Аутодафе - Эрик Сигал 4 стр.


- Тем более позор! - Такк глянул на Тима. - Ну, говори же. Скажи раввину, что я тебе велел.

Тимоти сморщился так, словно взял в рот горькую таблетку, и пробурчал:

- Я…

- Громче, парень! - прорычал полицейский. - Ты говоришь с духовным лицом!

- Я… Я больше не буду. Простите меня, ваше преподобие. - Тимоти набрался храбрости и выпалил заготовку: - Я полностью беру на себя ответственность за содеянное и обязуюсь возместить причиненный ущерб.

Рав Луриа с любопытством оглядел подростка, после чего сказал:

- Присядь, Тимоти.

Тим покорно примостился на край стула лицом к заваленному книгами столу раввина. Он с напряжением наблюдал за бородатым евреем, расхаживающим взад-вперед вдоль уставленных книгами стеллажей, заложив руки за спину.

- Тимоти, - медленно начал раввин, - ты можешь мне сказать, что подвигло тебя на столь недружественный поступок?

- Я… Я не знал, что это ваш дом, сэр.

- Но ты знал, что это дом еврея?

Тим опустил голову:

- Да, сэр.

- Ты питаешь какую-нибудь особую… враждебность к нашему народу?

- Я… это… некоторые мои друзья… Ну, то есть… нам говорили…

Это было все, что он мог сказать. Дядя уже начал покрываться испариной.

- А ты думаешь, тебе правильно говорили? - тихо спросил раввин. - Я хочу сказать: отличается ли этот дом чем-либо от тех, где живут твои друзья?

Тим быстро огляделся и чистосердечно ответил:

- Ну, разве что книг очень много…

- Так, - продолжал раввин. - А во всем остальном? Я или члены моей семьи - мы что, похожи на злых духов?

- Нет, сэр.

- Тогда будем надеяться, что этот злополучный инцидент дал тебе возможность убедиться, что евреи такие же люди, как все… Только у них больше книг.

Он повернулся к полицейскому:

- Благодарю вас, что позволили побеседовать со своим племянником.

- Но мы еще не обговорили вопрос компенсации. Такое огромное окно должно стоить кучу денег. А поскольку Тим не собирается закладывать своих сообщников, то платить ему придется самому.

- Но дядя Такк…

Вмешался хозяин дома:

- Сколько тебе лет, Тимоти?

- Только что исполнилось четырнадцать, сэр.

- Как думаешь, чем бы ты мог заработать?

Такк ответил за племянника:

- Он может быть посыльным, носить соседям продукты из лавки, а они ему что-нибудь да заплатят.

- "Что-нибудь" - это сколько?

- Ну, пять-десять центов.

- Такими темпами на мое окно он заработает не раньше, чем через несколько лет.

Полицейский посмотрел на раввина и объявил:

- А мне плевать, пусть хоть сто лет! Будет платить вам по чуть-чуть каждую неделю.

Раввин Луриа потер лоб, словно пытаясь ухватить ускользающую мысль, потом поднял глаза и заговорил:

- Думаю, у меня есть вариант, который может устроить обе стороны. Офицер Делани, я вижу, ваш племянник в общем-то парень неплохой. Как поздно вы разрешаете ему ложиться?

- В будни в десять.

- А по пятницам? - спросил раввин.

- В пол-одиннадцатого, в одиннадцать. Если по телевизору показывают матч, я разрешаю ему досмотреть до конца.

- Хорошо. - Лицо раввина озарила улыбка. Повернувшись к мальчику, он объявил: - У меня для тебя есть работа…

- Он согласен, - быстро выпалил дядя.

- Я бы хотел, чтобы это решение он принял сам, - мягко возразил рав Луриа. - Это очень ответственная работа. Ты знаешь, что такое шабес-гой?

Опять в разговор встрял офицер Делани:

- Прошу меня извинить, равви, но ведь гоями вы, кажется, называете христиан?

- Верно, - ответил раввин Луриа. - Хотя это слово просто означает всех иноверцев. Шабес-гой - это порядочный человек не иудейской веры, который приходит по пятницам, когда уже начался шабат, и делает то, что нам делать запрещено - убавляет отопление, гасит свет и все такое прочее. Этот человек, - пояснил он, - как правило, приходит и на неделе и выполняет кое-какие поручения, что позволяет ему узнать наши порядки, ибо для нас считается грехом отдавать ему распоряжения после того, как уже начался шабат.

Он повернулся к Тимоти:

- Так случилось, что Лоренс Конрой уезжает в колледж Святого Креста изучать медицину. В последние три года он помогал нам, Каганам, мистеру Вассерштайну и обоим братьям Шапиро. Раз в месяц каждая семья платит ему какие-то деньги, плюс по пятницам мы оставляем ему десерт - из того, что сами ели на ужин. Если тебе это предложение интересно, то свой долг ты сумеешь отработать за какие-то несколько месяцев.

Спустя несколько минут они шагали домой, и патрульный Делани подвел итоги неприятного происшествия.

- Слушай меня, Тимми, - сказал он. - И слушай внимательно! В следующий раз, когда вздумаешь разбить окно еврею, убедись, что это не дом какого-нибудь важного раввина.

7
Дебора

Деборе только что исполнилось четырнадцать, когда она стала свидетельницей ожесточенного - и неравного - сражения между отцом и сводной сестрой.

- Я не выйду за него замуж. Ни за что!

- Рена, тебе уже семнадцать с лишним! - проворчал отец и привел в пример старшую дочь. - Малка в твоем возрасте уже была замужем. А ты даже еще не помолвлена! Скажи мне, что тебе не нравится в сыне ребе Эпштейна?

- Он толстый, - сказала Рена.

Рав Луриа обратился к жене:

- Ты слышишь, Рахелех? Брак, оказывается, теперь как конкурс красоты! Наша дочь считает этого образованного человека из уважаемой семьи недостойным, потому что у него есть немного лишнего веса.

- Не "немного", а полно! - выпалила Рена.

- Рена, - взмолился отец, - он благочестивый юноша, и он будет тебе хорошим мужем. Почему ты упрямишься?

- Потому что не хочу за него!

"Молодец, Рена", - подумала Дебора.

- Не хочешь? - воскликнул раввин в театральном изумлении. - И это ты называешь веской причиной?

Неожиданно на сторону Рены встал Дэнни.

- Но отец, - вступился он. - Как же свод Законов? Вспомни "Эвен а-Эзер", глава сорок вторая, раздел двенадцать. Там прямо сказано, что для брака требуется согласие женщины.

Если бы это был не его обожаемый сын и наследник, Моисей Луриа сейчас, наверное бы, вспылил от попытки поставить под сомнение его доводы. Но поскольку это был Дэниэл, он не смог удержать горделивой улыбки. Его мальчик, еще даже не бар-мицва, не боится скрестить богословские клинки с самим зильцским ребе! На тот момент дискуссия о замужестве Рены была окончена.

В последующие дни в доме царило неослабевающее напряжение, и поздними вечерами происходили долгие телефонные разговоры вполголоса.

После одного такого особенно затянувшегося звонка рав Луриа медленным, но твердым шагом прошел в гостиную, где сидела вся семья.

Он взглянул на жену и устало произнес:

- Эпштейн начинает нас торопить. Он говорит, Бельцеры уже предлагают ему свою дочь. - Он театрально вздохнул. - Ах, какая жалость - упустить столь образованного юношу! - Он бросил взгляд на Рену. - Конечно, у меня и в мыслях нет силой принуждать тебя к тому, что против твоей воли, дорогая, - ласково сказал он. - Это будешь решать только ты.

В наступившей тишине Дебора физически ощущала, как вокруг ее сестры сжимаются эмоциональные тиски.

- Хорошо, папа, - слабо вздохнула Рена. - Я выйду за него.

- Вот и чудесно! - возрадовался рав Луриа. - Чудесная новость! Двух недель для подготовки к помолвке будет достаточно?

Он повернулся к жене и спросил:

- Как думаешь, Рахелех?

- По мне, достаточно. Ты будешь устраивать ее вместе с ребе Эпштейном?

Раввин улыбнулся.

- Все уже устроено.

Дебора стиснула зубы и мысленно поклялась, что ни за что не даст им так собой манипулировать. "Интересно, - подумала она, - станет ли он так же командовать своим ненаглядным Дэнни?"

* * *

Впоследствии Дэниэл смутно вспоминал визит ребе Эпштейна к отцу, посвященный согласованию последних деталей сватовства, в том числе приданого Рены и, самое главное, времени и места свадьбы.

Следующий этап навеки запечатлелся у него в памяти. Традиция требовала от родителей жениха и невесты, в знак того, что сделка заключена, разбить тарелку. Иногда - так было и в этот раз - для этого приходили сразу несколько женщин с посудой, и, когда объявлялось о достигнутом согласии, с шумом били тарелки о кухонный пол с традиционными поздравительными возгласами: "Мазл тов, мазл тов!"

- Зачем они все бьют посуду, как сумасшедшие? - спросил Дэнни у отца.

- Видишь ли, сынок, - раввин просиял, - тому есть несколько объяснений. Одни говорят, что битое стекло нельзя склеить, что символизирует незыблемость согласия между женихом и невестой. Есть и более красивое объяснение. Предполагается, что грохот отпугивает злых духов, которые могут навлечь проклятие на брак.

К общему веселью и последовавшему в ознаменование помолвки застолью присоединилась даже Дебора, внутренне не одобрявшая насильственного замужества сестры.

В субботу накануне свадьбы толстячок Авром Эпштейн, как нареченный жених, был удостоен чести взойти на кафедру и возгласить выбранный раввином отрывок из Пророков.

Когда он взобрался на подиум, на него обрушился град крошечных снарядов в виде изюма, миндаля, орехов и карамели - это женщины со своего балкона осыпали его маленькими символами семейного счастья. Большинство женщин бросали горсти в жениха небрежно, но Дебора, желая выразить свой протест, набрала побольше твердых орехов и с силой запустила ими прямо в макушку будущему зятю.

Теперь Рахель надлежало разъяснить падчерице некоторые особые еврейские "факты жизни". Деборе присутствовать не полагалось, но ее разбирало такое любопытство, что Рахель и Рена не стали возражать.

Суть лекции, прочитанной ее матерью, состояла в определении понятия женской чистоты. Или, если говорить точнее, нечистоты. Рав Луриа со всей скрупулезностью расспросил жену о сроках менструального цикла дочери, с тем чтобы в день свадьбы она была ритуально чиста. Сейчас, со всеми подробностями, Рахель объясняла ей, как следить за своим организмом из месяца в месяц, чтобы точно знать о начале и конце каждой менструации. После ее окончания ей полагается на протяжении семи дней ежедневно менять нательное белье и простыни, и только после этого ей будет снова позволена половая жизнь.

Во время ее двухнедельного духовного "загрязнения" жена не должна никоим образом прикасаться к мужу. Даже кровати на это время должны стоять врозь. Правила были такими строгими, что мужу не позволялось есть оставленную женой еду, если только она не переработана в какое-то другое блюдо.

- Рена, ты все поняла? - спросила Рахель.

Падчерица кивнула.

Рахель потрепала ее по руке.

- Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, дорогая! Мне бы тоже хотелось, чтобы все это тебе рассказывала твоя родная мама.

Рена опять кивнула и сказала:

- Спасибо.

Дебора не могла сдержать отвращения от мысли о том, что когда-нибудь и она будет считаться "нечистой" в глазах своего суженого. Половину каждого месяца ее будут считать нечистой, запачканной, неприкасаемой.

Спустя шесть недель Рахель повела Рену в микву, первую в ее жизни ритуальную баню, для первого очищения. Дебора осталась дома и рисовала в своем воображении всевозможные картины.

Она знала, как это будет происходить, потому что мама ей заранее все описала. Сестра пойдет в ванную комнату и разденется донага, снимет часы, кольца, даже пластырь, закрывающий порез на ее руке.

Затем она будет мыться, чистить зубы, расчесывать все волоски у себя на теле, стричь и отскребать ногти. После этого, под пристальным оком приставленной к ней матроны, Рена голышом спустится по нескольким ступенькам в большую купель с проточной водой и полностью погрузится под воду.

Ее строгая наставница должна будет убедиться, что каждый волосок у невесты находится в воде. Стоит одной волосинке остаться на поверхности - и весь ритуал будет признан недействительным.

На протяжении последующих детородных лет - то есть не меньше четверти столетия - Рена должна будет проделывать это каждый месяц.

Следующие сорок восемь часов Рена держалась замкнуто и нервозно. Несколько раз Деборе даже казалось, что она слышит ее плач. Один раз, услышав тихое рыдание, она постучала в дверь, но Рена, по-видимому, ни с кем не хотела делиться своими переживаниями.

- Послушайте, девочки, это нормально, - объясняла им обеим мама. - Замужество - самое важное событие в жизни женщины. Но одновременно это очень пугающий момент - ты покидаешь родительский дом, начинаешь жить с кем-то… - Она прикусила язык.

- С кем-то, кого ты едва знаешь, - с горечью закончила за нее Дебора.

Рахель смущенно развела руками.

- Да, и это тоже. Но знаешь что, Дебора? Браки по сговору родителей часто оказываются более удачными, чем так называемые романтические союзы. По сравнению с другими разводы среди ортодоксальных иудеев как песчинка в море песка - они практически не случаются.

"Да уж, - подумала Дебора. - Потому что получить развод, можно сказать, невозможно".

- Рена, дорогая, - ласково шепнула Рахель падчерице, - я скажу тебе что-то очень сокровенное. Когда мой отец пришел ко мне сватать за рава Луриа - то есть за Моисея, - я тоже… как бы это сказать?… я тоже не испытала энтузиазма.

Она помолчала, а затем, дабы убедиться, что падчерица не сболтнет лишнего, добавила:

- Но запомни: ты ни одной душе не должна этого говорить!

Рена кивнула и с благодарностью сжала Рахель руку.

Та продолжала:

- Я хочу сказать, что ведь, по сути дела, была еще моложе тебя. Моисей мне казался похожим больше на отца, чем на мужа, каким я себе его представляла. Он был намного старше, у него уже были дети… И кроме того, это был легендарный зильцский ребе!

Она закрыла глаза и предалась воспоминаниям.

- Но потом мы встретились наедине. И с первого мига мне стало ясно, что он читает мои мысли. Все мои сомнения он понял с одного взгляда. И поведал мне простую притчу. Еврейское предание. О том, что когда душа спускается с небес на землю, она состоит из двух частей, мужской и женской. Эти части разделяются и вселяются в два тела. Но если эти два человека ведут праведную жизнь, то Отец Мироздания вознаграждает их, соединяя в браке. И я перестала горевать о том, что выхожу замуж за человека, вдвое меня старше, и стала смотреть на это таким образом, будто моя душа нашла свою половину. В тот момент я его и полюбила. И я надеюсь, - сказала она в заключение, - ты согласишься, что наш брак - это дуб, обвитый виноградной лозой.

Три женщины смотрели друг на друга и не могли произнести ни слова. Рахель - пораженная собственным красноречием, Рена - успокоенная услышанным.

А Дебора, смущенная и немного напуганная тем, что так мало знает о внешнем мире.

Утром в день свадьбы Рена не спустилась к завтраку, поскольку Закон предписывает невесте и жениху целый день поститься, вплоть до окончания всей церемонии. Когда Дебора заботливо спросила у сестры, как она себя чувствует, та ответила:

- Все в порядке. Я все равно есть не хочу.

Родственники и другие гости уже собрались во дворе синагоги, когда Авром Эпштейн, в черной накидке поверх традиционного белого наряда жениха, появился в дверях и был препровожден женщинами в гостиную, где его дожидалась Рена.

Вокруг него веселились трое молодых, безбородых музыкантов - скрипач, кларнетист и ударник с тамбурином, все как один словно сошедшие с картины Шагала. Невеста встала, чтобы приветствовать своего нареченного.

Авром посмотрел на нее и шепнул:

- Все будет хорошо, Рена. Мы будем беречь друг друга.

Он взялся за ее вуаль и закрыл невесте лицо, после чего вышел, вновь сопровождаемый своим мини-эскортом из музыкантов.

Менее чем через час, стоя лицом друг к другу под специальным свадебным навесом - хупой, - натянутым во дворе синагоги, Авром надел Рене кольцо на указательный палец и сказал полагающуюся в таких случаях фразу:

- Этим кольцом ты посвящаешься мне по закону Моисея и Израиля.

После этого, в соответствии с размахом торжества, семь ритуальных благословений были произнесены не одним раввином, а семерыми, один прославленней другого, среди которых были специально прибывшие на церемонию из других штатов.

Знаменитый кантор (и чтец-декламатор) Иаков Эвер, приехавший из Манхэттена, пропел положенные благословения над вином. В завершение традиционный бокал вина поставили на землю рядом с большими черными башмаками жениха.

Когда тот поднял ногу и, как полагается, разбил бокал, собравшиеся вскричали: "Мазл тов, мазл тов!" Музыканты, чей состав теперь был усилен контрабасом и полным набором цимбал и ударных, ударили по струнам, создавая то, что в известном псалме названо "радостным шумом под Господом".

Застолье было устроено с размахом и, по традиции, проходило отдельно для женщин и мужчин. Они сидели в одной комнате, но за разными столами. Только детям дозволялось нарушать принцип разделения полов, что они и делали непрестанно и довольно шумно.

У Деборы на коленях то и дело оказывался кто-нибудь из пятерых детишек Малки. Впоследствии они остались самыми яркими пятнышками в ее воспоминаниях о том вечере.

Назад Дальше