- Видите, дорогой коллега, - усмехнулся Бланшэ, - парадоксы - это та же риторика.
- Парадокс! Что же, по-вашему, мы не живем сейчас вверх ногами? Везде! И все. Мужчины, женщины… Неизвестно, кто хуже.
- А кто же виноват? - спросила только что подошедшая г-жа Амбра.
- Не я, - сказал Режи, пыхтя трубкой.
- О присутствующих не говорят! - сказала г-жа Амбра, садясь. - Но, однако же, если ни вы, ни господин Буассело, ни эти два апостола, - (Виньябо и Жорж Бланшэ комически раскланялись), - не ответственны за современную анархию, тем более не виноваты в ней мы, бедные женщины! Если бы это зависело от нас, может быть, жизнь пошла бы иначе. Во-первых, мы, наверное, не допустили бы войны. Если бы мы имели право голоса, было бы меньше кабаков, меньше рассадников туберкулеза, проституток, заражающих сифилисом. Увеличилось бы число яслей и приютов. А главное - школ.
Моника встала и поцеловала подругу. Режи нервно выпустил дым.
- Хорошенькая программа! Рекомендую ее нашему другу Бланшэ для первой же его предвыборной кампании. Держу пари, что вы пройдете, мой друг, и мы прочтем на плакатах: "Жорж Бланшэ, социалист-феминист!" Шик!
- И будет правильно. Я всецело присоединяюсь к мнению госпожи Амбра.
- Еще бы!.. Маленький вопрос, сударыня. А ваши избирательницы? Ведь для того, чтобы быть избранной, нужно, чтобы сначала женщины получили избирательные права!
- Конечно. Как в Америке, Англии, Германии…
- И в Швейцарии, Австрии, Чехо-Словакии, Финляндии, Дании! - перечислил Амбра. - Придется же, наконец, и Франции последовать за всеми.
Виньябо прошептал:
- Франция конвента! Передовая нация!..
- Вернемся к нашему разговору, - продолжал Буассело. - Мужчина ответствен за современную анархию? Право, вы меня смешите! Разве это мы научили наших гражданок, "сознательных и организованных", всеобщей сарабанде? Разве мы советуем работнице ухлопывать весь свой недельный заработок и натягивать на свои грязные ноги шелковые чулки, желтые башмаки или лакированные туфли? Разве мы укоротили юбки женщин из общества и просим их старательно вилять их маленькими, чистенькими задами во всевозможных дансингах? Разве мы ответственны за новые нравы современных барышень и за роковое тщеславие всякого женского труда? Мадемуазель Лербье меня извинит, я говорю не о ней.
Моника и бровью не повела, но глубоко почувствовала направленный на нее удар.
Г-жа Амбра холодно возразила:
- Разрешите ягненку ответить словами волка: "Если это не ты, так, наверно, твой брат!" Да, безусловно, мужчины не только толкнули на все это женщин, но еще и усугубили ложь, фальшь и хитрость - их вторую натуру, их врожденную слабость. Все скверные примеры исходят от вас, и это тем более преступно, что вы были и остаетесь до сих пор господами положения! Кроме того, позвольте вам заметить, господин Буассело, что в вашем парадоксе столько же правды, сколько и неправды. Вы слишком обобщаете. Не все женщины и девушки во Франции таковы, какими вы их описываете. Если бы госпожа Мюруа была здесь, она сказала бы вам, что в провинции и даже в Париже сохранилось немало добродетельных семейств. И это факт! Конечно, и на солнце есть пятна, но оно от них не погасло!
Виньябо потирал руки. Амбра, одобрительно улыбаясь, налил себе немного вина. Заметив, что все стаканы друзей опустели, он покраснел и сказал, протягивая бутылку:
- О, простите! Да! Да! Выпейте еще стаканчик, господин Буассело. Вы же его любите. Слава богу, на нашем кусочке земли еще родится чудесный виноград!
- И потом, - снова заговорил Бланшэ, - зачем судить эпоху и общество в их переходный момент? Во-первых, как справедливо заметила госпожа Амбра, мнение Буассело так и остается только его личным мнением. И, наконец, что такое десять, двадцать лет перед лицом истории? Кто знает? Может, сама анархия ведет к возрождению. Новые нравы современных девушек с теми эксцессами, которые всегда влечет за собой всякая новая свобода, может быть, только украсят личность женщины будущего.
Буассело едко усмехнулся:
- "Сумасшедшие девственницы", вступление к "Свадебному маршу", музыка Анри Батайля!..
- А что же? Девственность, такая ценная в глазах прежних покупателей жен, по-моему, сейчас имеет так же мало значения, как молочные зубы. И суеверие, с которым к ней многие относятся, мне кажется скорее признаком садизма, чем разумного отношения к вещам. Я разделяю мнение Стендаля, для которого "девственность есть только источник пороков и несчастий, сопровождающих наши современные браки".
Буассело саркастически ответил:
- Теперь меня больше не удивляет ваша терпимость к большевизму! Коммунизм в любви - это тоже просто один из взглядов на жизнь.
Бланшэ пожал плечами.
- Никто не говорит о коммунизме, а только о том, чтобы дать девушкам те же права и свободу выбора, которые имеют мужчины. Нелепо приговаривать их тысячами к безбрачию и одновременно к проституции и пыткам насильственного наслаждения! Развитие проституции происходит от безбрачия девушек. От этого же уменьшается и рождаемость.
- О, да, - заключила г-жа Амбра. - Никогда не народят теперь много детей. Но - да здравствует жизнь!
Режи хотел было возразить опять, но вдруг перехватил остановившийся на Монике взгляд Бланшэ. Она тоже взглянула ему в глаза, выразив свою солидарность кивком головы. Всем существом своим она была на его стороне. Тогда Режи дернулся со стула так резко и злобно - весь в огне своей рыжей бороды, - что г-жа Амбра вздрогнула, словно черт выскочил из коробки.
- Вы меня напугали!..
- Простите! Со всей этой болтовней время пролетело незаметно. Пора ехать. Я жалею, дорогой Бланшэ, что увожу одну из ваших поклонниц. Вы едете, Моника?
- Оставайтесь, - настаивала г-жа Амбра, возмущенная неприличной выходкой. - Мы покончим за ужином со свининой со свежим салатом из нашего сада… Наши друзья уезжают только после обеда, с десятичасовым поездом.
Почувствовав, что Моника колеблется, Режи пошел на последнее средство.
- Это невозможно! У нас испорчены фары.
Он лгал. Но Моника уступила… боясь скандала.
Бланшэ поцеловал ей руку. Она взглянула на побледневшего от злобы Режи и громко, как обещание, сказала:
- До скорого свидания!
Оставив автомобиль в гараже на площади Мен-Сюльпис, Моника и Режи молча возвращались домой.
На обратном пути она отказалась от каких бы то ни было разговоров и теперь с тоской чувствовала приближение рокового момента. Разразится обычная сцена, по шаблону: поток упреков, град оскорблений, а потом, после грозы, безвольное падение на дно - в мягкую грязь унизительного наслаждения, налипающую с каждым разом все больше и больше. В этот воскресный осенний вечер, мягко опускающийся на зелень Люксембургского сада, их жилище казалось ей еще более убогим, бедным… Мещанская атмосфера жизни, ничего интимного, нежного. Ничего, кроме вражды.
На углу улицы Бонапарта они остановились.
- Погода прекрасная, и обед сегодня дома не готовили… Не стоит преодолевать эти три этажа, чтобы сейчас же сойти… Может быть, мы где-нибудь отдохнем до ресторана?
- Нет, иди куда хочешь, я посижу в саду. Я хочу побыть одна… Ты за мной зайдешь.
Он пожал плечами.
- Как хочешь!
Они прошли мимо лужаек, на которых сидели пары и целые семьи, наслаждаясь закатным часом. Моника с грустью смотрела на женщин, любовно опирающихся на руку своих спутников, на детей, играющих между скамейками и стульями, и их родителей, работающих и читающих под деревьями. Она завидовала их спокойствию. Кто из них страдает, как она? Моника пыталась по лицам проникнуть в их тайны… Какое равнодушие, какая покорность судьбе! Ах, как она одинока в этой толпе.
Режи шел рядом, такой близкий и такой далекий. Под деревом, у статуи графини де Сегюр, нашлось два свободных стула. Моника предложила присесть.
- Здесь хорошо!
Тягостное молчание длилось еще несколько мгновений, и, наконец, Режи, заглушив злобу, вдруг неожиданно произнес слова, которые ее тронули:
- Я недостоин твоей любви… Если ты еще меня не разлюбила… Я вел себя сегодня как скот…
Он смотрел умоляющим взглядом. Моника удивилась и задумалась. Его безобразное поведение у г-жи Амбра убило ее совершенно. Как поступить сейчас? Презрительно молчать? Напасть самой? Он недостоин этой чести… Она только что приготовилась к защите и сейчас, обезоруженная его покорностью, не знала, что делать.
Моника только спросила, пытаясь заглянуть ему в самую душу:
- Ты говоришь это искренно?
- Суди меня с сегодняшнего дня по поступкам! Вот уже час, как я убеждаю себя, что я один разрушаю наше счастье… А я им дорожу больше жизни! Что мне до всего мира, если я потеряю тебя! Я не могу без тебя жить! Ты мне нужнее…
Он говорил шепотом, с опущенной головой… Искал сравнение и не находил. Моника помогла:
- Нужнее твоей трубки!.. Как я могу верить твоим обещаниям после того, что произошло сегодня?
- Есть один способ. Испытай меня! Уедем - кто нам мешает это сделать? Поедем в Розей! Дом Риньяка на зиму сдается. Он его даже, пожалуй, продаст, если найдется покупатель.
- Зачем?
- Там жить…
- Ты говоришь необдуманные вещи!
- Я только об этом и мечтаю. В припадках злобы срываются иногда бессмысленные, глупые слова, о которых жалеешь потом…
- Например?
- Нет, не надо о прошлом! Я виноват… Поговорим о настоящем и будущем, которое зависит только от нас! Если ты действительно добра, забудь зло, которое я тебе невольно причинил… Да, невольно! Потому что по существу я не злой. Мы уехали бы далеко от Парижа, далеко от людей! Ничто нас не удерживает! Мы можем работать и там! Я возьму чернильницу, ты краски и кисти…
- Если бы мы только это увозили с собой! Сколько ни езди, ни путешествуй, ни меняй… с собой везешь не только чемодан, а еще и самого себя впридачу! - сказала Моника.
- Нет, мы оставим здесь все дурные воспоминания! Все, что меня мучит и преследует в Париже… Те, которых мы встретим в Розейе, будут напоминать нам только о нашей любви, о нашем счастье… Живя одни, друг для друга, как мы будем счастливы! Я хочу только забыться! Забыться, забыться!..
В его голосе слышалось столько страдания, столько воли и надежды, что Моника смутилась. А вдруг это правда?.. Почувствовав более твердую почву под ногами, Режи продолжал:
- Я прошу только об одном: попробуем. Прости меня и забудь мою несправедливость. Дай мне доказательство, что ничто и никто не удерживает тебя в Париже.
Мысль о Бланшэ сразу мелькнула у обоих. Моника слегка омрачилась. Видя это, он стал умолять еще горячей:
- Жить вдали от всех, работая, любя, углубляя бесконечность любви!.. Может быть, тогда, по окончании испытания, ты отказалась бы от прежних своих слов? И если в тот момент я буду умолять тебя…
Застенчиво краснея, он запнулся.
- О чем? - спросила она, не догадываясь.
- Я не смею сказать… Но это моя заветная мечта…
- Говори!
Он боялся. В его душе еще звучал ее решительный отказ: "Я никогда не выйду за тебя замуж". С тех пор, как она произнесла эти слова, они преследовали его, возбуждая непобедимое желание жениться на ней. Жениться… Да! Это единственное средство овладеть ею всецело, чувствовать ее своей всю, целиком! Она это поняла и воскликнула:
- Выйти за тебя замуж!..
- Это моя единственная мечта.
- Завладеть мной полностью? Да? Ты придумываешь, как бы связать меня покрепче…
- Кого нынче связывает брак? Не бойся! "Комната Синей Бороды" - это старая история. Сказка! Нет, жениться на тебе, чтобы полнее слиться, чтобы принадлежать друг другу безгранично.
Все в ней возмущалось против этого предложения. Чувство самосохранения говорило, что в нем кроется смертельная опасность. Но неисправимая наивность души заставила верить желанной надежде.
Розей? Кто знает?.. И почему, действительно, не попробовать в последний раз?
Моника не дала своего согласия в тот вечер. Но через несколько дней, тронутая его горячим раскаянием, уступила. Туманным утром подъехали они на автомобиле к замку мечты. Накануне туда выехала Юлия с сундуками. Было ли очарование осени, ласкающее прозрачность бабьего лета, или в них самих изменилось что-то с тех пор, но Розей, с его золотыми тополями, перламутровыми туманами над водой, опоясанный багрянцем лесов, Розей в ноябре показался им еще прекраснее, чем весной.
Режи снова стал прежним милым товарищем. Первая неделя пролетела в поездках по окрестным дорогам и деревушкам. Вечерами, затопив камин, они сидели в маленькой столовой и весело работали. Моника начала верить в возможность чуда: эта совместная приятная жизнь даже скрывала его неисправимые недостатки. Было довольно общего, чтобы жить друзьями и даже любовниками. Что же касается его упорной мечты о женитьбе, о которой он, впрочем, из благоразумия молчал, то Монику это приводило в ужас.
Брак? Никогда! И с Режи менее, чем с кем-либо другим! Свободная Моника останется свободной навсегда. Да и что нового может внести в ее жизнь узаконенность их отношений? Что прибавляла она к счастливым связям вообще? А чаще только затягивала петлю на шее! Это взаимное невысказанное упорство невольно омрачало покой их жизни. Вторая неделя тянулась длиннее первой. Дни становились короче, холодны и серы были утра. Быстро падала тьма; шел монотонный дождь. Приходилось сидеть взаперти, проводить наедине бесконечные часы…
Отрезанные от мира, опустошенные, они заглядывали в глубину своих душ, напрасно стараясь раздуть угасающее пламя. Под пеплом только тлели потухшие угли.
Моника, мужественно признаваясь в этом себе, почти не страдала. Она пережила с Режи все - и хорошее, и плохое - до конца, и их соединяла только тонкая ниточка прежней связи. Но неужели же она пожертвовала собой напрасно для этого последнего испытания?
Превыше всего страдало уязвленное самолюбие. Что же она такое? Лодка, отброшенная бурей из желанной гавани опять на волю стихий?.. Моника была поражена, оскорблена, унижена, когда открыла в человеке, которого она полюбила за его исключительную искренность и прямоту, такую же ненависть к правде, как в самом закоренелом лжеце! Неужели те, другие, "лицемеры и Ко", как говорила Аника, были правы в своей откровенной проповеди лжи? И неужели она - в ее вечной жажде искренности и справедливости - просто ненормальна?
Через две недели, доведенная до отчаяния бесконечным проливным дождем, лившим с утра, она отошла от окна, в которое смотрела на залитые водой поля, на опускающуюся быстро ночь.
- Позвони, - сказала она, - чтобы Юлия зажгла огонь. Гнусная деревня! Даже электричества нет!
Он молча курил трубку. Когда Юлия поставила на стол два канделябра со свечками, подбросила дров в камин и закрыла ставни, он сказал:
- Здесь прекрасно! Ты слишком требовательна…
- Ты находишь?
- Чего тебе недостает? Скажи, пожалуйста. Ну, говори!
Они посмотрели друг на друга. Ветер бушевал за окнами. И, вдруг, точно прорвавшаяся сквозь стены буря подхватила их души и понесла. Все, что так старательно было построено за две недели, рушилось.
- Ну, - сказал он, точно спеша окончательно разбить свое счастье. - Тогда я сам тебе скажу. Тебе не хватает твоего Парижа… и твоего…
Моника вздрогнула.
- Бланшэ?..
- На этот раз его и называть не пришлось! Он тут до переклички! Хорошо сказано!
Она не удостоила его возражением и раскрыла книгу. Он вырвал ее из рук:
- Говори! Недаром вчера пришло письмо от госпожи Амбра! Притом такое интересное, что ты о нем не сказала мне ни слова, и если бы я не нашел в корзине конверта, разорванного на мелкие клочки… О, только конверт! На, вот он!
Он вытащил из-под пресс-папье и показал старательно склеенные клочки.
- Поздравляю тебя.
- Конечно, эта, не только прекрасная, но и добрая женщина, приглашает тебя в Воскрессон! Что? Я лгу?
- Нет, это правда.
Он яростно вскочил, как в воскресенье в Зеленом домике, но на этот раз схватил ее за руку и изо всех сил встряхнул.
- Скот! Скот! - простонала Моника. - Ну да! Мне не хватает Парижа, и Воскрессона, и даже Бланшэ, если тебе угодно!..
Она невольно сравнила тонкий, благородный образ, вызванный в ее воображении самим же Режи, со стоящим перед нею желчным, бородатым человеком с квадратной челюстью и взглядом убийцы, и, по контрасту, лицо Бланшэ показалось ей светлым, как восходящее утро.
- Пусти меня!
- Нет!
Режи оттолкнул ее от двери в другой угол. Не чувствуя ударов, он держал Монику за плечи и кричал:
- Созналась! Ага! Я не дурак! А ты просто девка и ничем другим никогда не была!
Она вырвалась отчаянным движением. Ему показалось, что все уже кончено, потеряно, и душу залила безумная злоба. Его оскорбления лились, как грязные потоки.
- Вы поймете друг друга! Девка с котом!
Моника посмотрела на него с такой оскорбительной жалостью, что ему захотелось броситься на нее и задушить.
- Прекрасная парочка! Ему твоя холостяцкая жизнь не помешает! Он не брезглив, будет подбирать и объедки! Ну да! Прекрасное сердце, замечательный ум! Нет интуиции, зато широкие идеи! Подожди, я еще не кончил! Можешь принимать вид императрицы! Ты всю свою жизнь дергалась, как марионетка. Знала ты жизнь!.. Чем ложиться на спину с первым встречным - а все потому, видите ли, что барышню обманул жених, - лучше было бы сделать как все: выйти замуж без всяких фокусов! Нет, как же можно! Мы желаем перевернуть мир! Если бы все женщины поступали, как ты, хороша была бы жизнь! И что замечательнее всего - ты воображаешь себя перлом добродетели! Курам на смех! Обнимайся со своим Бланшэ, вы достойная пара!
Выпустив весь яд, он злобно умолк. Моника все еще смотрела ему прямо в глаза - выпрямившаяся, бледная. Он отступил.
Она медленно прошла мимо и отворила дверь…
Юлия подслушивала, притаившись на лестнице. Увидев Монику, она поспешно сбежала и, стоя уже в передней, стала оправдываться:
- Я шла наверх спросить, не нужно ли еще дров… И услыхала, что барин кричит… Бедная барыня! Зачем так горячиться!..
- Уложите мои вещи…
- Барыня уезжает?..
Изрытое рубцами лицо старухи приняло жалостливо-осуждающее выражение, и она засеменила к кухонной двери.
- Я знаю, мне нечего соваться с советами!.. Но на месте барыни я бы… Уезжать из-за таких пустяков! Разве мыслимо!
Моника надела непромокаемое пальто, натянула капюшон на кожаный берет. Пораженная Юлия вопила:
- Уезжать из-за пустячной ссоры!.. Кабы все женщины так делали?! Господи! Все мужчины негодяи, но им нужно уступать! Конечно, ведь они сильнее! Вон мой облил меня купоросом… А все же когда тот, другой, умер, я вернулась к нему же… Купоросом! Конечно, я заслужила… Детей у нас не осталось, умерли… Вот и живем вместе! Ну, поколачивает, конечно. Что же? Глупости из головы вытряхивает! А потом, подумаешь: все равно сдохнешь когда-нибудь… Так не все ли равно, оставайтесь! Он вас все-таки любит… Вспыльчив, правда. Так что же, на то и мужчина!