Анита лежала в кровати в гостинице Бомбея и, не отрывая глаз от медленного движения лопастей подвешенного к потолку вентилятора, вспоминала свои первые дни в Мадриде, холод в маленьком дворике улицы Арки Святой Марии возле Пуэрта дель Соль (Ворота Солнца) и то, как больно ей было смотреть на отца, который беспрерывно искал работу и не мог ее найти. Она вспомнила бесплатные уроки испанского танца, которые одной из подруг соседки удалось организовать для них в академии маэстро Анхеля Персета, что на улице Святого Духа, - это было единственным, чем она занималась. Они с сестрой ежедневно ходили на репетиции, учась отбивать дробь каблуками и щелкать кастаньетами. Девушки занимались танцами втайне от отца, поскольку этот добрый человек вряд ли обрадовался бы, узнав, что его дочери вошли в мир комедиантов, призванных развлекать публику Анхель Дельгадо все еще продолжал мечтать, что однажды ему удастся заработать достаточно денег и оплатить занятия в серьезном учебном заведении. Но путь к бедности казался неизбежным, как божественное проклятие, от которого было невозможно убежать.
"Мои дочери никогда не поднимутся на сцену!" - кричал он, когда узнал, что какие-то люди, работавшие на Central Kursaal, в новом кафе с концертным залом, которое должно было вот-вот открыться, посетили академию танца и предложили его девочкам контракт - выступать в качестве эстрадных артисток в первом номере концерта. Из дона Анхеля выплеснулось все негодование, присущее испанскому идальго. Однако двумя днями позже, следуя мудрым и практичным советам своей жены Канделярии, которой пришлось напомнить супругу, что от четырнадцати тысячи реалов почти ничего не осталось, он скрепя сердце все-таки подписал контракт за своих дочерей: "Только на одно вечернее выступление! И только до двенадцати часов!" С тридцатью реалами ежедневного заработка, который девушки получали согласно контракту, Анита и Виктория стали опорой семьи. Никто тогда не мог представить себе, что они останутся этой опорой на всю жизнь.
Как бы отреагировал дон Анхель, получив известие о ее беременности? Теперь, когда она была замужем, отец, возможно, уже ничего бы не сказал. Но если бы он узнал, что беременность наступила в результате добрачной связи… Анита предпочла даже не думать об этом. Сама мысль заставить отца страдать казалась ей недопустимой. Это был человек строгих принципов, и его следовало уважать. Однако ей бы хотелось рассказать о своем новом состоянии матери. Донья Канделярия, жизнерадостная женщина, болтушка, предпочитавшая не витать в облаках, а твердо стоять на земле, наверняка бы вскрикнула, потрясенная новостью, но только для виду. Потом она поддержала бы дочь. Будучи практичной и сговорчивой женщиной, уставшей бороться с бедностью, донья Канделярия умела таскать каштаны из огня.
5
Бледная луна, появившаяся на звездном тропическом небе, освещала своим белым сиянием, проникающим через щели в жалюзи, картины, мебель, шелковые покрывала императорских апартаментов. Аните так и не удалось уснуть. На нее нахлынули воспоминания и вопросы, требующие трудных ответов, перед глазами стояли уличные сцены Бомбея, которые потрясли ее до глубины души. Она чувствовала себя матерью новорожденного, полной отчаяния из-за того, что из ее сухой и вялой груди, как из желудя, ничего не выходит. Если врач подтвердит и ее расчеты правильные, она должна родить через шесть месяцев. Анита никогда не думала о родах, а теперь, понимая, что это событие неуклонно будет приближаться и, скорее всего, состоится в Индии, вдали от близких ей людей, от матери и сестры, она почувствовала, что впадает в панику. Сердце то и дело начинало бешено биться и долго не могло успокоиться, и так несколько раз, как морской прибой с накатывающимися на берег волнами. Она ведь, в сущности, сама почти ребенок. И хотя она уверена в чувствах раджи, где-то в глубине души все-таки живет сомнение. А если он ее просто использовал? А если он ее бросит? А если он уже не любит ее?.. А если он никогда больше не выпустит ее из Индии? А если?.. А если?.. Единственное, в чем Анита была твердо уверена, так это в безусловной любви своего отца, которого она, к несчастью, предала. Поэтому ей и не спалось.
Ночь только обостряет ощущение опасности. Она боится за свою жизнь, которая вот уже год кажется сном и, вполне возможно, превратится в ужас. Сможет ли она привыкнуть к жизни в этой стране? Если Бомбей показался ей таким далеким и экзотическим, какой же будет Капуртала, которой даже нет на карте? "Действительно ли со мной происходит то, что происходит?" - спрашивала себя юная испанка, вытирая пот и слезы краем покрывала. Граница между сном и реальностью кажется ей такой размытой, что она начинает ощущать нечто вроде головокружения. Могло ли быть по-другому, если ее сон казался волшебной сказкой? Мог ли он быть связан с действительностью, если эта действительность ускользала у нее из-под ног и убегала, а сон приобретал реальные черты?
Когда она впервые увидела Мадрид, город показался ей сплошным праздником. Столицу лихорадило уже несколько месяцев от приготовлений к свадьбе Альфонсо XIII - ее короля, который подарил перламутровый веер, - и английской принцессы Виктории Евгении Баттембергской, которая родилась в замке Бэлморэл и приняла католицизм во дворце Мирамар, на берегах реки Урумеа. Вокруг только и говорили, что о "монаршем бракосочетании", и это, возможно, для исстрадавшихся жителей Мадрида было определенным способом забыть нужду повседневной жизни. Программа празднеств, предшествующих бракосочетанию, включала в себя оперный спектакль "Лючия ди Ламмермур" в театре "Реал", гуляния и народные танцы, военные парады, конкурс хоровых коллективов, битву цветов в парке Ретиро, поездку королевской семьи в Аранхуэс и саму церемонию в ресторане "Четыре дороги", расположенном в квартале "Мария Виктория". Маэстро Бретон, тот, который написал фарс "Канун праздника Девы", сочинил специально к этому событию свадебный марш. "La Maison Modele", магазин на улице Карретас, предлагал самые элегантные шляпы, костюмы и корсеты, "привезенные из Парижа для придворных господ и гостей из провинции, которые будут присутствовать на свадьбе".
Из Парижа 28 мая 1906 года прибывал "поезд принцев", в котором путешествовала большая часть представителей европейских королевских домов Европы: князь Федор Андреевич из России; Луи, наследный принц Монако; принц Евгений из Швеции; наследник португальского престола Луиш Фелипе, Тома и Изабелла, герцог и герцогиня Генуэзские… Короля Англии представляли принц Уэльский Джордж и принцесса Мария. Статья светской хроники в газете "Ла Эпока" заканчивалась словами, наполненными энтузиазмом: "Дорогу Европе! Европа едет в Испанию, Европа едет на свадьбу дона Альфонсо XIII. Испания не стерта с лица земли! Испания продолжает жить!"
Прибытие поезда было целым событием, о котором Мадрид только мечтал. Семья Дельгадо в полном составе влилась в толпу, чтобы собственными глазами увидеть процессию, которая двигалась от Северного вокзала в королевский дворец, где августейшие гости должны были засвидетельствовать свое почтение королю. Город никогда еще не видел подобного парада знатных особ. Народ бросился на улицы, чтобы заразиться роскошью аристократов, которые ехали в великолепных экипажах.
Аните и ее сестре Виктории посчастливилось пролезть в просвет между людьми и наблюдать за этим спектаклем "из первого ряда". И какой спектакль! В машине с откидывающимся верхом появился высокий и элегантный король Бельгии Альберт со своей внушительной свитой. За ним следовал австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд, одетый в великолепный военный мундир. Он стоял в своем экипаже в окружении герцогов и графов и ехал так, пока не поравнялся с самой главной частью процессии, где были принц и принцесса Уэльские, сопровождавшие невесту, которую жители Мадрида любовно назвали "англичаночкой".
"Смотри, Виктория, смотри!" То, что внезапно предстало перед глазами Аниты, превосходило все ее ожидания. В огромном белом экипаже, тоже стоя, ехал принц, который, казалось, вышел из сказок "Тысяча и одна ночь"; он направлял свой августейший взор налево и направо, рассматривая город и его жителей, и вежливо приветствовал их кивком или взмахом руки. На нем был тюрбан из белого муслина, украшенный изумрудной брошью с перьями, и синий мундир с посеребренным шелковым поясом. Его борода была тщательно спрятана под сеточку, грудь увешана орденами, а на шее красовались тринадцать нитей жемчуга. Его Высочество раджа Джагатджит Сингх из Капурталы был воплощением совершенства, того идеала восточного монарха, каким представляли его европейцы. Личный друг принца Уэльского и дона Альфонсо Бурбона, с которым они познакомились в Биаррице, раджа представлял в Мадриде "жемчужину Британской Короны", страну, которую повсюду знали как Индию, находящуюся под управлением британцев. Анита и ее сестра Виктория, ошеломленные великолепным зрелищем, стояли с открытыми ртами, спрашивая самих себя, был ли это мавританский или кубинский король.
Тем вечером, как и всякий раз, сестры Дельгадо должны были танцевать согласно контракту. Они прошли Ворота Солнца, чтобы направиться к Central Kursaal, где еще днем играли в мяч, а вечером появлялось кафе с концертными номерами. Заднюю стену хозяева переделывали под сцену; на одной половине площадки выставляли в ряд несколько кресел, а вторую использовали как зал, поставив там столы и стулья. Таким образом предприимчивые владельцы устраивали представление варьете, последний писк моды, привезенный из Парижа. Театральные критики Мадрида утверждали, что многие серьезные театры перешли в стан врага, начав работать во фривольном жанре. Даже театр Сарсуэлы находился в упадке. Возможно, успех варьете был вызван тем, что люди хотели хотя бы ненадолго забыть о своих бедах.
Анита и Виктория составляли дуэт, известный под названием "Камелии", который выступал между различными номерами, чтобы сократить ожидание во время смены декораций. В программе того вечера ни много ни мало были Форнарина, Пастушка и красотка Челито, человек-птица и Мими Фриц. Ровно в десять вечера сестры вышли на сцену, одетые в короткие расклешенные юбки огненного цвета, в чулках, вызывающих улыбку. Как только раздались аккорды гитары, они начали танцевать севильские танцы, потом станцевали несколько сегидилий и болеро. Они были не самыми лучшими танцовщицами Испании, но их андалузская грациозность вполне компенсировала недостаток техники. Этого было достаточно, чтобы с триумфом выступать в Kursaal, в котором в тот вечер был полный аншлаг.
Самая разношерстная публика заняла все места за столиками: много иностранцев, связанных с представителями королевских домов, приглашенных на свадьбу, политики, журналисты, корреспонденты и верные завсегдатаи из мадридской богемы: художник Ромеро де Торрес, Валле-Инклан со своей волнистой бородой, журналист, известный под именем Отважный Рыцарь, писатель Рикардо Бароха, племянник дона Пио, молодой каталонец из добропорядочной семьи по имени Матео Морраль, говоривший, что он журналист, и присоединявшийся к компании, хотя от него редко можно было услышать слово. "Человек темный и молчаливый" - так его описывал Бароха. Кроме них там был Ансельмо Мигель Ньето, молодой художник родом из Вальядолида, высокий и худой, с пронизывающими насквозь черными глазами, который с триумфом покорил Мадрид. Ансельмо не пропускал ни одного вечера в Kursaal, потому что был влюблен в Аниту. Под предлогом написания ее портрета он завязал с ней дружбу и познакомился с ее родителями. Девушка, не уверенная в своих чувствах, просто позволяла ему любить себя.
В тот вечер в компании говорили только об одном - утром на стволе одного из деревьев в парке Ретиво была обнаружена вырезанная кончиком ножа надпись, которая переполошила весь Мадрид, и прежде всего потому, что она появилась после нескольких угроз, ранее полученных в министерствах и даже в королевском дворце. На коре было четко написано: "Альфонсо XIII будет казнен в день своего бракосочетания. Ирредент". Воображение завсегдатаев кафе, которые находились под неизгладимым впечатлением, рисовало невероятно страшные картины. "Что за ужасный человек!" - восклицали одни. "В какой момент дьявольского безлюдья он нацарапал это?" - спрашивали другие наполовину всерьез, наполовину в шутку. "Улыбался ли он сардонически, как злоумышленники из рассказов о Шерлоке Холмсе, который сейчас в моде?", "Есть ли у него черная борода?", "Блестят ли у него глаза?"…
- Пусть исчезнут короли и женятся в неизвестной стране на пустынном острове сколько угодно! - восклицал дон Рамон дель Валле-Инклан.
Компания всегда садилась в одном и том же месте - у подмостков, в проходе, который шел через все заведение, - и после каждого выступления могла приглашать к себе Пастушку или Форнарину, изящную модистку, ставшую куплетисткой, которая исполняла песенки из "Дона Никанора" или "Фру-фру". Но они не позволяли себе делать это в отношении сестер из дуэта "Камелии", поскольку родители девушек пунктуально появлялись в конце танца, чтобы сопроводить дочерей домой. "Пусть хоть в это время, - говорил дон Анхель, - их не путают с теми, кем они не являются". Но красота, молодость и андалузская грациозность сестер делали их очень популярными среди завсегдатаев Kursaal. Рикардо Бароха так описывал Аниту: "Высокая, не очень смуглая, с черными как смоль волосами, огромными заспанными глазами и еще неярко выраженными чертами лица, она обещала по окончании юности стать классической моделью греческой Афродиты".
То же самое должен был думать и окруженный группой людей иностранец, статный и изысканный, который занял место за столиком у самой эстрады. Мужчина не сводил глаз с Аниты и, казалось, был очарован музыкой и танцем. Звук гитары напоминал ему звуки саранги, очень популярного в его стране музыкального инструмента, а звук кастаньет - звуки таблы. Но мелодия была отличной от всего того, что он слышал в своей жизни.
Анита не сразу узнала его, поскольку была полностью занята тем, что следила за ритмом танца. Кроме того, мужчина был одет во фланелевый костюм и белую рубашку с накрахмаленным воротником. Но его настойчивый взгляд заставил девушку обратить на него внимание. "Боже мой, мавританский король!" - мысленно воскликнула Анита и едва не споткнулась от неожиданной встречи. Это был раджа, улыбающийся, покоренный юностью и красотой незнакомки, которая, вероятно, напоминала ему женщин его страны. "У этого красивого индийца, - писал Отважный Рыцарь, присутствовавший при этом, - высокая, стройная и крепкая фигура. На фоне его медной кожи белизна чистых здоровых зубов кажется ослепительной. Он всегда мило улыбается. Его большие черные глаза излучают горящий повелевающий взгляд".
Как только закончилось выступление, дон Анхель и донья Канделярия, ожидавшие, пока их дочери переоденутся в углу за занавеской, который и был их уборной, увидели, как к ним приближается мужчина низкого роста и начинает очень вежливо, но нервно говорить:
- Добрый вечер, я переводчик раджи, который сидит за этим столиком. Я работаю в гостинице "Париж", где остановился Его Высочество… Не угодно ли вам присесть к нему за столик, чтобы выпить по бокалу шампанского? Выступление ваших дочерей произвело на раджу очень глубокое впечатление, и он желает угостить их.
Дон Анхель посмотрел на него с удивлением, в то время как его жена пришла в негодование.
- Скажите Его Высочеству, что мы весьма признательны ему, - вежливо ответил дон Анхель, - однако уже поздно, сейчас почти двенадцать. Девушки еще очень юные, вы меня понимаете, не правда ли?
Под возмущенным взором сеньоры переводчик предпочел не настаивать и вернулся к столику принца.
"Что себе думает этот мавр, глазея на моих дочерей? Что они бог весть кто?" - восклицала возмущенная донья Канделярия, таща за собой девушек к выходу из кафе.
В течение всего своего пребывания в Мадриде раджа приходил каждый вечер, чтобы посмотреть, как танцует Анита. Он был, наверное, единственным клиентом, который платил за то, чтобы увидеть танцовщиц, а не знаменитых куплетисток, о которых говорилось в афише. Как-то вечером, до выступления девушек и перед появлением доньи Канделярии, которую он явно побаивался, переводчик приблизился к импровизированной уборной.
- Сеньорита, у меня для вас есть кое-что от Его Высочества.
Он передал Аните толстый конверт. Открыв его, девушка увидела, что в нем полно денег. Она молча уставилась на посланца раджи.
- Здесь пять тысяч песет, - продолжал говорить тот. - Его Высочество желает, чтобы вы присели за его столик. Вы же знаете, он хочет всего лишь поговорить…
Во взгляде Аниты читалось унижение, которое она только что испытала. Переводчик показал ей знаком, чтобы она не повышала голос, но было уже поздно.
- Скажите мавру, что я бедная девушка, но с чувством собственного достоинства! За кого он меня принимает? Как он мог подумать, что я могу подсесть к нему за деньги, сколько бы их ни было? Скажите ему, что он свинья! И пусть он не приближается ко мне и не посылает вас со своими подачками!
После представления Анита расплакалась, как полоумная, и все завсегдатаи кафе принялись ее утешать. Среди них была и ее мать, которая объяснила происшедшее Рикардо Барохе так:
- Разве этот принц любит мою дочь? Конечно нет, клянусь Богом, он же магометанин!
- Магометанин?
- Да. Из тех, у кого есть гаремы. Он заберет у нас дочь, и мы ее больше не увидим…
На следующее утро в скромной квартире Дельгадо раздался звонок. Дверь открыла Анита, так как ее мать ушла с сестрой на рынок. Она увидела только цветы, поскольку огромный букет заслонял посыльного, принесшего его. "Ой! Боже мой! Куда я поставлю все это?" Цветы принесли с письмом от раджи. Анита его медленно прочитала, так как с трудом разбирала написанное от руки послание и, кроме того, слишком мало спала из-за опухших от слез глаз. Принц просил прощения: "Я не собирался причинять вам боль, а тем более намекать на что-либо, о чем я даже и не думал. Я прошу вас принять эти цветы в знак моего глубокого уважения к вашей персоне…" Анита присела за стол в маленькой столовой и вздохнула. Потом она снова посмотрела на цветы. Это были камелии.
6
В эту душную бессонную ночь Анита вспоминала о той, когда она тоже не сомкнула глаз, ибо почувствовала себя оскорбленной, обиженной до глубины души человеком, с которым едва познакомилась. Она впервые ощутила себя женщиной, оказавшейся в джунглях с мужчинами. Она сама удивилась такой реакции со своей стороны.
Теперь, по истечении времени, ее поведение казалось ребячеством и она готова была посмеяться над собой.
В эту ночь ее не отпускало чувство вины, не дававшее ей заснуть. Хотя Анита и пыталась прогнать его, оно возвращалось, заставляя думать о том, что ее обольстили. У нее была своя устоявшаяся жизнь, скромная работа, кокетство с Ансельмо Мигелем Ньето, который заявил не только ей, но и Виктории, родителям и подругам, что обожает ее… Весь мир этой ночью казался ей теплым, приветливым, родным. Зачем нужно было появиться какому-то ослепительному мавританскому принцу в ее привычной и счастливой жизни и бросить ее в мир роскоши и экзотики, о котором она ничего не знала и не умела пользоваться его благами?