- Только ничего не выдумывай! - напряглась Стаська, заподозрив подтекст в теткиных словах. - Человек попал в трудные обстоятельства, а при этом бросился спасать Василия Федоровича, разве можно было не помочь?
- Ну разумеется!
Тональность утверждения осталась непонятной - не то скептицизм, не то полное одобрение проявленной племянницей человечности.
- Как, ты сказала, его фамилия?
- Больших. Серафима помолчала.
- А ведь я его знаю! - наконец поразила княгинюшка заявлением. - Точно это он! Помнишь, когда Евгеньюшка попал в аварию и у него были страшные открытые переломы?
- Ну еще бы! Помню! - подтвердила Стася осторожно.
- Меня тогда врач, который принимал Евгеньюшку в больнице, отвел в сторонку и сказал: "Если хотите, чтобы он полностью восстановился, встал на ноги и не хромал, попробуйте попасть к доктору Больших". Я спросила, что, мол, он светило какое, профессор, а врач усмехнулся. Нет, говорит, простой доктор, молодой причем, без званий и степеней, но гений. И если вам кто и поможет, то только он, я сделаю все, что могу, но…
- Да ничего такого я не помню! - до глубины души возмутилась Стаська.
- А я тебя и не посвящала в детали, не до того было! Я подключила все свои знакомства, какие могла, и договорилась. Знаешь, поразилась, когда Евгеньюшку привезла на "скорой" в эту больницу, в которой гений-то работал. Простая районная больница, и вышел нас встречать высокий, большой замученный мальчик, по чьей-то там просьбе оставшийся после суточной смены специально, чтобы принять нас.
- Никакой он не мальчик, а здоровенный, так же замученный мужик с седыми висками! - недовольная "ничегонезнанием", капризно возразила Стаська.
- Так сколько лет прошло! Десять почти. Тем летом ты как раз госэкзамены выпускные сдавала. Неужели ты его не помнишь? Ты ж в больницу к Евгеньюшке ходила постоянно, сталкивалась наверняка с его лечащим врачом?
Стася старательно напрягла память. Больницу помнила, и дядю Женю, веселившего всю палату анекдотами и шутками, и как фломастерами разрисовывала его гипс цветочками и бабочками для "красивости и отдохновения глазу от белизны" по его просьбе. И как они втроем с Симой и дядей Женей тайно от медперсонала распивали шампанское за ее окончание университета и их застукала медсестра. А вот врача дяди-Жениного…
Ей стало совсем уж обидно и жаль, что она не узнала, не увидела его тогда.
- Нет, не встречалась я с врачом.
- Зато сейчас встретилась! Москва большая деревня, все друг друга если не напрямую, то через кого-то знают. О нем тогда легенды ходили. Этого Больших втихаря и к первым лицам цэкашным вывозили врачевать, если слухи не врут.
- Вывозить-то вывозили, но, как я понимаю, ни денег, ни наград и званий не давали. Правильно, зачем? Лечит себе и так докторишка! - неизвестно почему кинулась защищать Больших от несправедливости Стаська.
- Слава, ты чего? - остудила ее тетушка. - В нашей стране всегда так: либо дело делать, либо награды и звания получать, по-другому редко выходит. Теперь он, видишь, спасает людей в мировом, так сказать, масштабе!
- И не одобряет пафоса.
- Да ты что! Еще и скромным остался! Де-ла-а! А говорят, что перевелись мужики на Руси! Врут! - И переключилась на иные дела: - Ладно, пусть почивает твой герой. Перейду, пожалуй, к шкурному интересу. Слава, ты дневнички-то прихватила или не до них было?
- Повезло тебе, княгинюшка. Я сначала дом проверила, тетрадочки твои нашла и в сумку сложила, а после Василия Федоровича обнаружила. И закрутилось все. - Стася загрустила, вспомнив о машине. - Но ехать второй раз все равно придется, свое авто забирать.
- Хочешь, я Виктора попрошу, он на электричке доедет и перегонит твою машину?
Виктор, водитель индивидуального такси, которого тетушка вызывала, если имела надобность куда-либо ехать, практически личный водитель, благоговеющий перед княгинюшкой до восторга, выказывая готовность мчаться на ее зов в любое время дня и ночи.
- Посмотрим, - неопределенно буркнула Стася.
Они поговорили еще немного, тетушка старательно записала продиктованные Стаськой номера справочных больничных телефонов - узнавать о здоровье дачного соседа, рассказала о новом кулинарном шедевре, освоенном Зоей Михайловной, и удавшемся необыкновенно пироге, посетовав, что племяннице не удалось его отведать с пылу с жару.
- Приезжай завтра. На Кулишки сходим, в церковь, пирога поедим.
- А бог его знает, что завтра будет, - не обнадежила обещанием Стася.
Попрощались они как-то невесело. Отчего бы это?
Полночи Стаська вертелась, крутилась, вздыхая тягостно, все передумывала обрывки каких-то тревожных, отгоняемых мыслей, впадала, как в омут, в короткий сон-забытье, просыпалась перепуганно и начинала снова ворочаться.
Диван, на котором она устроилась в гостиной, уступив свою большую кровать-лежанку в спальне "хорошему доктору", не имел к ее растревоженному состоянию никакого отношения. Этот монстрик, как и кровать, радовал, можно сказать, потрясал своей монументальностью и при раскладывании превращался в трехместный что вдоль, что поперек спортзал спальных возможностей. Стася долго и упорно выискивала себе "диванчик" нехилых размерчиков и примерялась, проводя в магазинах полевые испытания посредством укладывания тела на предлагаемые поверхности.
- Что ли не в меру ты впечатлительная, Игнатова? Или барышня нервная? - выдвигала предположения своего беспокойства Стаська.
Вставала, плелась в кухню попить водички, посещала туалет, снова ложилась… и все повторялось сначала.
Часа в три ночи Стася сдалась. Откинула одеяло в сторону столь решительным резким жестом, что оно разноцветной бабочкой упорхнуло через спинку дивана на пол. Ворча под нос нелицеприятные определения самой себе, она подняла одеяло, бросила его назад на диван и пошагала в кухню, исконно российское пристанище от всех забот.
- Хватит! - приказала себе госпожа Игнатова строго. - Все! Набаловалась! Давай напрямую!
А напрямую, откинув пенообразный камуфляж предлагаемых поводов своего беспокойства и бессонницы, выходило только одно.
- Итак, Станислава Романовна, - обратилась она к себе, - по всему получается, что угодила ты со всего размаху в обстоятельства непреодолимой силы, именуемые в народе просто и изящно: попадалово! Или, по-домашнему, с намеком на изыск: попадос! Поздравляю!
Она включила чайник, достала чашку, заварку и машинально заварила себе чаю - а что еще делать в три часа ночи на кухне после таких открытий? Оно, конечно, можно и коньяку либо водочки дернуть за помин былой беззаботной жизни, но у крайне редко пьющей Стаси спиртного в доме не имелось.
Попивая маленькими глотками обжигающий чай у кухонного окна, Станислава разглядывала ночной урбанистический пейзаж.
О чем думает женщина, стоя ночью у окна? Как правило, о горестном и печальном - в радости спят счастливо и сладко, смеются и делятся ею с окружающими. О фатальном размышляют в одиночку.
Ночью у окна. И днем, и утром, и вечером, и не только у окна - везде.
Ну и чем таким она мучается? Какое такое горе-то?! А?!
Руки-ноги на месте, голова тоже, работа есть, деньги зарабатывает, родственники - слава тебе, Господи! - живы-здоровы и в полном порядке!
- Что ты переполошилась? Ничего же не случилось! - сделала она последнюю попытку уговорить свое мечущееся сердечко.
Быстро поставив чашку на подоконник, пока не передумала, Стаська на цыпочках пробежала через коридор в спальню, стараясь не шуметь, вошла, включила ночник у кровати и стала рассматривать причину своего "попадалова".
Степан Сергеевич Больших спал, перевернувшись на спину, раскинув руки и ноги, как в русском поле, предоставившем просторы для отдыха, практически скинув с себя одеяло, лишь уголком прикрывшее часть левой ноги и кусочек боксерских трусов с незатейливым рисунком ромбиком - любуйтесь! - во всей красе полностью соответствующего фамилии тела.
Сон и отдых, пусть и непродолжительный, но исцеляющий, немного стер серый оттенок с кожи лица, поубавил теней вокруг глаз и височной желтизны.
"Сколько ему лет? Виски седые, и в волосах пряди седины, морщины. Мужские такие морщины. Я о нем вообще ни черта не знаю!" - думала Стаська, совершенно бесцеремонно, без глупых зазрений совести разглядывая спящего мужика. Она постояла еще немного, порассматривала его, вздохнула тихонько и вышла, выключив свет.
"Странная штука жизнь! - смиренно рассуждала Стася, вернувшись к своему чаю и оконным наблюдениям. - Человек привыкает к определенным обстоятельствам, уживается в них удобно, и ему кажется, что это навсегда. Мы никогда не готовы к переменам, и ничто не предвещает, не предупреждает, но в одну секунду происходит что-то - и бац! Ты в новых обстоятельствах, и "здравствуй, новая жизнь!". Ехал себе, ехал, подпевал песенкам из радиоприемника, пукал, радуясь одиночеству в собственной машине, - и хлоп! Авария или человек выскочил прямо тебе под колеса, и ты виноват! И все! Привет семье - попадалово полное! Или голова закружилась пару раз, ты к доктору, а он тебе диагноз из серии "Вы теперь инвалид!". Да что угодно! В один миг! Вон, инфаркт у соседа, а тебе дверь такой вот доктор открывает! Приплыли! Все!"
Станислава Романовна Игнатова, разглядывая пустынную ночную улицу через кухонное окно, с ясностью прозрачного утра понимала, что у нее началась новая жизнь.
С того момента, когда заспанный мужик в не застегнутых до конца джинсах распахнул перед ней дверь, началась ее новая жизнь.
До этого была старая, без Степана Больших и намека на возможное его присутствие в пространстве.
А теперь началась новая.
И наверняка все так же без его непосредственного присутствия в этой ее новой жизни. Теперь Станислава Игнатова живет со знанием, ежесекундным осознанием существования в этом мире, городе, в одном временном пространстве, в параллельных непересекающихся проживаниях Степана Больших - это да!
Фатально и навсегда.
Инъекция в кровь, двадцать пятый кадр кодировки мозга.
А вот вместе, рядом, одной жизнью - господи боже мой! - извините, мадам Игнатова, с вашим-то везением…
Это не влечение, не влюбленность, не страсть безумная, все гораздо хуже и уж точно из разряда судьбоносных дел.
Назвать это любовью не позволял разум.
Что такое есть в этом мужике, отчего в один момент, в одну секунду перевернуло ее жизнь, вломившись без спросу, став жизненно необходимым?
- И стою я такая, "по колено в шоке"! - подытожила уравнение, не складывающееся в однозначный ответ, Стаська. - Ну и ладно! Чего уж теперь!
Еще посмотрим!
Она выплеснула остатки чая в мойку столь резким жестом, что получившая свободу жидкость плеснула о борта, послав порцию брызг на шелковую пижаму Стаси.
- Все предатели! - поругала обстоятельства Стаська.
Она забралась в уютное тепло дивана и громко дала себе установку:
- Я сплю! И ни о какой такой фигне не думаю!
Взбила подушки, устроилась на боку, подоткнула вокруг себя удобненько одеяло, повозилась и затихла, настраиваясь на сон.
Минут через пять наступившей ночной тишины раздалось громкое и четкое заявление.
- Твою мать! - обозначила обстоятельства Станислава Романовна, обладательница знаний в совершенстве четырех иностранных языков, дочь известных талантливых музыкантов и племянница бомондной княгинюшки, на дополнительном пятом, факультативно-народном языке.
Степан проснулся от настойчивых требований организма посетить туалет, а по-простому: отлить как можно быстрее, и никак не мог сообразить, где он находится.
Имеющиеся в памяти варианты никоим образом не соответствовали обозреваемой обстановке и интерьеру данной комнаты.
Проснуться неизвестно где и, самое главное, неизвестно у кого, на невменяемых размеров кровати, неслабо, но для начала хотелось бы ясности.
Потерев с силой ладонями лицо, чтобы сбросить остатки сонливости, Степан сел на кровати и осмотрелся более осмысленно. На соседней, не тронутой ничьей головой подушке - слава тебе, господи, не все так запущено - на самом видном месте лежал лист формата А4. Большими, четкими, почти печатными буквами, для плохо читающих и малограмотных, по всей видимости, послание сообщало:
"Ушла в магазин. Скоро вернусь. Если проснулись в мое отсутствие, пожалуйста, чувствуйте себя свободно, как дома. Если Вы захотите принять душ или ванну, на стуле для Вас приготовлено свежее полотенце. Средства до и после бритья найдете в ванной на полке, там же на выбор шампуни и мыло. Если Вы очень сильно голодны, на столе в кухне есть дежурные бутерброды - прошу! Чай, кофе там же, выставлены на стол.
Кстати, добрый день, Степан Сергеевич!"
Ну вот, ясность не преминула наступить! Он вспомнил вчерашние события и девушку Станиславу, гостеприимно и сердобольно предоставившую ему спальное место. Осталось выяснить территориальное местопребывание. В масштабах города, так сказать.
- Душ. Это она здорово придумала! Воспользуемся с удовольствием!
Он бодренько вскочил с кровати, чуть не стукнувшись с разгону об упомянутый в записке стул. Большое махровое полотенце с веселеньким цветочным рисунком лежало аккуратно сложенным, а поверх него красовались одноразовый бритвенный станок и зубная щетка в упаковке.
- Душевное вам мерси, Станислава! - фонтанировал радостью бытия выспавшийся Степан Больших.
Он услышал, как она пришла, когда принимал душ. Тяжело и громко хлопнула входная металлическая дверь, что-то бухнулось на пол, наверняка неподъемные пакеты с продуктами.
Ну, не сама же Станислава!
Хорошо, он в последнюю минуту спохватился и взял с собой в ванную комнату одежду, по привычке одиноко проживающего мужчины протопав в душ голышом, с поправкой на трусы, не снятые в чужом доме, а то бы вышагивал сейчас весь такой брутальный в полотенчике на бедрах, "гость дорогой"!
Кстати, насчет трусов… Процесса своего раздевания перед сном он не помнил, не Станислава ли батьковна постаралась? Как-то неудобно получается. Впрочем, не стоит заморачивать голову ерундой - ну, получилось так, что ж поделаешь!
Застегивая рубашку, он вдруг поймал себя на том, что почему-то волнуется.
- О как! - подивился себе Степан. - Что бы это значило? - спросил он у своего отражения в зеркале.
Отражение многозначительно молчало, саркастически ухмыляясь. Ну и пусть его!
Степан вывалился из ванной комнаты с остатками клубов пара.
- Станислава?
- Я на кухне, Степан Сергеевич, идите сюда! - отозвалась хозяйка.
Она выкладывала из пакетов продукты на столешницу, повернулась, услышав его шаги, и улыбнулась навстречу.
У Степана что-то ёкнуло внутри от этой ее улыбки, которую он увидел в первый раз. Вчера она все больше беспокоилась, пугалась, смотрела на него как на последнее спасение.
Такой бы взгляд, да каждому мужику - страна не знала бы, куда героев складировать!
Но эта ее улыбка! Охохошеньки!
- Здравствуйте, Станислава! - вспомнив, что надо говорить, поздоровался Больших.
- Здравствуйте! - улыбалась она.
Черт! Не надо так улыбаться!
Он старый, осознанно одинокий, битый-перебитый, замызганный волчара, и ему не должны так улыбаться девушки! Как давно потерянному любимому, которого и не чаяли встретить, а вот увиделись, как герою девичьих грез, как самому…
Черт!
Это следовало запретить законом!
Она такая миниатюрная, не субтильная и тоненькая, а вполне даже при формах: и грудь, и попка, и талия между ними, узенькие ладошки, узенькие маленькие ступни босых ног, шлепающих по плиткам кухонного кафеля, стильная стрижка с косой челкой. И как это у них там называется? Ну, такие прямые, как рваные, пряди, не достающие до ключиц, которые она постоянно заправляет за маленькое розовое ушко, чуть склонив голову к плечу. И цвета гречишного меда, переливающиеся смешинками, задорные глаза.
"Сколько ей лет?" - вдруг отчетливо, с намеком на туманную перспективу подумал Степан.
И тут же оборвал себя, обругав почем зря.
Господи, о чем он думает! Ему нельзя думать о ней с какой-либо там перспективой, ему вообще о ней думать нельзя! И разглядывать ее, и замирать чем-то мужским в животе, и холодеть, чувствуя бегущие по позвоночнику мурашки от гречишно-медовых глаз, розового маленького ушка, женственного наклона головы, умопомрачительных прядей волос, тонких пальчиков с ногтями, похожими на миндальные орешки!
"Совсем ополоумел! Ты что?! - рявкнул на себя Степан. - Запретная зона! Эта девушка не "позвоню-увидимся"! Ничего легкого с такими не проходит! Барышня Станислава из разряда тех, в которых вдряпываются с потрохами и окончательно! Остынь! У тебя есть Вера, спокойная, налаженная жизнь! Куда ты полез?!"
- Я позвонила в больницу утром! - радостно оповестил объект, будоражащий нечто в глубинах мужских инстинктов господина Больших, которые перепугали хозяина не на шутку. - Состояние стабильное, изменений нет!
- Что и следовало ожидать, - поддержал светскость предложенной беседы Степан.
- Живой, уже вперед! А изменения к лучшему будут обязательно! - жахнула оптимизмом Стаська.
- Будем надеяться, - выказал осторожность гораздо более сведущий доктор Больших и чинно спросил, указывая на высокий стул у барной стойки, завершающей длинную столешницу: - Вы разрешите?
- Да бросьте вы "паркет" этот, Степан Сергеевич! Что вы, ей-богу!
- Ладно, брошу, - согласился Больших, устраиваясь на стуле. - Вам в чем-нибудь помочь?
- Да. Скажите, что вы не едите? Принципиально или по каким другим причинам?
- Я ем все, чем откровенно горжусь.
- Повод, согласна! - похвалила Стаська. - Да, как ваше самочувствие? Выспались?
- Более чем. А сколько я спал?
- Двадцать часов. Или около того.
- Тогда выспался, - улыбнулся он. - Спасибо вам, Станислава.
Стаська улыбалась, посматривала на него, стараясь делать это незаметнее, накрывала стол на двоих, но тут притормозила, не донеся тарелку до столешницы.
- Меня никто не называет полным именем. Это как-то… непривычно и жутко официально.
- А как вас именуют?
- Почти все зовут Стасей, Стаськой, а тетушка Славой, - продолжив накрывать, уведомила она.
- Слава - это, пожалуй, обязывает.
- Вот и она так думала, что когда-нибудь обяжет. Но племянница не оправдала возложенных надежд!
- Что так?
Он с удовольствием принимал участие в легкой беседе, мимоходом удивляясь про себя, чему так радуется.
- Не стали звездой эстрады? Или какой-нибудь еще звездой?
- И не пыталась! Амбиций, знаете ли, нет, звездность не интересует ни в каком виде, - пожала весело плечами Стаська и наигранно вздохнула: - Не удался отпрыск!
- Тетушка разочарована?
- Да ни боже мой! - рассмеялась Стаська. - Я ее вполне устраиваю такая, какая есть! У нас взаимное обожание!
Стаська обозрела результаты своих стараний по сервировке стола, осталась довольна, и широким жестом пригласила к трапезе:
- Поскольку время к вечеру, предлагаю обед. Вы наверняка голодны.
- Наверняка, и очень! - улыбался Степан.