее. Она, конечно, не красавица и не самая здоровая девушка в мире, к тому же не привлекает тебя… физически.
- Но разве этого не достаточно? Это несправедливо по отношению к ней…
- Что же плохого в том, что я забочусь о счастье дочери? Даже за твой счет? - Он покачал головой. - В конце концов ты ничего не теряешь. Случайная связь с женщинами, когда я предлагаю тебе все виды сотрудничества?! Уважаемая, восхитительная, образованная жена. Влиятельный тесть. Самое важное - будущее бизнеса, безопасность твоих братьев и сестер. Шанс осуществить мечты бабушки, ставшие твоими еще с детства.
Он сделал паузу, бросив на него холодный взгляд.
- У тебя есть шанс обрести сильного друга вместо сильного врага.
Артемас вскочил как ошпаренный, ярость и гордость ударили в голову. Сенатор тотчас мягко добавил:
- Ты мне должен, и в действительности у тебя нет выбора. Думаешь, достигнешь чего-нибудь без самопожертвования? Ошибаешься, Артемас! Ты не продаешь свою душу, мой мальчик, просто закладываешь. И настанет день, когда у тебя будут необходимые деньги и власть, чтобы выкупить ее.
Той ночью Артемас поздно вернулся в старое здание, которое переделывалось под новый центр компании. Над набережной вигела холодная январская луна. Его апартаменты располагались наверху, над лабиринтом офисов и конференц-залов. У Джеймса были свои апартаменты неподалеку, он тоже с головой ушел в работу. Касс и остальные все еще жили в старом кирпичном доме поблизости. Касс получила степень магистра гуманитарных наук, а близнецы посещали колледж: Майкл специализировался в психологии, Элизабет - в бизнесе. Джулия училась в средней школе. Артемас никогда не расскажет им, на что согласился сегодня вечером.