* * *
Вечер мы провели в греческом ресторане. Мне всегда нравилась средиземноморская кухня, и я оценила внимание бывшего мужа.
Марычев пришел с женой, опоздав на тридцать минут.
Заказал, не глядя в меню, равнодушно передал кожаную папку супруге. Та долго гнобила официанта массой уточняющих вопросов о калорийности блюд. На диете, значит.
Пока она вяло ковыряла в тарелке, мужчины перешли к обсуждению деловых вопросов. Я же, откинувшись на плетеную спинку, изучала эту совершенно негармоничную пару.
Чем дольше длится брак, тем больше супруги похожи друг на друга. Маша и Сергей, напротив, выглядели антагонистами.
Марычев - поджарый, загорелый, излучал энергию и силу.
Маша - рыхловато-болезненная, квашня с ямочками. Ямочки на щеках не умиляли, а раздражали.
Иногда Марычев бросал на жену торопливо-равнодушный взгляд, словно хотел убедиться, что вот она, еще здесь, рядом с ним. И ему становилось скучно и тошно.
Мы с Олегом были, наверное, интереснее - затеяв невинный флирт. Он, по старой памяти, касался моего бедра, неожиданно перехватывал мою руку с бокалом и отпивал, а затем касался губами запястья.
Марычев, зная анамнез наших отношений, тонко улыбался.
Маша отворачивалась. Мы ей были неприятны.
Марычев, похоже, знал, как именно я проникаю в суть, и старался не смотреть мне в глаза. Но в какой-то момент забылся, рассмеявшись, и потерял контроль.
Я мгновенно воспользовалось, нырнула в чужой мир.
Здесь было, как на празднике. Разноцветные шарики, глиняные свистульки, поп-корн, затейливые карусели, веселая музыка. Немного простовато, но в сочетании с радушием − обезоруживающе. Только вдалеке − черная полоса. Она наступала медленно, алчно, без шанса на спасение. Но чем ближе наступала болезнь, тем бешеней вертелись карусели, тем громче гудели свистульки. Марычев ни секунды не верил в то, что умрет. Намеревался прожить еще долго и весело.
Интересно, Маша знает?
Маша вяло водила тигровой креветкой по тарелке, рисуя узоры из легкого средиземноморского соуса. Почувствовав, что я смотрю, подняла голову. Мелькнул неровно прокрашенный пробор.
Знает о болезни мужа, знает и очень боится. Ей страшно остаться одной, и она готова на все, чтобы этого не произошло.
Некая внутренняя готовность перетянуть на себя болезнь мужа, вытащить его на себе из надвигающейся паники и страха. Ей очень важно быть как все. Иначе… Иначе зачем жить? А у всех должна быть семья и долг перед семьей. Ее так воспитали.
− Десерт? - дыхание Олега было теплым и искушающим, с нотами дорогого табака.
− Обязательно.
…− Мне бы хотелось увидеться снова, − при прощании Марычев галантно поцеловал руку.
Маша равнодушно кивнула мне и направилась к машине.
− Она не светский человек, - извинился Марычев за жену. − Не любит, когда кто-то нарушает ее границы.
− А вы?
− А я люблю.
* * *
Олег вызвался меня проводить. Оставил машину у ресторана, и мы пошли по набережной. Желтые листья шуршали под ногами.
− Как в былые времена, − сказал он. - Последний раз я так гулял с тобой… и не вспомнить, когда. Помню только, что поздней осенью. И мне хотелось тебя целовать. Все время. Но домой мы не могли идти: там нам мешали Лялька, телефон и телевизор.
− Блага цивилизации.
− Считаешь Ляльку благом цивилизации? - усмехнулся он.
− Благо цивилизации - телевизор. А Лялька просто благо. Твое и мое.
− Теперь у тебя нет телевизора.
− И ты не можешь меня целовать.
− Почему не могу? − Он остановился и повернулся ко мне. − Не представляешь, как я соскучился… Я не целовал тебя целую вечность и один день.
− Гораздо больше. Ты не целовал меня два года. Два года - намного больше, чем вечность и один день.
− Я не знал, что так будет. Я не знал, что не смогу жить вне тебя и без тебя.
− Я замерзла. Пойдем домой. Хотя бы сегодня - пойдем домой.
…Не угар.
Не лихорадка.
Легкая, пронзительная грусть.
Мы снова незнакомцы - встретились в ресторане, немного выпили, оказались в постели. Утром я сварю кофе, он небрежно чмокнет меня в уголок припухшего зацелованного рта и уйдет. С тем, чтобы никогда не звонить и не возвращаться.
Ночь связала нас − и теперь уже навсегда.
− Это ты и не ты, − сказал Олег.
Было четыре часа утра, и мы лежали на узкой кровати.
− Это я и не я.
Боялась, что ответит пошлостью типа: "Надо придумать, что сказать Алле". Но - молчал. И я поняла, что Алла ничего для него не значит. Но - будет с ней жить дальше. Потому, что никогда не сможет попросить у меня разрешения вернуться. И я никогда не попрошу, чтобы он вернулся.
Горечь, горечь, вечный искус на губах твоих, о, страсть…
Олег поцеловал меня в темечко.
− Скажи, Марычев умрет?
− Он действительно болен. Очень сильно болен. Онкология.
Олег тихонько выругался и прижал меня к себе.
− Подожди, я же не сказала, что он умрет. Не путай причину со следствием.
− Успокаиваешь? - его голос сорвался на хрип. - Мы были с ним в центре. Врачи, как и ты, говорят: вы смертельно больны, но это не значит, что умрете. Надо верить! Надо бороться! И прочая ерунда… Знаешь, как он отреагировал?
− Как?
− Сказал: "Из-за этой ерунды я потерял пять часов рабочего времени?" И вышел. А потом плакал в туалете. А я делал вид, что ничего не слышу. Что делать, Каська?
− Все наши проблемы в голове. И только. Мы сами их придумываем, наделяем отвратительной формой и выталкиваем в реальность. Потом удивляемся, почему в нашей жизни все не так, как хочется. А все лишь потому, что мы же и запрограммировали собственную жизнь. Ты мысленно уже похоронил Марычева, а он, между прочим, очень хочет жить. И в этом заключается его шанс.
− И?
− Поверить.
− В бога?
− Лучше в себя. Бог может и подвести. Когда он нужен, то всегда занят… Скорой смерти я не увидела, если это тебя интересует. Но и спокойной жизни тоже. Ад Марычева еще впереди. Его личный ад.
- Ничего! И в аду люди живут!
Что да, то да…
- В общем, исцелить - вряд ли. Я не господь бог. Но вот перетянуть… Переместить картинку… Как на компьютере… Если ты понимаешь, о чем я. Понимаешь?
− Переместить картинку… − Олег резко сел, кровать натужно скрипнула. − Марычев будет жить, а кто-то за него умрет. Разве так бывает?
- Редко, но бывает. В моей практике несколько случаев.
− Как это сделать? В смысле, технически? - тон бывшего мужа стал деловым.
− Если бы знала, давно получила Нобелевскую премию, − усмехнулась я. - Окажись в окружении Марычева искренне любящий человек, тогда…
− А жена? - спросил Олег и сам же отмахнулся. - Они давно со-существуют. Он сам по себе. Она сама по себе. Машка будет только рада, если он умрет. Квартира, деньги, машина и свобода. Живи - не хочу.
- Марычев должен пройти через это сам, - увещевающее сказала я. - Каждое испытание дается нам для чего-то. Все, что нас не убивает, делает сильнее.
− Следуя этой логике, можно предположить, что твое пьянство стало испытанием для нашей семьи. И мы его не выдержали, − глухо ответил Олег. - Марычев болен, и я не собираюсь пускать все на самотек. Мне тебя хватило. Ты с ним встретишься, Каська. И будешь работать столько, сколько надо.
За окном лениво просыпался город.
Олег молча одевался. Словно и не было минувшей ночи.
Словно не было нас. Впрочем, нас уже действительно не было.
− А если я сорвусь?
− Не сорвешься, − он положил на прикроватный столик несколько купюр.
Вздрогнула, принимая. И поняла, что он прав. Не сорвусь.
* * *
Мы еще раз встретились с Марычевым. Он тогда занимал два этажа в бизнес-центре на Невском. Новый бизнес, пахнущий свежей типографской краской и большими деньгами.
− Присаживайтесь, − изо всех сил старался быть великодушным. - Не знаю, почему Олег так настаивал на нашей встрече, но я был вынужден согласиться. Многим ему обязан.
− Вы любите свою жену? - спросила я, наконец.
− Имеет отношение к моей проблеме?
− Да.
− Я ее ненавижу! − О, святая простота! - Иногда рад, что умру, и мы окажемся по разные стороны этой жизни. Впрочем, вы знаете, что я ее ненавижу.
− Зачем тогда женились?
− Ради секса. Для чего же еще! - он хмыкнул. − Это сейчас живи, с кем хочешь, а тогда, сами знаете, в гости не придешь, на ночь не останешься. Жмешься по парадным, пока штаны не лопнут, и думаешь: ну, когда, когда? А будущий тесть вопит в телефон: или через мой труп, или после свадьбы. Не убивать же его? Дурацкая страна! Если порядочный человек, то делай, как все. Кому охота себя непорядочным чувствовать?! Вот и я, дурак, решил быть, как все. Через полгода понял, что попал. Но куда деваться? Ни кола, ни двора. Только женина родня. Вот и приспособился жить в ненависти.
− Вместо того, чтобы черпать в ней силы, вы разрушаете себя.
Он задумался.
− Ищете корень моей болезни во мне? Логично. Я тоже с этого начал. Перелопатил сотни статей, пытаясь разобраться, откуда во мне эта опухоль. Почему я, а не кто-то другой?
− Разобрались?
− Отчасти, - развивать мысль не стал.
− А как бы вы жили, если бы не ваша жена?
Марычев вкусно потянулся, хрустнув позвонками.
− Свернул бы бизнес. Арендовал бы маленький офис. Я, плюс секретарь, плюс приходящий бухгалтер. Клиенты у меня состоятельные, подход индивидуальный, репутация отменная. Два-три контракта, и весь год живу в свое удовольствие.
− Тогда зачем вам два этажа и десятки лишних работников?
− А чтобы как у всех. Это же заразная штука. Быть как все. В таком же пиджаке, при таком же "роллексе", на такой же машине. Если ты другой - ты слабый, и тебя съедят.
− Что еще?
− Продал бы квартиру, купил бы дом за городом. С садом и огородом. И обязательно у озера.
− Огород - выращивать капусту?
− Ага. Как римский Диоклетиан. "Ребята, если бы вы знали, какую капусту я своими руками выращиваю!" Почему нет?! Я путешествовать хочу. Продумывать маршрут, ездить по разным странам, с людьми разговаривать. Пусть на уровне жестов. Вот странное дело - денег много, а времени нет. Не могу оставить свой бизнес. Не могу оставить Машу, она совершенно беспомощна. Не могу вырваться из этого круга, где я всем что-то должен и априори всегда виноват. А тут еще врачи, осмотры, процедуры. На море пятнадцать лет не был. Представляете? Оно снится, море. Лечь бы на воду и покачиваться, и волны тебя уносят. А затем улыбнуться и уйти в глубину. Заметьте, не на дно, а в глубину. Если умирать, то только так. - Марычев усмехнулся. − Как только осознал, что ненавижу свою жену, понял, что болен.
− Что мешает разойтись? Человек вы теперь обеспеченный. Родня вашей жены влияния не имеет.
− Пробовал. Честно. Проснулся утром и понимаю: все, амба, гиря до полу дошла. Не могу! И за завтраком выложил: так и так, не люблю, давай разойдемся. Она смотрит на меня - глаза, как у Бэмби. Не любишь? Почему? Раньше любил, а теперь не любишь? И не смог я сказать, что и раньше не любил, а только хотел. Потому как природа своего требовала, а другой кандидатуры на постель не нашлось. Давай, говорю, квартиру разменяем и расстанемся. Она ревет: никуда не уйду, тут останусь.
− Уходите сами. Денег много…
− Мои деньги! - жестко отрезал. - Почему я должен их отдавать чужому мне человеку, только потому, что у нее какие-то права по закону. А по моральному закону, какие у нее права? По справедливости? Я пятнадцать лет строил свое дело - кирпичик по кирпичику. Она же палец о палец не ударила. Не потому, что не хочет, просто ничего не умеет. Даже ребенка родить не смогла.
− Дети без секса не заводятся.
− Я в курсе, − огрызнулся. - Знаете, что больше всего меня злит? То, что все это (обвел рукой кабинет) достанется ей. И она все развалит. В считанные месяцы. Все, чем я жил.
− Не все ли равно? Раз умирать собрались.
− А кто вам сказал, что я на тот свет собираюсь? - хлопнул себя по бритой голове. - Я еще поборюсь. А как пойму, что не получилось, завещание напишу. Ни копейки ей! Я - человек, и ничто материальное мне не чуждо. Выгнать ее не могу, уйти она не хочет. Выход? Кто-то должен умереть. И если я порядочный человек, то умереть должен я. Круг замкнулся.
− Тысячи людей в вашей ситуации как-то решают этот вопрос.
− Например, вы с Олегом. Когда вашему бывшему мужу потребовалось вас вычеркнуть, Кассандра, он взял и вычеркнул. Что скажете?
− Что он был прав. Жить со мной было невозможно. А ему нужно воспитывать дочь, строить бизнес, любить, наконец. Человек без любви - инвалид.
− Тогда мы все инвалиды… Знаете, а он ведь очень переживал. И до сих пор переживает. Если вас утешит, у них была очень грустная свадьба.
− Не утешит, но все равно спасибо, − моя очередь горько улыбнуться. - Нельзя все время только брать или только отдавать. Природа требует баланса.
− Философия потребления. Любимая тема Олега. Требуя большего, незаметно скатываешься в яму. Яму без нет дна. Все эти кредиты, бонусы, ставки, финансовые аферы. А в итоге будет плохо всем. Наступит кризис потребления. Так думает ваш муж.
− Бывший муж.
− Хорошо, так думает ваш бывший муж.
− Вы с ним не согласны?
− Ерунда все это. Плевать на Шекспира, если хочешь срать. Человек создан для красивой, вкусной и удобной жизни. Дауншифтинг − для неудачников. Если говоришь, что тебе ничего не надо, то у тебя ничего и не будет. Не может быть художник голодным! Не может и не должен! Если день и ночь думаешь о том, сможешь ли купить хлеба своему ребенку, ни черта не создашь.
− И что вы теперь намерены делать?
− Жить. Ровно столько, сколько отмерено. И постараюсь получить удовольствие.
− Вы позволите?
Он сразу понял.
− Пожалуйста.
Откинулся в кресле и закрыл глаза.
Та же ярмарка. Но это я уже видела. Набралась смелости и побрела к черной полосе. Узкая тропка. Колючие лапы елей. И тишина. Звенящая, напряженная. Пробиралась вглубь, отводя тяжелые зеленые лапы. Дальше - бурелом. Выворотни. Сучья, готовые продырявить босую душу. Темнота и страх. Я наклонилась: под мертвыми черными ветвями − зеленые ростки. Тонкие, слабые, но они были повсеместно. С каждым мгновением их все больше. И они очень хотели жить.
Имела ли я право сказать ему, КАК это сделать? Не знаю. Но я сказала. Точнее, подсказала. Ростки благодарно потянулись вверх, стало чуть светлее.
Я осторожно вышла, стараясь не причинить боли.
Марычев спал. Блаженно и умиротворенно.
Будете жить, Марычев.
СЕДЬМОЙ
− Вы оказались правы, − сказал постаревший на чужую жизнь Сергей Леонидович. - Я выжил. Мы ведь с вами после того разговора так и не виделись?
− Не пришлось.
− Да, закрутилось как-то все. − Он помолчал. - Маша сгорела очень быстро. Но умерла счастливой, точно знаю.
− Вам тяжело это далось.
− Очень. Долгое время чувствовал себя убийцей. Расскажи кому - сочтут сумасшедшим.
− Если вдуматься, безумны все вокруг. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Считайте, у вас норма.
− Самое сложное было заставить себя спать с ней. Ничего не чувствовал. Только механику процесса. Туда-сюда, туда-сюда. Она же очень старалась. Последняя просьба умирающего - начать все сначала. Кто устоит? Но в какой-то момент все изменилось. Я стал сильнее, она слабее. Мы поменялись местами.
− Так и должно было быть, − мягко ответила я. - Не стоит переживать. Все в прошлом. Вы хотели выжить - и выжили.
− Но откуда вы про это знали? Что будет так?
− Никогда не слышали про обмен энергией во время секса? Не интересовались даосским практиками?
− К своему стыду, нет. То есть тогда - нет… Вы подсказали. До остального сам дошел. Интуитивно. Сидел в кабинете и думал о том, что будет дальше. Меня возбудила неизвестность. Странное чувство - еще ничего не решено, ничего не известно, но ты знаешь, что все теперь будет хорошо. Вошла секретарша. Я приказал закрыть дверь и занялся с ней сексом. На столе. Как ее звали? Вика? Аня? Не помню. Секс был бурным, животным. И она очень быстро достигла оргазма. Она всегда хотела меня. Мы кончили вместе. Я заглушил ее крик поцелуем и почувствовал это.
− Что именно?
− На сотую долю секунды она стала мной, а я - ею. Это было… − в его зрачках мерцали снежинки, − это было великолепно!
− А что случилось с вашей… партнершей?
− На следующий день заболела. Взяла больничный. На неделю. Потом мы снова заперли дверь, и все повторилось. Было лучше, дольше, совершеннее, что ли… И она снова заболела. Уже на две недели. Я сопоставил кое-какие детали и понял.
− И вернулись к жене.
− Я занимался с ней сексом через не могу, через не хочу. Тратил все свои силы, чтобы привести к оргазму, и когда она кончала, приникал к ней поцелуем. И пил этот крик, принимал ее дрожь, ее пульс, биение сердца. И становилось легче.
− Вы забирали ее энергию - ИНЬ, сильную, живительную. Взамен отдавали свою - ЯН, пусть и мужскую, но больную и немощную.
− Неравноценный обмен, да? - осклабился он. - Убийство на энергетическом уровне. Безупречное убийство.
− Можно и так сказать. Вас мучит совесть?