- Я думал, ты хочешь сохранить ребенка. - Тристан говорил спокойно, но в мутном свете фонарей Лили видела, как играют желваки.
- Я хочу! Больше чем чего‑либо…
- В таком случае логично предположить, что ты будешь руководствоваться его интересами. - От обманчивой, хищной мягкости его голоса по телу Лили побежали мурашки. - Твое желание помочь весьма похвально, но разве самая нищая и подверженная эпидемиям часть Африки - подходящее место для беременной женщины? В прошлый раз ты заболела. Кто даст гарантию, что не заболеешь снова?
Лили вжалась в сиденье и закрыла глаза, стараясь спрятаться и от внезапного осознания собственной глупости, и от очередного приступа токсикоза. Ребенок внутри ее словно бы соглашался с доводами Тристана, напоминая о себе. Молодая женщина вслепую зашарила по двери, чтобы открыть окно и впустить в салон немного воздуха, но вместо этого случайно дернула за ручку. Дверь распахнулась, вой ветра и холод снаружи захлестнули их как лавина.
Тристан отреагировал молниеносно. Одной рукой удерживая на дороге вильнувшую было машину, другой прижал Лили к сиденью. Вывернул руль, сворачивая к обочине под возмущенный визг шин. Мотор заглох, и их частое дыхание осталось единственным звуком в наступившей тишине. Очень медленно Лили повернула голову. Тристан сидел понурившись, с закрытыми глазами, но его рука все еще лежала поперек ее тела, защищая надежнее, чем любой ремень безопасности.
- Прости, - прошептала она.
Еще мгновение мужчина не двигался. Потом с преувеличенной аккуратностью убрал ладонь с ее бедра и переложил на руль:
- Пойми, Лили, я никогда не стану хорошим мужем и отцом. Но я не тиран. Я не позволю себе ограничивать или запугивать тебя.
Лили показалось, что в этот момент маска властного и самовлюбленного плейбоя треснула, приоткрыв печаль и одиночество. Все инстинкты подсказывали ей коснуться, обнять его, но, пока она ловила ртом воздух, шанс был упущен. Тристан снова стал воплощением ледяной безупречности.
- Я не могу предложить тебе любовь, - сказал он. - Только безопасность. Сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя и ребенка. Это понятно?
Шокированная, Лили только молча кивнула.
Тристан остановил машину на Примроуз‑Хилл, возле дома, номер которого умудрился выведать у Лили прежде, чем она провалилась в сон. Оглядел симпатичный викторианский особняк с фасадом, увитым осенней плетистой розой, перевел взгляд на спящую девушку. Золотисто‑матовый уличный свет скользил по идеальной коже, подчеркивал четкий рисунок скул, на которые ложилась тень от густых ресниц. Композиция заставила бы фотографов и редакторов модного глянца прослезиться от восторга. Но Тристан лишь крепче сжал руль и зажмурился.
Если бы только она не была такой красивой…
"Для начала я не стал бы спать с ней и не попал бы в такую ситуацию, - желчно подумал мужчина. - А если бы и попал, мне было бы гораздо легче представить, что мы всего лишь две стороны делового соглашения, узаконивающего право Лили на имя и деньги. Но не на секс, потому что любой секс, кроме случайно‑одноразового, подразумевает чувства. А на чувства я никогда не подписывался".
Однажды, во время перелета, Тристану попалась любопытная газетная статья. Ученые доказали, что, если определенные неврологические реакции не формируются в раннем детстве, они не формируются вообще. Тристан узнавал свой случай в каждой строчке, а когда закрыл газету, невесело улыбнулся от мысли, что у него появился научный ответ на слезливые обвинения бывших любовниц. Не знавший любви в детстве, он вырос неспособным ни испытывать, ни принимать это чувство. Открытие принесло странное облегчение, позволило наслаждаться бездушными связями со спокойной совестью. Он был осторожен, предусмотрителен и сразу ставил подруг перед фактом, что им не стоит строить долгосрочные планы… Какими же наивными все эти предосторожности казались ему сейчас!
- Мы дома? - Лили со вздохом открыла глаза. - Прости, я не собиралась засыпать. Так устаю, что готова отключиться, даже лежа на гвоздях. Зайдешь на чашечку кофе?
- Кофе? - переспросил он, приподняв бровь.
- Кофе. Я - беременная женщина в центре гормонального вихря. Для тебя это абсолютно безопасно.
- Насколько я помню, то же самое ты говорила в прошлую нашу встречу. - Тристан не удержался от жесткой подколки. - Пожалуй, от кофе откажусь, но мне нужно твое свидетельство о рождении, чтобы оформить разрешение на брак. Оно у тебя есть?
С немым кивком Лили прошла к двери по выложенной черно‑белой плиткой дорожке. Включила настольную лампу в прихожей, с наслаждением избавилась от туфель. Свет лампы просочился сквозь тонкий шелк платья, показав Тристану очертания бесконечно длинных ног. От концентрированной сексуальности этой домашней сценки мужчине стало трудно дышать, словно кто‑то двинул его кулаком в солнечное сплетение.
Стоя спиной к нему, Лили копалась в ящике антикварного секретера. Тристан прислонился к дверному косяку, огляделся. Подушки, малиновые и цвета морской волны, прикрывали выцветший бархат софы, на стенах вперемешку висели картины эпохи королевы Виктории, современные рекламные постеры и фотографии, которые хотелось рассмотреть поближе. Тристан стиснул зубы и отвернулся.
Серая кошка прошествовала между его ног и скрылась в направлении кухни, сопровождаемая по пятам двумя котятами.
- Сколько у тебя кошек?
Лили обернулась, сжимая в руках пачку документов, перевязанных старой красной лентой.
- Официально ни одной. Я провожу слишком много времени в разъездах. Когда бываю дома, подкармливаю бездомных. - Она развязала ленту и вытащила документ. - Эта серая кошка сама была совсем маленькой, когда у нее появились первые котята. Мне ужасно стыдно, что я не стерилизовала ее вовремя.
Не глядя, Тристан взял у Лили свидетельство:
- Учитывая наши обстоятельства, странно слышать, как ты переживаешь из‑за пренебрежения кошачьей контрацепцией.
Девушка потупилась и начала смущенно теребить ленту изящными пальчиками:
- Да, наверное.
Это тихое признание вины заставило Тристана почувствовать себя бессердечным подонком. Незнакомое чувство оказалось острым и неприятным - как стрела в грудь.
- Прости. Я был несправедлив.
- Нет, ты прав. - Она улыбалась, но глаза сверкали от невыплаканных слез.
Тристана посетило еще одно малоприятное ощущение: словно кто‑то взялся за торчащую из груди стрелу и начал крутить ее в ране, безуспешно пытаясь вытащить. Чтобы спрятать куда‑нибудь глаза, он забрал у Лили ленту и обернул вокруг безымянного пальца ее левой руки.
- Что ты делаешь?
- Мне нужен размер кольца.
Теперь они оба смотрели вниз - на бледные тонкие пальцы Лили в большой смуглой ладони Тристана.
- Ты понимаешь, что это все необязательно? - тихо спросила молодая женщина.
- Что необязательно?
- Жениться на мне.
Глядя в ее глаза, подернувшиеся нежной дымкой, как осенний воздух заволакивается прозрачным дымом костра, он горько рассмеялся:
- О нет. Видишь ли, несмотря на то что мужчины Ромеро не обладают способностями к романтике или отцовству, есть одна вещь, которую мы понимаем и исполняем очень хорошо.
- И что же это?
- Долг. - В устах Тристана слово прозвучало как ругательство.
- И все? - Лили закусила губу. - Только долг?
- Только долг. Не обманывай себя, Лили. Не думай, что получишь что‑то сверх того, что я предложил, или сможешь превратить меня в более подходящего для семьи и брака мужчину, открытого чувствам…
- Но я думаю, ты и сейчас открыт чувствам.
Лили подошла так близко, что Тристан почувствовал миндальный аромат ее кожи, и положила ладошку ему на грудь, прямо над сердцем.
- И еще я думаю, что чувство, которому ты особенно открыт, это страх.
Эффект ее слов можно было сравнить разве что с инъекцией чистого адреналина. Вслед за волной жара по телу прокатилась ледяная волна ярости. Схватив Лили за запястье, он дернул ее руку вниз с такой силой, что она покачнулась и прижалась к нему в поисках равновесия. Обращенное к мужчине лицо пылало от уязвленной гордости и… вожделения. Тристан немедленно почувствовал прилив крови к низу живота. Дыхание обоих стало тяжелым и неровным.
Потом Тристан не мог вспомнить, кто начал первым, но спустя секунду они уже целовались - с первобытной страстью, которая составляла разительный контраст с недавней нежностью Лили и заставила Тристана усомниться в истинности воспоминаний о неспешной, ласковой ночи в башне. Эта девушка была всем, что он хотел, в чем он нуждался, даже когда сам не отдавал себе в этом отчета. Ее губы, жесткие и настойчивые, терзали рот мужчины с яростной жадностью, не уступавшей его собственной. Но Тристан нашел в себе силы отстраниться.
- Ты тешишь себя иллюзией, думая, что понимаешь меня. - Он отвернулся, чтобы не видеть недоумения в ее глазах, не соблазняться сладостью припухших губ. - Путаешь похоть с чем‑то глубоким и значительным. Ты красивая, сексуальная женщина - я готов заниматься с тобой любовью тысячу раз в день, если ты захочешь, но я не готов любить тебя. Ты должна это понять.
- А что, если я не смогу жить с этим? - прошептала Лили, прикрывая алеющий рот тыльной стороной ладони.
- Тогда я буду уважать твою позицию и не притронусь к тебе. Я же не чудовище. Но я мужчина. Есть предел искушению, которое я могу вынести. Будь осторожна, Лили: если играешь с огнем, почти наверняка обожжешься. Тебе решать, каким будет наш брак.
- Без любви или без любви и без секса? - Она издала звук, который мог быть и смешком, и всхлипом. - Такой у меня выбор?
- Есть еще один вариант. Ты можешь стереть меня из своей жизни и жизни ребенка.
Лицо Лили скрывала тень, но Тристан заметил блеск одинокой слезинки на щеке.
- Я хочу, чтобы мой ребенок знал своего отца, но я не стану платить за это телом.
- Отлично. - Тристан беспомощно пожал плечами. - Как скажешь. Я сообщу тебе, как и когда ты летишь в Барселону, как только все устрою.
Отъезжая от дома, он увидел ее силуэт за занавеской. Чувство вины оцарапало горло горькой изжогой. Стукнув кулаком по рулю, Тристан выругался. Почему Лили позволяет ему так с собой поступать?
Стоя на светофоре, Тристан развернул ее свидетельство о рождении. "Имя - Лили Александер. Место рождения - Брайтон, Великобритания. Мать - Сюзанна Александер. Отец неизвестен". Ну что ж, это отчасти объясняло ее горячность. Как будто безотцовщина была наихудшим из всех возможных вариантов детства.
Свет переключился на зеленый, и Тристан резко дернул машину с места. Наивность Лили была бы трогательной, если бы не таила в себе такой опасности. "Все мы - жертвы своего прошлого", - с отчаянием подумал он. Интересно, долго ли ему удастся скрывать, до какой степени был жертвой он сам.
Глава 7
Словно во сне Лили шла по старинной церкви. Снежный тюль фаты не позволял ей толком разглядеть элегантное убранство, свечи в арках часовен, незнакомые лица гостей. Оно и к лучшему. Ей с трудом удавалось сосредоточиться на том, чтобы передвигать ножки, обутые в атласные дизайнерские туфельки… И на том, чтобы побороть утреннюю тошноту… И на том, чтобы в конце концов дойти до жениха, который стоял у алтаря спиной к ней.
Лили крепче сжала букет из роз и лилий, бриллиант пока еще непривычного обручального кольца больно ущипнул кожу между пальцами. Курьер доставил его неделю назад - к коробочке прилагалась лаконичная записка с деталями поездки в Барселону. И все. Никаких дополнительных объяснений или слов, убедивших бы ее в том, что она поступает правильно. О господи, а правильно ли она поступает?
- Снято!
Вздох облегчения пронесся по рядам. Режиссер рекламного ролика выскочил из‑за плеча оператора, размахивая руками:
- Лили, дорогая, тебя ждет жених, а не палач! Я хочу увидеть радость и благодать, ну пожалуйста! Это же свадьба, счастливейший день в жизни девушки!
- О боже, прости, прости, - залепетала Лили, отчаянно сжимая слегка увядший букетик.
- С тобой там все в порядке? - Смягчившись, режиссер попытался рассмотреть лицо модели через вуаль. - Не хочешь передохнуть? Перекусить?
Лили отрицательно покачала головой:
- Со мной все в порядке, правда. Я готова сделать еще дубль.
Пока ассистенты призывали гостей к порядку и тишине, к щекам под вуалью снова прилил панический жар. Лили инстинктивно погладила живот. Сердце наполнялось простой светлой радостью каждый раз, когда она думала о ребенке. Это из‑за него Лили собиралась через несколько часов сесть в самолет и улететь в чужой город, чтобы связать жизнь с человеком, которого так мало знала. Она давала малышу отца, фамилию. Разве это могло быть ошибкой?
- Так, ребята, давайте сделаем еще дубль, - распорядился режиссер. - И помни, Лили, дорогая, что ты не идешь, а паришь на облаке счастья. Ты влюблена и собираешься замуж за мужчину своей мечты. Что может быть лучше?
"Если бы этот мужчина тоже любил меня", - печально подумала Лили, делая шаг под софиты.
Тристан в ярости швырнул на рабочий стол отца распечатку денежных переводов, которую изучал перед совещанием с главами крупнейших европейских банков.
- Ты одобрил новый кредит для армии Казакизмира. На прошлой неделе они получили от тебя еще четыре миллиона евро. Ты знаешь, кто эти люди? Террористы, ответственные за геноцид своего народа.
Хуан Карлос успокаивающе поднял холеную руку с идеальным маникюром и печаткой Ромеро на мизинце:
- Я знаю, что генералы, скорее всего, займут большую часть кресел в следующем правительстве Казакизмира. Бизнес не терпит эмоций, Тристан.
Воспоминания о недавнем разговоре с Лили на эту же самую тему нахлынули на Тристана. "Я думаю, ты и сейчас открыт чувствам, - сказала тогда она. - И чувство, которому ты особенно открыт, это страх".
"Она ошиблась", - думал Тристан, глядя в красивое, но жесткое и холодное лицо отца, так похожее на его собственное. Он хорошо знал, что такое страх. Он жил в страхе первые восемь лет жизни, пока не уехал в интернат, изучил все оттенки тьмы, которые несло с собой это чувство. Страшно быть маленьким, слабым, лишенным контроля над ситуацией. Тристан делал все, чтобы никогда больше ничего этого не испытывать.
- Речь не об эмоциях, а об этике, - сказал он ледяным тоном.
- Мы держим старейший и самый уважаемый банк в Испании, а не сопливую благотворительную контору, - возразил отец, и шелковые нотки в его голосе заставили Тристана задуматься, не просочились ли к Хуану Карлосу сведения о двойной жизни сына. - Сейчас в Казакизмире неспокойно, но страна богата природными ресурсами. Как только обстановка стабилизируется, мы получим с наших вложений богатые дивиденды. Я должен думать об обязательствах перед вкладчиками, знаешь ли.
- Тогда подумай, что они скажут, узнав, что ты финансировал их деньгами военные преступления.
- Мы не станем обременять клиентов моральными дилеммами или предлагать им разбираться в хитросплетениях политики. Я отношусь к ним как отец и принимаю решения, руководствуясь их интересами. Это нелегкая и не всегда приятная роль, но исполнять ее - наш с тобой долг перед семьей.
Слово "отец" в устах Хуана Карлоса заставило Тристана поперхнуться адреналином и сжать кулаки. Взгляд как магнитом притянуло к обрамленной серебром фотографии на письменном столе. Сторонний наблюдатель увидел бы на ней счастливое семейство Ромеро де Лосада, позирующее на ступенях родового гнезда Эль‑Параизо. Но Тристан подозревал, что отец держит снимок на виду специально для того, чтобы напомнить ему истинную природу его долга.
- Как будто я могу забыть, - пробормотал он.
Также сторонний наблюдатель вряд ли бы заметил, что раньше на снимке был еще один человек, стоявший плечом к плечу с Тристаном, но его аккуратно отрезали. Все внимание оттянул бы на себя Нико, младший сын Хуана Карлоса, его открытое доверчивое лицо и заразительная улыбка. Никто вне семьи не догадывался, сколько усилий приходилось прилагать Тристану, чтобы его брат продолжал беззаботно улыбаться.
- Bueno . - Хуан Карлос откинулся в кресле и подверг сына критическому осмотру. - Кстати, о долге. Я заметил, что в последнее время репортеры все реже застают тебя в обществе неподходящих женщин. Когда ты бросил бессмысленную учебу в Оксфорде ради работы в банке, я решил было, что ты готов с честью нести фамилию Ромеро, но был горько разочарован твоим поведением и образом жизни. Неужели ты начинаешь воспринимать ответственность перед семьей с должной серьезностью?
- Можно сказать и так, - усмехнулся Тристан, поворачиваясь, чтобы уйти.
- Не торопись. Тебе нужно остепениться, Тристан. Надеюсь, ты не забыл про завтрашний прием после заседания финансового комитета Европы? Там будет София Карранцо. Прелестная девушка.
- В смысле - богатая католичка из хорошей семьи?
Глаза Хуана Карлоса сузились.
- Я же не должен напоминать тебе, что ты обязан взять достойную жену и родить наследника?
Тристан помедлил, держась за ручку двери:
- Нет. Не должен.
- Значит, ты будешь там? Жду с нетерпением.
Проходя мимо стола секретарши в приемной, Тристан улыбался. В каком‑то слегка извращенном смысле он тоже ждал завтрашнего суаре с нетерпением.
Осенний день уже одевался сумерками, когда машина пробилась сквозь плотное движение в центр Барселоны. Лили отложила в сторону выбранную для путешествия книгу - "Дон Кихота" Сервантеса - и принялась разглядывать яркие витрины магазинов и кафе. Она понятия не имела, куда ее везут. Все вопросы, которые она задавала угрюмому водителю на испанском для начинающих, были встречены каменным молчанием. Несмотря на сумерки, его глаза закрывали темные очки, из‑под которых к углу неулыбчивого рта тянулся длинный уродливый шрам. Лили поежилась. В его молчании ей чудилось что‑то пугающее и враждебное. Тревога усилила чувство дискомфорта, охватившее ее в тот момент, когда она ступила на ковровую дорожку личного самолета Тристана в римском аэропорту. Тот факт, что жених не потрудился прилететь за ней лично, добавил в коктейль эмоций нотку злости. А еще Лили ощущала предательское возбуждение от мысли, что совсем скоро увидит его снова.
"Гормоны разыгрались", - твердо сказала себе девушка. Тристан еще в Лондоне популярно объяснил ей, каким видит их брак. Из всех предложенных вариантов Лили выбрала тот, который позволял ей сохранить остатки достоинства и уважения к себе. Но перед новой встречей засомневалась, сможет ли жить с последствиями своего выбора…
Улицы, по которым скользила огромная черная машина, становились все более узкими и пустынными. Лили вглядывалась в темное окно в поисках хоть каких‑то ориентиров. Она вдруг сообразила, что в случае чего никто из родных и друзей не знает, где ее искать. Липкие щупальца ужаса поползли по позвоночнику. Может, эту машину прислал вовсе не Тристан. Может, кто‑то узнал, что она собирается замуж за наследника миллиардов Ромеро, и решил похитить ее ради выкупа!
Сложив дрожащие руки на животе, она закусила губу и попыталась не поддаваться панике, заглушить внутренний голос, твердивший, что у маркиза Монтеса нет оснований платить выкуп за нелюбимую женщину и нежеланного ребенка. Ему выгодно, чтобы они исчезли.