Сейчас она абсолютно не вызывала в нем никакого чувства, никакого интереса. Что с ней делать? Соплячка. Ахи да охи… Переписывание стишков в тетрадку, дневник: "… Сегодня я повстречала… он посмотрел… я сказала…". Скука. Если будешь хорошо себя вести, она прочитает отрывки из своего дневника, который стала вести чуть больше года назад: "… Но он такой противный, прыщи по всему лицу, и глаза такие глупые, как у коровы, которая только что проснулась… Преследует меня. Преследует… Правда, только взглядом. Подойти не смеет. Так называемый - вздыхатель. Ну и пусть себе вздыхает…". Да, больше ничего. Скука… Девчонка. Самое большое, на что она способна - поцелуи в последнем ряду в темном зале кинотеатра после длительной, утомительной возни, руки отталкивающие его приближающиеся губы. Не на-адо… А почему? Ну, просто - не надо, успокойся… Ладно, чего об этом так долго думать. Девчонка, она и есть девчонка. А ведь! А ведь Нина Семеновна тоже девочка! Вот это да! В это трудно поверить… Но не будет же она врать. Старая дева, говорит. Хотя совсем не похожа. А какими они бывают старые девы? Разве обязательно старыми? Ведь они когда-то были молодыми, как… Как Нина Семеновна. Боже мой! Как же теперь её представлять себе, как же её обнимать в горячей одинокой постели по ночам? Вдруг ему пришла на ум Мара, она опытная, она поможет, подскажет, как избавиться от такой напасти, что-нибудь придумает… Но ведь к этой заразе без денег не подходи.
Через два дня выходя из школы после занятий Эмин увидел Сабину. Она явно ждала его, высматривала среди учеников выходящих из школы. Он растерянно подошел к ней. Но не успел открыть рот, она его опередила.
- Меня Роза прислала, - сухо сказала она. - Иди. Она у меня.
Эмин, ничего не сказав, сорвался с места и побежал в сторону её дома. Сабина, как ни старалась, не смогла сдержать улыбки.
- Мальчишка, - тихо произнесла она вслед ему.
Он примчался, запыхавшись, долго не мог отдышаться, преданно, как собачонка, которую хотят приласкать, глядя ей в глаза. Она именно так и подумала, глядя на его выражение лица, взяла его за руки, готовясь поговорить с ним, сказать нечто очень важное для неё, а может и для них обоих.
- Никогда больше не делай так, - сказала она. - Не заставляй меня волноваться, не заставляй меня ревновать. Я правда люблю тебя, хоть со стороны это может показаться смешным: взрослая тетя и мальчик…
- Да, да! - нетерпеливо соглашался он, отнимая у неё свои руки и торопливо расстегивая кофточку на её груди. - Да, да, мальчик…
- Подожди, не торопись, у нас есть время, - постаралась она успокоить его. - Сабина только что ушла на работу, а у меня сегодня свободен весь вечер… Осторожно, порвешь! Погоди, дай сказать…
- Да, да, - бессмысленно повторял он, сдирая с неё одежду.
- Стой! Отойди, я сама… Иначе я могу уйти отсюда в изорванных лохмотьях… Но ты послушай меня. В моей жизни был только муж, можешь верить, можешь не верить… И вот теперь ты… Так уж получилось. Если это судьба, то нельзя идти против неё… Если ты меня станешь обманывать… мне… мне будет очень больно… очень плохо… Ты понимаешь? Ты слышишь, что я говорю!? Ты сумасшедший, сумасшедший! - она переливчато рассмеялась тихим, сводящим его с ума смехом. - Ты буйно помешанный! Ай, я упаду! Осторожнее… Потише. Отвыкла за эти дни…
Но когда он овладел ею, грубо, причиняя боль, вошел в неё, оказалось, что буйно помешанный тут не только он; они оба, казалось, потеряли рассудок: издавали дикие вопли - благо, при закрытых окнах здесь соседи ничего не слышали - и оба отдавались своей страсти так, будто хотели убить друг друга, будто хотели умереть в этой чужой постели, приютившей их с этой их незаконной любовью.
Нет, видимо, все-таки, он соврал Нине Семеновне: он не всегда видел её лицо перед собой, когда занимался любовью с Розой; сейчас он видел счастливое выражение лица Розы и по лицу этому катились слезы, губы бессознательно улыбались, а закрытые глаза её источали щедрую влагу любви, и он в экстазе слизывал эту влагу с её лица, с её щек, с её губ, с её ресниц. Звуки, что срывались с её губ, бездумно, неосознанно складывались в звуки его имени, перемежаясь с самыми пошлыми, грубыми, похабными словечками уличных потаскушек, что они выкрикивают, подбадривая клиента, когда хотят, чтобы он побыстрее кончил и заплатил.
Он зверел, слыша все это. Но то, что прошептали её губы, он не расслышал.
- Я хочу умереть сейчас…
- Что? - остановившись, тяжело переводя дыхание, спросил он.
- Ничего, - прошептала она, вытирая слезы с лица.
Он стал продолжать, задыхаясь от счастья.
- Отпусти, - взмолилась она. - Уже больно.
Он молча неистовствовал, подражая разрушительному урагану.
- Кончай скорее! - закричала она через силу. - Мне сейчас будет плохо!
Тогда он замер и заметил, что на самом деле она очень побледнела. Он осторожно вышел из неё, вскочил с постели.
- Что с тобой?! - испуганно произнес он. - Хочешь воды?
Не дожидаясь ответа, он побежал на кухню и, не найдя на столе никаких стаканов, чашек, прибранных аккуратной Сабиной, проклиная в душе и Сабину и её аккуратность, принес воду в крышке чайника. Эмин приподнял голову Розы и дал ей попить воды. Она отпила глоток и вновь, все еще тяжело переводя дыхание, откинулась на подушку, уже совершенно взмокшую от их усердия, от их пота, от её слез.
- Как ты?
Она улыбнулась, чтобы не пугать его, видя его побелевшее от страха лицо.
- Ничего, - сказала она. - Кажется, Бог впервые услышал меня и чуть не исполнил мою просьбу.
- Что ты говоришь? Какую просьбу?
- Ничего, - повторила она, не вдаваясь в рассуждения. - Там, на кухне, в ящике стола у Сабины нашатырный спирт, принеси… И сердечные капли, увидишь…
Он принес, что она просила и, заметив, что выглядит она уже значительно лучше, пошутил:
- Ну, что, старуха, пора тебя на свалку истории…
- Иди, полежи со мной, историк, - устало произнесла она, переворачивая мокрую подушку сухой стороной.
Он лег рядом. Она окинула его восхищенным взглядом.
- Посмотри, как он у тебя еще стоит, - сказала она. - Тьфу-тьфу, не сглазить…
- А что ему еще остается? - пошутил Эмин.
- Ты не кончил… Давай я помогу, - сказала она, сжав его в ладони.
- Так я себе помогал, когда был мальчишкой, - сказал он.
- Ты и сейчас мальчишка, - сказала она. - Ну, как, кончишь? Тебе приятно так?
- Угу, - промычал он, закрывая глаза от наслаждения. - Хочешь, я выстрелю в телевизор Сабины?
- Не дурачься, - сказала Роза. - Она моя лучшая подруга. И по работе выручает меня. Вот сейчас, например, она заменяет меня в поликлинике… А! Все? Ну, молодец… Иди, помойся.
В этот раз они дождались Сабины, которая принесла бутылку шампанского.
- А! - догадался он. - Заранее договорились?
- В честь вашего примирения, - пояснила Сабина, разливая шампанское по бокалам.
Выпили по глотку, и Роза заторопилась домой.
- Ребенка без присмотра оставила, - сказала она. - Беспокоюсь.
- Ребенка? - не понял Эмин.
- А кто, по твоему, её дочь? - спросила Сабина.
- Зара ребенок? - удивился Эмин. - Она в девятом классе учится.
Роза и Сабина, улыбаясь одинаковыми улыбками, переглянулись.
Проходили дни. Эмин и Роза пользовались любым удобным случаем, любой возможностью, чтобы увидеться, и до сих пор свои встречи им удавалось держать втайне от людей, от родных, от соседей, от друзей-товарищей, от Зары. Знала только Сабина, но она была надежный друг, на неё можно было положиться. И холодные отношения между ней и Эмином постепенно теряли свою отчужденность, становились теплее. В нем было немало хороших черт. Мягкий характер, как бы он ни старался казаться суровым и жестким, сказывался в его отношениях к Розе. Сабина замечала это и ей было приятно, что она заблуждалась насчет Эмина. Но в то же время она отчетливо понимала то, о чем не хотела думать Роза: он молод, у него будут приключения, новые связи, новые женщины, молодые девушки, и эта их любовь обречена умереть в раннем возрасте. Она видела, что подруге не нравятся подобные разговоры, загадывания, забегания вперед и ничего не говорила. Ладно, если она на самом деле счастлива… В конце концов, все в этой жизни временно, ничего нет вечного… В то же время Сабина пока свыклась с мыслью, что этот неравный, неправильный во всех отношениях, незаконный союз становится крепче с каждым днем, и что будет дальше - оставалось только уповать на Бога. Она была верующей, эта Сабина, и ходила в мечеть и в церковь, молилась, в церкви ставила свечки, и одним из её горячих желаний, что она вымаливала у Бога, было то, чтобы подруге её, Розе повезло, чтобы благополучно закончилась её нелепая, тревожная любовная история, чтобы жизнь её Розы вновь вошла в свое спокойное, тихое русло, когда они втроем с ней и её дочерью, Зарой устраивали частенько тихие девишники с чаепитием, чтобы время текло так же, как до того дня, когда появился в жизни её подруги Эмин.
Его же абсолютно не угнетало, что будучи близок с Розой, он непрестанно думает о Нине Семеновне, хотя давно уже понял, что красавица математичка для него всего лишь несбыточная мечта. Но разве можно запретить молодому человеку, у которого вся жизнь впереди мечтать? Он будто раздваивался, находясь между реальной Розой, которой мог обладать и недосягаемой Ниной Семеновной.
И однажды он спросил у Мары:
- Как ты думаешь, может человек любить сразу двоих?
- Ты хочешь сказать, что кроме меня еще кого-то любишь? - расхохоталась шалава Мара. - Изменяешь мне, засранец?
- Нет, я серьезно.
Мара задумалась.
- Я думаю, у мужчин это нормально, - сказала она, потом, немного подумав, прибавила. - Да и у женщин тоже.
- Да? - с облегчением вздохнул он, напряженно ожидавший ее ответа. - А я уже думал, что я псих.
- А кого, если не секрет?
- Что кого?
- Кого любишь, в кого влюбился, расскажи чернявый, черножопый, дай руку, погадаю, - стала дурачиться Мара, хватая его за руку. - Ну?
- Что - ну?
- В кого и в кого влюбился?
- Это я не могу сказать, - ответил он.
- Ишь ты, какой!
Когда уже он собирался уходить, она неожиданно проговорила:
- Хотя, знаешь… Я сейчас подумала… Вот что я тебе скажу: - если ты мечтаешь об одной, то другую, с которой живешь, не любишь по-настоящему.
- Почему?! - неожиданно взъярился он. - Ну почему нельзя любить обеих одинаково?! Ты не права! Люди женятся, имеют любовниц. И любят и жену и своих любовниц, почему же нет?! Даже наш пророк имел четырех жен и всех любил…
- Нет, все равно у него была самая любимая жена, и ту он и любил по-настоящему, - возразила Мара.
Эмин был взбешен возражениями шалавы Мары, но её доводы заставили его задуматься. Его маленький мирок и так был мал и тесен, но он полностью вмещал в себя его чувства к этим двум женщинам, так неужели он не любит одну из них, неужели ему только кажется, что любит, и мир его будет пуст и разрушен? Ну и так далее…
Как только что было сказано, слишком торопливый мой читатель (ради тебя и пишу так коротко и торопливо), Эмин жил в своем маленьком мирке, и мало что его интересовало в большом мире; он жил в огромной стране, супер, так называемой, державе, в состав которой и входила небольшая республика, со своей культурой, наукой, со своими национальными обычаями, праздниками и поминками, со своим национальным языком, республика, в состав которой, в свою очередь входил и сам Эмин. А между тем большой мир, что не знал и не хотел знать - будучи по-юношески максималистом - Эмин, живя затворником в своих чувствах и ощущениях, кипел и бурлил событиями, о чём он и представления не имел, или имел очень отдаленное представление. Поэтому скажем за него.
Шел 1970 год. В огромной 250 миллионной стране началась перепись населения; Америка безудержно насиловала Луну и впервые запускала "Боинг-747"; в Советском союзе отмечали 100-летие Ленина; академик Сахаров решил демократизировать общество с самым тоталитарным режимом - СССР, и по этому поводу разродился открытым письмом, за что и впал в немилость власть предержащих; Пол Маккартни объявил о распаде легендарной ливерпульской четверки, группы "Битлз", свет которой, как свет погасшей звезды медленно - соответственно неторопливости менталитета - достигал и республики, где жил Эмин, популярность "битлов" здесь только сейчас набирала обороты; у женщин в моду входили короткие стрижки, лохматый вид; эталоном женской красоты считалась Одри Хепбёрн с её мальчишеской прической и фигурой подростка, чего многие мужчины, земляки Эмина не понимали - хотелось побольше мяса на бедрах; движение хиппи, от которых дурно пахло, достигало своего апогея, пика, с которого должно было сверзнуться в небытие; в Бискайском заливе затонула атомная подводная лодка К-8 с двумя ядерными реакторами на борту, погибло пятьдесят два члена экипажа; Виктор Корчной стал чемпионом страны по шахматам; год назад во главе партийного руководства республики стал лидер Азербайджана Гейдар Алиев, а с этого года по его инициативе молодых людей, национальные кадры республики стали посылать на учебу в лучшие высшие учебные заведения страны с прекрасно продуманной системой всеобщего образования; двадцативосьмилетний Муслим Магомаев завоевывал мир своим уникальным голосом и безграничным шармом; балет Кара Караева "Семь красавиц" покорив Москву, начал свое триумфальное шествие по планете; КВН, клуб веселых и находчивых, созданный в родном городе Эмина Юлием Гусманом становился все более популярным и в этом году Бакинская команда стала обладателем кубка "Чемпиона чемпионов КВН"; в аэропорту Ленинграда (теперешний Санкт-Петербург) двенадцать очень серьезно настроенных граждан решили захватить самолет и полететь куда-нибудь отдохнуть от слишком советской жизни, не получилось, конечно; Александр Солженицын стал лауреатом Нобелевской премии; из республики, где вместе с пятью миллионами ста семнадцатью тысячами (на тот момент) гражданами обитал и Эмин, люди ездили в Москву за конфетами и пирожными, за детской одеждой и обувью, на человека, вернувшегося из московской командировки без московских конфет смотрели, как на душевнобольного; на экраны страны вышли фильмы "Бег" и "Белое солнце пустыни" - любимый фильм советских космонавтов; в Баку появился азербайджанский фильм-боевик "Семеро сыновей моих" по мотивам поэмы народного поэта Самеда Вургуна; стала выходить первая национальная "Азербайджанская советская энциклопедия"; повсюду и повально стало очень модным, престижным и необходимым получать высшее образование, без дипломов молодые люди автоматически считались отщепенцами и бездельниками; люди в многонациональном Баку, как и во многих других городах страны, жили скученно, но дружно, как говорили - одной семьей, и мало что от этой семьи можно было скрыть; стали появляться эротические кинообразы в государстве, где официально было объявлено об отсутствии секса; бесполезная и страшная, как все войны, война во Вьетнаме с участием Советского союза была в разгаре, но постепенно катилась к своему бесславному завершению; остров свободы Куба на весь мир провозгласил, что выполнит поставленную Фиделем задачу и в этом году произведет десять миллионов тонн сахара; а шалава Мара, мечтавшая когда-нибудь создать профсоюз свободных проституток, продолжала давать за три рубля, несмотря на подорожание продуктов первой необходимости с тех пор как она начала свою индивидуальную трудовую деятельность (видимо, не сбрасывалась со счетов долгая эксплуатация и изношенность материала).
Вот примерно такая была картина, такое было положение в стране и в мире, которые Эмин игнорировал и не хотел замечать, абсолютно не по граждански весь уйдя в себя.
Наконец, разразилась постоянно тревожно ожидаемая буря. Не в стакане. Хотя можно было бы и так сказать. В семье. К счастью, буря пришла не с той стороны, о которой вечно думал и опасался Эмин.
Разъяренная мать, дождавшись, когда они остались одни дома, плотно прикрыв дверь квартиры, чтобы соседи не слышали, подошла к нему и, вся трясясь и заикаясь от возмущения, спросила:
- Ты… ты общаешься с этой… этой уличной девкой!?
Эмин перепугался, сердце упало и там, где-то внизу и осталось, притаившись, не желая отвечать за хозяина.
- С кем? - в страхе спросил он, ожидая услышать то, чего больше всего на свете боялся, опасаясь, что каким-то образом информация просочилась, благодаря их сердобольным соседкам и родственницам, случайно заметившим его выходящего из дома Сабины.
- Он еще спрашивает бессовестный! - сокрушалась мать. - Мне от соседей проходу нет! Уже который раз видели тебя с потаскушкой Марой! Ты в своем уме?! Что у тебя с ней общего?
Эмин с облегчением перевел дух.
- Ну, мама, что ты так переживаешь? - даже весело проговорил он. - Что такого?
- Что такого? Что переживаешь?! - взъярилась она вконец. - А кому еще переживать?! Скажи спасибо - отцу твоему не говорю, он бы тебя отучил… Он бы…
- От чего отучил? Что ты глупости говоришь? - наконец рассердился и Эмин. - Я просто с ней советовался… - сказал он и поздно сообразил, что проговорился, что в таком разговоре каждое слово его было важно для матери.
- Со… - опешила она. - Советовался?! Что же она может тебе посоветовать? И о чем ты советовался с ней? Что, у тебя родителей нет, или хотя бы старшего брата, если не хочешь нам что сказать?..
- Да нет, я не то… - стал оправдываться Эмин. - Просто болтали…
- Болтали… О чем ты можешь с ней болтать, её вся шпана и в хвост и в гриву… Вот заразит она тебя чем-нибудь, тогда поболтаешь, тогда посоветуешься, негодяй!..
- Ну, мама, хватит… Любишь ты из мухи слона…
- Из мухи… Это, по-твоему, муха? Ты еще молокосос, мальчишка, а водишься с такими уличными девками…
Последнее его успокоило, он понял, что мать ничего из его личной жизни не знает, хотя и несколько обидно было выслушивать подобное: он ведь уже давно не мальчишка. Но приходилось в такие моменты наступать на горло своему самолюбию.
Однако время шло, жизнь продолжалась и надо было как-то соответствовать этой жизни, выйти из той скорлупы, из того маленького мирка, что вполне удовлетворял и устраивал его, пока он учился в школе, из мирка, состоявшего на первый взгляд всего лишь из двух составных: из любви физической, из секса, что вполне гармонично сливался с чувством и привязанностью, и любви, так сказать, платонической, без всякой надежды на то, что эта любовь может когда-нибудь перерасти в нормальные отношения между мужчиной и женщиной. Но теперь надо было догонять время, потому что оно стремительно приближало его к выпускным экзаменам в школе, а впоследствии, если получится - к вступительным в институт. Надо сказать, что родители, особенно - отец, очень уповали и возлагали насчет института, потому что в семье не было никого с высшим образованием, а они видели, как в последние годы все вокруг из кожи вон лезут, чтобы их дети получили хорошую специальность и соответственно - диплом, так что - возлагали и уповали, чтобы впоследствии гордиться…