Глава 20
Рисанд рассеял нас в лес, который был старше, чем любое место, где мне доводилось побывать, и который словно обладал собственным сознанием.
Корявые буковые деревья плотно переплетались друг с другом, облепленные мхом и лишайником так основательно, что под ними практически невозможно было разглядеть кору.
- Где мы? - выдохнула я, едва осмеливаясь шептать.
Руки Риса находились в зоне досягаемости его оружия.
- В самом сердце Прифиана есть обширная пустая территория, разделяющая Север и Юг. А в ее центре находится наша священная гора.
Мое сердце пропустило удар, и я сосредоточилась на своих шагах сквозь папоротник, мох и корни.
- Этот лес, - продолжил Рис, - лежит на восточной границе этой нейтральной территории. Здесь нет никакого Высшего Лорда. Закон здесь творит тот, кто сильнее, подлее и хитрее. А Лесная Ткачиха находится на вершине пищевой цепи.
Деревья застонали, несмотря на то, что не было ветра, заставившего бы их колыхнуться. Нет, воздух здесь был тяжелым и затхлым.
- Амаранта не истребила их?
- Амаранта не была идиоткой, - сказал Рис, его лицо помрачнело. - Она не трогала этих существ и не тревожила лес. На протяжении многих лет я пытался найти способ манипулировать ею, заставить ее допустить эту глупую ошибку, но она ни разу не купилась на это.
- А сейчас мы тревожим его - и лишь из-за какого-то теста.
Он усмехнулся, звук отразился от серых камней, разбросанных по земле словно мраморные шарики из детской игры.
- Прошлой ночью Кассиан пытался убедить меня не брать тебя сюда. Я думал, он ударит меня.
- Почему? - я едва его знала.
- Кто знает? Кассиан, вероятно, будет больше заинтересован в том, чтобы затащить тебя в постель, а не защитить.
- Ты свинья.
- Ты ведь знаешь, что можешь сделать это, - сказал Рис, придерживая ветку сухого бука, чтобы я могла проскользнуть под ней. - Если ты вдруг захочешь двигаться дальше в физическом плане - я уверен, что Кассиан будет более чем рад помочь.
Это само по себе уже напоминало испытание. И оно меня настолько взбесило, что я пропела:
- Тогда скажи ему прийти ко мне в комнату сегодня вечером.
- Если ты переживешь это испытание.
Я остановилась на вершине небольшого, покрытого коркой лишайника камня.
- Похоже, тебе нравится сама мысль, что я не справлюсь.
- Совсем наоборот, Фейра, - он прокрался туда, где я стояла на камне. Я была практически на одном с ним уровне глаз. В лесу стало еще тише - казалось, деревья еще ближе прильнули друг к другу, словно ловя каждое наше слово. - Я дам знать Кассиану, что ты… открыта для его заигрываний.
- Прекрасно, - сказала я. Выхолощенный воздух обрушился на меня подобно вспышке мрака. Та сила в моих костях и крови всколыхнулась в ответ.
Я попыталась спрыгнуть с камня, но он схватил меня за подбородок - движение слишком быстрое, чтобы его предотвратить. Его слова были смертельно ласковыми, когда он спросил:
- Насладилась зрелищем того, как я стоял перед тобой на коленях?
Я знала, что он слышал, как мое сердце оглушительно забилось. Я послала ему в ответ маленькую злобную ухмылку, кое-как вырвала подбородок из его хватки и соскочила с камня. Я могла нацелиться на его ноги. А он мог отойти в сторону, чтобы избежать этого.
- В любом случае, разве это не все, на что вы мужчины годитесь? - однако мои слова были напряженными, почти задыхающимися.
Его ответная улыбка вызвала во мне ощущение шелковых простыней и жасминового бриза в полночь.
Опасная черта - к которой Рис толкнул меня, отвлекая от того, с чем я вот-вот столкнусь, от того, какой разбитой я была внутри.
Злость, этот… флирт, раздражительность… Он знал, что они делали меня сильней, были моей единственной опорой.
Тогда то, с чем я сейчас столкнусь, действительно должно быть ужасным - раз он хотел, чтобы я вошла туда рассерженной, думающей о сексе, о чем угодно, кроме Лесной Ткачихи.
- Хорошая попытка, - хрипло сказала я. Рисанд лишь пожал плечами и направился вперед к деревьям.
Ублюдок. Да, это всего лишь чтобы отвлечь меня, но..
Я устремилась за ним так тихо, как только могла, намереваясь сбить его с ног и ударить кулаком по позвоночнику, но он поднял руку, остановившись перед поляной.
Маленькая, выбеленная хижина с соломенной крышей и наполовину разрушенным дымоходом в ее центре. Обычная, почти как у людей. Здесь был даже колодец, его ведро висело на каменном вороте, а охапка дров лежала под одним из круглых окон хижины. Ни звука или света внутри - не было даже струйки дыма из дымохода.
В лесу затихло несколько птиц. Не полностью, но их щебет сошел к минимуму. И… там.
Льющееся из домика прекрасное, ровное пение.
В таком месте я бы остановилась, чтобы утолить жажду или будучи голодной, или даже в поисках крова на ночь.
Возможно, это была ловушка.
Деревья вокруг поляны находились так близко друг к другу, практически цеплялись ветвями за соломенную крышу, что вполне могли сойти за прутья клетки.
Рис кивнул в сторону хижины, кланяясь с театральной грацией.
Внутрь, наружу - и ни звука. Найти предмет, каким бы ни был, и стащить его из-под носа слепого человека.
А потом бежать сломя голову.
Покрытая мхом земля вела прямо к слегка приоткрытой входной двери. Кусочек сыра. А я была глупой мышью, что вот-вот клюнет на него.
Рис пожелал мне удачи одними губами, его глаза засияли.
Я показала ему неприличный жест и медленно и молча направилась к входной двери.
Казалось, лес наблюдал за каждым моим шагом. Когда я обернулась, Риса уже не было.
Он не сказал, вмешается ли, если я окажусь в смертельной опасности. Пожалуй, мне все же стоило спросить.
Я избегала любых листьев и камней, следуя узору движений, который какая-то часть моего тела - часть, что не было создана Высшими Лордами - все еще помнила.
Словно пробуждаясь. Именно так я это чувствовала.
Я миновала колодец. Ни пятнышка грязи, ни один камень не казался лишним. Идеальная, прекрасная ловушка - предупредила смертная часть меня. Ловушка с тех времен, когда люди еще были добычей; сейчас же она походила на более умную, бессмертную игру.
Я больше не была жертвой, решила я осторожно подходя к двери.
И я не было мышью.
Я была волчицей.
Я обратилась в слух стоя на пороге, его камни были потертыми, словно много-много пар обуви прошло по ним и, скорее всего, больше не вернулось. Слова ее песни теперь стали отчетливыми, ее голос был приятным и красивым, словно солнечный свет в ручье:
"Жили двери сестры, отправились они играть,
Чтобы за кораблями отца понаблюдать…
Приблизившись к морской волне
Старшая толкнула младшую навстречу ей."
Сладко-медовый голос поющий древнюю, ужасную песню. Я слышала ее раньше - немного измененную, но ее пели люди, которые не имели ни малейшего понятия, что она брала своё начало из уст фейри.
Я послушала еще некоторое время, стараясь услышать еще кого-нибудь. Но там был только топот, гудение какого-то устройства и песня Ткачихи.
"Иногда она тонула, иногда всплывала,
Пока к плотине мельника ее тело не попало."
Мое дыхание стало тяжелым, но я выровняла его - тихо вдыхая-выдыхая воздух ртом. Я приоткрыла входную дверь всего на дюйм.
Ни скрипа, ни визга ржавых петель. Еще одна деталь прекрасной ловушки, практически приглашавшая воров внутрь. Когда дверь была достаточно широко открыта, я заглянула внутрь.
Большая комната с маленькой закрытой дверью на противоположном конце. Ряды полок от пола и до потолка образовывали стены, заполненные разными побрякушками: книгами, ракушками, куклами, травами, гончарными изделиями, обувью, кристаллами, еще книгами, драгоценностями… На потолке на деревянных стропилах висели самые разные цепи, мертвые птицы, платья, ленты, узловатые кусочки дерева, нити жемчуга…
Лавка старьевщика - какой-то бессмертной барахольщицы.
И эта барахольщица…
В сумраке хижины стояло большое прядильное колесо, покрытое трещинами и изношенное временем.
И перед этой древней прялкой спиной ко мне сидела Ткачиха.
Ее густые волосы были цвета насыщенного оникса, они спадали на ее тонкую талию в то время, как она работала за колесом; ее белоснежные руки подавали и накидывали нить вокруг острого как шип веретена.
Она выглядела молодой, ее серое платье было простым, но элегантным и переливалось в тусклом лесном свете, проникающем сквозь окна, когда она пела голосом, полным сверкающего золота:
"Но что он сделал с ее грудиной?
Он создал альт, чтобы на нем поиграть.
Что он сделал с ее маленькими пальчиками?
Он создал колки своему альту под стать."
Волокно, что она заправляла в колесо, было белым и мягким. Как шерсть, но… Какой-то человеческой частью сознания я знала, что это была не шерсть. И поняла, что мне не хочется знать, с какого существа она это взяла, из кого она пряла эти нити.
Потому что на полке прямо за ней друг на друге стояли катушки нитей - любого цвета и текстуры. А на полке, чтобы была близ нее, протянулось множество рядов этих тканых нитей - тканых, сообразила я, на огромном ткацком станке, практически скрытом во тьме около очага. На ткацком станке Ткачихи.
Я пришла в день прядения - пела ли бы она, явись я в день плетения? Я уже знала ответ, скрытый в этом странном, наполненном ужасом запахе, исходящем от рулонов ткани.
Волчица. Я была волчицей.
Я ступила в хижину, избегая разбросанного по земляному полу мусора. Она продолжала работать; ее колесо весело дребезжало, создавая невероятный контраст с ее ужасной песней:
"И что же он сделал с носовым гребешком?
На корпусе альта подставкой устроил верхом.
Что он сделал с её венами столь голубыми?
Струнами на альте они стали отныне."
Я осмотрела комнату, стараясь не вслушиваться в текст.
Ничего. Я не чувствовала… ничего, что могло подтолкнуть меня к одному конкретному предмету. Наверное, было бы настоящим облегчением, если бы я действительно не была той единственной, кто сможет отследить Книгу - если бы сегодня не было началом того, что определенно будет чередом напастий.
Ткачиха сидела там, работая.
Я изучала взглядом полки, потолок. Время истекало. Мое время истекало, и его практически не осталось.
Рис отправил меня на безнадежное дело? Может быть, здесь ничего и не было. Может, этот предмет уже забрали. Такое было бы вполне в его духе. Поддразнить меня в лесу, увидеть какого рода вещи заставят мое тело среагировать.
И может, в тот момент я обижалась на Тамлина достаточно, чтобы насладиться той смертельной долей флирта. Наверное, я была таким же монстром как и женщина, что пряла передо мной.
Но если я была монстром, тогда и Рис им был, предположила я.
Рис и я были одинаковыми - не только из-за силы, что он мне подарил. Я бы не удивилась, если бы Тамлин тоже возненавидел меня, как только понял, что я и правда ушла.
Затем я почувствовала это - словно хлопок по плечу.
Я повернулась, наблюдая одним глазом за Ткачихой, а другим за комнатой, обходя лабиринт столов и мусора. Он притягивал меня к себе словно маяк - луч света, в котором сквозила полуулыбка Рисанда.
"Здравствуй", казалось, он говорил. "Ты наконец пришла забрать меня?"
Да - да, хотелось сказать мне. Даже когда часть меня желала совсем другого.
Ткачиха пела позади меня:
"Что он сделал с глазами столь ясными?
В альт вставил с рассветом красным
Что он сделал с языком столь жестким?
С языком новым и звук стал четким."
Я последовала за пульсацией - по направлению к висящей у очага полке. Ничего. И на второй полке ничего. Но на третьей, чуть выше уровня глаз… Там.
Я почти почувствовала его солоновато-цитрусовый запах. Костерез был прав.
Я поднялась на цыпочки, чтобы изучить полку. Старый нож для писем, книги, обтянутые кожей, к которым мне не хотелось прикасаться или нюхать, горсть желудей, потускневшая корона из рубинов и яшмы, и…
Кольцо.
Кольцо из переплетенных золотых и серебряных нитей, с вкраплениями жемчуга и украшенное глубоким, насыщенным синим камнем. Словно сапфир, но что-то другое. Я никогда не видела такого сапфира, даже в мастерской моего отца. Этот… Я готова была поклясться, что в этом тусклом свете круглая, непрозрачная поверхность камня излучала очертания шестиконечной звезды.
Рис - на нем стояло имя Риса.
Он отправил меня сюда за кольцом?!
Ткачиха пела:
"Третья струна зазвучала сперва,
Узрите вон там моего отца-короля".
Я наблюдала за ней еще мгновение, оценивая расстояние между полкой и открытой дверью. Схвачу кольцо, и через секунду я выберусь. Тихо, тихо, спокойно.
"Потом зазвучала вторая струна,
Узрите вон там мою мать, что царевной была."
Я опустила руку к одному из привязанных к моим бедрам ножу. Когда я вернусь к Рису, возможно, я ударю его им в живот.
Это быстрое, мимолетное воспоминание о фантомной крови, покрывающей мои руки. Я знала какого это - вонзать кинжал в кожу, кости и плоть. Знала, как будет стекать кровь, как он будет стонать от боли…
Я отгородилась от этой мысли, даже когда могла почувствовать кровь тех фейри, стекающую по той моей человеческой части, которая не умерла и не принадлежала никому, кроме несчастной меня.
"И вот зазвучали три струны:
"Узрите вон там мою сестру, что утопила меня, по желанию своему."
Моя рука была тихой, словно последний вдох умирающего, когда я схватила кольцо с полки.
Ткачиха перестала петь.
Глава 21
Я замерла. Кольцо теперь покоилось в кармане моей куртки. Она закончила последнюю песнь, может быть, она начнёт другую.
Может быть.
Прядильное колесо начало замедляться.
Я сделала шаг в сторону двери. Затем другой.
Все медленнее и медленнее, каждый оборот древнего колеса становился длиннее предыдущего.
Всего десять шагов до двери.
Пять.
Колесо совершило последний оборот, так медленно, что я могла различить каждую его спицу.
Два шага.
Я повернулась к двери в тот момент, когда она дернула белоснежной рукой, хватая колесо и полностью останавливая его.
Дверь с лязгом закрылась передо мной.
Я рванулась к ручке, но ее там не было.
Окно. Нужно добраться до окна..
- Кто в моем доме? - мягко спросила она.
Страх… Чистый, концентрированный страх накрыл меня, заставляя вспомнить. Вспомнить, каково это - быть человеком, слабым и беспомощным. Вспомнить, каково это - сражаться за свою жизнь, за каждый вздох и быть готовой сделать что угодно, лишь бы остаться живой.
Я добралась до окна рядом с дверью. Запечатано. Ни единой защелки, никакой возможности открыть его. Только стекло, но оно не было стеклом. А чем-то крепким и непробиваемым.
Ткачиха повернула свое лицо в мою сторону.
Волчица или мышь - это не имело значения, потому что я стала просто животным, пытающимся выжить.
Под её красивыми черными волосами, её гибкое молодое тело покрывала серая кожа, морщинистая, обвисшая и сухая. А там, где должны были сверкать её глаза, были черные гноящиеся впадины. Её губы иссохли до глубоких, чёрных вертикальных полос вокруг пасти, полной острых пеньков-зубов, будто она перегрызла слишком много костей.
И я знала, что вскоре она будет грызть мои кости, если я отсюда не выберусь.
Её нос - наверное когда-то дерзкий и красивый, а сейчас наполовину ввалившийся - расширился, когда она принюхалась в мою сторону.
- Что ты такое? - сказала она своим молодым и прекрасным голосом.
Выбраться. Выбраться, мне нужно выбраться…
Был другой выход.
Один самоубийственный, безрассудный выход.
Я не хотела умирать.
Я не хотела быть съеденной.
Я не хотела оказаться в той блаженной темноте.
Ткачиха поднялась со своей маленькой табуретки.
И я знала, что отведённое мне время кончилось.
- Что такое как все? - рассуждала она, делая изящный шаг в мою сторону, - но не похожее на всех?
Я была волчицей.
И я могу укусить, если меня загнать в угол.
Я рванулась к единственной зажженной свече на столе в центре комнаты. И швырнула её в стену с ткаными нитями - в эти ничтожные, темные катушки нитей. Сплетенные тела, кожи и жизни. Пусть они будут свободны.
Взметнулся огонь, и визг Ткачихи был таким пронзительным, что я подумала, что моя голова сейчас взорвётся и кровь закипит в жилах.
Она бросилась к пламени, словно пытаясь потушить его своими безупречными белыми руками; её рот, полный сгнивших зубов, был открыт и издавал такие крики, будто в ней нет ничего, кроме чёрной преисподней.
Я помчалась к затемнённому очагу. Точнее, к камину и дымоходу над ним.
Дымоход узкий, но достаточно широкий для меня.
Недолго раздумывая, я схватилась за выступ и подтянулась вверх, выгибая руки. Сила бессмертных помогла мне преодолеть только часть пути, прежде чем я почувствовала слабость и истощение.
Я сама им позволила сделать меня такой слабой. Склонилась, поддалась, словно дикая лошадь со сломленным духом.
Закопченные кирпичи были шаткими и неровными. Идеально, чтобы по ним вскарабкаться.
Быстрее - я должна двигаться быстрее.
Но мои плечи царапались о кирпичи, и здесь воняло - мертвечиной и горелыми волосами, и был маслянистый налёт на камне, будто растопленный жир…
Крик Ткачихи резко прервался, когда я уже проделала половину пути по дымоходу, когда уже почти виднелся солнечный свет и деревья, а каждый мой вздох был практически всхлипом.
Я ухватилась за следующий кирпич, ломая ногти, и подтянулась вверх настолько яростно, что узкое каменное пространство отозвалось болью в руках, и..
И я застряла.
Застряла, когда Ткачиха зашипела откуда-то снизу:
- Что за маленькая мышка ползает по моему дымоходу?
У меня было достаточно места, чтобы посмотреть вниз, как раз в тот момент, когда разлагающееся лицо Ткачихи появилось внизу.
Она положила свою молочно-белую руку на выступ, и я осознала, насколько мизерно расстояние между нами.
Из моей головы исчезли все мысли.
Я попробовала протолкнуться в тисках дымохода, но не смогла сдвинуться с места.
Я здесь умру. Меня стащат вниз эти красивые руки, меня растерзают и съедят.
Возможно я буду еще жива, когда она вцепится в мою плоть своим жутким ртом, и будет грызть и рвать, и кусать..
Черная волна паники накатила на меня, и я снова оказалась в ловушке Под Горой недалёко отсюда, в грязной траншее, и Мидденгардский Червь надвигался на меня. Я почти сбежала, почти…
Я не могла дышать, не могла дышать, не могла дышать..
Ногти Ткачихи заскребли по кирпичам, когда она начала карабкаться.