Детский музыкальный сад, взявшись за ручки и потупив очи долу, явился к родителям Романа - каяться. Вызвали срочным порядком Симу - она примчалась на такси из одного спального района Москвы в другой, уселись за круглый стол - держать семейный совет.
Оленька тихо всхлипывала, Роман мужественно мял ее ладошку и поддерживал, обнимая за плечи, сам изо всех сил стараясь не пустить слезу от страха, Елена Дмитриевна держалась за сердце и за мужа и посматривала на Симу, ожидая, что она все решит, как обычно.
- А что решать? - громко возмутилась Сима. - Жениться! Консерваторию не бросать ни в коем случае! Рожать без вопросов! Воспитаем, поднимем! Чай не сироты казанские!
Слезы! Всеобщий восторг! Объятия, ликование! Обсуждение планов грядущих мероприятий!
Ага! Не тут-то было!
Родители Ремизовы устроили страшный скандал с выяснением отношений, вызовом всей семьи Игнатовых на ковер.
Как, их единственное дитя - талант, будущая всемирно известная скрипачка, надежда на светлое будущее! И загубить жизнь таким мезальянсом и скандальной беременностью!!!
Не бывать этому! Ни-за-что!
И что это за мальчик? Кто его родители?
Кто, кто?!
Преподаватель английского в архитектурном институте? Начальник - нет, вы только вдумайтесь! - автоколонны на заводе!
На заводе!!!
У девочки папа известный в определенных кругах музыкант, с самим Ойстрахом за руку здоровается, профессор! Мама - певица камерного театра! Звезда!
А тут - ужас, позор, катастрофа!
Мы все исправим - мальчика из консерватории отчислим, в армию пойдет как миленький! Сделаем аборт, со знакомым врачом уже договорились! Ничего, попереживает дочка, а там, глядишь, через годок и забудет!
Но нежный цветочек, девочка Оленька, холимый-лелеемый ребенок, уперлась насмерть, проявив характер. Заявила посеревшему лицом отцу и маме, между ее приемами валидола и валерьяновых капель, что любит Рому, замуж за него пойдет и ребенка родит!
Для того чтобы стать действительно хорошим музыкантом, надо так вкалывать, проявляя характер ежедневно, закаляя силу воли, как спартанец!
А силы воли у Оленьки хватало!
- Тогда ты нам не дочь, а мы тебе не родители! - пригрозила слабым, но твердым тоном маман.
- Это ваше решение, и вы будете о нем жалеть! - не поддалась шантажу Оленька.
На том и сошлись.
Родители Ремизовы ни на свадьбе дочери, ни в день рождения внучки и выписки матери с дочерью из роддома не присутствовали. Прислали сразу после ухода Оленьки из дома все ее вещи с водителем и никаких контактов с дочерью не поддерживали. Правда, и от репрессий воздержались - ни исключать детей из учебного заведения, ни как-то вредить Роме не пытались.
И на том спасибо!
И стало у Елены Дмитриевны и Андрея Ивановича двое детей и младенец.
Имечком новорожденную дочь молодые родители осчастливили еще тем!
И это отдельная история, из разряда семейных легенд, пересказанная Стаське бабушкой, родителями и Симой в разных вариантах изложения тысячу раз, но всегда со смехом безудержным.
А произошло сие историческое событие так.
Семейство обитало в трехкомнатной хрущевке с "гованной" - достижением советской архитектуры: санузлом, совмещенным с ванной на миллиметровой площади, в квартире, полученной Андреем Ивановичем от завода после рождения сына. Жили всем составом: бабушка-дедушка, молодые с младенцем и Сима, находившаяся во временном "незамужестве" и размене квартиры с бывшим, тогда еще только первым мужем.
В один из дней приходят воодушевленные, излучающие радость молодые родители, по традиции держась за руки, из ЗАГСа, где дали официальное имя дочери, запечатленное в свидетельстве о рождении.
- Мы назвали ее Станислава! - радостно сообщил родным юный отец девятнадцати годов.
- Как, как? - меняясь в лице, грозно переспросила Сима.
- Станиславой, - уточнила юная мать, того же возраста и вдохновения, что и муж, и пояснила: - В честь великого Станиславского!
- Кого?! - уже гремела железным негодующим голосом Серафима.
- Станиславс-ко-го, - пролепетала Оленька, - подрастеряв оптимизм под негодующим рыком Симы и заподозрив, что не все в семье разделяют их с мужем воодушевление от приобщения к "великому".
- А каким, позвольте узнать, боком Константин Сергеевич к консерватории и к скрипачам в частности?
- Он гений! Выдающаяся личность нашего времени! - изрек Роман, но без особого напора, видя, что сестрица в негодовании, и искренне не понимая почему.
- Ну ладно, гений, но к вам-то он, повторяю вопрос, каким боком? Или вы что, во МХАТ изволили сходить, "Вишневый сад" по Станиславскому посмотрели до культурного экстаза, зашедшего так далеко?
- Мы хотели дочери дать значимое имя, понимаешь? - пояснил Роман, подрастеряв уверенность.
- Да?! Что ж тогда мелочиться! Почему не Моцарт? Скажем, нарекли бы Вольфганной, Бах, Вагнер, ну, на худой конец, Прокофьев?! - гремела, наращивая голосом децибелы, Сима.
- Мы долго думали, - поделилась Оленька выводами, приведшими к историческому решению, - но имена любимых нами композиторов трудно перекладывать на женский вариант.
- Да что ты?! - "посочувствовала" Сима такому "препятствию". - Тогда сразу бы Константиной обозначили ребенка!
- Мы хотели, - вздохнув, призналась Оленька и на всякий случай потупила взгляд, - но женщина в ЗАГСе нам отказала, потому что в реестре женских имен нашей страны такого имени для девочки нет.
- Спасибо тебе, советский чиновник! - от души возрадовалась Сима.
- Сима, что тут ругаешься? Хорошее же имя: Станислава, красивое! Говорят, что имя во многом определяет судьбу, а имя великого человека помогает! - заступился Роман за первое совместное "семейное" решение, принятое с женой, и на всякий случай обнял Оленьку за плечи.
- А о ребенке вы подумали?! - разлетался по всей квартире громовыми раскатами голос Серафимы. - Она же девочка! Вы хоть представляете, как ее будут дети дразнить?! А? Стасиком? Стасом? Или Слава КПСС? Вот вы сами как собираетесь ее называть?
Юные дарования переглянулись - нет, ну так далеко они не заглядывали - красивое имя, в честь гения, и вперед! А что еще?
- Ну?! - требовала ответа Сима.
- Ста-станиславо-ой, - пролепетала Оленька.
- Полным имечком, постоянно, я правильно поняла?
- Ну, Стасик… - выдвинул версию Роман.
- Как, как?!
- Тихо, ты, Сима, Стаську разбудишь! - вошла в комнату к спорщикам бабушка.
Прекратив дебаты, Елена Дмитриевна одновременно признала имя внучки и дала домашний, укороченный вариант.
Вот так она и стала Стаськой. Правда, княгинюшка ее всегда называла исключительно Славой:
- Если имя и вправду определяет, то Слава тоже неплохо, может, что и определит!
А насчет того, что дети будут дразнить, тетка как в воду смотрела - намучалась Стаська, но до определенной поры, пока Сима же не вмешалась и не научила, как надо действовать. Ну, это совсем другая история.
Повернув к поселку, Стаська обнаружила, что почти приехала, и удивилась.
"Ну надо же! За воспоминаниями, рассуждениями и не заметила, как добралась - качу себе и качу!"
Она смотрела по сторонам, не забывая осторожно продвигаться по скользкой, но таки расчищенной дороге - вот же тетка, провидица! По обочинам за дорогой стояли величавые сосны в снежных шапках.
Красота!
И чего сопротивлялась? Ехать не хотела?
Сейчас приедет, войдет в дом, пройдется по скрипучим половицам, вдохнет такой знакомый, ассоциирующийся с беззаботным счастьем запах, не выветривающийся даже стылой зимой - свой, особый, присущий только этому дому - немного смолистый, немного с дымком, перемешанный с еле уловимым малиновым духом. Прогуляется по поселку. Может, в лес забредет, если кто протоптал дорожки в сугробах, подышит чистым, густым от смолистости и морозца воздухом и пойдет к Василию Федоровичу чаи гонять!
Стася по дороге первым делом заехала в ближайший магазин и купила запасы пряников, его любимых, конфет, конфитюр малиновый и вишневый - тайная и скрываемая страсть старика, и чаю предпочитаемого им сорта.
Стасе исполнилось тринадцать, когда тетка вышла замуж за Евгения Симоновича, и ее стали привозить на летние каникулы сюда, на дачу. А когда ей было пятнадцать, умерла бабушка Лена, и Сима забрала к себе племянницу насовсем, и на дачу они ездили теперь уж не только летом, но и на все праздники и большую часть выходных. Соседствовали со многими, еще с детских его времен друзьями Евгения Симоновича, так как в поселке ничего не менялось до грозовых девяностых, и дети и внуки тех, кто получал участки от правительства за научные достижения и строил дома, все так же ездили в "академический городок" и носились дружными детскими компаниями по окрестностям.
У Стаськи здесь были друзья-приятели, но она предпочитала большую часть времени проводить с теткой и ее мужем.
Такая вот уродилась, сверстники интересовали ее постольку-поскольку.
Или ей повезло с Симой и было с ней гораздо интересней?
Через два дома от дачи Гольдиных стоял добротный каменный двухэтажный дом со смешными флюгерочками в виде котов на крыше, принадлежавший семейству известных ученых, Асокиных. Сергей Асокин - друг Евгения Симоновича с детских лет, с одной "академической" кухни. Жила с ними многие годы домработница Федоровна. Как звали ей полным именем, никто уж и не помнил - Федоровна и Федоровна, а что она не член семьи, так это и подавно Асокины забыли. У нее был родной брат Василий Федорович, у которого врачи давно, в совсем уж дремучие времена, нашли какое-то заболевание и порекомендовали жить на природе. Асокины без раздумий поселили его в доме, предоставив полный спектр полномочий и прописку.
С тех пор Василий Федорович безвыездно жил в поселке. Пережил он и буйное заселение новых русских с масштабным строительством дворцов, и "наезды" братков на предмет продажи дома и участка, и пару-тройку разборок между "хозяевами" со стрельбой в некогда чинном и тишайшем дачном поселке, и канувших без вести большую часть новых хозяев первой волны, и перепродажи домов-дворцов другим владельцам, и установившуюся окончательную тишь да благодать после последнего водворения окончательных домовладельцев.
Для Стаськи Василий Федорович был неотъемлемой частью дачной жизни.
Энергичный, непоседливый, юморной, ранним утром он развозил молоко, творог, сметану "для своих", за которыми ездил в ближайшую деревню на стареньком велосипедике к некой бабе Нюре. А зимой присматривал за некоторыми академическими, еще "старорусскими" дачами, в том числе и за их с тетушкой - расчищал дорожки, протапливал дом в особые морозы, гонял случайных бомжей, а если сам с лихими людьми не справлялся, бежал на другой конец поселка и звал охранников из "барских" домов на подмогу.
Словом, жизнь у дедульки была насыщена делами и событиями местного масштаба.
Все оставшиеся "бывшие", приезжая летом ли, зимой, шли к нему поздороваться, попить чайку, поговорить о жизни, выслушать поселковые новости, поблагодарить за "досмотр" домов и пригласить всенепременно к себе с ответным визитом.
Такая традиция.
Осторожно съехав с небольшого подъема - шипованная импортная резина дело, конечно, хорошее, но против русского гололеда, пусть и присыпанного песочком и золой, и она не надежна, - Станислава нетерпеливо разглядывала калитку своего участка с расчищенным, утрамбованным возле нее снегом.
- Дай бог тебе здоровья, Василий Федорович! - вслух поблагодарила она, чувствуя радость от приезда сюда.
И предвкушая встречу с неугомонным стариком.
Беседовать с Василием Федоровичем она любила. Он все прищуривался хитро, прицокивал языком, шутил, пересыпая речь простонародными словечками, а был-то мужичок не простой, с образованием высшим и какой-то историей, покрытой мраком тайны, но "косил" под дедка-шишка.
С ним всегда интересно беседовать, неспешно попивая чаек, смеяться его шуткам и острым точным замечаниям и непонятно почему рассказывать вдруг о себе, попадаясь на незатейливые, казалось бы, вопросы.
- Я те скока говорю, Стасенька, замуж тебе надобно! Мужика толкового, а то что ж, красавица така, и одна! Не дело!
Фраза-пароль, с которой начинался любой их разговор, и Стася точно знала, когда он ее произнесет - вот выпьет половину первой кружки душистого чая, чинно водрузит ее на большое блюдце и приступит к разговору с любимого наставления.
Затормозив у родного крыльца, Стаська выдохнула:
- Ну, слава богу, добралась! И ведь княгинюшка, как всегда, оказалась права - и красота вокруг необыкновенная, и воздух, и покой, и дороги почищены и песочком присыпаны, и машины ездят, не деревня Синюки Неурожайного района, а все ж таки академический поселок с новорусским уклоном! - Открыв дверцу и выбираясь из машины, добавила: - Или теперь наоборот - новорусский поселок с академическим флером прошлого.
Дорожка от калитки к дому была аккуратно расчищена, по всей видимости, вчера, и сегодняшний непрекращающийся снегопад успел похозяйничать, добавив работы для лопаты. Дом встретил Стаську радостно, но укорил за долгое отсутствие, вздыхая половицами.
- Здравствуй, дом! - поприветствовала она, входя. - Не журись, работа, знаешь ли, дела!
В доме еле заметно пахло дымком, не застарелым, а совсем недавним, малиновым духом, старыми книгами, занимавшими значительную часть жилого пространства.
Хо-ро-шо!
Знать, Василий Федорович протапливал печь. Третьего дня, в ночь, совсем уж лютый для этих мест мороз стоял, так старик расстарался, чтобы дом не промерз, и ведь не поленился - печь топил, спасибо ему огромное! В подвале имелся вполне современный бойлер, который отапливал весь дом, но печь сохранили, не поддаваясь искушениям нового времени переделать ее в камин. Сима твердо убеждена, что лучше, чем на печи, не приготовить блины, щи и гречневую кашу, а уж варенье - это святое!
Пройдясь по всем комнатам, Стася зажгла везде свет, здороваясь основательно и конкретно с каждым углом дома. Нашла в столе, в кабинете Евгения Симоновича, заветные тетрадки княгинюшки, сложила к себе в сумку, чтоб не забыть ненароком, и задумалась, не протопить ли печь еще разок, как следует, раз уж приехала.
И махнула рукой - обойдемся без излишней инициативы, которая, как известно, грозит исполнением. Лучше она спросит, надо ли у Василия Федоровича, ему видней - скажет надо - сделаем, куда ж деваться.
Стася еще раз обошла весь дом, теперь выключая свет и проверяя запоры на окнах, старательно закрыла все двери и, достав из багажника машины увесистый пакет с гостинцами, двинулась к Василию Федоровичу в гости.
Странно, но на участке ее не встретил Цыган - старый кобелина, помесь волкодава с овчаркой, верный друг и спутник соседа. Стася помнила его еще щенком, когда Василий Федорович нашел его на берегу речушки, где притопили весь выводок, а этот как-то выбрался и скулил обиженно. Маленький непонятной серой масти комочек вымахал в здоровенного боевого зверину и нес службу как надо, без дураков.
- Ушел, что ли, куда? - предположила Стася. - Тогда чего калитку не запер? Василий Федорович! - громко окликнула она.
Из дома на ее призыв отозвался воем Цыган.
- О господи, это что такое? - перепугалась она и, торопливо толкнув дверь, вошла.
Уютный теплый дом встретил ее ощущением беды, мурашками побежавшим по спине, и воем Цыгана, таким жутким, что у Стаси перекувырнулось сердце.
- Василий Федорович, вы где?
Она пошла на вой. В большой гостиной, возле круглого старинного стола, прикрытого длинной скатертью с бахромой, сидел Цыган и, задрав морду, ужасающе выл.
- Цыган, ты что, сбрендил?! - отходя немного от парализующего страха, прикрикнула она на пса, напугавшего ее до полусмерти.
И тут Стаська увидела ноги!
Боясь и зная, что увидит, она сделала три шага вперед. На полу на спине лежал Василий Федорович, и у него было совершенно белое лицо и какие-то синюшные губы.
Цыган резко перестал выть и уставился на Стаську совершенно человеческим несчастным взглядом, просящим о помощи. В наступившей, точно свалившейся неожиданно тишине что-то тихо однотонно звякало, Стаська медленно повернула голову на звук и поняла, что звякают друг о друга баночки с конфитюром в пакете, который она держала в руке.
"Почему они звенят?" - отупело подумала Стася.
И тут застопорившаяся от страха действительность навалилась на нее со всей ужасающей четкостью: вот лежит Василий Федорович, и, видимо, он умер, а банки звенят, потому что ее от ужаса колотит мелкой дрожью и она стоит, как парализованная, ничего не делает и только трясется.
Стаська откинула в сторону пакет, бухнулась на колени возле старика, схватила его за руку, неожиданно оказавшуюся очень тяжелой, попыталась нащупать пульс.
Как там он щупается, черт возьми?! И что надо делать в таких ситуациях?!
- Василий Федорович, миленький, что с вами?
Он вдруг застонал и с трудом открыл глаза.
- Вы живы! - заорала Стаська. - Какое счастье! Что ж вы так пугаете?!
Пожалуй, так она еще никогда не радовалась в своей жизни.
- Ста-асенька… детка… - делая усилие, еле слышно прошептал Василий Федорович. - Сам Бог… тебя послал…
Ну, так масштабно и смело Стаська не замахивалась бы, но на подручную Господа тетка точно тянула, одно имечко - Серафима - говорило о многом, а ее умение послать в нужное место и в нужное время, а некоторых и в конкретном направлении оттачивалось годами!
Чему Станислава и имела в данный момент подтверждение.
- Василий Федорович, что с вами? Я сейчас! - засуетилась она, сообразив, наконец, что надо делать, и шаря по карманам в поисках телефона. - Я "скорую"!
- Сердце… вот… прихватило…
- Вы давно лежите? Да где же этот чертов телефон?!
Выпростав ладонь, застрявшую в обшлаге дубленочного кармана, Стаська отползла на коленях к сумке, которая упала с ее плеча неизвестно когда, хорошо хоть рядом оказалась, а то ищи ее!
- Утром… снег убрал… чай пошел… и прихватило…
Безрезультатно поковырявшись в сумочных глубинах, Стаська торопливо вытряхнула содержимое на пол, нашла, наконец, телефон и столкнулась с новой проблемой: с перепугу, суетясь она напрочь забыла, как набирать эту "скорую" с сотового телефона!
Как?! Давай, вспоминай!
- Ты… подожди, - прохрипел Василий Федорович, - не приедут… они сюда… Ты, Стасенька… в семнадцатый дом… беги…
Стаська приблизилась к нему, сделав пару ползков на коленках обратно, наклонилась, чтобы лучше слышать.
- Зачем в семнадцатый? - спросила, видя, что старику совсем трудно говорить.
- Доктор там… очень хороший… известный… Он замолчал, слепил синие губы, попробовал сглотнуть.