Никогда, даже во время "темной", которую ему устроили при "посвящении" тридцать здоровенных жлобов-"стариков", он не ощущал такой беспомощности. И такой Злости!.. В горле запершило.
Слёзы? Нет. Он уж забыл, когда плакал – Лагерь отучит и не от такого!
Ярость! Чистая, полыхающая словно огонь адских печей, Ненависть!!! Но…
Нет, он не позволит этим тварям насладиться даже своими эмоциями – он постарался успокоиться.
Но всё равно… Что-то оставалось.
Потому что узнать вот так, в лоб, что он… Что над ним проводят "курс глумления…"
Нет, что-то тут не так! Может, это – очередное Испытание? Проверка лояльности? Сообразительности?
– Нет, это не проверка. – а ведь точно – они считывают его мысли!!! Теперь голос снова стал равнодушен. Видать, решил дополнительно "поддать" ему ещё "унижения", – Это простой и рациональный способ очистить вашу планетку от нежелательных для нас, друдов, элементов.
Потенциальных главарей. Тех, кто мог бы стать Лидерами. Зачинщиками.
Бунтов против нас.
Нам всякие "революции" и беспорядки среди рабов не нужны. Нам нужна ваша методичная и спокойная эффективная работа. На рудниках. У топок домн. На заводах и фабриках, где вы создаёте материальную основу для процветания нашей Империи. До тех пор, пока не выработаете всё. А тогда, если будет на то наша особая милость, – он выделил эти слова, как бы давая лишний раз понять, что всё зависит только от них – Хозяев и "погонщиков" человеческого стада, – мы, может, даже оставим вас… Прозябать.
Так что насладись последними своими эмоциями – чувствами загнанной в угол и униженной крысы, которую сейчас станут топить. Зная, что все твои унижения, боль и жертвы оказались напрасны, можешь злиться… Или рыдать.
Мы и смерть твою… Запишем!
Прощай.
Пол под Чарли провалился, и он… Действительно оказался в воде! И сразу понял – когда ему придётся вдохнуть её в раздираемые нехваткой кислорода лёгкие, никто не будет спасать его "в последний момент!"
И ещё он думал, как же мерзки и отвратительно изощрённы эти друды!
Вместо того, чтобы истребить под корень туземное население, оставили себе послушных и вынужденных работать за кусок хлеба обезоруженных рабов… Стадо. Без "потенциальных" Вожаков.
Над которыми ещё и гнусно глумятся, даря иллюзию Свободы Выбора Судьбы…
Он больше не сдерживал эмоций: ненавидел, ненавидел, НЕНАВИДЕЛ!!!
И верил он, делая последний вдох, и теряя сознание, лишь в одно: отольются кошке мышкины слёзки! Не может такое остаться безнаказанным!
Рано или поздно найдётся кто-то, кто отомстит!
Отомстит за…
Щенок акулы
Рассказ.
Когда дядя Саня впервые принёс его, Бастер смотрелся… Мило.
Крохотные зубки не казались опасны – не больше, чем плоскогубцы: пока не сунешь пальчик и не сожмёшь, больно не будет!
Сам щенок выглядел маленьким, явно ещё очень юным. Из-за этого и пропорции тела были какими-то словно округлыми, и вызывающими не то жалость, не то умиление. Во всяком случае тётя Аня сразу засюсюкала:
– Ой, это кто же у нас здесь такой маленький? И кто – такой хорошенький? А уж наверное есть как хочет! Ну, иди сюда, малыш, иди! Тётя Аня сейчас мяска накрошит!..
На плохо держащихся и подгибающихся, ещё непрочных ластах, полуметровая "крошка" подковыляла к миске. Посмотрела на мясо, затем пощурилась на окруживших её людей. Повела непривычно заострённой мордой вокруг миски, тыкнула пару раз в край… А затем, опустив нижнюю часть пасти – по-другому не скажешь! – принялась заглатывать наложенное мясо почти не жуя.
Дядя Саня победоносно оглянулся:
– Ну?! Я же говорил, что никаких проблем не будет?!
Как бы опровергая его слова, задняя часть тела "крошки" издала странный звук, и на ковре (пусть и синтетическом, но от этого – не менее нужном в комнате!) возникло нечто коричнево-зелёное и жутко… пахучее!
Вовка, поопасавшийся подойти ближе и погладить странное существо, когда оно ещё не то лежало, не то – сидело на руках дяди, снова почесал в стриженном затылке.
Ему казалось, что радоваться ещё рано: акулёнок в доме лишь десять минут, а уже успел наделать большую кучу (ну, видать то, что поступило с переднего конца, как бы… выдавило то, что скопилось на заднем!), и прокусить тёти Анин тапочек.
– Ф-фу!.. Александр! Смотри, что он сделал с ковром мамы! Нет, так не годится – теперь придётся моющим пылесосом всё тут… И ещё не знаю – возьмёт или нет!
– Возьмёт, конечно. – дядя Саня казался слегка расстроенным, но старался "держать марку", – Приучим! Будет проситься, как вон Маркиза.
Маркиза, шикарная персидская кошка, которой в "подростковом" возрасте сделали соответствующую операцию, чтоб не мучиться с котятами, молча смотрела на "приобретение" с фирменного места на диване. В прищуренном взгляде её Вовке виделась неприязнь и настороженность – ну как же!.. Любимица в доме должна быть одна!
– Смотри, он поел! – дядя Саня победно улыбаясь, взял в руки миску. Улыбочка подвяла, – А почему не облизал? Здесь ещё осталось по краям… А, ну да, у него же нет языка!
– Зато зубы у него – будь здоров! – тётя Аня, сунувшаяся было с совком к куче, отскочила со вполне понятной прытью, пытаясь спасти пластмассу от зубов. Однако реакции Бастеру оказалось не занимать: на совке остался след, как от перфоратора: три ряда мелких сквозных дырочек, – Гос-споди! Смотри, во что он совок превратил!
– Ну и … – рука дяди Сани привычно потянулась туда, где в юности кустились шикарные кудри, немаловажную, кстати, роль сыгравшие в привлечении к себе внимания со стороны всё той же тёти Ани, а сейчас остались лишь ностальгические "обломки Империи", – с ним! Купим новый!
– Ага, смотрите, распокупался он! А тапочки, ковёр, и всё остальное, что он сгрызёт или уделает – тоже будешь каждый раз покупать? Может – сразу во двор? Мы ж его, вроде, для двора и покупали?
– Нет! Я его выбрал, я его и приучу!
Это храброе заявление дядя Саня честно пытался выполнить в ближайшие два дня.
Вовка гостил в доме дядьки ещё именно столько. Потом каникулы кончились. Пришлось вернуться в город.
Однако именно в эти последние два дня крику и шуму в доме оказалось куда больше, чем за предыдущие пять. Каждые два-три часа Бастер оказывался голодным. А когда голод начинал терзать его просто устроенную душу и мозг, щенок много не думал: начинал грызть всё, что, по его мнению, могло насытить его бездонную, по словам тёти Ани, утробу.
Вынеся на мусорку второй коврик из прихожей, три пары почти новой обуви, огрызок лыжи и пуфик с разорванной обивкой, дядя Саня решил применить крутые меры: стал тыкать Бастера в испорченную вещь рылом, и шлёпать ладонью, приговаривая: "Нельзя! Нельзя, говорю! Ну, понятно? Нельзя!"
Хуже всего оказалось в день отъезда.
С утра Вовку разбудил буквально громовой вопль тёти Ани:
– Саня! Саня, говорю, … твою мать! Иди сюда скорее!
Вовка тоже выбрался из гостевой комнаты и спустился со второго этажа – столько в этом "крике души" было неприкрытых злости и ненависти.
Картина разрушений впечатляла.
От "маминого ковра" (всего каких-то пять лет назад подаренного любимому зятю по случаю Юбилея), осталось примерно половина. Остальное превратилось в весьма красивое, на взгляд Вовки, хохломское кружево, ходить по которому, правда, оказалось невозможно, по причине его щедрого обваливания в… Том самом.
Тётя Аня не поскупилась на эпитеты и нехорошие слова. Дядя Саня рычал, разводил руками, сжимал кулаки, повышал тон, и "отбрёхивался". Да только как уж тут "отбрехаешься": ковёр уже – только выкинуть!
Вовка привычно зажал уши, и ушёл к себе. Скандалов, если их устраивает профессионал, нужно стараться избегать – так его учила собственная мама, родная сестра тёти Ани. Дома она на папу никогда… Во всяком случае, при Вовке!
Хотя имелось у него подспудное подозрение, что мама отыгрывается, когда "сдаёт" его сестре, "погостить"…
Так что когда приехал отец, забирать Вовку, Бастер уже поскуливал на цепи у будки усыплённого зимой Тузика, (огромного престарелого волкодава) и пробовал на прочность её стенки и старую подстилку.
Отца Вовки дядя Саня вряд ли сильно любил. Тот категорически не употреблял спиртного. А дядя Саня не понимал, что за удовольствие сидеть за столом в трезвом состоянии… Так что здоровались и "общались" зятья весьма сухо, и в-основном только по делу. Вот как сейчас:
– Привет, Михалыч. Как тут мой малец? Не сильно вас с Аней утомил?
Вовка врезался в отцовские ноги с радостным воплем: "Па-а!". Дядька фыркнул:
– Да ты что! Твой пострел – чистый ангел! Нет, Вовка молодец. Слушался, кушал хорошо, спать шёл не капризничая…
Зато вот другой питомец слегка припарил! Мягко говоря. Вон – смотри, во что тёщин ковёр превратил! – ковёр как раз стоял у помойки, кое-как скатанный и свисавший неопрятными ошмётками со всех сторон. Вовке показалось, что дядя Саня даже здесь нашёл повод погордиться: не у каждого такой питомец сожрёт такой ковёр!
Отец, опустивший вниз Вовку, не поленился пройти к куче строительного мусора у ещё не убранных от задней стороны дома высоченных лесов, и обозреть картину разрушений. Затылок он чесал, кстати, в точности как дядька:
– Обалдеть! Неужели это – вон тот акуленыш?!
– Ну да! – в голосе дяди Сани уже вовсю клокотала гордость, – А ещё испортил, гад, три пары выходных туфель и сапог, пуфик Анькин и мои охотничьи лыжи. Дерево грызёт – похлеще, чем колорадский жук – картошку! Так что вот. Будет теперь жить не в доме, как я было хотел, а здесь. На месте Тузика. За двором присмотрит.
Отец Вовки покачал головой:
– Смысла не вижу. Они похожи на собак только отличным нюхом. А мозгов, чтобы отличить чужого, и даже голоса – погавкать, у щенков акулы нету.
Дядя Саня, как и всегда, когда кто-то ставил под сомнение рациональность его Решений и поступков, стал в позу:
– Ну, это мы посмотрим, есть ли смысл, или нету! Я ещё приучу его гавкать так, что всех соседей перебудит! Да и так никто не сунется: смотри, какие зубы!
Отец, давно понявший, что переубеждать родственника глупо и нереально, только покивал головой:
– Хорошо. А как он у тебя зимой-то будет? Кожа ведь – голая? Проведёшь в будку обогрев? Или тулуп, что ли, сошьёте?
– Да ладно, что-нибудь придумаем! Можно и обогрев… Ну, пошли, Анна уже на стол накрыла. Ты сегодня – как? Может, нарушишь традицию?..
– Да я же – за рулём!..
Когда взрослые ушли в дом, Вовка ещё какое-то время стоял перед будкой.
Вид у Бастера был весьма несчастный. Ещё бы: кому понравится сквозная дырка с массивным кольцом из нержавейки в основании спинного плавника! Да и цепь, соединяющая это кольцо с мощным металлическим штырём у будки, позволяла обходить пространство не дальше семи-восьми шагов.
Бедняга, подумал тогда Вовка, как жаль, что у тебя так мало мозгов… А мог бы жить и в доме, играть с хозяйской кошкой, и спать под вопли телевизора на диване. И кучи делать в кювету с "Катсаном". И зачем только дядя Саня взял тебя?
Неужели, только для того, чтобы как всегда – "соседи о…уели?!"
Следующая встреча с Бастером произошла на Праздники, когда они всей семьёй приехали на пару дней к дядьке в шикарно отделанный, наконец, двухэтажный особняк. У Вовки опять были каникулы, а у взрослых – Новогодний "как бы" отпуск.
В доме стоял слабый аромат краски, и сильный – свежей выпечки: тётя Аня этим славилась! И ещё витал тот необычный празднично-приподнятый дух, что сопутствует надвигающемуся Новому Году.
Однако когда Вовка в окно увидал Бастера, весь новогодний запал у него прошёл.
Щенок вылез из будки на шум, очевидно, в поисках еды. Сгрызть основательно окованную железом деревянную основу своего "дома" он теперь явно не мог, так что просто потыкался везде худым заострённым рылом, и уполз обратно, выдыхая облачка пара.
Вовку поразили проступающие под толстой грубой шкурой рёбра. Не кормят они его, что ли?
Подозрения усилились, когда дядя Саня и па жарили на рашпере бараньи, остро пахнувшие маринадом, рёбрышки, и куриные окорочка. Вылезший из будки метровый щенок внутрь уже не уползал. И только униженно вилял задней частью тела, той, где ещё торчали остатки неотпавшего детского хвоста, да дёргал головой. Повизгивать, или издавать каких-нибудь звуков он так и не научился.
С мангала в снег упал, и сразу проплавил дырку до земли, горячий кусок рёбрышка, что было прокомментировано не совсем цензурными выражениями дяди Сани.
Вовка осторожно подобрал кусок, и пока дядька прыгал вокруг любимого "орудия производства", стараясь вернуть на место пытающиеся "удрать" остальные куски, кинул всё равно пропавшее для стола мясо щенку.
Бастер схватил его так жадно, словно не кормили месяц! (Впрочем, как знать – может, так и было!). Дядя Саня, уже отметивший "вкусную готовку" немецким "оригинальным" вариантом "Немирофф", предостерёг:
– Зря ты это сделал, Вовка. Бастер у нас – сторожевой пёс. Так что кормёжку получает строго по часам. И – за работу! А если не выполняет её – пусть пеняет на себя!
Встрял с вопросом отец:
– А кстати, почему он у тебя такой маленький? У Василия тоже шестимесячный, но почти на полметра длиннее! – отец думал, что знает, как "подстегнуть" совесть родственника – сравнив его питомца с питомцем другого "нового русского", – Мало кормишь, что ли? Или в будке нет обогревателя?
– Да есть там обогреватель… – дядя Саня сплюнул, – А маленький… Вот не растёт, гад, ни на вот настолько! – он показал кончик пальца, – Пробовали кормить как на убой – так только с…ет больше, а росту – ни вот столечко не прибавилось…
– Странно. А к ветеринару не возил? Всё-таки – три тысячи "у.е." Обидно, наверное, что он… бракованный попался, что ли?
Дядя Саня налил себе ещё маленькую. Опрокинул, занюхав рукавом тулупа. Во взгляде, который он бросил на Бастера, как раз прикончившего брошенное, и жадно смотрящего на мангал, читалось почти открытое презрение:
– Возил, само-собой… Ветеринар у нас, конечно, мужик образованный. Все уши мне лапшой увесил. Про "витамины для лучшей усвояемости", микроэлементы какие-то океанские, да "уход". Да "развивающие игры"… Да кто ж этим будет заниматься?! Сам понимаешь – у меня Бизнес! А Анька – на хозяйстве. А, кстати, про хозяйство – как там поживает Николаич?.. – разговор перешёл на общих знакомых, успешно или не очень, обошедших дядю Саню в вопросе приобретения материального Достатка.
У Вовки буквально сердце кровью обливалось, когда он смотрел, как Бастер, натягивая цепь (наверное, больно было – кольцо чуть ли не раздирало хрящ плавника!) тянется к источнику восхитительной, как он понял, пищи. Верно говорят: нюх у акул – куда там собачьему! Каким, наверное, мучением для щенка было ощущать, что всего в десятке шагов готовят вкуснятину, которой ему не видать, как своих ушей. Тем более, что их и нет…
От него не укрылся взгляд, словно мельком брошенный дядей Саней в ту сторону. Вспомнилась фраза, вскользь брошенная однажды отцом в очередном споре с матерью, о том, что дядя Саня даже не скрывает удовольствия от того, что может кем-то помыкать. Но если её сестру устраивает положение бессловесной и бесправной восточной жены из гарема, то…
Чтоб не видать этого, он ушёл в дом.
Там две сестры, весело щебеча, накрывали и сервировали. Речь шла о шмотках, которые каждая "выбила" из своей половины как Новогодний Подарок. И об общих знакомых – кто на какие Мальдивы, или Корсику, подался, "достойно" встречать Праздники.
Но до ушей Вовки, думавшем о своём, долетали только обрывки фраз:
– … представляешь, от Диора! И смотрится на этой корове – ну… Как на корове!
– … а она тогда говорит: "Пошёл ты сам в …пу! Берг свозила свою жирную задницу в Швейцарию, и я хочу! Вот прям обязательно кататься на идиотских лыжах – никто же не заставляет! А пить можно и не выходя из Отеля… Что мы, бедней, что ли?!..
Ёлка, натуральная ёлка, которую дядька специально рубил в Заповеднике лично, купив для этого дороженное Разрешение, наполняла огромную нижнюю комнату новенького особняка предновогодним ароматом: сразу становилось ясно, что скоро Дед Мороз станет разносить Подарки…
И уж можно не сомневаться – дешёвых и банальных среди них не окажется!
Часов в двенадцать ночи, когда па ушёл спать, а две сестры и дядя Саня всё ещё смотрели развесёлую юмористическую передачу, оглашая гостиную громовым хохотом, совпадающим обычно с подложным ржанием наёмной публики, Вовка встал в туалет.
Справив свои дела, он вдруг понял – нет, так не пойдёт! Это всё она – противная собака совесть, не давала ему уснуть все последние три часа, вынуждая отмять все бока, скомкав простыню… И она же погнала его туда, куда мочевой пузырь, в общем-то, и не особо тянул.
Зайдя в кухню, отделённую от зала перегородкой, он открыл холодильник. Вот.
Сырые куски шашлыка, замаринованные назавтра.
Наложив в пакет несколько штук, замороженный окорочок, и большую кость, небрежно брошенную в мусорный бак после того, как с неё срезали всё мясо, Вовка поднялся на второй этаж, и вышел через верхнюю лестницу. Накинуть тулуп тёти Ани, что висел в коридоре, он не забыл. А вот свою куртку взять незаметно никак не получилось бы: вешалка на виду, у парадного входа.
Бастер лежал у входа, мордой к дому. Он не спал. Похоже, дядька не то забыл, не то – специально не покормил его.
В бусинах глаз плясали, отсвечивая, сполохи света от огромного, в полстены (ну так – дядя Саня никогда на престиже не экономил!..) квадровизора. А вот выражения этих глаз уловить оказалось невозможно: кто их разберёт, этих акул! Всё-таки – не собаки. Не млекопитающие.
Вовка, даже не задумываясь о том, что перед ним сторожевая акула, с зубами, свободно перегрызающими дюймовую доску, подбежал – больше всего боялся, что его заметят! – и высыпал содержимое пакета прямо в будку. После чего спохватился – отбежал.
Однако он ощутил, что хотя бы тепла щенку должно хватать: калорифер в будке давал поток нагретого воздуха, часть которого пробивалась наружу из-под занавеса из воздушной подушки. Да и слава Богу – потому что ни о каких "греющих жировых отложениях" под грубой, сморщившейся складками шкурой, речи явно не шло.
Бастер смог подняться на трясущиеся плавники лишь с третьей попытки. Он словно не верил в своё счастье: посмотрел несколько раз то на кучку еды, то на Вовку. У Вовки словно волосатой когтистой лапой сжало сердце, когда несчастный щенок стал жадно, давясь, буквально заглатывать пищу – словно его и правда, не кормили добрый месяц!
Впрочем, акулы быстро переваривают…
Однако смотреть на это унизительное зрелище оказалось выше Вовкиных сил – он быстро вернулся к дому, и залез к себе, на второй этаж. Чёрные бусины, скрывающиеся за белёсыми перегородками, когда Бастер глотал, всё ещё стояли перед глазами.