Стоя в одиночестве, на вершине холма, Кингсли смотрел то на скалы, где умерла его сестра, то на эрмитаж. Им следовало быть там внутри, ему и Сорену. Если бы они были в эрмитаже, она бы никогда не увидела их. Все, чего Кингсли когда-либо желал от Сорена, чтобы тот хотел его так же сильно, как той ночью в лесу. Сорен никогда больше так не терял контроль с ним. Ох, Сорен причинял ему боль, жестоко обращался с ним, ломал его. Но он сохранял спокойствие, контролируя, приручал свой голод, направлял и сдерживал его. Кингсли жаждал страха, который он чувствовал в ту первую ночь. Поэтому он подстрекал Сорена, бросая вызов его власти. Наконец, Сорен поддался и потащил Кингсли в лес. Ревность привела Кингсли к вспышке ярости. Сорен женился на его сестре, и Мари-Лаура внезапно, казалось, полюбила его больше, чем своего собственного брата. И как женатый мужчина, Сорен спал в постели Мари-Лауры, в то время как Кингсли в очередной раз спал один. Ему нужно было подтверждение, что Сорен по-прежнему вожделел его, как никого другого. И он добился этого. Только уже в этот раз звезды были не единственными свидетелями.
Кингсли осторожно спустился вниз по извилистой дорожке, которая вела к скиту. Но прежде чем пойти к домику, он повернулся и пошел к скале.
В последний раз, когда ему довелось смотреть на нее, она была окрашена в красный цвет кровью сестры. Тысячи ветров и тысячи дождей смыли ее кровь, позволив камням снова стать серыми и зелеными. Кингсли положил ладонь на холодный камень. Мари-Лаура… Как хорошо было просто произнести ее имя, чтобы допустить, даже если только для себя, что она жива. Она должна быть живой. Он давно простил Бога за смерть своих родителей. И смерти его дедушки и бабушки были едва ли осколком по сравнению с пулевым ранением в сердце, которым стала родительская смерть. Но смерть Мари-Лауры разрушила его. Она взорвалась у него внутри, как бомба. Все рухнуло, и осталась только оболочка. Он упивался смертью после этого. Пока не пришел Сорен и не вернул его снова к жизни.
- Ma soeur, - прошептал он.
- Ты должен знать, Кингсли, она ушла не по-настоящему.
Глава 18
Юг
Нора шикнула на Уесли в десятый раз за одну поездку на автомобиле.
- Что? Почему ты шикаешь на меня?
- Я думаю о серьезных вещах. Ты знаешь, как это для меня трудно.
Закрыв глаза, она снова прислонилась головой к подголовнику пассажирского сидения, визуализируя скачки, поток лошадей, летящие бока и Ни За Что Отшлепанного, лидирующего и отказывающегося сдаться.
А потом, всего лишь через час, эта тысяча фунтов мышц в движении, лежал неподвижно, мертвый на полу своего стойла, без видимых повреждений. Она смотрела на лошадь, подходила к нему, видела его своими глазами, прежде, чем приземлиться на колени на землю рядом с Талелом, и обнять мужчину за плечи. Они не разговаривали. У нее не было слов, что помогли бы ему. Она могла выразить свое сочувствие только прикосновением. Не было бы там Уесли, она оказала бы помощь Taлелу иным образом.
Taлел…она все еще не могла поверить, что этот призрак из ее прошлого объявился в мире Уесли. Нора прокручивала цепь событий в своем мозгу. Уесли ушел с отцом и оставил ее одну возле конюшен. Краем глаза она увидела знакомые очертания. Ее глаза расширились, ее сердце забилось чаще. Tалел? Здесь?
Забыв все свои данные Уесли обещания придерживаться правил приличия и хорошего поведения, она крикнула: "Taлел!" и помчалась к нему. Он развернулся на звук ее голоса. Потомок ближневосточной королевской семьи, или нет, мужчина все еще по-прежнему очевидно поклонялся перед ней. Они обнялись со смехом и поцелуями. Очутившись в его объятиях, Нора почувствовала, как к ней вернулось спокойствие, спокойствие, которого она не ощущала, с тех пор, как покинула безопасность Нью-Йорка.
- Как там поживает мой автомобиль? - спросил он, и Нора рассмеялась ему в лицо.
- Мой автомобиль. Ты подарил мне Aston Martin. Он мой.
- И я твой, - сказал он, целуя ее руку.
- Ничего подобного. Эта машина доставила мне столько же неприятностей, как и ты.
- Таков был мой план, Госпожа. Я надеялся, ты попадешь в такие неприятности, что только я смог бы выручить тебя из них.
Он прошептал слова ей на ухо, и она игриво замурлыкала.
Taлел… она нарушила множество правил с этим мужчиной. Три года назад Кингсли узнал, что экстравагантный шейх, приехавший в Нью-Йорк якобы по дипломатическим вопросам, ненавязчиво интересуется, где и как он смог бы насладиться времяпрепровождением с одной из городских легендарных Домин. Кингсли не видел ничего, кроме печати доллара на Taлеле. Однако Нора видела больше. Жизнь в строгой мусульманской стране сделала его голодным до пороков западного мира. Однако еще больше он нуждался в обычных ласке и одобрении. В его мире, его желания были табу.Его отец изгнал бы его, дойди до него сведения, что у Taлела в характере была черта сексуального подчинения, шириной как пустыня, которая окружала его страну. У Кингсли было одно жесткое правило о Доминантах и сабмиссивах в его штате - никакого секса с клиентами. Кингсли с гордостью мог сказать, что он не сутенер. Стоит лишь Норе переспать с Taлелом, как он перестанет быть платежеспособным клиентом.
Она переспала с ним. И Кингсли пришел в ярость. Не то чтобы Норе было не все равно. Она просто сбежала в Иорданию с Taлелом на неделю и скрывалась в роскошнейшем местном отеле. День за днем, ночь за ночью, она стала для Талела оазисом, давая ему то, чего он жаждал в своем пустынном доме, но никогда не мог найти. На протяжении одной прекрасной недели с ним, она упивалась своей доминирующей стороной, избивая Taлела, связывая его, ставя его на колени снова и снова. Он целовал ее сапоги, повиновался каждому приказу, жил и умирал между ее бедер. Он выпрашивал у нее все, каждое прикосновение, каждый поцелуй, и только если он достаточно хорошо умолял, она уступала ему. В конце недели он умолял ее об еще одной милости.
"Останься со мной… останься навсегда".
И во второй раз в своей жизни, она смотрела в глаза мужчине, которого обожала, мужчине, который мог подарить ей роскошную жизнь, мужчине, который хотел ее больше, нежели воздух в своих легких, и она сказала - "Нет". И она сказала это Taлелу по той же причине, по которой отказала другому красивому, убитому горем мужчине годами ранее. Дэниелу… Taлелу… даже Гриффину - она могла заполучить их, но ушла, и все по той же причине.
Сорен.
Но он простил ее, Taлел простил. И он любил ее, несмотря на то, что знал, она любит другого. А через неделю по возвращении в Америку, она обнаружила адско-красный Aston Martin с номерным знаком, который гласил MSTRSS, стоящий на ее подъездной дорожке.
Увидеть его снова, здесь на ипподроме в тысяче миль от Нью-Йорка и миллиарде миль от его родной страны, Нора не могла поверить своим глазам, своей удаче. Как только она очутилась в руках Taлела, она снова почувствовала себя как дома. Эти богатые южане со своими акцентами "на миллион долларов" и своими пони стоимостью в двадцать-пять миллионов долларов, они не были ее людьми. Taлел, с его жаждой к женскому доминированию, его готовностью выполнить все, что она хотела сделать с ним, его шепотом "Да, Госпожа" ей на ухо… с ним она почувствовала себя как дома.
Поэтому она расстроилась еще больше, что Ни За Что Отшлепанный был одним из его лошадей. Такое прекрасное создание с белой звездой на лбу и маленькими красными носочками на лодыжках. Taлел сказал, что думал о ней, когда называл лошадь. Она шлепнула его по крепкому заду в ответ.
- У меня из-за тебя будут неприятности, если кто-нибудь увидит нас вместе, - сказал Талел, ухмыляясь ей.
- Лошади не говорят, верно? Или говорят? Мистер Эд* был не настоящим, ведь так?
(Прим. Комедийный сериал производства Filmways, который транслировался с 5 января по 2 июля 1961 года, а затем каналом CBS с 1 октября 1961 по 6 февраля 1966. Всего было произведено 143 серии. Главными героями которого были говорящая пегая лошадь мистер Эд и ее хозяин. Когда он покупал лошадь, она впервые сказала ему, что никогда не испытывала желания с кем-либо поговорить, пока не встретила его.)
- Нет, Госпожа. Лошади не разговаривают. Слава Богу. Я могу только представить, что сказал бы этот скверный зверь, обретя он дар речи. Ничего, что пристало слышать леди.
- Хорошо, что здесь не присутствуют леди. Но он, кажется, не злится на меня. Правда, Отшлепанный?
Протянув руку через дверь стойла, она погладила животное по его бархатному носу.
- Он сегодня на редкость в хорошем настроении. Даже покорном. Я уверен, причиной этому твое присутствие. Но расскажи о своем присутствии здесь. Я не могу поверить своим глазам.
- Я верю твоим глазам.
У Taлела были самые темные, самые проникновенные глаза, что она когда-либо видела. Глаза, которые могли бы хранить секреты.
- Мое присутствие... Я здесь с моим бойфрендом?
Предложение получилось вопросительным, а не утвердительным.
- Бойфрендом?
Taлел казался настроен так же скептически, как и она, и гораздо в большем шоке от слова "бойфренд", нежели от ее присутствия здесь, на скачках.
- А твой священник?
- Он знает, что я здесь. Я не уверена, почему он позволил мне приехать, но думаю, он думал… я не знаю. Я никогда не знаю, что на уме у этого мужчины.
- Но ты вернешься к нему?
И на этот вопрос Нора решила не отвечать. Затем она увидела Уесли, стоящего у загона и, скорее всего, высматривающего ее. В ярком свете дня, солнечный свет играл с его слишком длинными волосами и он, казалось, на мгновение был окружен нимбом. Случайно брошенный взгляд на него, заглушил ее слова и пробудил ее томление. Это может быть неправильное решение забрать девственность Уесли, а потом вернуться к Сорену, но Уесли был достаточно взрослым, чтобы столкнуться с рисками. И она должна заполучить его.
Уесли… Нора открыла глаза и вернулась в настоящее. Парень только что свернул на подъездную дорожку своего дома.
- Что случилось сегодня? С Отшлепанным, я имею в виду?
- Не знаю. Он ничего не сломал. Лошади чертовски хрупкие. Может быть, сердечный приступ от такого усердного бега? Может, электротравма?
- Ты шутишь?
Он пожал плечами.
- Неа. Можно убить лошадь электрическим током, настолько слабым, что даже человек никак не отреагирует. Не так давно, когда на провод попала вода, было убито стадо лошадей, они стояли слишком близко. Просто несчастный случай.
- Ты думаешь, это был несчастный случай?
- А почему нет?
- Этот конь был совершенно здоров, Уес. Я гладила и целовала его. И когда он бежал, словно кто-то превратил ветер в неистовство, а неистовство - в лошадь...Я никогда не видела ничего подобного. Это было красиво.
- Ты начинаешь говорить, как любитель скачек. Это не к добру. Мне не нужно, чтобы ты промотала все до последней копейки, делая ставки.
- Ты никогда не даешь мне развлекаться.
Уесли перестал улыбаться.
- Я мог бы сказать о тебе то же самое.
Все внутри Норы сжалось от боли в голосе Уесли.
- Я пытаюсь изо всех сил, Уес. С тобой. Понять тебя. Я хочу, чтобы мы были вместе, действительно вместе. Этот случай с Ни За Что Отшлепанным сводит меня с ума.
- Это хреново и грустно, но так случается. Это классный вид спорта, но он опасный. Ты должна понимать это.
- Я понимаю. Я правда понимаю. Но люди не так часто не умирают из-за случайности, даже те, кто практикует БДСМ. Поездка в скорую помощь при растяжении запястья или чего-нибудь такого? Да. Но не в морг.
- Я говорил тебе, лошади хрупкие и несчастные случаи происходят.
- Но я не думаю, что это был несчастный случай.
Уесли подъехал к гостевому дому и заглушил мотор. Он смотрел на нее, а Нора собиралась с духом. Некоторые стороны ее характера, некоторые части ее прошлого, она пыталась держать их подальше от Уесли, для его же блага. Такому неиспорченному мальчику, как он, не нужно было знать, что она сама отправляла людей на больничную койку, что она разбила сердце не только ему, что она сделала аборт, что она совершала такие вещи, которые он никогда бы не простил никому другому, только ей, но она знала, что он должен был знать это.
- Нора, что знаешь ты, чего не знаю я?
Она вытащила маленький красный предмет из бюстгальтера. В стойле с Taлелом, она сразу увидела, узнала и быстро спрятала его, где никто не будет искать. Теперь она показывала его Уесли.
- Что это? – спросил он.
- Это зубчатый зажим.
- Где ты нашла его?
- В стойле среди сена возле тела Ни За Что Отшлепанного. Уес, ты знаешь для чего такие используются, да?
- Ага, мой стоматолог использует их, чтобы пристегивать нагрудники.
Она издала холодный смешок.
– Это не такой зажим. Этот для проведения электрического тока.
Уесли широко раскрыл глаза в шоке, а затем понимающе прищурился. – Ты уверена, что...
- Да, я абсолютно уверена.
- Откуда ты знаешь, что это такое?
- Я использовала их раньше.
Его глаза сузились еще сильнее.
– Для чего?
Нора сглотнула, выдавливая из себя слова.
– Для пыток людей электрическим током.
Глава 19
Север
Прошлое
Кингсли вернулся в школу Святого Игнатия в сентябре, исцелившийся и невредимый, отчаянно желая увидеть Сорена. Сорен… он не мог поверить, что из всех учеников школы, каким-то образом именно он смог заслужить право называть Сорена его именем. Его друзья, Кристиан и другие, приветствовали его горячо, но настороженно, когда он появился снова на территории кампуса, с чемоданом в руке, собранными в хвост волосами, и синяками на шее от любовных укусов Джеки на прощание прошлой ночью. Его улыбка и рассказы о его летних подвигах, казалось бы, успокоили их. Никто не спросил его о том, что с ним случилось за два дня до окончания школьного года. Даже если бы и начались расспросы, он бы просто повторил свою мантру для них. Он никогда и ни с кем не будет говорить о той ночи, кроме Сорена.
Но где же Сорен?
Кингсли вернулся в спальню и занял кровать рядом с той, что занимал Сорен в прошлом учебном году. Взглянув туда, Кингсли встревожился, не увидев ни одной из вещей Сорена, его Библии, написанной на каком-то скандинавском языке; его ботинок, на два размера больше, чем у Кингсли и всегда отполированных до идеального блеска на полу рядом с чемоданом. Даже большой деревянный сундук с латунным замком исчез.
- Твой друг Стернс окончил учебу, - сказал Кристиан, заметив, как Кингсли таращится на кровать Сорена.
- Что? - Кингсли уставился на него в ужасе.
- Да. Окончил. Он съехал из общежития и сейчас в помещениях для священников. Слава Богу, верно? Этот парень до усрачки пугал меня. Мне всегда было страшно, что я пойду ночью отлить, и по дороге туда он убьет меня. Отцы сейчас тише воды, ниже травы.
- Так он до сих пор здесь?
Он не оставил школу.
Кингсли чуть не рухнул от облегчения.
- Теперь преподает. Иностранные языки. Ни один из отцов не владеет ничем, кроме латыни, греческого и иврита. Они поставили Стернса преподавать французский, испанский и немецкий. Не знаю, почему. Ты должен быть тем, кто преподает французский язык.
- Возможно, я мог бы быть его ассистентом. - Кингсли улыбнулся при этой мысли, но Кристиан только посмотрел на него, широко раскрыв глаза. - Это была шутка, Кристиан.
- Я надеюсь. Иисус, ты можешь представить его бедных студентов? Ну, они, по крайней мере, будут учить язык. Ведь они будут слишком напуганы, чтобы отлынивать.
- Не думаю, что он так ужасен, как ты думаешь.
Кристиан в шутку хлопнул его по руке и двинулся к выходу из общежития.
– Ну, тогда ты храбрее меня. Или просто шизанутый.
Вновь оставшись один, Кингсли собрал свои вещи и переложил их на бывшую кровать Сорена. Он не знал, смогут ли они когда-нибудь спать вместе теперь, по крайней мере, не в той же комнате. Но Кингсли мог спать в кровати Сорена. Хотя бы так.
В тот вечер в столовой Кингсли почти не ел. Потребность, стремление видеть Сорена вытеснили остальной голод. Но Сорен не явился ни на ужин, ни на Вечерню, ни на отбой.
В тот вечер Кингсли лежал в постели, уставившись в потолок, в то время как, один за другим, все двенадцать остальных мальчиков погрузились в сон. Их тяжелое, ритмичное дыхание и тихий храп заполнили комнату. Кингсли перевернулся в постели и смотрел на свет из коридора, расползающийся из-под двери. Свет мерцал, как будто что-то перекрыло его. Что-то… кто-то.
Кингсли откинул одеяло и прошмыгнул так тихо, как только мог, к двери. Затаив дыхание, он повернул ручку и открыл ее, молясь, чтобы она открылась медленно, не издав своего обычного громкого скрипа. Его молитва была услышана. Кингсли выскользнул в коридор, закрыв за собой дверь, и очутился сразу у стены, прижат лицом к прохладным камням.
Тепло тела обожгло его спину. Он лег спать, не надев ничего, кроме пары черных боксеров, которые подарила ему Сьюзан. Поэтому на своей коже он ощутил пуговицы Оксфордской рубашки, шелк галстука, холодный металл пряжки ремня. Глубоко вдохнув, Кингсли почувствовал запах зимы.
- Я скучал по тебе, - прошептал он на французском.
Сорен ничего не сказал, только теснее прижался к нему. Едва он увидел, что в полоске света под дверью скользнула тень, Кингсли возбудился. Он хотел почувствовать возбуждение Сорена тоже, хотел почувствовать своей спиной, на себе и внутри себя. Кингсли уперся в стену руками. Сорен схватил его за запястья, легко сжимая.
- Ты вернулся, - проговорил Сорен в волосы Кинга.
- Ты мне так сказал.
В этих четырех словах, Кингсли почувствовал, своего рода, сокровенную правду, которую никогда не испытывал в себе ранее. Ты мне так сказал. Кингсли бы сделал что угодно, абсолютно что угодно, для Сорена.
- Я тебя ранил. Серьезно.
Сорен произнес эти слова просто, без тени вины или стыда.
- Oui.
- Тебе это понравилось.
Это был не вопрос.
- Oui. Mais…
Кингсли не знал, как заговорить. Он замолчал, и оставил его единственное слово возражения висеть в воздухе.
- Я найду способ быть более осторожным, - пообещал Сорен.
Он положил руку на плоский живот Кинга, и тот резко вдохнул. Прикосновение руки Сорена к коже прошло сквозь него удовольствием.
- У меня есть кое-что, что должно помочь, - сказал Кингсли.
- Хорошо.
Сорен поцеловал его голое плечо.
- Сейчас?
Он почувствовал, как Сорен качает головой.
- Не сегодня. Не здесь. Но скоро.
Кингсли кивнул. Он был разочарован, но все равно не ожидал, что это произойдет в момент, когда он вернется в школу.
- Возвращайся в кровать, - приказал Сорен. – Иди спать.
- Oui, monsieur, - сказал Кингсли, улыбаясь в стену.