Энтузиазм молодых музыкантов оказался столь заразителен, что кантор Эвер подошел к микрофону и роскошным голосом спел самую главную песню всех еврейских свадеб: "Весь мир - как узкий мост", дабы новобрачные и в этот счастливый миг жизни не забывали о том, что по обе стороны этого моста их подстерегают опасности и печаль.
Когда бесконечное застолье все же подошло к концу и все напутствия молодым были произнесены, столы и стулья отодвинули к стенам, и комната превратилась в огромный танцевальный зал.
Под звуки "Счастливой звезды" две сватьи, Рахель и грузная ребецин Эпштейн, начали танец, подхваченный самими молодоженами.
Наступил уникальный момент всех иудейских празднеств, единственный случай, когда мужчине и женщине позволяется танцевать вместе.
Остальные танцевали в своей части зала, и, когда разгоряченные женщины в изнеможении вернулись к своим стульям, бородатые мужчины еще долго продолжали энергично выплясывать в гигантском хороводе, звенья которого соединялись носовыми платками.
В этот момент кларнетист едва заметно подмигнул своим товарищам. По его знаку они затянули особую песню, все слова которой состояли из слогов "Бири-бири-бири-бум". Это была самая знаменитая мелодия, сочиненная самим равом Моисеем Луриа и вошедшая в двухтомник под названием "Большая книга хасидских напевов".
Когда песня была пропета, раздались восторженные аплодисменты и призывы к раву Луриа теперь исполнить ее самому. Он со счастливой улыбкой согласился, сосредоточенно закрыл глаза и стал ногой отбивать себе такт.
Дэнни старался не отставать от взрослых, которые - особенно папа - казались неутомимыми. В конце концов, чуть не падая от изнеможения, он отошел попить. По недомыслию, Дэнни решил утолить жажду вином, а не сельтерской, и с непривычки его быстро повело. Он даже позволил себе такую вольность, как крикнуть сидящей в задумчивости сестре:
- Деб, ты что там скучаешь? Иди танцевать!
Дебора нехотя встала и вновь присоединилась к немногим женщинам, еще продолжавшим держаться за руки и покачиваться в такт музыке.
Откуда Дэнни было знать, что причиной ее резко испортившегося настроения стало радостное гудение дяди Саула:
- Дебора, ты только подумай: ты - следующая!
8
Дэниэл
На этот раз я и впрямь подумал, что он меня убьет.
Неужели это будет мне наградой за дополнительные занятий Торой?
Это было в год моей бар-мицвы. Папа договорился, что я буду каждый день оставаться на час для дополнительных занятий с ребе Шуманом, чтобы как следует постичь определенную мне на этот день порцию Пророков. Посему мой путь домой совершался в еще большей темноте и был сопряжен с еще большими опасностями, чем обычно.
Не знаю, какая судьба свела меня в тот вечер с жаждущим крови Эдом Макги. Возможно, Эд сидел в засаде, поскольку он находил особое удовольствие в том, чтобы меня унизить.
Я оказался под своего рода перекрестным огнем. В школе меня не любили, поскольку я был сыном такого известного и уважаемого человека. По мере того как возрастала зависть одноклассников, в меня все чаще летели оскорбления. А Макги - в отличие от моих однокашников - пускал в ход не слова, а кулаки.
На сей раз свидетелей не было - и это меня по-настоящему испугало. Если он разойдется не на шутку, его даже некому будет удержать! Стоял такой лютый холод, что редкие прохожие спешили по своим делам с поднятыми воротниками и надвинутыми низко на лоб шапками, оставив только щелочки для глаз, чтобы видеть, куда ступить. Ветер же завывал с такой силой, что заглушал мои стоны. Весь мой арсенал состоял из оборонительных средств - священных книг, служивших мне щитом, которым я старался проворнее по возможности орудовать.
Вдруг Эд преступил все прежние границы. Его правый кулак опустился на обложку моего Талмуда, выбив книгу у меня из рук, при этом она выскочила из переплета. Не могу сказать, что сильнее потрясло меня - сам удар или святотатство.
- Ну что, жиденыш, - осклабился он, - теперь не спрячешься за своими драгоценными жидовскими писаниями! Будешь драться как мужчина!
Он опустил кулаки, набычил подбородок и заявил:
- Даю тебе один удар форы.
Никогда в жизни я не ударил ни одного человека, но сейчас страх во мне трансформировался в ярость, и я с размаху треснул его в солнечное сплетение. Раздался резкий выдох, словно из огромного надувного шара выпустили воздух.
Эд согнулся пополам от боли и отступил назад, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. Понимая, что у меня есть шанс убежать, я продолжал стоять, охваченный непонятным ступором, а мой обидчик все качался, хватая ртом воздух.
Почему я не дал деру? Ведь мог же! Во-первых, это был шок. Я не мог поверить, что я это сделал. И сделал это так удачно.
А потом, как ни странно, на меня нахлынуло чувство вины. Вины за то, что причинил боль другому человеку.
Эд довольно быстро пришел в себя и прямо-таки пылал яростью.
- А теперь, - прорычал он, - я стану тебя убивать!
И тут раздался крик:
- Оставь его в покое, Макги, идиот!
Мы оба вздрогнули и подняли глаза. К нам бежал Тим Хоган.
- А ты не лезь! - прокричал в ответ Эд. - Мы с этим жиденышем будем драться один на один.
- Оставь его в покое! - повторил Тимоти. - Он сын раввина. - Повернувшись ко мне, скомандовал: - Иди домой, Дэнни.
- Ты что, Хоган, его телохранитель или как? - усмехнулся Макги.
- Нет, Эд, я просто его друг.
- И ты называешь этого пархатого жиденыша своим другом?
- Вот именно, - ответил Тим. Спокойная уверенность, с какой он это произнес, привела меня в ужас. - А что из этого следует?
- Ты серьезно?! - Макги разинул рот.
- У тебя есть только один способ это проверить. - Тим снова повернулся ко мне и повторил: - Дэнни, иди домой. Иди сейчас же!
Со стороны, наверное, можно было подумать, что я кланяюсь: я нагнулся и стал собирать свои истерзанные книги, одновременно отступая назад. Краем глаза я видел, что они встали друг против друга в стойку, как пара гладиаторов перед боем. Шагая в сторону дома, я слышал, как они дерутся. Удар, ответный удар, снова удар. Оглянуться я не осмеливался.
Послышался характерный звук падения, а за ним последовали тихие слова, произнесенные голосом Тима Хогана:
- Прости, Эд, но ты сам напросился.
9
Тимоти
Хотя муж об этом даже не подозревал, Кэсси Делани перестала класть свою зарплату вместе с деньгами, которые он раз в неделю приносил в дом. Точнее, она перестала класть туда всю свою зарплату.
Все ее детство голубоглазая сестренка Маргарет была "куколкой", а она, по выражению собственной матери, "пугалом огородным". Такое разделение сохранилось и тогда, когда они стали взрослыми.
Никакие слова мужа не могли разубедить Кэсси в том, что она от природы не симпатична. Она чувствовала: Такк спит и видит себя мужем более сексуальной женщины.
И вдруг Кэсси нашла способ все это изменить. Их отдел в универмаге получил партию изысканного черного французского белья, соблазнительного до такой степени, что в нем ни одна женщина не уступит Брижит Бардо.
Ей обязательно надо обзавестись таким комплектом! Но откуда взять восемьдесят шесть долларов? Даже с учетом скидки, предоставляемой работникам магазина, ей эта роскошь не по карману.
И вдруг такая удача - магазин поднял ей зарплату на четыре доллара шестьдесят восемь центов в неделю. Она не стала ничего говорить Такку, а решила понемногу копить.
Когда все в доме засыпали, Кэсси пробиралась на кухню, залезала на стремянку и клала четыре доллара в пустую коробку из-под хлопьев "Келлогс".
Медленно тянулись недели одна за другой, но постепенно ее сокровище приумножалось. В последний раз, когда Она, боясь перевести дух, пересчитывала деньги, там было уже шестьдесят восемь долларов.
В субботу вечером Кэсси пришла домой и нашла записку от мужа, в которой он сообщал, что повел всех детей в пиццерию. Невзирая на усталость, она с восторженным трепетом полезла на стремянку, чтобы присовокупить к накопленному еще четыре доллара.
Но коробка выглядела как-то странно. В ней как будто стало меньше, чем в прошлый раз. Пересчитав деньги по одной бумажке, она, к своему ужасу, обнаружила, что там осталось всего пятьдесят два доллара.
Боль и гнев захлестнули Кэсси.
- Черт побери, в доме завелся вор!
За подозреваемым не надо было далеко ходить.
Она бросилась наверх и перерыла комнату Тимоти. В паре кроссовок она нашла деньги - куда больше, чем он мог накопить из двадцати пяти центов, выдаваемых ему в неделю на карманные расходы. И взять эти деньги он мог только в одном месте.
- Все, с меня хватит! - набросилась она на Такка, едва тот переступил порог. - Мы больше не можем его здесь держать. Завтра же переговорю с преподобным Ханрэханом.
Скандал был слышен по всему дому. Наверху в своей комнате Тим тоже все слышал.
- О господи! - прошептал он, вдруг ощутив страшную пустоту в груди. Что же ему теперь делать? Куда идти?
Была суббота. Вторая половина дня. Рахель взяла Дэнни и Дебору и поехала в Квинс навестить свою мать. Раввин Луриа, как обычно, остался дома и работал в кабинете. У него всегда хватало работы.
Он был погружен в детали одного необычайно сложного дела, которое предстояло рассматривать его религиозному суду. Речь шла о брошенной мужем женщине - агуне, которая обратилась за разрешением повторно вступить в брак. Его размышления прервал чей-то голос:
- Прошу прощения, сэр.
Раввин в изумлении поднял глаза.
- А, это ты, Тимоти! - Он с облегчением улыбнулся. - Я иногда забываю, что у тебя есть ключ.
Он порылся в верхнем ящике стола.
- Вот твое жалованье за месяц.
Протягивая конверт, рав Луриа вдруг почувствовал, что мальчик пришел не только за зарплатой.
- Садись, - пригласил он, указав на стоящий напротив стул. Он протянул мальчику тарелку: - Угощайся печеньем. Домашнее!
Тим покачал головой, отказываясь от угощения. Видно было, что ему хочется остаться, но он боялся начать разговор.
Рав Луриа взял инициативу в свои руки:
- Хочу тебе еще раз сказать, Тимоти, что все семьи, которым ты помогаешь, очень тобой довольны. Ты молодец!
- Спасибо, - смущенно отозвался Тим, - но, боюсь, я больше не смогу работать.
- Ах вот как… Что-нибудь не так?
- Да нет… - мужественно ответил Тим. - Просто мне, возможно, придется уехать в интернат.
- Что ж, - сказал раввин, - наверное, мне следует тебя поздравить, но, хоть это и эгоистично с моей стороны, должен сказать, что мне немного жаль, что ты уезжаешь.
- По правде говоря, сэр, я сам не больно этому рад.
Наступившее молчание означало, что оба наконец нащупали истинную тему разговора.
- Так кто же тебя заставляет ехать? - поинтересовался раввин.
- Тетя с дядей, - нехотя ответил Тим. Он поспешил извиниться: - Не следует мне отнимать у вас время…
- Да нет, что ты, - замахал руками раввин. - Пожалуйста, продолжай.
Тим набрался храбрости и ответил:
- Это все из-за украденных денег.
- Ты украл деньги?
- Нет-нет. - Лицо Тимоти исказилось от обиды. - Но дело в том, что кто-то стащил у тетки деньги из копилки, а когда она нашла у меня то, что я у вас заработал…
- И ты ей ничего не объяснил?
Он помотал головой:
- Дядька сказал, что ей это не понравится.
- Ну что ж, Тим, - нахмурился раввин, - ты должен ей все сказать, и как можно скорее.
- Поздно уже. Сегодня вечером она встречается с отцом Ханрэханом, чтобы договориться об интернате.
Снова наступило молчание, потом Тим почти непроизвольно выпалил:
- А вы не поможете мне, сэр?
- Как же я могу тебе помочь в этой ситуации?
- Вы могли бы поговорить с отцом Ханрэханом, - попросил Тим. - Я знаю, он вам поверит.
Раввин не смог сдержать горький смешок.
- Да уж… Это, я бы сказал, довольно резкое отступление от религиозных принципов.
- Ну, вы ведь оба священнослужители… - возразил Тим. - Ведь так?
Рав Луриа кивнул:
- Да, только веры у нас очень разные. Ну, да ладно, я ему позвоню и узнаю, угодно ли ему будет со мной встретиться.
Тим поднялся.
- Спасибо! Я вам правда очень признателен.
- Тимоти, прости, что я вмешиваюсь, - осторожно поинтересовался рав Луриа, - но если ты даже не можешь убедить своих дядю и тетю, что не виноват, разве ты никак не можешь заставить их тебя простить?
- Нет, сэр, - с болью в голосе ответил Тим. - Боюсь, вы не все понимаете. - Он помолчал, потом, глотая слезы, воскликнул: - Понимаете, они же меня ненавидят!
Он повернулся и, не оглядываясь, вышел.
Рав Луриа недолго постоял в задумчивости. Теперь понятно, почему он бил окна, подумал он.
Когда-то раввин Моисей Луриа смотрел в дула винтовок разъяренных чешских полицейских. Он бесстрашно противостоял банде хулиганов, намалевавших свастики на стенах его синагоги. Но звонить католическому священнику - это нечто совершенно иное.
Наконец он в задумчивости сделал затяжку из своей трубки, узнал у оператора телефон конторы прихода и позвонил. Трубку сняли на втором гудке.
- Добрый вечер. У аппарата отец Джо.
- Добрый вечер, отец Ханрэхан. Вас беспокоит раввин Моисей Луриа.
- О-о… - протянул пастор. - Сам зильцский ребе? - "Интересно, откуда Ханрэхану известны такие подробности?" - Чем могу быть полезен, господин Луриа?
- Я вообще-то хотел спросить, не найдется ли у вас времени для беседы?
- Разумеется! Приходите ко мне завтра на чашечку чая.
- Понимаете, было бы лучше, если бы мы встретились где-то в другом месте.
- Вы хотите сказать, на нейтральной территории?
- Ну да, - прямодушно ответил раввин.
- Вы случайно не играете в шахматы? - поинтересовался отец Джо.
- Немного, - ответил раввин. - Обычно мне не хватает времени на игру.
- Ну что ж, - предложил священник, - почему бы нам не встретиться в парке? Там есть столы для игры в шахматы. Мы могли бы сыграть и одновременно поговорить.
- Отлично! - обрадовался раввин. - Завтра в одиннадцать вас устроит?
- Одиннадцать так одиннадцать, - ответил его собеседник. И весело добавил: - Шалом.
На другой день оба сидели за каменным столом с поверхностью, служащей одновременно шахматной доской. Раввин начал игру, передвинув королевскую пешку на две клетки вперед.
- Так чем я могу вам помочь, раввин? - любезно спросил пастор, делая симметричный ход.
- Речь идет об одном из ваших прихожан…
- Кто бы это мог быть?
Игроки сделали еще несколько симметричных ходов, введя в бой коней и слонов.
- Это юноша по имени Тимоти Хоган.
- О господи! - Пастор вздохнул, защищая короля ферзем. - Он что, еще одно окно разбил?
- Нет, нет. Дело совсем в другом.
Рав помолчал, сделав короткую рокировку, и продолжал несколько извиняющимся тоном:
- Мне, конечно, не следовало бы вмешиваться, святой отец. Но мне стало известно, что мальчик попал в затруднительное положение… связанное с кражей денег.
Пастор кивнул:
- Он умный парнишка, но у него, похоже, талант находить неприятности на свою голову.
На одиннадцатом ходу игроки обменялись конями.
- Да, он умница, я рад, что вы того же мнения, - ответил раввин, беря пешкой слона. - Именно поэтому будет большим несчастьем, если его отошлют в интернат.
Отец Ханрэхан с любопытством взглянул на раввина:
- Позвольте спросить, откуда вам это все известно?
- Видите ли, много лет назад мать этого мальчика какое-то время работала в моем доме. А сейчас и сам парнишка у меня подрабатывает… По субботам помогает.
- То есть шабес-гоем? - Пастор понимающе улыбнулся. - Я немного знаком с вашими религиозными обрядами.
- Тогда вам должно быть известно, что эта работа предполагает полное доверие и большую ответственность, и в свое время ею занимались такие выдающиеся представители других конфессий, как великий русский писатель Максим Горький…
- …не говоря уже о Джеймсе Кэгни, знаменитом американском актере ирландского происхождения, - добавил Ханрэхан, внезапно делая шах ферзем. - Щах!
Не давая событиям на доске отвлечь себя от темы разговора, ребе категорическим тоном объявил:
- Про мистера Кэгни не знаю, но про юного Хогана могу утверждать: он не виноват!
Пастор Ханрэхан взглянул на раввина и загадочно проговорил:
- Не сомневаюсь, что вы правы.
- Тогда почему вы ничего не можете сделать?
- Это трудно объяснить, ребе, - сказал пастор, рассеянно выдвигая вперед коня. - Но я владею некоторой информацией, разглашать которую мне запрещает тайна исповеди.
Рав не унимался.
- И что же, нет никакой возможности спасти парнишку?
Отец Джо с минуту размышлял, потом заметил:
- Пожалуй, я с ним поговорю, попытаюсь поближе привлечь его к делам церкви. Тогда у меня появится основание отговорить Кэсси.
- Стало быть, все дело в тетке?
Ханрэхан взглянул на часы:
- Уже поздно. Мне пора. Надеюсь, вы меня извините?
Раввин поднялся, но голос пастора его остановил:
- Ага, еще не все, рав Луриа.
- Да?
Наклонившись над доской, пастор сделал ход вторым слоном через всю доску и взял одну из пешек противника. Спасти иудейского короля не осталось никакой возможности. После этого католик приподнял край шляпы и откланялся.
Рав Луриа стоял на ветру, глядя ему вслед, и думал: "Он обыграл меня, но я победил, а это самое главное!"
Перед встречей с Тимоти отец Джо изучил то, что полицейские назвали бы его "досье".
Информации было предостаточно. Ему бросилось в глаза, что каждый учитель Тимоти вынужден был снижать ему оценку из-за поведения, несмотря на то, что Тим был самым умным учеником в классе.
"Умный бесенок, - написала сестра Мария Бернард. - Если бы его незаурядные способности направить на благие дела, мы могли бы считать свой долг исполненным".
В дверь постучали.
- Войдите, - отозвался пастор.
Дверь медленно открылась, и в комнату испуганно заглянул Тимоти Хоган, лицо которого сейчас почти не отличалось от его белой рубашки.
Первым, что бросилось Тиму в глаза, были длинные ряды книг от пола до потолка. Они напомнили ему кабинет рава Луриа, только здесь было больше порядка. Затем он перевел взгляд на седого священника, казавшегося почти карликом за своим огромным столом красного дерева.
- Святой отец, вы хотели меня видеть? - робко спросил он.
- Да, хотел. Садись, мой мальчик.
Оставаясь стоять, Тим выпалил:
- Я не крал денег, отец Ханрэхан. Клянусь богом, не крал!
Пастор перегнулся через стол и тихо сказал:
- Я тебе верю.
- Правда?
Ханрэхан сомкнул ладони.
- Юноша, сейчас не важно, прав ты на этот раз или нет. За тобой столько всего водится, что хватило бы на несколько человек.
Тим попытался угадать, что у старика на уме: