Глава XVIII
Ещё одно интервью, или Попытка изнасилования
В воскресенье рано утром, когда ещё не выгоняли на пастбище коров, побитый как собака, разбитый как шведы под Полтавой и благоухающий как само июньское утро Аполлон загнал в заводские ворота свой спиртовоз и отправился домой зализывать полученные так нежданно-негаданно душевные и физические раны.
Проснулся он уже после полудня слегка посвежевший и по-прежнему благоухающий "Тройным". Нестерпимо болел палец на левой руке, который Клава, вроде бы, поставила на место и забинтовала, смазав на всякий случай зелёнкой.
"Схожу к Бобрихе, – решил Аполлон, – пусть посмотрит".
Бобриха ощупала толстый и зелёный палец, который больше был похож на огурец, чем на конечность передней конечности, со всех сторон, потом покрутила его во все стороны, отчего бедный Аполлон чуть не потерял сознание, пожевала и изрекла:
– Зря вы его зелёнкой намазали – не видно натурального цвета, что затрудняет постановку диагноза… Похоже, перелом средней фаланги. Завтра поедете в Сенск, в больницу, сделаете рентген. Я дам направление… И где это вас угораздило? – спросила она, приложив к "огурцу" валявшуюся на подоконнике половинку деревянной бельевой прищепки и накладывая бинт.
– Угораздило… – уклончиво протянул Аполлон.
Пока она писала направление, Аполлон размышлял о том, что, оказывается, не зря он вчера ночью кушал яичную скорлупу в торте.
– А чего это вы, молодой человек, так наодеколонились? Никак завлечь меня хотите? – неожиданно, как бы кокетливо улыбнулась Бобриха, протягивая пациенту направление.
– А что? Вы ещё хоть куда, – через силу улыбнулся Аполлон жующей фельдшерице, а сам подумал: "Ещё тебя только, старая перечница, не хватало мне для полного счастья".
Когда Аполлон подходил к соей кадепе, заметил, что от проходной ему навстречу направляется какая-то дама, явно по подсказке стоявшего на крыльце Атавизьмы.
– Вы Аполлон ИванСв? – с милой улыбкой, несколько низковатым голосом, не вязавшимся с довольно приятной внешностью, спросила дама, скользнув взглядом по внушительному марлевому свёртку на левой руке Аполлона.
Аполлон окинул её изучающим взглядом. На вид дамочке было лет тридцать пять, невысокого роста, тёмные распущенные волосы, густой макияж, сочно накрашенные губы, одета явно по-городскому, но просто: незатейливые босоножки, длинная тёмная юбка, просторный светлый лёгкий свитер, под которым угадывались солидные груди, сумочка на плече…
– ИвАнов, – поправил, наконец, Аполлон.
– Простите, ИвАнов, – охотно согласилась дама, – просто мне вас представили как ИванСва.
Аполлон заметил, как у дамы чувственно раздуваются ноздри, втягивая исходящий от него аромат. "А она – ничего, – подумал он, – довольно сексуальна".
– Моя фамилия Сидорова. Александра Егоровна Сидорова. Собственный корреспондент журнала "Пищевая промышленность", – представилась дама.
– И зачем это я понадобился пищевой промышленности? – сострил Аполлон, улыбаясь.
– Как, вы ещё спрашиваете? А это что?
Она вытащила из сумочки "Зарю коммунизма", развернула и указала не в меру наманикюренным ногтем на один из заголовков. Аполлон узнал уже знакомого ему "Наследника Александра Матросова". Он вспомнил Вишневского, и ему стало не очень хорошо.
– Я уже давал интервью, – сухо сказал он, нахмурившись.
– Возможно. Но не в "Пищевую промышленность", – резонно заметила Сидорова. – И, вообще, как-то нехорошо получается, мы – центральный отраслевой журнал, узнаём в последнюю очередь, что в нашей индустрии работают такие герои… – она кивнула на его забинтованный палец.
"Ну, началось, – с грустью и раздражением подумал Аполлон. – Не отвяжется, ведь… Если у неё такой же темперамент, как у Вишневского, лучше разговаривать с ней подальше от заводских ворот".
– Хорошо, идёмте, – он указал на дверь своей кадепы, пропуская корреспондентку вперёд.
Пока корреспондентка осматривала обстановку – собственно, чего там осматривать-то, – Аполлон наполнил водой и включил электрочайник.
– Как скромно, оказывается, живут герои, – не то сочувственно, не то восхищённо – всё равно фальшиво, произнесла Александра Егоровна, садясь, наконец, на предложенный ей стул.
– В тесноте, да не в обиде, – блеснул Аполлон своими познаниями в русском фольклоре. После бурно проведенной ночи у него не было особого настроения на любезности даже со столь приятной собеседницей.
– Да-да, конечно, – улыбнулась корреспондентка.
– Ну, что вас интересует, Александра Егоровна? – спросил он, в упор глядя на Сидорову.
Памятуя о своей, чуть не закончившейся трагически, встрече с Вишневским, на этот раз он решил взять нить разговора в свои руки, ни на какие провокации не поддаваться, никакие просьбы не выполнять, и, вообще, сидеть как вкопанному и быть начеку.
– Скажите, пожалуйста, Аполлон…
– Можно просто Аполлон, – упредил её Аполлон, – не Бельведерский, не "Союз – Аполлон", а просто Аполлон.
Сидорова улыбнулась.
– Скажите, Аполлон, вы ведь недавно работаете на заводе?.. Я приехала вчера утром, но вас не застала – вы уже уехали на станцию. Я разговаривала со многими людьми. Вас, оказывается, все уже знают. Как вам удалось так быстро завоевать расположение товарищей, да и, вообще, всех односельчан?
– Особых усилий я не прилагал. Как-то всё само собой…
– Может быть, вы расскажете, как всё произошло… Вообще-то, я уже слышала эту историю. Но мне хотелось бы услышать её от самого героя.
"Хм, представляю, чего тебе наговорили".
– Вот что, Александра Егоровна…
– Можно просто Саша.
"Ишь ты. Просто Саша. O'K!"
– Вот что, Сашенька, есть в "Заре коммунизма" спецкор по фамилии Вишневский. Вы, случайно, не знакомы?
– Нет.
– Так вот. Он знает обо мне больше, чем я сам. Я думаю, может быть, вам лучше договориться с ним?
– Ну что вы! Вы меня просто оскорбляете. Да вы не беспокойтесь, Аполлон, я вас долго не задержу.
– Тогда учтите, что могут быть, мягко говоря, разночтения в том, что я вам сейчас скажу, и что будет написано в статье Вишневского.
– Ну, я полагаю, это не так уж страшно. Как-нибудь разберёмся.
Аполлон не стал больше тянуть резину, и за чаем с остатками "дубового" – пусть знает, что едят герои – "Красного мака" поведал, как всё было, то есть, что ударился головой в тумане о какую-то балку и больше ничего не помнит. Во всяком случае, никакого флагмана пищевой промышленности он не собирался спасать. Но корреспондентка оказалась настырной, не отступала и продолжала задавать всякие наводящие вопросы, которые настроили Аполлона весьма недружелюбно по отношению к ней. Впрочем, этот настрой он держал в себе и не подавал виду. В конце концов, они сошлись на взаимоприемлемом варианте, который кратко можно выразить следующей расхожей фразой: "Так на моём месте поступил бы каждый". Биографию же свою Аполлон сообщать наотрез отказался, сказав только, что приехал из Закидонска.
Когда разговор подходил к концу, раздался робкий стук в дверь.
Аполлон впустил стучавшего. Это оказался Петя, как всегда, при полном параде. В руках у него был какой-то серый свёрток, а сам Петя был явно чем-то озабочен. Увидев корреспондентку, Петя расплылся в своей привычной простоватой улыбке.
– И-най и-най, – сказал он, обращаясь к Сидоровой, не переставая при этом цвести, как майская роза.
Сидорова непонимающе смотрела на него, завороженная внушительной коллекцией значков и медалей на его груди.
– Он говорит: "Добрый день", – пояснил Аполлон.
– А-а-а, – Александра Егоровна приветливо заулыбалась Пете, – добрый день.
– Познакомьтесь, это Петя. Он лучший мойщик… я думаю, во всей отрасли, и как раз был на смене в ту ночь вместе со мной. Вам просто повезло. Я думаю, ему есть, что вам рассказать, – решил Аполлон поиздеваться над своей – фактически – коллегой. "Вот комедия будет!"
Александра Егоровна обрадовалась новому собеседнику, и рассматривала его с заинтересованным видом. Не было сомнений, что и сама корреспондентка приглянулась Пете. Он не отрывал от неё жадных глаз. Раз попробовав женщину, да ещё какую!, он воспылал неуёмной страстью ко всему женскому полу. Казалось, он позабыл, зачем пришёл.
– Петя, ты по делу пришёл? – вывел его из сладкого оцепенения Аполлон.
– И-най и-тай, – утвердительно закивал головой Петя, и начал разворачивать свёрток.
Свёрток оказался обыкновенным рабочим халатом, точь-в-точь таким самым, какой висел у Аполлона на вешалке – придя из больницы, герой как повесил его, так всё забывал занести сдать Михаилу Ивановичу.
Развернув халат, Петя сунул в его карман руку и извлёк оттуда металлическую продолговатую плоскую штучку с квадратным отверстием посередине. Аполлон сразу узнал этот предмет: это была ручка от вентиля подачи пара, которой он пользовался на смене. Но как она оказалась в кармане Петиного халата?
Петя, видя недоумение на лице Аполлона, принялся объяснять эту метаморфозу, достав из кармана своего кителя какую-то маленькую гаечку, усиленно при этом жестикулируя и показывая на Аполлонов халат, висевший у двери. Аполлон подошёл к халату, сунул руку в карман и извлёк на свет божий… коста-риканскую пятиколоновую монету, к гербу которой был припаян шляпкой маленький болтик. При виде этого блестящего никелевого кругляшка Аполлон вылупился на него с выражением крайнего недоумения, а Петя пришёл в неописуемый восторг.
– И-най, и-най и-тай, – радостно-возбуждённо повторял он, забрав у Аполлона монету и прикрепляя её с помощью гаечки себе на грудь.
Закончив привинчивать к кителю новоиспечённый "орден отличника", Петя выпятил грудь и с гордостью посмотрел на корреспондентку.
– Как твой… орден оказался в моём халате, Петя?
Этот вопрос вырвался у изумлённого Аполлона непроизвольно. Подспудно он чувствовал, что знает ответ на этот вопрос. Просто вопрос этот свалился, как снег на голову. Но Петя уже был рад стараться растолковать непонятливому товарищу, как всё это случилось. Как профессиональный мим, приговаривая, правда, "и-най, и-тай", красноречивыми, недвусмысленными жестами он разыграл целый спектакль, выступая одновременно в нескольких ролях. Вот он открывает импровизированную дверь, делает удивлённый вид. Потом, указав на Аполлона, садится на стул и раскорячивает ноги. Указав с радостной улыбкой на корреспондентку, подносит свёрнутую в трубку руку ко рту и, выразительно причмокивая, делает сосательные движения. Вот встаёт и, приняв бравый вид, по очереди указав на Сидорову и на себя, делает весьма выразительные и сексуальные толчки тазом вперёд-назад…
Аполлон, до этого как завороженный следивший за этим действом вместе с раскрывшей рот корреспонденткой, пришёл, наконец, в себя и заорал:
– Всё, всё, Петя! Я всё понял. Хватит, хватит!
Петя прекратил вихляться, радостно улыбаясь.
Аполлон, действительно, всё вспомнил. Выходя из бани в ту злополучную ночь, оставляя Петю ублажать Катю, он по ошибке и временному слабоумию надел не свой халат, а, как теперь выяснилось, Петин. Да это и не мудрено было сделать – у большинства работников на заводе были универсальные, одного, как шутили, пятьдесят последнего размера, халаты.
Он посмотрел на корреспондентку, пытаясь определить, поняла ли она что-либо из Петиного представления. Сидорова, конечно, человек посторонний, она только и знает, что о подвиге. А вот будь на её месте здесь и сейчас Зинка, та бы поняла, что всю кашу, в общем-то, сам герой и заварил. У Аполлона даже мурашки по коже побежали от такой мысли – уж Зинка бы его прославила…
Корреспондентка растерянно улыбалась. Аполлон не заметил в этом растерянном выражении лица слегка нахмуренных бровей – верного признака напряжённой работы мысли.
– Ну, так вы возьмите у Пети интервью, Александра Егоровна, – незаметно для самого себя снова перешёл на официальный тон Аполлон. – А я тем временем сбегаю на завод, халат и ручку отнесу, а то опять забуду, – поспешил он сменить тему разговора.
– Да-да, конечно, – радостно встрепенулась корреспондентка.
– Чаю ещё с Петей выпейте… Садись, Петя… Ты никуда не спешишь?
– И-най и-тай и-най, – ответил Петя, усаживаясь за стол.
– Ну вот и прекрасно. Поухаживай за дамой.
Аполлон включил чайник, взял принесенный Петей халат, ручку, и вышел.
На обратном пути он задержался на проходной у Атавизьмы. Тот предложил выпить с ним чаю с бубликами. Аполлон не стал отказываться. Он не спешил прервать "интервью" Саши с Петей. Что Петя превратит интервью в интервенцию он уже не сомневался, и даже как-то злорадствовал по этому поводу. Надо же было получить какую-то компенсацию за учинённые Вишневским мучения. Все они, корреспонденты эти, одним миром мазаны. У Аполлона даже как-то вылетело из головы, что он и сам относился к этому зловредному племени.
– Ну что, дал ей енту интерью? – спросил Атавизьма, с шумом отхлебнув крепкий чай из гранёного стакана.
– Дал. Теперь Петя даёт, – ответил Аполлон, разгрызая бублик.
– Ха-ха-ха. Он ей даст. Он таперича на всех баб кЗдается, как выпимший кобель. Как Катерину Вторую попробовал, так петух-петухом ходит, атавизьма на теле социализьма!
– Какую Екатерину вторую? – не понял Аполлон.
Атавизьма нащупал бубликом в глубине своего рта последние зубы, хрумкнул, и ответствовал вперемешку с жеванием, почти как Бобриха:
– Как енто какую? Катьку Тенькову. Её Бочонок так прозвал. Он же ж у нас вумный. Говорит, царица такая была… Блудливая точь-в-точь как Тенькова.
Аполлон промолчал. Ему было обидно за Катю, но вымещать свою обиду на хромом старике… А потом, Екатерина Великая это, всё же, не какая-нибудь старуха Изергиль. Ну, вот, если б его самого, к примеру, Джорджем Вашингтоном обозвали, или Авраамом Линкольном, чего ж тут обидного?
– Расфуфырилась как! Как яйцо на Паску. Тьфу! – презрительно сплюнул Атавизьма.
– Кто? – рассеянно спросил Аполлон, за своими мыслями не совсем вникнув в ход мыслей старого деда Семёна.
– Как енто хто? Корреспондентка ента, атавизьма на теле социализьма, – заключил старик, не подозревая даже, какая злокачественная "атавизьма" красуется на конкретном месте буйно цветущего тела, а именно, на стуле прямо напротив него. – Давай ещё по стаканчику, Мериканец, – предложил он, разгладив усы.
После второго стакана чая Аполлон решил, что пора.
Войдя в коридор, он услышал за внутренней дверью шум борьбы, напряжённое пыхтение, сопение, приглушённые сдавленные крики. "Как в пещере циклопа", – вспомнил он рассказанный недавно Васей анекдот. Речь в анекдоте шла о международном конкурсе на алкогольную выносливость. Задача перед участниками этого своеобразного триатлона стояла почище классической триатлоновской: нужно было выпить бочку вина, затем выколоть единственный глаз циклопу, а вслед за тем – изнасиловать японку-каратистку. Выступавший первым англичанин был уже готов, не осилив и половины бочки. Француз вырубился, когда в бочке ещё оставалось пару вёдер. Американец опустошил-таки бочку, но свалился, не дойдя двух шагов до пещеры циклопа. Русский выпил всю бочку, вполз на карачках в пещеру, и через несколько минут оттуда вылетели его свежеобглоданные косточки. Последним выступал грузин. Он осушил бочку, вошёл в пещеру к циклопу. И вскоре оттуда донеслись как раз все те звуки, которые Аполлон услышал, стоя у двери своих апартаментов. Через некоторое время из пещеры, пошатываясь, вышел грузин: "Ну, где эта каратистка, которой глаз нужно выколоть?"
Аполлон ещё некоторое время поколебался, стоя у двери – не рано ли входить? Можно, ведь, вспугнуть в самый ответственный момент… Но, сделав справедливое заключение, что корреспонденты народ, ведь, такой – могут бедного Петю и посадить, решительно открыл дверь.
В кухне пред очи Аполлона предстал настоящий погром: всё, что раньше находилось на столе – чайник, стаканы, "красные маковины", было разбросано по полу. Там же, на полу, в грязной луже с заваркой валялись сумочка, пышные волосы Сидоровой и, неизвестно откуда появившийся, небольшой резиновый мячик.
Звуки борьбы доносились из спальни.
Аполлон заглянул в проём.
Корреспондентка с задранной на голову юбкой стояла раком, упершись локтями в кровать. Петя прочно удерживал её в этом положении, прижав её стриженый затылок одной рукой к подушке. Александра Егоровна конвульсивно дёргалась, пытаясь освободиться, но борющиеся относились к разным весовым категориям, и их силы были явно не равны.
Петя слегка отстранился, свободной рукой остервенело дёргая свой ремень, в попытках расстегнуть его. Разгорячённый насильник был просто разъярён. Продолжая одной рукой вдавливать в подушку голову сдавленно хрипящей Сидоровой, второй он, наконец, спустил свои штаны вместе с трусами. Проделывая этот стриптиз, Петя, на зависть профессионалам этого искусства, весьма изящно вихлял своим упитанным задом, и расположившиеся там кочегары с энтузиазмом, но довольно беспорядочно шуровали лопатам в расщелине между Петиных ягодиц. Петин могучий член упёрся головкой в плотно сжатые, худые и обильно поросшие волосами ляжки корреспондентки.
Теперь Петя пытался стащить трусы уже с неё. При этом он приказным тоном выкрикивал:
– И-най! И-най!
" Снимай! Снимай!" – по инерции перевёл Аполлон.
– И-най, и-най?! И-тай!
"Чего ты, дура, ломаешься, целку из себя строишь?! Я же первый парень на деревне!"
Тут вдруг откуда-то из-под груди Александры Егоровны выпрыгнул второй мячик, точь-в-точь как тот, который валялся на кухне.
"Что за чертовщина?" – недоумевал Аполлон, следя с отвисшей челюстью за происходящим.
В это время Пете, наконец, удалось спустить с корреспондентки трусы, в которых уже успел запутаться его собственный член. Выпутывая его, Петя, видимо, ослабил хватку, и Сидорова энергично задёргала такой же волосатой и худой, как и ляжки, задницей. При этом ноги её раздвинулись, и, вконец сбитый с толку, Аполлон узрел в этом пространстве свисавшую прямо под ягодицами увесистую мошонку. "Боллс!" Он ещё некоторое время как завороженный смотрел на это уникальное природное явление, пока оно не скрылось за освободившимся, наконец, из пут громадным Петиным членом. И только тут Аполлон вышел из оцепенения.
– Стой, Петя! – истошно заорал он, как будто бы Петя собирался вонзить своё монументальное орудие не в задницу Сидоровой, а в его собственную. – Стой, Петя! Это ж мужик!
Петя, услышав откуда-то со стороны внезапный пронзительный крик, вздрогнул, испуганно повернул голову.
– Ты посмотри, Петя, это ж мужик! – уже более спокойно прокричал Аполлон, указывая на волосатую промежность Сидоровой-Сидорова.
Петя ещё некоторое время с недоумевающим взглядом соображал, что же такое происходит, потом отстранился от своей жертвы, взглянул на её оголённую нижнюю половину. Жертва в это время, освободившись от мёртвой Петиной хватки, слегка выпрямилась и уже нашаривала руками спавшие на колени трусы. Но Петя, проверяя Аполлоново открытие, запустил руку ей между ног и так дёрнул обнаруженное там хозяйство, что вконец измученная жертва взвыла нечеловеческим голосом, опять уткнулась головой в подушку и застонала.
Увидев в своей руке сугубо мужские принадлежности, Петя ошалело замотал головой, не находя, видимо, более подходящего способа для выражения своего негодования, затем повернул голову к Аполлону.