Дэриен
Я щурюсь в зеркало в гримерке, поправляю золотые крылатые звезды на отворотах.
– Гейл, это неправильный костюм.
Гейл сидит на жестком красном стуле, просматривает имейлы, планы поездок и письма от фанатов – все то, чем я отказываюсь заниматься, – и жует шнурок своей толстовки с надписью "Воспламеняй звезды". Она выглядит такой же уставшей, каким себя чувствую я.
Мы снимаем фильм в павильонах неподалеку от Атланты, штат Джорджия, под кодовым названием "Королевский корабль". Здесь мой дом на следующие двадцать три дня съемок. Режиссер настаивает на том, чтобы мы, где только возможно, использовали естественные спецэффекты. А значит, мне предстоит сниматься на мостике, выстроенном в студии звукозаписи, выполнять настоящие трюки и целовать Джессику Стоун. На этом мостике, в этой звуковой студии, одновременно выполняя трюки.
Это беспокоит больше всего. Поцелуй, не трюки. Ну ладно, трюки тоже.
– Что? – Гейл отрывается от смартфона и с прищуром смотрит на мою униформу Принца Федерации. – Что с ней не так?
– Цвет не тот. Этот синий – недостаточно синий.
– На примерке был тот же цвет.
– Нет, тогда он был более синим. Определенно.
– Вовсе нет. – Она отправляет имейл, откладывает телефон и наконец обращает все внимание на меня. – Все дело в освещении. Поверь мне.
– Но ты ведь соврала насчет Лонни. Кстати, он неплохой мужик. Общительный.
У нее краснеют кончики ушей, она ерзает на стуле.
– Марк строго-настрого приказал мне держать это в тайне.
– Потому что я был бы против.
– Какой сюрприз.
Я оценивающе смотрю на нее, она быстро переводит взгляд на телефон.
– Давай потом обсудим, хорошо? У тебя через десять минут грим. Тебе что-нибудь нужно? Вода? Или пройтись по сегодняшнему тексту, успокоить нервы?
Дверь в гримерную распахивается, и врывается солнечный свет, заставляя меня щуриться. Сначала я думаю, что это Донна, визажист, пришла покричать на меня за опоздание. Однако, когда мы последний раз виделись, у нее не было длинных темных волос, заплетенных в идеальную королевскую анорианскую косу. Как и ног от ушей. Как и женской униформы Федерации.
Гейл подскакивает в небывалом смятении.
– Ой! Привет!
– Не против, если я здесь спрячусь? – Безумно красивая девушка опускается на пустой стол Гейл и закидывает одну золотую ногу на другую. Я же, в свою очередь, пытаюсь не таращиться. Благослови этот загар, Бэтмен.
– Папарацци вышли на охоту, их там целая стая, – продолжает она и наклоняется к зеркалу, чтобы поправить помаду. – У меня все эти каверзные вопросы в печенках сидят. Мне надо спрятаться. Не возражаешь?
Гейл задумчиво смотрит на меня.
– Ну, вообще-то мы…
– Нет. – Я посылаю Гейл многозначительный взгляд. Она что, не знает, кто эта девушка?
Это Джессика Стоун. Та самая Джессика Стоун. Мы будем вместе сниматься. Это дитя с плакатов инди-фильмов, любимица интернета, сексуальная, милая и забавная, рано или поздно она наверняка получит "Оскара". Короче, это Джессика Стоун. Последний фильм с ней я смотрел в кинотеатре, кажется, раз пятнадцать, и не только потому, что он был основан на графическом романе.
"Не веди себя как фанат", – приказываю я себе.
Гейл удивленно смотрит на меня.
– Но, Дэриен, мы же…
Я дважды прокашливаюсь. Гейл переводит взгляд с Джессики на меня, широко распахивает глаза. До нее наконец доходит. У нее краснеют уши.
– А-а-а. Я… э-э-э… я буду поблизости, если понадоблюсь. – Она хватает рюкзачок и быстро ретируется.
Едва дверь за ней закрывается, Джессика оборачивается ко мне. Глаза у нее прекрасные, безумно красивые, бледно-голубые.
– Я не хотела врываться вот так.
Язык у меня словно связан в десять сотен узлов. Она может врываться сколько захочет. Я имею в виду не врываться, конечно, а любезно позволить мне находиться поблизости от нее остаток моей жизни. Но врываться тоже можно. Врываться в мою жизнь. Сколько захочет.
Это странно? Наверное, да. Но ведь это Джессика Стоун.
"Черт побери, старик, не веди себя как фанат".
– Есть у меня такая дурная привычка, – продолжает она. – Я просто врываюсь в помещения. Мой терапевт говорит, что у меня нет чувства личного пространства. Скажи, если хочешь, чтобы я ушла. Кстати, я Джесс.
– Н-н-нет, – заикаюсь я, прикусывая щеку.
Стоп. Спокойно. Я продолжаю говорить, притворяясь Себастьяном, моим героем в сериале "Морская гавань". Гейл действительно пора было сбегать, то есть уходить.
Джесс широко распахивает глаза, в какой-то момент мне кажется, что она сейчас снимет туфлю на шпильке и проткнет каблуком мне глаз, как сделала это в фильме "Охотница возвращается", но она запрокидывает голову и смеется. Это ничем не сдерживаемый смех, если так смеяться долго, она наверняка начнет похрюкивать. В уголках глаз, когда она улыбается, появляются морщинки. Джесс не только нереальная красотка (ох, эти ноги), но еще и хороший человек и талантливая актриса. Она может часами цитировать Шекспира, но я все равно ничего не пойму. Думаю, эта девушка достойна уважения, а не только фанатского восхищения.
Смех стихает, она качает головой.
– А ты милый. Неудивительно, что они выбрали тебя на главную роль. Одновременно грубоват и сексуален. Выигрышное сочетание. Если бы была парнем, я бы занервничала. Теперь на тебя посыплются все хорошие роли.
Я смотрю в зеркало, по-прежнему теребя лацкан униформы.
– Занервничала? Это мне надо нервничать. Рядом с тобой я выгляжу непрофессионалом. Ты была прекрасна в "Охотнице". Ты действительно была Сильвией. Идеально передала ее. Так, как она описана в комиксах.
Она пожимает плечами.
– Спасибо. Вообще-то я их не читала.
– Не читала?
– Некогда, – просто отвечает она и, наклонив голову, изучает мою униформу. – Почему мужчины носят штаны, а я должна носить эту чушь? – Она указывает на свои каблуки высотой в милю.
– Сексизм? – предполагаю я.
Джесс улыбается. На этот раз вместе со мной, а не надо мной.
– К сожалению. Это просто смехотворно, – говорит она.
– Да, – соглашаюсь я. – Потому что в Федерации женщины-офицеры никогда не ходили на каблуках и это против канона. Да?
Джесс без выражения смотрит на меня.
– Нет, – говорит она без злобы. – Потому что они хотят, чтобы я в них бегала.
– Ой, верно. Конечно.
– На каблуках! Да еще и со всеми этими сложными трюками! Серьезно, я предупреждала Ники, художника по костюмам, – напоминала про "Золотой Глобус". У меня с каблуками не очень хорошие отношения. Но он все равно велел мне их надеть. – Она смотрит на свои накрашенные ногти и пожимает плечами. – Это будет кошмар. Впрочем, я знала, на что иду, когда подписывал контракт. Это просто средство.
– Что еще за средство?
Джесс поднимает глаза.
– Получить лучшие роли.
– Лучше "Звездной россыпи"? – говорю я, прежде чем успеваю остановиться.
Джесс открывает рот, потом закрывает.
– Так ты фанат, да?
Я пожимаю плечами, и так уже очевидно, что да.
– А ты нет?
Она фыркает.
– Я фанат денежных чеков.
Наверное, я выгляжу разочарованным, потому что она торопится добавить:
– Нет-нет, я очень уважаю фанатов "Звездной россыпи". Именно благодаря ним снимается этот фильм, в конце концов. – Она одаряет меня еще одной сверкающей идеальной улыбкой. – Но все эти высокобюджетные фильмы – не искусство, а так, развлечение. По крайней мере, поначалу. Каждый из них новый, сияющий, яркий. Но быстро тебе надоедает, и ты переходишь к следующему. – Она внимательно смотрит на меня, и я не уверен, об одном и том же ли мы говорим. – Если ты понимаешь, о чем я.
Ах, точно. Я ерзаю. Еще одна блестящая идея, как поднять мой рейтинг: распространить слух о том, что мы с Джесс вместе. Это может объяснить, почему я так жутко нервничаю при встрече с ней.
– Да, Гейл, мой ассистент, упоминала, что мы встречаемся.
– Только двадцать три дня съемок, – поправляет Джесс. – И все. Потом я ничего не хочу, хорошо? Разве только мы станем хорошими друзьями, и тогда я, может быть, поцелую тебя на премьере.
– Не уверен, что готов целоваться с кем-то, кроме Звездных Стрелков, – отшучиваюсь я.
Она кривит уголок рта.
– Ты можешь меня обратить.
– Попробую, клянусь крылатой звездой Федерации. – Я салютую ей знаком клятвенного обещания.
– Чудик, – смеется она. – Неудивительно, что тебя выбрали на эту роль. Ты рожден для нее.
Рожден для нее. Эта фраза заставляет мой желудок подпрыгнуть, словно мне без этого было мало. Я быстро отворачиваюсь.
– Да, верно.
Джессика с прищуром смотрит на меня, снимает ноги с подлокотника и садится прямо. И смотрит мне прямо в глаза.
– Дэриен, можно начистоту?
Я не могу отвернуться. У нее невыносимо напряженный взгляд. Ей придется носить контактные линзы. У Принцессы Амары должны быть зеленые глаза, зеленые, как излучение от раскаленного квазара в космосе.
– Ну да, конечно.
Она вздыхает.
– Ты никогда раньше не снимался в крупных проектах.
А чем же она считает "Морскую гавань"? Школьным клипом?
– Зато я снималась и знаю: нет ничего хуже фанатов. Это лучшее, что у нас есть, но также и худшее. А ты фанат. Ты опасен сам для себя. Ты будешь самым жестоким судьей для себя. Поэтому я советую тебе: попробуй этого избежать. Это просто роль. Она не определяет тебя. Доверься инстинктам, доверься режиссеру, и все будет проще простого. А потом ты перейдешь к более крупным, лучшим ролям. Это трамплин, а не мышеловка. Понимаешь?
– Угу, – отзываюсь я.
Она уже встает, а когда наклоняется поцеловать меня в щеку, я чувствую, как ее помада остается у меня на коже.
– Увидимся на съемках, да?
– Безусловно, Принцесса, – бормочу я.
Она ухмыляется.
– Ты не пытаешься вжиться в роль?
Я ухмыляюсь в ответ, хотя улыбаться не хочется.
– Тогда бы я назвал тебя а’блена.
– Это не тот вопрос по "Звездной россыпи", на который ты не ответил?
Я с болью смотрю на нее.
– Это что, все смотрели?
– "Ютуб" вечен, поверь мне. Перед тобой герой рекордного количества гифок с красной дорожки "Золотого глобуса". – Она посылает страдальческий взгляд на свои каблуки. – Увидимся, Дэриен.
С этими словами Джессика Стоун, моя коллега, моя Амара, моя лжедевушка на ближайшие двадцать с хвостиком дней, машет мне на прощание каждым пальчиком по очереди и выходит из трейлера. Даже после ее ухода эти слова дегтем приклеились к стенам.
Более крупные, лучшие роли. Это только трамплин.
Я отворачиваюсь к зеркалу и смотрю на будущего Карминдора в униформе определенно неправильного оттенка синего. Я задумался: отличаюсь ли я от нее, и следует ли отличаться? Я тоже пошел на это только ради денег?
Марку нужны только деньги. Он бы не отправил меня на просмотры, если бы не увидел знаки долларов. Не нанял бы телохранителя, не представлял бы мое лицо на билборде.
На столике звонит телефон. Я не глядя хватаю его в надежде, что это не Марк, который хочет затащить меня на очередной конвент.
Это не Марк.
Неизвестный номер, 8:32
– Как снять однорукого Рыцаря Мглы с дерева?
– Помахать ему!
Я закусываю нижнюю губу, чтобы не улыбнуться. Есть как минимум один человек, для которого "Звездная россыпь" – больше, чем денежная корова. Я расправляю плечи перед зеркалом и убираю телефон в карман Карминдора.
Может быть, это трамплин. Может быть, как фанат я худший актер для этой роли. Может быть, я накручиваю больше, чем кто-либо другой, кому все равно. Джессика жаждет художественного смысла, серьезных ролей, золотых статуэток на каминной полке, из нее получится прекрасная Амара. Дружелюбная и, безусловно, красивая. Фанаты примут ее. У меня же плакаты "Звездной россыпи" развешаны по комнате с семи лет. Я знаю каждую галактику и каждый мир в космосе Федерации. Я знаю все особенности характера принца изнутри и снаружи. Я знаю его финальный монолог. Я знаю, что он закажет у бармена в "Белоугейзе".
Мне не нужны приветствия и речи лауреата "Оскара". Пока не нужны. Я просто хочу хорошо сыграть. Отдать дань фэндому. Хочу опустить голову и вальсировать по фильму, как Дэриен Фримен, которым меня считает мир, но мое фанатское сердце бьется иначе. Потому что больше всего я хочу быть достаточно хорошим, чтобы сняли сиквел.
Элль
После работы я беру Франко и иду на кладбище Благословенных дней. У меня в руке зажат букет из нарциссов. Сегодня тот самый день. Кроме того, мне нужно разрешение. Или благословение. Хоть что-нибудь.
Маленькое кладбище в Чарлстоне. Здесь тихо и пустынно. Оно не привлекает туристов, потому что не настолько старое, как те, где водятся привидения. Но оно тоже красивое, с ленивыми плакучими ивами и дубами, с большими корявыми корнями. На всем кладбище только мы с Франко, да еще ночной сторож. Я достаю увядшие цветы из вазы с надписью "Виттимер" и ставлю на их место ярко-желтые нарциссы.
Я сажусь на влажную землю. Франко пыхтит рядом со мной, трется головой о мою руку.
Надгробные камни, серые и причудливые. "Лили Виттимер" и "Робин Виттимер", гласят хрупкие буквы, новей большинства надписей вокруг. Я гораздо лучше помню похороны папы, мамины сливаются в дымку, но я помню слова священника, они доносятся эхом, будто отражаясь от темной крутой скалы.
Слишком молодая. Слишком рано. Слишком, слишком, слишком.
Все слишком. Слишком мало времени. Слишком мало воспоминаний. Слишком мало раз я сказала маме и папе "я тебя люблю". Особенно папе. По маме я тоже скучаю, но по ней скучаю как по далекому красивому месту, о котором слышала, но ни разу в нем не была. Ее лицо как в тумане, улыбка бесчувственна. Я даже не могу вспомнить ее голоса.
Папин же голос до сих пор звучит у меня в голове. Я держусь за него как за буек, опасаясь потерять в шторме времени.
– Я нашла ваши костюмы, – рассказываю я надгробному камню. – Интересно, вы специально вызвали течь? Я чувствовала, словно вы были там. Словно до сих пор…
Я вытираю глаза тыльной стороной ладони. Франко кладет голову мне на колени, елозя хвостом по земле, явно просит почесать его за ухом. Только я начинаю, как в кармане толстовки звенит телефон. Я достаю его. Франко поскуливает, поэтому я перекладываю телефон в другую руку и следую повелениям животного.
Неизвестный номер, 20:36
– Как ты думаешь, люди на "Просперо" тосковали по дому?
Провожу пальцем по экрану, чтобы разблокировать телефон. Впервые незнакомец написал мне первым, если не считать самого первого раза.
20:36
– Тоскуешь по дому, Карминдор?
Неизвестный номер, 20:36
– Его же взорвали, помнишь? Эпизод 43. Последний виток времени.
20:37
– Это не значит, что по нему нельзя тосковать.
Неизвестный номер, 20:37
– Я скучаю по некоторым деталям. Не по самому месту. Они всегда лучше в воспоминаниях.
– Извини, не знаю, что говорю. Это глупо.
Не так глупо, как он думает.
22:37
– Будет странно, если я скажу, что знаю, как ты себя чувствуешь?
Неизвестный номер, 22:38
– Будем странными вместе.
– Куда бы тебе хотелось вернуться?
Ну что за вопрос. Ни одно место не будет таким же хорошим, как в воспоминаниях. А теперь, зная то, что знаю, есть только одно место, куда я бы вернулась.
Я хочу ответить, что это очень сложный вопрос.
Но это будет ложью. Я очень хорошо знаю, куда бы вернулась. Это один конкретный момент, семь лет назад. Я тогда сидела на ступеньках веранды, держала в руках рассказ, написанный в тот день, ждала, когда папа вернется домой. Я бы сказала той маленькой девочке идти в дом. Запереть дверь. Не впускать плохие вести.
Мой телефон снова вибрирует.
Неизвестный номер, 8:43
– Дай-ка угадаю. Ты хочешь вернуться в то время, когда "Звездная россыпь" еще транслировалась по телевизору, верно?
Я улыбаюсь.
20:44
– Никогда не видела его в прямом эфире. Еще не родилась.
Я слишком поздно соображаю, что призналась незнакомцу, что я еще подросток. А этого лучше никогда не делать. Получаю ответ.
Неизвестный номер, 20:44
– Я тоже. Повторы на "Сай Фай"? С 11:00 до полуночи? И засыпать в школе наутро?
22:45
– Каждый день.
Кем бы ни был этот неизвестный номер, он не ощущается чужим. Он почти знакомый. Я неловко нажимаю на дурацкой цифровой панели "сохранить контакт" и ввожу по одной букве его имя.
КАРМИНДОР.
Франко сидит рядом со мной, солнце постепенно исчезает за деревьями. В сумерках ночной сторож начинает обход. Доходит до меня, касается шляпы.
– Мы закрываемся, мисс Даниэлль.
– Можно еще несколько минут?
Его хмурые серые брови смягчаются.
– Только не позволяй этой толстой крысе писать на памятники.
– Ты же не будешь писать на надгробные камни? – спрашиваю я Франко, когда ночной сторож уходит. В ответ собака лижет меня в щеку, виляя хвостом по воздуху. – Ну разве что это будет надгробный камень Кэтрин. Нет, не будешь, нет, не будешь!
Франко лает и спрыгивает с рук, мы задерживаемся еще ненадолго. Честно говоря, ночной сторож позволит мне оставаться столько, сколько захочу. Ах, если бы я могла, оставалась бы часами. Свернулась бы калачиком под надгробием и говорила с пылью.
Но сегодня я этого делать не буду. Сегодня в кои-то веки появился еще кто-то, кто понимает мои чувства.