В душевой Митяй обнаружил только алюминиевые рукомойники, (под каждым – таз и ведро!) с конструкцией которых был знаком только благодаря тому, что у бабки в деревне пользовался таким же. Вечная конструкция – испортить можно только динамитом.
Здесь же, у стены, стояло два ящика: в одном грудой лежали зубные щётки всех видов и мастей, в другом – зубные пасты. Выбор поразил Митяя, но он поспешал – быстро почистил зубы Голгейтом, так как те после вчерашнего "переодевания" всё ещё побаливали.
Полы удалось домыть за час. Он справился бы и быстрее, если бы не необходимость передвигать аккуратно всю обувь и почти стоящие носки, набросанные под нарами.
Затем вошедший Старшой (тот, что разбудил его) велел залить воды во все рукомойники. Затем Митяю пришлось вновь вынести наполненные вёдра. Долить воды в рукомойники. Вытереть лужи. Затем… Он молчал и работал – уже понял, что по части битья даже давешний десятилетний пацан даст ему сто очков форы. А если не даст – так его соседи по бараку помогут осадить на место слишком борзого новичка.
Снаружи раздался странный звук – не то горн, не то рожок.
Все ломанулись на выход. Замешкавшемуся Митяю кто-то крикнул на бегу:
– Чего стоишь, как … ? Бегом – а то получишь …лей!
Митяй и припустил со всех ног, стараясь только не наступать на пятки впереди бегущих.
Минуты через две они добежали до сравнительно ровной и не так сильно заросшей квадратной площадки посередине Лагеря – плаца.
Вдоль трёх его сторон уже стояли в одну шеренгу обитатели остальных бараков. В центре стоял Пахан, и рядом с ним – паренёк с рожком-горном. Пахан смотрел на наручные часы.
Чуя недоброе, Митяй поспешил занять место в самом конце шеренги своего барака.
Едва он успел замереть, как Пахан кивнул горнисту, и тот продудел ещё один гнусный сигнал. Пахан оглядел ровные ряды своего воинства, и издал нечто вроде "Хм!"
Затем вынул из кармана какую-то бумажку, развернул. Зычным голосом зачитал:
– Пильщики! Вчерашний участок дорабатывать ещё на двадцать метров в глубину! Волочильщики – ваша задача ясна. Дровосеки – я не доволен вчерашней выработкой. Если сегодня не подгоните – уменьшу пайку!.. Повара! Вчерашняя каша подгорела. – Пахан выждал, но тишину никто не нарушил. Видать, повара сталкивались с последствиями попыток оправдаться, – Сегодня варить пшено. В шестнадцать ноль-ноль суд над новеньким. Кличка – Митяй. Всё. По местам. – Пахан снова кивнул, и горн прогнусил ещё раз.
Странно. Митяй мог бы поспорить, что народу вокруг было куда меньше обещанных ему трёхсот человек… Однако осмотреться и высказаться не пришлось – все ломанулись назад.
Добежав до барака, Митяй нашёл старшого Пильщиков, и встал перед ним, просительно подняв руку. Старшой приподнял бровь, затем одобрительно кивнул:
– Сообразительный. Похоже, выживешь. Ладно, спрашивай.
– Мистер… Старшой – я насчёт суда! Это… меня будут судить?
– А то – кого же?.. Называй меня Бык.
– Простите… Мистер Бык. А… Ведь меня уже судили?..
– Так то ж там – на воле… А теперь мы хотим здесь разобраться. Можно ли тебе позволить жить с нами. Или тебя нужно сразу – в Котёл. – равнодушный тон не позволял усомниться в серьёзности угрозы. Митяй о таком пока только слышал… Холодным потом покрылась вся спина, и голос почему-то застрял в глотке.
Поскольку Митяй замер, так и не решившись спросить о страшной догадке, Бык сам добавил:
– Ну, иди! Сегодня будешь напарником Мамсика. Норма – три дерева.
Поразевав ещё рот, но вовремя спохватившись, Митяй выпалил:
– Так точно, Мистер Бык! До свиданья!
– Сообразительный. – кивнул ещё раз Бык, – Только имей в виду: не "до свиданья", а "Желаю здравствовать!"
– Так точно, Мистер Бык! Желаю здравствовать!
Мамсика Митяй нашёл быстро – поскольку на построении уже возле их барака тот единственный стоял особняком. Остальные были или по двое, или группками.
Пар оказалось двадцать две, и два отряда – в три и четыре человека.
Бык объяснил задачу на сегодня. Никто ни слова не произнёс за всё время развода. Митяй молчал, пытаясь приноровиться и понять, наконец, что ему предстоит.
По команде все двинулись за Быком. Шли не в ногу, но между собой никто не переговаривался. Митяй тоже помалкивал. Впрочем, огромную двуручную пилу Мамсик "смело" взвалил на его плечи. За пять километров пешкодрала она натёрла Митяю обе ключицы. Слева колыхалось безбрежное и тёмное море – северная тайга. Правда, Митяю было не до неё.
Шли по разбитой грунтовой дороге, в воздухе позади оставалось висеть облако пыли.
С группой из троих старших Бык рулеткой отмерил, и протянутой верёвкой обозначил участок работ на сегодня. По фронту расставил пары. Затем обе группы с тремя и четырьмя старшими отошли в сторону, и присели под деревья, неспешно переговариваясь.
Пары занялись деревьями.
Мамсик жестом указал Митяю сесть, и сам тоже уселся прямо на опавшую и пожухшую хвою под полуметровым стволом. Они упёрлись ступнями в землю и ствол, после чего Мамсик установил лезвие на высоте полуметра от земли, и кивнул.
Первые же десять минут заставили Митяя пропотеть насквозь, и обзавестись волдырями на ладонях.
Затем он как бы вошёл в ритм, настороженно поглядывая то на напарника, то вокруг.
Наконец решился шепотом спросить:
– Ты давно здесь?
Мамсик, предварительно внимательно оглядел тылы, и сквозь зубы выдавил ответ:
– Полтора года. – Ого! Митяй поразился. По виду Мамсик был моложе его самого! Что же…
– Сколько ж тебе лет?!
– Тринадцать с половиной.
– И за что тебя?..
– За изнасилование. – Мамсик кивком показал Митяю, чтобы тот не халтурил, и тянул свою сторону как следует. Митяй не посмел ослушаться.
– И… тебя тоже… судили? Уже здесь? – приходилось делать паузы, чтобы вдохнуть.
– Атас. Работай. – Митяй заткнулся, и продолжил пилить, почувствовав, как на плечи легла чужая тень. Это один из Старших подошёл взглянуть, как движется работа у новенького.
Митяй не умничал, и добросовестно пилил, несмотря на боль в потных растёртых ладонях.
Ф-фу… Старшой отошёл, ничего не сказав. Но и ничего ему не сделав.
Минут через десять Мамсик соизволил прояснить ситуацию:
– Если засекут, что болтаем, или сачкуем – выпорют. А если повторится – лишат пайки на сегодня. Жрать хочешь? Тогда – работай. А потрепаться можно и после обеда.
Завалить даже первое дерево оказалось вовсе не так просто, как себе представлял Митяй. Уже ближе к концу работы пилу часто зажимало, спина надсадно ломила… Мамсик наконец свистнул – сразу подошла группа из четырёх весьма здоровых бугаёв лет по пятнадцать.
Толстенным пятиметровым дрыном они упёрлись в дерево метрах в трёх над головами пильщиков, и стали изо всех сил давить на него. Мамсик кивнул Митяю, и они удвоили усилия.
На дороге нарисовался ещё отряд – очевидно, волочильщики. Митяю некогда было рассматривать их – он пилил. Через пару минут интенсивной работы дерево со страшным скрипом и треском грохнулось на здоровенную прогалину, оставшуюся от предыдущих выпилов, – Мамсик только успел выдернуть пилу – и учётчик достал блокнот, и буркнув: "Мамсик-раз", что-то в нём чирканул. После чего ткнул пальцем в следующее дерево.
Это оказалось потолще, и напарникам было не до болтовни в любом случае.
Но часа за полтора завалили и его. Последовало "Мамсик-два".
Бригада волочильщиков, как ни странно, весело переругивающихся, цепляла канатами комли спиленных деревьев, и волокла в сторону – где, перехватившись поудобней, дерево тащили по подобию дороги, приведшей отряды к вырубке. Волочить, похоже, предстояло далеко. Стука топоров слышно не было.
Со всех сторон теперь слышались свистки, или выкрики. Бригадам толкальщиков скучать и трепаться уже не приходилось. Учётчик знай себе записывал. Волочильщики… запаздывали.
Третье дерево зажало пилу напрочь. Мамсик вскочил и уже жестами и свистом позвал обе бригады с дрынами. Ствол повело, и пришлось толкать поочерёдно с двух сторон, пока отрегулировали нажим, и смогли закончить и его. Буркнув "Мамсик-три", учётчик повёл свою бригаду к соседям – свист с их стороны слышался уже минуты две.
– Порядок. – отдуваясь, Мамсик, не вставая, распрямил явно затёкшую спину, и стал растирать её пальцами, положив пилу рядом с собой, – Норма есть, теперь дождёмся остальных – и в барак.
– А сами мы туда уйти не можем? – Митяй, следуя примеру напарника, недоумевал, почему нельзя уже уйти. Едкий пот жутко щипал глаза, и руки буквально отваливались. Спина с непривычки жутко болела.
– Не положено. Сиди и жди команды Старшого. Здесь вообще всё надо делать по команде. "Инициатива наказуема". – это явно было местной присказкой, – Если хочешь пожить подольше.
– А что мне… будет после суда? – решился всё же спросить Митяй.
Недобрая усмешка пересекла потное чумазое лицо Мамсика. Митяй только теперь удосужился разглядеть его получше. Глубокие морщины избороздили щёки и лоб подростка. Зато мышцы рук и поясницы, проглядывавшие в прорехи одежды, явно отличались силой и выносливостью, и выглядели, словно стальные пружины. Понятно, почему здесь все такие крепкие, и так бьют…
Когда Мамсик глянул ему прямо в глаза, Митяй был неприятно поражён тяжёлым, совсем недетским взглядом, и циничным и злобным тоном:
– А уж это, "брат", зависит только от тебя. Чего натворил – соответственно и получишь…
Странный звук нарушил затянувшуюся паузу. Словно что-то быстро вращалось и гудело.
И точно – из-за сосен выплыл силуэт вертолёта с длинным тросом, на конце которого раскачивались какие-то мешки, уложенные в подобие сети. Маленькая машина быстро проплыла к Лагерю, и зависла где-то над центром здания фабрики.
– Что это? – Митяй не мог понять смысла посещения.
– Продукты. – лаконично отрезал Мамсик.
– На неделю?
– На день.
– Мы так много едим?
– Много ест Свита. А мы – только пайку. Да и то – если заслужили.
Митяй увидел, как трос от опущенных на крышу мешков отцепили. После чего вертолёт улетел в обратном направлении. Крошечные фигурки, подошедшие к мешкам, было еле видно сквозь пыль и дымку вырубки. Митяй долго пялился туда, пока не спросил:
– А если… не заслужим – то что? Снимут с работы?
– Вот уж не-е-ет. Норма останется прежней. А не сделаешь – ещё день без жрачки. И так далее… Так погибло только при мне не то десять, не то двенадцать придурков.
Митяй только открыл рот, как раздался знакомый гнусный звук, и Бык громко объявил:
– Пильщики – в барак!
Двигаясь в строю обратно, по разбитой, и в бороздках, протёртыми ветвями волочимых деревьев, пыльной дороге, Митяй не без злорадства заметил, что у волочильщиков работы ещё валом…
Но в бараке лично ему особо скучать на пришлось: снова надо было наполнять умывальники, выносить вёдра, подтирать лужи за моющимися "коллегами". И только когда все вышли из душевой, он смог кое-как подмыться и сам. Морщась от холодной воды, смыл пот, пыль и хвою.
В бараке все уже валялись по нарам.
Найдя Мамсика, Митяй потихоньку спросил:
– А где… мне можно устроиться?
– Да на любой койке там, у двери! Потом, когда появится новичок, будешь передвигаться ближе к печке… Пока не придёт твой срок. Или не отобьёшь местечко получше… Или пока не перейдёшь в другое Подразделение.
– А что, можно и перейти?
– Самому – нельзя. Нужно сказать Старшому, что готов, мол, пройти Испытание, и т.д…
Э-э, чего я тебе зря буду всё рассказывать – подождём до суда. Тогда и выяснится – надо ли… Пока же крепко запомни: как бы не сложилось – в бараке Свиты – не блюй! Заставят убрать самого. А то и ещё чего придумать могут…
Митяй, сердце которого и без того сидело в кишках, почувствовал как дурнота подступает к горлу…
Но сдержался. Не осмелившись больше ничего спросить, прошёл к двери, и прилёг, сняв обувь, на ближайшую к той пустую койку.
Примерно через два часа вновь прозвучал сигнал – все построились, и промаршировали теперь уже в столовую.
Четыре длиннющих стола окружали простые скамейки. На них и расселись. Причём Митяй – последним в своём ряду. Напротив него оказался пацан-сосед по месту спанья. Он нехорошо ухмылялся, кидая на Митяя взгляды исподлобья.
Вдоль стола со Свитой раздатчики продвигали тележку с котлами. Им, насколько мог видеть и обонять Митяй, накладывали уж точно не пшёнку…
До пильщиков тележка дошла, естественно, в последнюю очередь. Начали, само-собой, со Старших. Дойдя до Митяя раздатчик-вертухай зыркнув злобно, спросил:
– Новенький?
– Так точно, Мистер Раздатчик, новенький! – поторопился вскочить Митяй. За что был вознаграждён полной миской неаппетитно выглядевшей и пахнувшей, обжигающе-горячей серой бурды.
Странно, но жадно поглощать хавчик Митяю, похоже, никто мешать не собирался – а то он такого наслушался в пересылке… Но отставать от других было опасно: Митяй поспешал.
После каши раздали всем и по крохотному кусочку хлеба – похоже, хлеб-то и занимал столько места в грузе вертолёта. Вместо чая – настой чего-то вроде листьев малины. Митяй как ни принюхивался, не понял, что за траву им заварили. Но выпил всё до дна, только затем отставив почерневший стакан.
Рожок прозвучал, конечно, и здесь. Поднявшись, все двинулись в бараки.
Прилечь Митяю удалось только после очередного вливания-выливания-выноса.
Но через час всё равно пришлось строиться и идти на плац – подошло Время.
Ноги у Митяя почему-то так и подгибались.
Пахан снова кивнул, и горнист продудел.
– Внимание, Лагерь! Слушается дело новоприбывшего по кличке Митяй. Осуждённый Митяй! Выйти из строя! Ко мне – шагом марш!
Митяй постарался всё сделать получше, чётко печатая шаг по выщербленному асфальту, и, встав напротив Пахана, доложился:
– Осужденный Митяй. Прибыл по вашему распоряжению, Мистер Пахан!
Пахан ухмыльнулся, не то довольный быстрой выучкой новичка, не то – предстоящей комедией. Однако тон его был нарочито нейтральным:
– Доложи, за что осуждён, статью УК и прочее – по Протоколам. Затем своими словами опиши преступление, за которое попал к нам: кого, как и почему… Понял?
– Так точно, Мистер Пахан! Осуждён Решением …-ского Областного Суда от 15 августа 204… года, по …-й статье, за убийство с отягчающими обстоятельствами. – пока заученные частыми повторениями слова сами собой срывались с губ Митяя… Но вот он дошёл до того момента, когда надо было описать всё… Своими словами.
– Ну, я… На весенние каникулы к нам в деревню привезли мальчика… пяти лет. Имя – Николай. Мы с ребятами хотели… э-э… поприкалываться над ним – показать, как у нас встречают новичков… – Митяй покрылся потом, сообразив, что именно это сейчас, похоже, и собираются проделать с ним самим. Поэтому дальше рассказ звучал уже не так бодро…
Но после поправки Пахана – громко.
– … и затащили его в сарай к тёте Клаве. Её в тот день не было дома. Ну, мы… То есть, я… Перекинули верёвку через балку, связали ему руки, воткнули кляп, чтобы не орал… Потом стали тянуть – он, вроде, подёргался, и вдруг – обмяк. Мы сняли его, но оказалось – уже поздно! – Митяй замолк было, но оглянувшись на Пахана продолжил:
– Моим… помощникам было девять и десять лет – они ещё не подлежат… судимости. А мне уже есть двенадцать, поэтому… Я был судим и приговорён… Сюда. У меня – всё. После гнетущей паузы, длившейся, казалось, вечность, Пахан изрёк:
– Митяй почти не соврал. Так всё и описано в Протоколе, который прибыл с посылкой. Только он забыл добавить, что вначале они выламывали Николаю руки на дыбе… Избили так, что на месте лица был настоящий фарш… А потом прижигали тело сигаретами.
А так – всё верно… Видать, чтобы лишнего не болтал – и повесили. И если бы не слабое звено – один из приятелей рассказал всё своей "подруге" – дело так и не раскрыли бы.
Итак, ситуация, вроде, вполне ясная. Перед нами – доморощенный садист-любитель, считающий чужую человеческую Жизнь никчёмной игрушкой. Правда, без… хм… Сексуальных осложнений. Присяжные, обдумайте ваше решение.
Присяжные – троица, составлявшая вчера Пахану компанию в карты – совещалась недолго. Вперёд вышел всё тот же Жбан. Он поднял руку.
– Говори. – милостиво разрешил Пахан.
– Мистер Пахан… Дело довольно простое. Мы посовещались. Всё же он не насиловал мальчика, как Бес, и не ел его мясо, как, скажем, Акула… Поэтому мы считаем – сто плетей, и Малый Круг.
– Внимание, Лагерь! Я утверждаю это решение! Приступить! – Пахан отошёл назад.
Несколько здоровенных бугаёв – Палачи Свиты, как потом узнал Митяй – приподняли его, и разложили на выкаченном сбоку бревне. Руки и ноги привязали, штаны-лохмотья сдёрнули.
Следующий час позволил Митяю понять, что удары кнутом, вымоченном в уксусе – крайне болезненная штука. А когда он потерял сознание, где-то на семьдесят шестом ударе, отсчитываемом хором, ему под нос сунули тряпку, провонявшую аммиаком… Сознание предательски вернулось.
Вот, правда, сил кричать уже не было.
Дополучив остальное, он с содроганием ждал, что же означает – "Малый Круг"?
А именно то и означало, чего он больше всего боялся: его уволокли в барак Свиты, и привязали к каким-то козлам. После чего вся Свита отымела его… А особо ретивые – и по два раза. Заодно выяснилось, что дармоедов-опричников у Пахана не менее двадцати. И все – под два метра, и здоровенные, как качки…
Митяй не стонал уже только потому, что горло и язык его не слушались. В конце этого омерзительного унижения он снова потерял сознание.
Но на этот раз его вернули к жизни с помощью ведра холодной воды.
Жбан, отвязав его, буркнул:
– Убирайся к себе! Уборку барака можешь сегодня не делать – передай Быку, что Пахан разрешил. Всё – вали, пока ребята ещё чего не придумали…
Ноги плохо слушались Митяя. Пока добрёл, буквально на четвереньках, до своего барака, почти стемнело. Однако выполнить приказ Жбана, и сообщить Быку Приказ, он не забыл.
Для себя же старался! Может, удастся отлежаться…
Жить… очень хотелось.
Мыча, он вытянулся на животе. "Коллеги" по бараку смотрели на него на удивление равнодушно. А большинство даже и не смотрели.
Пресытились, видать.
Малец-сосед буркнул, убедившись, что никто не слышит, ему на ухо:
– Не вздумай завтра опоздать на Развод! Накажут!
Митяй только и мог, что благодарно кивнуть.
Но отключиться на всю ночь не удалось – спал урывками, вскидываясь, и подвывая – от боли и унижения… Но – не громко. Знал, что будить Старших нельзя.
Утром бег до плаца отнял последние силы. Место соединения ног невыносимо горело. Стоял навытяжку, из всех сил сдерживая слёзы и стоны – за ночь, казалось всё тело стало болеть ещё сильней.
Однако, выдержал. Пахан, задержавший взгляд на нём, даже приподнял бровь.