- Утешение? - переспросила я, задумавшись над этим словом. - О, больше, чем это, дорогая Гиймот! Хотя, как мать, я безутешна.
- Все дело в Тюдоре? - спросила она прямо.
Я утвердительно кивнула. Не хотелось притворяться перед ней, да и бесполезно. Она давно уже все поняла. Раньше всех она почувствовала, что должно случиться. Пророчица милая.
- Это очень… очень безрассудно, - проговорила она, подходя ко мне вплотную.
- Знаю.
- А вы сами думали, к чему это приведет?
Я посмотрела ей прямо в лицо, в ее милое, доброе, простодушное лицо.
- Послушай, Гиймот. Однажды я уже вышла замуж, чтобы выгодно стало другим. Теперь хочу угодить себе самой. Имею я на это право?
- Но… но ведь речь идет не о замужестве, - сказала она, по всей видимости, пораженная моими словами и той горячностью, с которой я их произнесла. - Королева не может равняться с таким…
- С таким смелым воином! - вскричала я. - Мой муж считал Оуэна одним из лучших в своем войске.
- Но вы не должны все равно…
- Я ничего не могу с собой поделать, Гиймот, - сказала я уже спокойней. - Это сильнее меня.
Она ненадолго задумалась.
- Понимаю, - вздохнула она. - Вы все время очень волновались. Из-за маленького Генриха. А тут еще леди Джейн с королем Шотландии… Вот оно и случилось, верно?.. Но теперь-то этого больше не будет… Скажите?
Мне хотелось смеяться и плакать. А еще я должна стать хозяйкой своей судьбы и самой решать, как поступить.
- Гиймот, - сказала я твердым тоном, - только я… я и Оуэн будем принимать решение, что нам делать дальше.
- Но ведь он простой хранитель гардероба.
- Он сподвижник моего покойного мужа. Его оруженосец.
- Полунищий валлийский рыцарь!
- Да, это так. Но я, королева, люблю его.
- Святая Матерь Божья! Зашло так далеко?
- Дальше некуда, Гиймот.
- Они узнают об этом!
- Кто - они?
- Герцог Бедфорд, епископ Винчестерский… Глостер… Он самый опасный из них, вы должны понимать… О, если он только узнает!.. Вы подвергаете себя страшной опасности, миледи!
- Я их не боюсь, Гиймот, - сказала я.
Но ее следующие слова повергли меня в состояние шока.
- Есть человек, который должен опасаться еще больше, чем вы, - сказала она.
- О ком ты говоришь?
- Об Оуэне Тюдоре. О ком же еще?
Я замерла от ужаса, она же совершенно права. Как могла я не подумать об этом?
- Да, - продолжала Гиймот, - они его обвинят во всем. Вас… вас в худшем случае удалят от мира. Но хранителя гардероба, который домогается королевы… Ох, даже не хочу думать о том, что они могут с ним сделать. Не дай Боже! Они обвинят его в предательстве…
Меня отрезвили речи Гиймот.
Она видела это и, мне показалось, несколько успокоилась, что сумела заставить меня задуматься.
В течение нескольких дней я избегала встреч с Оуэном. Это стало для меня нелегким, но поучительным испытанием. Я многое открыла в себе. Поняла, как невыносимо жилось бы мне, если бы не встретилась с Оуэном. Мне стало ясно и то, что любила короля Генриха лишь в своем воображении и что отношения с ним оказались лишь бледной тенью моих отношений с Оуэном.
Королевская власть, жажда военных побед и невозможность жить без них составляли суть всей жизни Генриха. Любовь же он рассматривал как приятное времяпрепровождение и заслуженную награду за ратные подвиги и прочие труды, и занимала она в его сердце далеко не первое место.
Для Оуэна же я стала всем, как и он для меня. Наша страсть оказалась всепоглощающей, мы уже не мыслили даже дышать друг без друга, а необходимость держать любовь в секрете лишь придавала большую остроту.
Разумеется, бывали минуты, когда я горько сожалела, что мы не можем жить открыто и безбоязненно, в гармонии со всем, что нас окружает, но, как я уже говорила, наши опасения, особенно в первое время, доставляли не только горечь, но и мучительное блаженство. И оба мы это полностью ощущали.
К счастью, мне дозволили посещать сына. Это, конечно, далеко не то же самое, что жить под одной крышей, но, по крайней мере, я могла видеть его, могла убедиться, что ему там неплохо. Леди Элис Батлер, домоправительница, действительно оказалась доброй и серьезной женщиной, которая с великим усердием относилась к своим обязанностям. Похоже, мальчик быстро признал ее и чувствовал себя с ней вполне хорошо.
Он радостно встречал меня, но, когда я уходила, не проявлял особой печали, что доставляло мне сильное огорчение, с одной стороны, а с другой - радовало: ему уже стало привычно и спокойно на новом месте.
Гиймот осталась тоже довольна. Генрих чувствовал себя хорошо, а это главное. Она продолжала уверять, что ребенок никогда не забудет нас. Я, увы, не могла с ней согласиться и упорно твердила, как все-таки бесчеловечно отрывать малютку от матери.
На что, не выдержав, она обронила фразу, заставившую меня прекратить жалобы.
- Если бы он оставался с нами, - заметила она, - вокруг суетилось бы куда больше людей. А нам нужен покой, не так ли?..
Несмотря на некоторую язвительность тона, я не могла не согласиться с ней, а потому, не проявив ни гнева, ни обиды, с легкой улыбкой признала ее правоту.
Оуэн, конечно, оставался в глубине души воином, солдатом. Почти вся его взрослая жизнь прошла на фоне войны с Францией. Он по-прежнему интересовался событиями, там происходившими. Его волновало, как они отразятся на положении в Англии. Оуэн не пытался заглядывать далеко вперед и строить предположения как по поводу хода войны, так и по поводу наших с ним отношений. Вернее, просто не хотел. И я тоже.
Хотя оба мы довольно отчетливо представляли, что, как только наша связь будет обнаружена, на нас свалятся страшные беды.
О браке, разумеется, не могло быть и речи; в этом случае меня бы сочли обесчещенной, а Оуэна обвинили в государственной измене. Естественно, все это не могло не беспокоить, но вспыхнувшая страсть делала тревоги малозначительными по сравнению с радостями любви.
Впрочем, Оуэн временами возвращал меня к действительности, к тому, что происходило вокруг.
- …Всегда опасно, когда страна расширяет границы, - говорил он. - Приходится думать о своих тылах. Понимаешь, дорогая? Необходимо посылать дополнительные силы для охраны, что не так уж легко. Если бы не смерть короля…
- Если бы жив был король, - возражала я, - мы не оказались бы с тобой вместе… так, как сейчас…
Он ничего не ответил. Оуэн продолжал питать любовь и почтение к своему королю и после его кончины. Думаю, длительное время он испытывал глубокую неловкость, стыд от того, что стал любовником его вдовы. Однако как только мы оказывались вместе, он, к счастью для меня, напрочь забывал об этом.
- …Говорят, герцог Бедфорд тоже отважен на поле боя, - продолжила я столь близкий Оуэну разговор о доблести Генриха и его близких.
- Я знал только одного истинного воина - Генриха V, - уверенно заявлял он. - Величайший солдат всех времен!
- Но что же будет теперь с Францией? Как ты думаешь, Оуэн?
- Думаю, герцог Глостер доставит еще немало хлопот.
Я содрогнулась при упоминании этого имени.
- Он всегда вызывал у меня опасения.
- С этого человека нельзя спускать глаз, - сказал Оуэн. - Сейчас он собирается в провинцию Эно со своим войском, чтобы защитить там права новой супруги. А значит, какое-то время его не будет в Англии.
- Хоть бы он там остался навсегда! Думаешь, ему удастся вернуть Эно? Ради ее провинций он и женился на ней! Интересно, понимает она?
- Полагаю, да. Но делает вид перед всеми и перед самой собой, что это не так. Однако куда больше зла, чем Жаклин Баварской, он причинил Англии.
- Ты говоришь о ссоре со сторонниками герцога Бургундского?
Оуэн терпеливо разъяснял мне:
- Герцог Бедфорд делал все, что в его силах, для мира с ними, а его брат разрушает союз…
- Глостер заботится только о собственной выгоде.
- Что доказывает всеми своими действиями, подвергая опасности то, что успел сделать король Генрих. Ради овладения землями Жаклин Баварской он идет на ссору с бургундцами, которая обойдется Англии куда дороже, чем цена этих несчастных владений, с которыми бургундцы, конечно же, не пожелают расстаться.
- И все-таки хорошо, если его не будет в Англии, - сказала я. - Меня уже давно не покидало чувство, что чем-то я ему неприятна. Когда моего сына оставили на его попечение, я потеряла покой. Но, слава Богу, все обошлось… Думаю, все дело в том, мой дорогой… - Я замолчала от мысли, неожиданно пришедшей мне в голову, я даже удивилась ее очевидности. - Так вот что, - продолжала я, - он всегда мечтал стать королем Англии. Только на его пути был Генрих, а теперь его нет. Кларенс тоже мертв. Остается Бедфорд… женатый на сестре герцога Бургундского, что еще больше скрепляет союз с ним. Но если Бедфорд тоже умрет, и если… - Я запнулась, однако договорила: - Если что-то случится с моим маленьким Генрихом, тогда путь к престолу будет открыт для Глостера. Тогда он станет королем Англии…
- До этого, пожалуй, не дойдет, - возразил Оуэн. - Однако он определенно подорвет союз Англии и Бургундии.
- Ох, забудем об этом, дорогой, - вздохнула я. - Глостеру, во всяком случае, сейчас не до нас с тобой… Мы обрели друг друга. Поклянись, что никогда не покинешь меня!
- По своей воле никогда!
- Значит, я могу называть себя счастливой…
В один из последующих дней меня навестил Генри Бофорт, епископ Винчестерский.
Его прибытие обеспокоило меня: неужели правда о моих отношениях с Оуэном уже вышла за рамки узкого круга, которому стала известна? Боже мой, что же тогда будет?!
С душевным трепетом шла я навстречу епископу, стараясь, чтобы он не заметил мое смятение.
Как всегда, он был изящен и любезен, держался с большим достоинством, при этом неизменно подчеркивая, какая великая честь для него нанести мне визит.
Я надеялась, что мое волнение он отнес за счет своей особы, что и для меня великая честь его посещение.
Мой муж Генрих, я помнила об этом, всегда уважительно отзывался о Бофорте, о его преданности английской короне, об уме, не забывая при этом отметить, что и свою выгоду этот блестящий родовитый человек не забывал. Хорошо относился к нему и брат Генриха, герцог Бедфорд. Исполняя волю умирающего короля, он находился сейчас во Франции в качестве регента и представлял там английскую корону.
Недавняя ссора его с Глостером подтвердила, что епископ считает себя достаточно могущественным и крепко стоящим на ногах человеком, чтобы не бояться такого сильного и опасного противника, как брат короля. Не делал Бофорт секрета и из своего отношения к недавнему браку между Глостером и Жаклин, достаточно громко осуждая герцога за последствия, к которым это может привести.
Отвечая на приветствие епископа, я заверила его, что нахожусь в добром здравии, и выразила уверенность, что он так же…
Бофорт не стал отрицать этого и после взаимного обмена любезностями перешел к делу.
Первые же его слова развеяли мои самые худшие опасения.
- Вашей милости, должно быть, уже известно о той сумятице, которую внес в наши дела за границей его светлость герцог Глостер?
- Слышала, он недавно отправился в Эно, дабы восстановить права своей жены на эту провинцию, - сдержанно ответила я.
- Жена! - фыркнул Бофорт. - У меня большие сомнения на этот счет.
- Разве папа римский не дал согласия на развод Жаклин с Брабантом?
- Брабант не принял решение папы. И многие другие - тоже. Считают, что связь Глостера с Жаклин нельзя назвать браком.
- Тем не менее, - сказала я, - он отбыл в Эно в качестве ее супруга.
- Должен с большим сожалением заметить, миледи, что поведение и действия герцога весьма опасны… Как для меня лично, так и для страны, а также для его собственного брата, герцога Бедфорда, который делает все возможное, чтобы сохранить завоевания покойного короля, вашего супруга.
- Я слышала подобные суждения, - ответила я, испытывая огромное облегчение от того, что не случилось самого страшного: час нашего разоблачения еще не наступил.
- Я делал все, что в моих силах, - говорил тем временем Бофорт, - пытаясь воспрепятствовать походу Глостера на континент. Но не добился успеха, и вражда между нами только усилилась.
Я недоумевала, зачем он рассказывает мне все это, потому что знала: в глубине души он, как и многие другие мужчины, не считает мнение женщины, даже если она королева, чем-то заслуживающим внимания.
Между тем он продолжал:
- По последним сообщениям, что у меня имеются, герцог Глостер уже захватил провинцию Эно. Граф Брабант не сумел оказать сопротивления, жители признали Глостера своим правителем.
- Значит, все обошлось мирно, - сказала я. - Это ведь хорошо.
- Но герцог Бургундский не допустит, чтобы такой захват прошел безнаказанно. Он, несомненно, поспешит на помощь своему родственнику. Вы, миледи, недооцениваете серьезность положения. Для помощи Брабанту бургундцы могут заключить союз с Орлеанским домом, с Францией. Представляете, к чему это ведет?
- К тому, что англичане лишатся союзника, - с подавленным вздохом сказала я.
Вздох мой относился к мелькнувшей у меня мысли о том, что для моей Франции это будет только к лучшему: она сумеет наконец дать настоящий отпор завоевателям и возвратить себе независимость, а своему королю - престол. В том, что подобная мысль - предательская по отношению к моей новой стране, я вполне отдавала себе отчет. Отсюда и вырвавшийся у меня вздох.
Генри Бофорт, помолчав некоторое время, заговорил вновь.
- А теперь, - сказал он, - перехожу к основной цели моего визита, миледи. Герцог Бургундский послал Глостеру вызов на одиночный бой - с целью решить таким путем спор о землях.
- Не может быть! - воскликнула я. - Такое, помнится, делал уже в свое время его отец, когда вызвал на битву моего будущего супруга.
- Видно, у них это в роду, - мрачно заметил Бофорт. - Такой древний способ решать судьбы страны. И, что удивительней всего, герцог принял вызов… Как бы то ни было, нельзя допустить, чтобы поединок состоялся. Ведь в этом случае один из соперников непременно будет убит, что в данной ситуации недопустимо. Если Глостер убьет герцога Бургундского, мстить за него будет вся Бургундия. Если, наоборот, падет Глостер, то же самое последует со стороны англичан. Словом, так или иначе, союзу и согласию между Англией и Бургундией будет положен конец. А на этом союзе держится наш успех во Франции. Вот что натворил этот Глостер! - заключил он с прорвавшейся внезапно злобой.
- Да, понимаю, - сказала я.
- Поединок нужно остановить, миледи. И вы можете способствовать этому в какой-то мере.
- Чего же вы от меня ожидаете? - спросила я. - В чем должна заключаться моя помощь?
Он ответил сразу же, не задумываясь:
- Ваша сестра замужем за Филиппом Бургундским. Он предан ей, насколько нам известно, и не пренебрегает ее мнением. Если бы она могла уговорить его отказаться от безумной затеи…
- Я уже давно не виделась с моей Мишель, - сказала я.
- Тем не менее вы остаетесь родными сестрами. Мы хотим, миледи, чтобы вы написали ей… изложив частично то, о чем я имел честь сказать вам… Думаю, это и ваше мнение. Объясните, что может последовать за поединком… Новая большая война, гибельная для наших народов.
- Вы надеетесь, великий герцог Бургундии послушает меня?
- Нет. Но, возможно, прислушается к мнению своей супруги. Ведь речь идет и о его жизни.
- Что ж, может быть…
- Мы уже просили о том же и вашу мать, - продолжал Бофорт. Он оказался весьма многоречив. - Мы готовы на все… буквально на все, чтобы предотвратить надвигающуюся угрозу. Напишите немедленно, миледи. Я возьму ваше письмо и прослежу, чтобы его отправили со специальным посланником. Сделайте это во имя благополучия вашего сына, короля Англии…
Написать письмо моей сестре Мишель оказалось для меня непростым делом: оно всколыхнуло воспоминания о нашем несчастливом детстве. Перед моими глазами вновь возникла бледная полуголодная девочка, переносившая хуже всех нас тяжкие условия жизни и полное отсутствие родительской заботы. По-моему, она всегда мерзла сильнее, чем мы, и есть хотела больше, и горевала острее остальных детей.
Я с трудом представляла ее сейчас в облике великой герцогини, возлюбленной супруги Филиппа Бургундского, который не проникся к ней недоверием и не отправил в изгнание даже после того, как наш с ней родной брат оказался замешанным в убийстве отца Филиппа.
Составляя письмо, я пыталась изгнать из мыслей образ тщедушной, дрожащей от холода и страха девочки и представить ее женщиной в расцвете красоты и молодости, той, слову которой повинуется любящий муж.
Я писала:
"Дорогая Мишель, ты сейчас герцогиня Бургундская, я - королева Англии, но мы по-прежнему помнящие друг друга родные сестры… Ты знаешь, что у меня маленький сын и что я потеряла мужа. Сделай все, чтобы тебя не постигла такая же участь - чтобы ты не лишилась своего дорогого супруга. Попытайся остановить безрассудный поединок. Убеди Филиппа, что это ничему не поможет. Умоли его не ставить на карту свою жизнь. Ты не должна остаться вдовой, как это случилось со мной…"
Я продолжала в том же духе о делах нынешних, но мне оказалось не под силу вытравить из памяти былое - наши дни в "Отеле де Сен-Поль", потом в Пуасси… Сестра Мари, всегда смиренная, всегда обращенная только к Богу… Наши братья, двух из которых давно уже нет… Несчастный безумный отец, заброшенные дети… мать, утопающая в довольстве и роскоши, беспрерывно меняющая любовников…
Интересно, что может она сказать или написать Мишель? Та, как и я, боялась ее и ненавидела. Возможно, ненависть - слишком сильное слово в отношении матери, но и капли любви мы к ней не испытывали. Нет ее и сейчас.
Я закончила письмо. Епископ остался вполне доволен, он любезно поблагодарил меня, взял послание и, не задерживаясь долее, отбыл из замка.
Какое-то время спустя Гиймот сообщила:
- Вы слышали? Герцог Глостер вернулся в Англию.
- Неужели? Что же тогда с поединком?
- Некоторые говорят, он прибыл, чтобы подготовиться к нему. Но другие утверждают - наоборот, он мечтает, чтобы ничего такого не произошло. Он-то полагал, земли сами упадут ему в руки, а произошла большая стычка, и он увидел: с бургундцами ему в одиночку не совладать… А еще ходят слухи, будто он сказал, пускай Жаклин Баварская остается там и сама разбирается со своими родичами, если ей надо, а у него, мол, другие дела.
- Но ведь это нечестно! - воскликнула я. - Он дал ей обещание.
- Разве герцог задумывается об этом? Люди говорят, Жаклин ему уже надоела и он влюбился в одну из тех женщин, кто сопровождал ее отсюда во Францию.
- Зачем ты обращаешь внимание на всякую болтовню, Гиймот?
- А как бы мы с вами знали, что происходит на белом свете, если б не слухи? Из них только и узнаем - что, где и как. Больше, чем из разных других сообщений, или как они там называются. А кроме того, в них больше правды. Если, по слухам, объявленная победа вовсе не победа, а поражение, то оно так и есть, уж будьте уверены… без них нам никак не обойтись.
- Хорошо, хорошо, Гиймот, - с улыбкой сказала я, выслушав похвальное слово в их адрес. - Так что же говорят о новой подружке герцога?