Ах, какие глупости могут приходить в голову! Как будто я не знала заранее, что так будет. Еще надо сказать спасибо, что у меня на забрали ребенка раньше. Вполне могли бы…
Я видела по глазам графа Уорика, что он хорошо понимает мое состояние и сочувствует мне, а возможно, догадывается о безрассудных мыслях, роящихся в моей голове… Все-таки он совсем не плохой человек - просто ревностный исполнитель воли короля и буквы традиций.
- Ваше величество останется вполне довольно теми дамами, которых я избрал для ухода за вашим сыном, - продолжал Уорик. - Они будут добрыми и ласковыми, но твердыми в своих требованиях. Это как раз то, что нужно любому ребенку. Совет определил им большое вознаграждение за труды, понимая всю важность и ответственность их дела. Сорок фунтов в год - столько же получает член совета… Видите, миледи, как высоко оценивается их замечательная миссия… Леди Элис получила позволение даже подвергать телесному наказанию короля, если, конечно, будет необходимо.
- Что?! - воскликнула я, не веря своим ушам и думая, возможно, я ослышалась или не так поняла собеседника в силу своего недостаточного знания английского языка. - Как?
- Порка, миледи, - невозмутимо пояснил граф.
- Нет! - закричала я.
Он взглянул на меня, как на несмышленое дитя, и назидательно сказал:
- Время от времени это бывает необходимо всем без исключения детям. Легкое телесное наказание скорее помогает отличить добро от зла, миледи. - Не дав мне углубиться в новые переживания, он продолжил: - Как я уже имел честь сообщить вам, у короля будет собственный двор, где рядом с ним поселятся дети его возраста - наследники из самых родовитых семей, баронов и графов. Они будут расти и воспитываться вместе с монархом. Так что он не ощутит недостатка в товарищах.
- Но его матери не будет с ним! - вырвалось у меня.
И опять этот ласково-снисходительный тон:
- Королевский двор станет своего рода академией для мальчиков благородного происхождения. Разве не обязанность короля быть ее участником и вдохновителем?
Если это и был вопрос в его устах, я на него не ответила. А граф продолжил почти без паузы:
- Вашей милости следует узнать, что совет с большим вниманием и уважением отнесся к вашим нуждам. В вашем распоряжении будут все дворцы, принадлежавшие когда-либо вдовствующим королевам, за исключением двух - Хаверлинга и Ленгли, находящихся, как знает ваша милость, во владении королевы Джоанны, вдовы Генриха IV, отца нашего усопшего короля…
Я уже не слушала Уорика. Одна только мысль больно билась у меня в голове: все кончено, мой сын для меня потерян…
С тяжелым сердцем отправилась я в Саутворк на церемонию бракосочетания Джеймса и Джейн.
Снова зависть вошла в мою душу. Какие они счастливые! Перед ними новая жизнь… И как любят друг друга!
Правда, мои придворные дамы содрогались при мысли, что молодоженам придется жить при шотландском королевском дворе; опасались, как будет принят там Джеймс, каково покажется ему в этой варварской стране после стольких лет жизни в Англии…
- Как он привыкнет ко всему? - сокрушалась одна из Джоанн. - Ведь он стал совсем англичанином.
- Шотландцы тоже люди, - говорила мудрая Гиймот. - И он один из них. Одна кровь.
- Не бойтесь за молодых, - добавляла я. - С ними любовь, которая поможет во всем.
После этого все мы вздыхали, и ручаюсь, что не только я, но и остальные женщины завидовали влюбленным.
Джейн и Джеймс едва могли дождаться окончания всей церемонии - так торопились уехать туда, где должен быть их дом.
Свадебный обряд прошел великолепно. Венчание состоялось в церкви Святой Марии, рядом с дворцом Генри Бофорта, епископа Винчестерского, дяди невесты, а также одного из самых богатых людей Англии. В этом дворце и продолжалось торжество.
Во время пира я с интересом следила за Генри Бофортом. Я знала уже, что между епископом и герцогом Глостером не прекращалась давняя вражда. Говорили, будь король Генрих жив, он, несомненно, принял бы сторону епископа, а никак не своего брата.
Глостер всегда стремился к власти. Он не мог смириться с тем, что родился позже. Для него это стало трагедией. Но, как я теперь хорошо понимаю, не для страны.
Мое знакомство с Глостером убедило, что все его помыслы сосредоточились только вокруг себя. Собственное благополучие и безмерное желание властвовать владели им. Епископ Винчестерский представлял полную ему противоположность и, несмотря на репутацию высокомерного, даже грубого человека, превыше всего ставил интересы страны и осуждал тех, кто думал и поступал иначе. Отсюда, видимо, их взаимная неприязнь, которая не укрылась от моих глаз и во время свадебного пиршества.
Но с куда большим вниманием, не говоря об удовольствии, я следила за новобрачными. Маргарет, мать Джейн, сидела рядом.
К концу празднества я взяла ее руку и крепко сжала со словами:
- Никогда не видела более счастливой пары, чем эта!
Лицо Маргарет озарилось радостной улыбкой.
- Дай им Бог счастья, - сказала она. - Потому что это настоящая любовь…
В Хардфорде, куда я возвратилась после свадьбы, уже вовсю шли приготовления к переезду маленького короля со всем его окружением в Виндзор.
Тихий вечер, ребенок уже спал. Я молча стояла у кроватки и неотрывно смотрела на него. Гиймот подошла и встала рядом со мной.
- Скоро его не будет здесь, - прошептала я.
- Да, - ответила она тоже шепотом.
- Почему они так поступают с нами? - сказала я в отчаянии.
- Вы же давно готовились к этому, вспомните, миледи. Таковы законы жизни… - Я ничего не отвечала, и она продолжила: - По-моему, эта миссис Эстли хорошая женщина. Только чересчур напугана ответственностью, свалившейся на нее. Думаю, малютке она понравится.
- Он будет плакать и звать нас!
- Не очень долго. Детские слезы - роса. Новая обстановка, новые люди… Это отвлекает детей.
- И они забывают о своих матерях и нянях!
- О нет, нет, - горячо воскликнула Гиймот. - Если так и случится поначалу, то потом он все чаще станет думать о нас и вспоминать.
Я наклонилась и поцеловала спящего сына. Когда еще придется мне тихо входить в его спальню и смотреть на него… так, как сейчас… как делают тысячи матерей во всем мире, денно и нощно… О, зачем я родилась в семье короля!
Маргарет Кларенс тоже печалилась - радость и грусть всегда в тесном соседстве!
Она говорила мне:
- Все как будто бы так хорошо. Моя Джейн на вершине блаженства. Что еще нужно матери? Однако я не нахожу себе места.
- Но почему?
- Джейн всегда оставалась моей любимицей. Моей единственной большой любовью. Хотя и другие дети у меня хорошие, и с мужьями повезло. И вот… она уехала. Возможно, я никогда ее больше не увижу.
- Вы поедете в Шотландию, Маргарет. Это совсем недалеко отсюда. И они могут прибыть сюда ко двору, если захотят.
Но она печально качала головой.
- Все так неопределенно в нашей жизни. Ничего нельзя загадывать. Ничего нельзя знать заранее…
Я внутренне уже тогда соглашалась с ней, а позднее часто вспоминала ее незамысловатые слова, оказавшиеся пророческими.
Однако в тот момент я, конечно, пыталась ее утешить, говоря о том, как счастлива Джейн, какие озаренные вдохновением лица были у обоих новобрачных, как великолепно прошла свадьба и как прекрасно выглядела невеста.
- Знаю, знаю! - отвечала Маргарет. - Я рассуждаю как себялюбивая женщина. Но я не хочу терять своего последнего ребенка! Не хочу!.. Все мои дети разлетелись из семейного гнезда. И я завидую простой крестьянке, которая тяжело трудится всю жизнь, однако живет со всей семьей… или почти со всей… Не понимаю, почему они так завидуют нам, что даже подчас устраивают восстания и мятежи?
Я обняла ее, и она уже спокойней прошептала со слезами на глазах:
- О, простите меня, Екатерина. Я совсем забыла, что и вы так же несчастливы. И вас лишают ребенка.
- Да, Маргарет, - отвечала я, - пройдет совсем немного времени, и его увезут от меня, где вместо матери заботиться о нем будут чужие люди и слышать он будет только их речи.
Она тоже обняла меня, и мы долго плакали вместе.
Я послала за Оуэном Тюдором. Я хотела его видеть, говорить с ним. Мне казалось… я надеялась, что в эти печальные для меня дни расставания с сыном только он сможет принести мне подлинное утешение.
Он вошел в мои покои и почтительно остановился у дверей.
Я сказала ему, стараясь оставаться спокойной:
- Как вы, наверное, знаете, мы вскоре уезжаем отсюда. У маленького короля будет собственный двор. Мне тоже нужно подумать… нужно заняться…. новым гардеробом.
Язык не повиновался мне. К чему притворяться, будто я собиралась обсуждать с ним дела, связанные с покупкой новых тканей? В моих глазах стояли слезы.
Взглянув ему в лицо, я сказала:
- Оуэн, они забирают у меня… мое дитя… моего ребенка. Он останется без матери… без Гиймот.
- Миледи, - ответил он спокойно, - я слышал, что миссис Эстли умеет хорошо обращаться с детьми… Ваш сын уже видел ее и, по словам присутствовавших, отнесся к ней с доверием.
- С доверием, - улыбнулась я сквозь слезы. - Ему нужна его собственная мать. А матери… матери нужен ее сын.
Он приблизился, опустился на колено и поцеловал мне руку.
- Будьте мужественны, - сказал он.
- Я стараюсь. Но это свыше моих сил, хотя я и готовилась к этому; но к несчастью, к великой потере человек подготовиться не может. Ему не дано…
- Но пытаться нужно.
- Мой сын станет для меня чужим. Вернее, я для него.
- О нет, такого не случится. Уверяю вас, миледи.
- Его окружат незнакомые нам люди. Они станут учить его, как поскорее забыть свою мать. Мое место займут другие. Это ужасно!
- Мне кажется, - сказал он, - ребенок не может забыть ту, что его родила.
Меня тянуло продолжать свои жалобы. Хотелось стенать, сетовать перед ним… Даже было приятно.
- Я остаюсь совсем одна, Оуэн, - причитала я. - Ребенка со мной уже не будет… Король Шотландии со своей милой супругой тоже уехали… Им никто теперь не нужен… и ничто… кроме их любви…
Он взял мою руку, снова поднес к губам и не отпускал ее некоторое время.
Я продолжала говорить - в смущении… возбужденно… бессвязно.
- О, какую неподдельную зависть они у меня вызывают! Но я безмерно рада за них, хотя мне их будет не хватать. Перед ними сияющий мир, наполненный музыкой любви… Леди Маргарет очень грустит, но не может не радоваться за дочь… А епископ Винчестерский… Какие высокие слова говорил он во время бракосочетания… Сколько в нем достоинства, благородства… И все кругом так одобряли этот брак. Если бы только…
Оуэн прервал мой монолог словами, смысл которых я не сразу уяснила - настолько не ожидала услышать их от него.
- Думаю, они могли бы стать счастливыми и без всеобщего одобрения, - сказал он.
Я в недоумении посмотрела на него. Что он хочет этим сказать?
Он ответил своим взглядом на мой, и я поняла: его слова имеют тайный смысл; он желает, но не осмеливается сказать нечто другое. И еще мне стало ясно, что пора мне первой отбросить притворство, покончить с условностями и заговорить прямо и откровенно о том, чего мы оба уже давно хотим.
- Вы в самом деле полагаете так? - спросила я.
- Уверен. Что может помешать истинной любви? Вы сомневаетесь?
- Нет, - сказала я не очень уверенно. - Наверное, так. - И добавила вдруг: - Любовь всегда права.
Вспыхнула искра, от которой вот-вот возгорится огонь.
Мы стояли совсем близко друг к другу. Мы улыбались… И потом его руки обхватили меня и крепко прижали. Мы стали едины, время кануло в вечность.
Словно откуда-то издалека я услыхала его шепот:
- Как давно уже я люблю вас, Екатерина… королева Англии.
Эхом я отозвалась:
- Я тоже люблю вас, Оуэн Тюдор…
Той ночью мы стали любовниками.
Это безрассудно, опрометчиво, опасно. Сейчас, вспоминая об этом, я поражаюсь нашей смелости. А если пытаюсь объяснить самой себе, оправдаться перед собой, то выдвигаю такие доводы, как отчаяние по поводу утраты сына и то, что, как женщине, мне трудно стало одной, без мужчины… Мое тело жаждало требовательных ласковых рук, губ. Однако тут же перебиваю себя: все дело в том, и только в том, что я полюбила его. Той самой - истинной, настоящей - любовью. Мои чувства отличались от тех, что я испытывала к Генриху. Там я себя уговаривала и наконец поверила, что люблю его… Да, он мне нравился, я гордилась им, он наполнял всю мою жизнь, делая ее интересной, захватывающей, приносящей удовлетворение.
Но с Оуэном все иначе. Наша любовь вспыхнула внезапно, необдуманно, она таила угрозу и не приносила выгоды, не давала преимущества ни одному из нас. А еще она была беззаконной, но непреоборимой, неудержимой и всеохватывающей… безграничной…
Не повернуть вспять, испытав ее.
Он говорил, что полюбил меня почти сразу, как увидел. Что много раз собирался просить избавить его от должности при моем дворе, но никак не мог решиться на это.
Я слушала, с жадностью ловя каждое слово, погружаясь все глубже в свою любовь, свою страсть, которую, казалось, я никогда и не утолю.
Никогда!.. У меня умер муж. У меня отняли ребенка. Но мне никто не запретит любить и никто не отнимет у меня моего возлюбленного!..
Увы, как я была наивна!..
Впрочем, мы оба вполне сознавали опасность, нависшую над нами, угрозу, которую следовало избегать.
- Со мной рядом преданные женщины, - говорила я ему. - Они никогда не выдадут меня.
На что он отвечал:
- Ты слишком добра, моя любовь, чересчур доверчива. И думаешь, все такие же, как ты.
- Дорогой Оуэн, - убеждала я его. - Во всяком случае, я могу вполне доверять моим трем Джоаннам, а также Агнессе. Что касается Гиймот, она скорее пойдет на смерть, чем предаст меня.
- Да, их преданность я вижу давно, она радует и умиляет меня, - соглашался Оуэн.
Но в ту, первую, ночь мы мало говорили. Мы любили друг друга, и наше наслаждение было смешано с тревогой, отчего делалось еще острее, еще ненасытнее.
- Нельзя любить лишь тогда, когда это выгодно и спокойно, - сказала я в перерыве между ласками. - Любовь не для того создана. Она сильнее и глубже, если не под стать чему-то, а вопреки.
- Любимая, ты говоришь как человек, который много выстрадал, - отвечал Оуэн. - Слишком много.
- Мой дорогой, отныне нам придется делить и радости, и беды.
- Екатерина… Кейт… неужели это возможно?
- Если мой возлюбленный не из робких..
- О нет. Я доказал это в свое время на поле боя. Единственное, что меня тревожит, - как наша любовь отразится на твоей судьбе.
Я коснулась пальцами его губ.
- Молчи. Не хочу ни о чем слышать. Сегодня ночью мы вместе. Разве это не прекрасно? Мы сумели наконец сломать барьер предрассудков и открыться друг другу. Ничто не должно омрачить нашу первую ночь…
Так оно и было. Все дурное пришло позже.
В ту ночь мы познали и обрели друг друга. Об остальном мы не думали…
Глава 7
ОПАСНАЯ ЛЮБОВЬ
Я сама чувствовала, что изменилось, налилось сладкой истомой тело, блуждала по лицу улыбка. Агнесса и все три Джоанны смотрели на меня с молчаливым удивлением, а в глазах Гиймот то и дело мелькал страх.
Но никто из них ни о чем меня не спросил. Молчала и я.
Может, Джейн в своем теперешнем путешествии в Шотландию вместе с Джеймсом чувствовала такую же волшебную невесомость? Мне казалось, что я счастлива, как никогда.
Я могла думать лишь об Оуэне. Бесконечно слушать его рассказы о жизни в Уэльсе, о детстве и ранней юности. О далеком предке по имени Кадваладр, защищавшем землю валлийцев от войск английского короля Генриха II. Мне хотелось как можно больше знать об отце Оуэна - изгнаннике, отверженном, вынужденном бежать из родных мест и скрываться. В приступе ярости он убил человека, нанесшего ему оскорбление.
Все эти истории казались мне чрезвычайно романтическими, я так любила их и просила не раз повторить, наслаждаясь его красивой музыкальной речью.
Словом, меня полностью захватил Оуэн, я до конца растворилась в нем.
- Надо постараться не показывать своих чувств на людях, - не раз говорил он мне.
- Зачем же ты сам так жарко смотришь на меня при всех? - парировала я.
- Тебе это неприятно?
- Обожаю твой взгляд. Он меня всегда так волнует, что я слабею. Но ты так неосторожен… Нет, нет! - восклицала я тотчас же. - Продолжай так же смотреть на меня! Прошу тебя!
- Как же я смотрю?
- Так, словно я уже в твоих объятиях.
- Но ведь это чистая правда!..
Любовные речи… Бессвязные, бестолковые, не понятные никому, кроме двух посвященных… Маленькие любовные хитрости и ухищрения… Они входили в ритуал любви и доставляли ни с чем не сравнимое наслаждение. Жизнь внезапно повернулась ко мне своей лучшей стороной…
У меня отняли ребенка, но ко мне пришла любовь. Настоящая, хотя и опасная. Волшебная… А волшебником оказался Оуэн.
Я потеряла не все, твердила я себе, я еще смогу быть по-настоящему счастливой…
Молчание Гиймот по этому поводу казалось мне несколько странным. Она словно чего-то выжидала. Я понимала: она догадывается обо всем, знает правду, и если не одобряет, то, по крайней мере, понимает меня. Да, я не сомневалась: она осознает, как тяжела для меня разлука с ребенком, и не может осудить за то, что я попыталась - и мне удалось это! - возместить свою утрату.
Я чувствовала: недалека та минута, когда Гиймот не сможет больше хранить молчание.
Тем временем все остальное шло своим чередом. Мой двор готовился к разделу: прибывшие сюда леди Батлер и миссис Эстли усердно занимались подготовкой маленького короля к переезду в Виндзор. Мой любимый когда-то Виндзор! Я же оставалась пока в Хардфорде.
С отъездом моего сына во дворце стало намного меньше людей и суеты, что облегчало наши встречи с Оуэном. Однако дамы из моего близкого окружения с еще большим беспокойством вглядывались в меня, и я чувствовала - с их губ вот-вот сорвутся какие-то опасливые слова.
Первой, конечно же, нарушила молчание моя милая Гиймот.
Как-то она вошла ко мне в покои и молча остановилась поодаль, по ее смущенно-решительному виду я поняла, что сейчас будет сказано нечто не вполне обычное.
- Миледи, - заговорила она наконец с торжественной серьезностью, - понимаете ли вы сами, как изменились за последнее время и что это… это заметно для других?
- Изменилась? - откликнулась я невинным тоном. - В каком смысле, Гиймот?
- Ну… как сказать… вроде бы что-то с вами приключилось… необычное. Вы очень похорошели. Как-то неприлично… Но я знаю, что… - продолжала она, обретя более решительный тон, - и многие другие тоже догадываются.
- Разумеется, - сказала я. - Всем известно, что у маленького короля теперь собственный двор и другое окружение. А его мать осталась без сына. Такие перемены не могут пройти незамеченными.
- Но вы, миледи, дай вам Бог, смирились с этим, и на вашем лице нет безмерного отчаяния. Я уже сказала вам. Напротив, вы счастливы. Уж не потому ли, что…
Она замолкла.
- Почему, Гиймот? Говори же…
- Потому что нашли утешение, - выпалила она.