- А я хорошо знаю, - отвечала я, - что мой дорогой супруг поручил благородному графу Уорику обучить нашего сына военному искусству, а своему любимому брату герцогу Бедфорду и любезному кардиналу Бофорту опекать маленького Генриха, учить и воспитывать. Вас я тоже благодарю за ваши заботы, милорд. Но мальчику еще нет четырнадцати. В этом возрасте он не может взвалить на свои хрупкие плечи управление такой страной. Об этом я ему и сказала. Он должен слушать советы старших и учиться быть королем.
- Королями становятся по рождению!
- Но и по возрасту, милорд.
- А советчики бывают разные, миледи. Надеюсь, вы не предложили ему прислушиваться к словам этого архизлодея Бофорта или глупца Уорика?
- Милорд, - сказала я, - у меня свои взгляды и свое мнение об этих уважаемых еще моим мужем людях и о том, что происходит вокруг.
- Но, быть может, миледи, вы будете настолько мудры, чтобы держаться подальше от дел, в которых, вследствие того образа жизни, какой давно уже ведете, вам весьма трудно разобраться? Да и не нужно этого делать.
- А вы, милорд, быть может, будете настолько любезны, что оставите меня в покое и не станете мешать моему выздоровлению?
Он продолжал стоять посреди комнаты, оглядывая меня с довольно бесцеремонным видом.
- Вы слышите меня? - повторила я.
- Вполне, миледи. Я уже ухожу… Впрочем, одно не перестает меня удивлять… Что находите вы, миледи…
Он нарочно замолчал, и я с трепетом ждала продолжения, не сводя глаз с его лица, на котором ярость уступила место холодной злобной усмешке.
- Меня удивляет, миледи, - продолжал он, - что находите вы, молодая красивая женщина, в этой замкнутой сельской жизни, которую ведете уже немало лет?
- Просто люблю ее, милорд, - отвечала я.
- Здесь?! Всего с несколькими придворными дамами?… Ну и со стражниками, разумеется?.. С оруженосцами… Один из них весьма хорош собой. Он из Уэльса, по-моему? Я не ошибаюсь, миледи?
Он пристально смотрел на меня, и в его глазах я читала открытую угрозу. Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо.
Этот человек что-то знает… Знает или всего лишь подозревает? Впрочем, от подозрения до уверенности не такой уж долгий путь. Особенно в моем случае.
- Кажется, это он отличился в битве при Азенкуре? - услышала я голос Глостера.
- Король был о нем очень высокого мнения, - ответила я и не узнала своего голоса. - Этот человек состоял в его окружении, теперь он в моем.
- Что ж, вполне естественно, - язвительным тоном сказал Глостер. - Хотя навряд ли здесь место для настоящего солдата. Почему он не во Франции, где мой брат Бедфорд?
- Не задумывалась об этом, - ответила я. - Но знаю, некоторые солдаты испытывают усталость от постоянных войн.
- Уверен, ему тоже по душе сельская жизнь, - злобно заметил Глостер. И внезапно, как по мановению волшебной палочки, переменил тон. - Пожалуйста, дорогая сестра, - сказал он с добродушно-просительной интонацией, - постарайтесь быть добрее к вашему бедному родственнику. Мне так горестно сознавать, что вы совсем не расположены ко мне и подозреваете невесть в чем.
- Разговор идет не о дружеских чувствах, милорд, - отвечала я, изо всех сил стараясь обрести спокойствие. - Я уже говорила вам: мой сын спросил мое мнение, и я ответила ему так, как думала. Как посчитала нужным.
Он поклонился.
- Приезжайте ко двору, - сказал он. - Надеюсь, там мы быстро найдем с вами общий язык… Прощайте, миледи…
Дверь за ним закрылась. Я почти упала на подушки, меня трясло. С чувством страха и безнадежности я прислушивалась к его шагам на лестнице, к предотъездному шуму перед входом.
Появилась Джоанна.
- Я не смогла его остановить, - сказала она виноватым тоном, - и потому вошла вместе с ним.
- Знаю. Вам не в чем себя винить.
- Зачем он приезжал? Что-нибудь подозревает?
- Он не скрывал цели своего приезда, - ответила я. - И, думаю, что-то подозревает. Или даже знает…
- О Боже, помоги нам! Что же делать?
- Где Оуэн?
- Кажется, в саду. - Он осведомлен о приезде Глостера?
- Не могу сказать, миледи.
- Не нужно, чтобы он показывался на глаза герцогу. Тот говорил о нем.
- Боже! - снова всплеснула руками Джоанна.
Шум под окнами усилился. Она подошла к окну.
- Он уезжает.
- Наконец-то!
- Я принесу вам что-нибудь успокоительное, миледи.
- Нет-нет, не уходите. Останьтесь… Я не могу быть одна… Где же Оуэн?.. - Я как в бреду. - Мне нужно поговорить с ним немедленно… О, где же он?.. Если бы вы слышали, как позволил себе говорить о нем Глостер… Конечно, он все знает… Ему донесли… Но кто?! Кто мог это сделать?.. Он играет со мной, как кошка с мышью… Выжидает… Но чего?..
Снова снаружи раздался шум. Джоанна подбежала к окну.
- Наконец-то, - сказала она. - Это Гиймот и дети.
Я уже слышала голосок Эдмунда на лестнице. Ближе… еще ближе…
Гиймот с детьми вошла в комнату.
Она дома. Со мной.
Я облегченно вздохнула, но снова горькая мысль пронзила меня: ведь только что уехал Глостер! Значит, они неминуемо встретились на дороге. Это конец. Нам теперь не избежать беды. Я постаралась взять себя в руки и трезво обо всем подумать.
Что он заметил? Что подумал?.. Что собирается сделать?..
Эти вопросы отравляли мне радость от встречи с детьми.
Эдмунд и Джаспер мчались наперегонки по комнате к моей постели. За ними ковыляла Джесина. Все они очутились в моих объятиях. Я сжимала их так сильно, что они запищали и постарались освободиться. А я все еще не могла унять страха, леденящего сердце.
Поверх детских головок я столкнулась глазами с Гиймот и по выражению ее лица поняла: их встреча с Глостером состоялась. Моя дорогая подруга-служанка стояла неподвижно, с новорожденным Оуэном на руках, но радости в ее лице не было, только тревога.
Дети болтали все сразу, рассказывая о путешествии, о том, как они - Эдмунд и Джаспер - ехали верхом (вместе со слугами, конечно); а Джесина и Гиймот - в носилках, и с ними два младенца - мой Оуэн и ребенок кормилицы.
Я слушала, делая вид, что мне интересно, но хотела одного: поскорее увидеться с моим супругом и остаться наедине с ним и с Гиймот, чтобы мы смогли все поведать друг другу и обсудить, как действовать дальше.
И вот они возле моей постели.
- Мы как раз подъехали к замку, - рассказывала Гиймот, - когда навстречу показался небольшой отряд всадников. Я сидела в носилках с грудными детьми и с Джесиной, а мальчики, как они уже объяснили, ехали с Джеком и Диком на лошадях. Я узнала герцога, и мне стало не по себе. Но свернуть-то было некуда.
- И что дальше? - спросила я.
- Герцог подал знак, весь отряд съехал с дороги и остановился, чтобы пропустить нас. Герцог снял шляпу и поклонился. Возможно, он узнал кого-нибудь из дам, ехавших с нами. Уж, конечно, не вашу Гиймот… Он всех сверлил глазами и особенно всматривался в детей.
- Боже! - вырвалось у меня.
Я взглянула на Оуэна. Мы оба поняли, что герцогу наверняка все уже ясно, и если раньше у него могли быть какие-то сомнения, то теперь они окончательно исчезли.
Мы пришли к убеждению, что Глостер непременно возьмет реванш. Только вопрос: когда? Этого мы знать не могли, нам оставалось лишь ожидать… Томительное, страшное ожидание…
Собственно, не реванш, не месть - да и за что? - но предупреждение с его стороны, предварение возможных последствий от моих сознательных или неосознанных действий.
Больше всего Глостер не желал, чтобы я снова вышла замуж. Почему? Я была королевой, и он опасался, что дети, которые могли у меня появиться, станут претендентами на трон. Вопрос этот мог быть весьма спорным, но такой человек, как он, желал заранее устранить решительно все, даже самые мнимые препятствия.
Мой сын стал бесспорным королем Англии. И в свое время он, безусловно, женится, и у него появятся такие же наследники престола. Но в королевских семьях происходят зачастую довольно странные метаморфозы, и на эти-то "странности" Глостер, видимо, уповал. Сейчас между ним и тем, чего он жаждал больше всего на свете, стоял мой Генрих. Следующим шел Джон Бедфорд. У Бедфорда не осталось детей. Значит, если что-то случится с маленьким королем, а также со старшим братом Хамфри Глостера, то он, Хамфри, и никто более, станет законным претендентом на престол.
Моя роль во всем этом казалась весьма незначительной, но все же честолюбивый и оглядчивый Глостер хотел исключить возможность любых неприятностей с моей стороны, а они могли быть двоякого рода - появление у меня детей как возможных претендентов на корону, а также мое влияние на мальчика-короля не в пользу герцога.
Размышляя об этом, я приходила к неутешительной мысли, что рано или поздно с его стороны последует удар. И, конечно, при благоприятных для него обстоятельствах. Когда те появятся.
Что же сработает в его пользу? Ну, если Бедфорд отвернется от меня, и я уже не могу рассчитывать на его поддержку; а также если удастся окончательно отдалить от меня сына. И, конечно, если хоть немного улягутся волнения во Франции, а следовательно, и в самой Англии.
Дела же государственные шли далеко не блестяще.
В обеих странах устали от длящейся уже не одно десятилетие войны, той, в которой трудно определить победителя. Правда, в народе считали, что, будь жив король Генрих, мой супруг, англичане давно бы отпраздновали окончательную победу и обе страны стали бы единым государством под английской короной.
Но каково же положение теперь? Хотя английский король уже стал, казалось бы, монархом и во Франции, однако в действительности англичане утратили свои позиции в этой стране. И все видели и знали это. Англичане с великим трудом удерживались на континенте; особенно трудно стало им управлять побежденной Францией после появления там Девы Иоанны. Да, ее выдали сами французы, и она потом была сожжена на костре, но рожденный ею дух сопротивления жил и разгорался с новой силой.
К этому прибавилась и новая беда для англичан: встреча в Аррасе. Ее опасался Бедфорд больше всего.
Встреча эта стала попыткой (почему не намного раньше?!) покончить с междуусобной войной во Франции и объединить наконец два враждующих королевских рода - Валуа и Бургундский. Если помирятся мой брат Шарль и герцог Филипп, надеждам Англии на подчинение ей французского королевства будет нанесен окончательный удар.
Бедфорд это хорошо понимал и оттого находился в крайне угнетенном состоянии. Все завоеванное предками разваливалось прямо на его глазах.
Позднее я узнала, что, совершенно подавленный, рассорившийся с бургундцами, он ожидал исхода аррасской встречи, находясь в руанском замке.
Там же он и умер, почти внезапно.
Весть о смерти Бедфорда повергла меня в полное отчаяние. Он мне всегда нравился, я чувствовала в нем неназойливого, искреннего друга, считала его благородным, честным, хотя излишне суровым человеком.
Теперь у меня не осталось могущественного покровителя. Я теперь один на один с герцогом Глостером, который после смерти брата сделался главным и единственным претендентом на престол. (Если, о Боже, что-нибудь случится с моим сыном Генрихом, королем Генрихом VI.)
Какое-то время мы жили в предчувствии близкой беды. Мы - это я и Оуэн и мои верные друзья и помощницы. Но ничего не происходило, и мало-помалу мы стали успокаиваться. Наша жизнь начинала входить в прежнее русло.
О смерти Бедфорда я узнала не много. Говорили, у него какая-то неизлечимая болезнь, но, главное, отчего он таял на глазах у всех, так это душевное состояние, постоянное чувство вины перед покойным братом за то, что не сумел удержать им завоеванное и завещанное. И не только вина, но и угрызения совести, что, возможно, намного болезненнее и быстрее разрушает тело и душу. Еще рассказывали, будто перед самой смертью он говорил, что никогда не простит себе, что позволил сжечь Деву Иоанну и этим оскорбить Небеса…
С его смертью окончательно лопнул союз между англичанами и бургундцами. В эти же дни перемирием между орлеанистами-арманьяками и Бургундским домом закончилась встреча в Аррасе. Французы больше не будут никогда воевать с французами - такое решение было принято на этой встрече.
Франция ликовала. Люди танцевали на улицах. Бывшие враги, приверженцы враждующих партий, пожимали друг другу руки, обнимались на виду у всех. Они клялись с этой минуты обращать свое оружие только против общего врага, только в защиту Франции.
- Да здравствует король Карл VII! - кричали повсюду.
- Да здравствует герцог Филипп Бургундский!..
Париж снова оказался в руках французов. Английские войска оставляли город.
Во время всех этих волнений умерла моя мать.
Не думаю, чтобы она сожалела о своем уходе из жизни. Хотя она в молодости так любила каждое ее мгновение! По всей видимости, она уже достигла предела: стала непомерно толста, ее мучила подагра. А ведь эта женщина слыла красивой, умела использовать свое очарование для удовлетворения самых тщеславных желаний, дама, не признававшая слова "нет".
Вероятно, находясь уже при смерти, она узнала, что англичане готовы уйти из Парижа и туда войдет победоносное войско ее сына, которого она никогда не любила и который боялся ее; Шарль не был даже уверен в том, что он законный отпрыск своего отца, короля Карла VI.
Двум другим женщинам ее сын обязан тем, что решился взойти на престол, встать на защиту своей страны. Имена этих женщин - Жанна д'Арк и Иоланда Арагонская, мать его жены.
Французская королева, моя мать, скончалась до того, как ее сын во главе своей армии вошел в столицу страны. Англичане проявили должное почтение к умершей - ее тело было положено в гроб и отправлено по реке в аббатство Сен-Дени. Там его предали погребению среди гробниц французских королей и королев.
Две смерти за один месяц…
Из нашего тихого убежища в Хэдеме мы продолжали - больше, чем когда-либо - следить за происходящим, поскольку понимали, как тесно теперь оно связано с тем, что может случиться с нами самими.
Мы не переставали надеяться, что тревоги наши чрезмерны и все обойдется, но в то же время понимали зыбкость наших надежд. А потому старались прожить каждый отведенный нам день, как если бы он стал последним - по возможности полнее и счастливее. И это нам удавалось… Как? Спросите у любви.
Крах английских завоеваний во Франции еще больше усилил вражду между Глостером и кардиналом Бофортом, считавшим необходимым стремиться к полному миру с французами. Глостер придерживался другого мнения. Он считал, что единственная причина всех неудач на континенте - либо плохие замыслы, либо плохое исполнение хороших замыслов. Он предлагал исправить положение при условии, если его отправят туда.
Глостера слушали, приветствовали на улицах, потому что его обаяние продолжало еще действовать на людей, но мало кто верил ему или всерьез полагал, что он сумеет добиться того же, что его великий брат Генрих, чьи победы будут жить в веках.
Следуя своей тропой мира, кардинал Бофорт задумал еще раз породнить английскую и французскую королевские семьи, ведя разговор о помолвке между моим сыном Генрихом и дочерью моего брата Шарля. К моему облегчению, из этого ничего не вышло: французская сторона оставила без внимания его предложение, что вызвало ярость оскорбленных англичан…
Затем Глостер все же отправился во Францию, и не знаю, как французы, а мы с Оуэном вздохнули с облегчением.
В это время я опять зачала.
Снова для меня перестало существовать почти все, что не связано с ощущением зреющей во мне новой жизни.
Сейчас, оглядываясь назад, могу уверенно сказать: лучшими днями моего существования на этой земле были те, когда я жила ожиданием ребенка.
Мы с жадностью ловили все новости из окружающего нас, но так далеко отстоящего мира.
Англичане пребывали в унынии после отступления из Парижа. Французы внезапно атаковали порт Кале - потому Глостер и отплыл туда, чтобы принять участие в защите города, очень важного в военном отношении: порт являлся воротами во Францию.
Честолюбие герцога получило чувствительный удар еще до того, как тот успел высадиться на французском берегу: войска англичан под командованием Эдмунда Бофорта, племянника кардинала, отбили атаку французов.
Мы с Оуэном весело смеялись, представляя себе гнев и ярость Глостера, которые он обрушил на ни в чем не повинного в этом афронте кардинала.
А вскоре Глостер возвратился в Англию.
Глава 12
СНОВА АББАТСТВО БЕРМОНДСЕЙ
Стоял жаркий летний день. Мы находились в саду.
Малышка Оуэн ковылял на слабых еще ножках. Двое старших мальчиков носились взад и вперед, играя в свои непонятные для взрослых игры, и напрасно Джоанна пыталась принять в них участие - ей это не дозволялось.
Я находилась на раннем месяце беременности и чувствовала себя достаточно хорошо, а потому получала полное удовольствие от солнечного дня, от того, что вся семья здесь, мы вместе в этому густом саду, под ярким солнцем.
Внезапно сельскую тишину прорезал громкий стук копыт. Я вздрогнула. Оуэн вскочил со скамейки, на которой сидел. К нам уже бежала Гиймот. Она собрала детей и под предлогом, что хочет показать им что-то очень интересное, увела их.
Мы с Оуэном молча смотрели друг на друга. В сущности, мы уже давно готовились к тому, что кто-то внезапно нагрянет к нам. Много раз мы обсуждали такую возможность и определяли, что нужно каждому из нас делать в этих случаях. Оуэн направился в конюшню. Я пошла вслед за детьми и Гиймот к дому.
Я осталась в некотором недоумении: если пожаловала какая-то важная персона, то о ее визите должны предупредить заранее. Кто же это мог быть? Во всяком случае, осторожность не помешает.
Я вошла в дом. С Агнессой и всеми Джоаннами стояла у окна и смотрела во двор. То, что мы там увидели, наполнило мое сердце ужасом.
Примерно двадцать вооруженных всадников спешились и рассыпались по саду. Один из них о чем-то спрашивал у мальчика-конюха. Затем двое встали у входа в дом, словно охраняя его, еще несколько человек быстро двинулись в сторону конюшни.
Прошло совсем немного времени, и они показались оттуда. Я чуть не упала замертво у окна, когда увидела, что они ведут Оуэна. Он поднял голову и посмотрел вверх, на мои окна.
Больше я ждать не могла. Собрав последние силы, я сбежала по лестнице, вышла во двор. Двое стражей заступили мне дорогу.
- Я королева! - крикнула я. - Дайте пройти!
Они посторонились. Я направилась к тем, кто окружил Оуэна.
- Что здесь происходит? - спросила я резко. - Почему вы вторглись в мое жилище? В мои владения? Вы знаете, кто я?
Мужчины склонили передо мной головы.
- У нас приказ арестовать этого человека, миледи, - сказал один из них, видимо, главный, указывая на Оуэна.
- Чей приказ? Как вы посмели? Он принадлежит к моему двору.
- Он валлиец по имени Оуэн Тюдор. И не отрицает этого.
- С чего ему отрицать? Отпустите его и уходите отсюда!.. Уходите, я сказала! Вы еще пожалеете о том, что делаете!
- Прошу прощения, миледи, но нам отдан приказ об аресте, и мы выполним его.