- Поверю. Не стану отрицать, мне придется это сделать. - Столь редкая широкая улыбка на лице Джованни вызвала восторг. Он казался намного моложе. Кресси поняла, сколь строго привычное выражение его лица. И дело не в том, что ему не хватало чувства юмора, он просто смотрел на мир мрачнее, чем она.
Они стояли у места соединения двух сводов, поддерживаемых парой колонн. Джованни высоко поднял масляную лампу и стал разглядывать каменную кладку над головой.
- Только взгляните на это, Кресси.
Кресси. Кресси. Кресси. Она вздрогнула, услышав, как он произносит ее имя. Оно отдавалось жутким эхом, отскакивало от сводчатого потолка, будто его шептали духи.
- Джованни, - тихо произнесла Кресси и радостно воскликнула, услышав эхо.
- Это галерея шепота. - Он рассмеялся. - Поразительно. В церкви Санта-Мария дель Фьоре, когда я был еще мальчиком, мой отец… человек, которого я так называл… ладно, бог с ним. Давайте проверим. - Поставив лампу на пол рядом с ней, он удалился в другую галерею, затем скрылся в темноте за колонной. - Кресси, да, - прошептал он.
- Джо-вааа-нни. - Кресси рассмеялась и ждала, когда ее голос, отражавшийся эхом, наконец-то стихнет. Казалось, он будет звучать вечно. - Дон Джованни, - нескладно пропела она, имитируя слова из оперы Моцарта, стала хлопать в ладоши, чтобы создать эффект грома. Ее вознаградил грубый мужской хохот, за которым последовала еще более нескладная имитация следующей строчки из той же оперы. - Это просто ужасно, - крикнула она.
- Да. Теперь вы знаете обо мне еще кое-что. Этого больше никто не знает. Я пою, точно геморройный осел.
Раскаты хохота Кресси пронеслись, точно звон церковных колоколов. Она начала привыкать к странным акустическим эффектам этого места. Уселась на пол. Шепот, мрак настраивали на интимный лад и раскованность. Опасно. И волнующе.
- Скажите мне еще что-нибудь, - тихо попросила она.
- Я не люблю собак.
- Я боюсь собак.
- Мой любимый сыр пекорино.
- Я люблю лакомиться сотовым медом.
- Ваши губы отдают медом.
- О! - От этих слов у Кресси по спине пробежали мурашки. В галерее шепота отчетливо послышался итальянский акцент Джованни.
- Скажите это по-итальянски.
- Le tue Iabbra sanno di miele. У вас самые очаровательные fondoschiena, - произнес Джованни. - Вчера ночью я мечтал о ваших fondoschiena.
Под воздействием акустики подвала казалось, будто он прошептал эти слова ей на ухо, они ласкали ее тело.
- Fondo?..
- По-французски это значит derriere. Английское слово…
- Ягодицы.
Джованни считал, что у нее восхитительные ягодицы. Он вел себя дерзко, Кресси была опьянена.
- Скажите же мне, - прошептала она, соблазненная темнотой, растущим напряжением внутри себя, зачарованная самым соблазном. - Скажите мне, о чем вы мечтали?
Глава 6
Кресси услышала резкий вдох Джованни, когда ее вопрос эхом отдался в ограниченном пространстве. Она ждала ответа с громко стучащим сердцем. Когда он заговорил тихим голосом, слова ласкали слух:
- Во сне я наблюдал за вами. Пока смотрел, вы начали касаться своего тела.
Кресси прижалась к стене подвала. Та отдавала прохладой, однако ее бросило в жар.
- Где? Как? Что я трогала?
- Сначала грудь. Когда вы стянули сорочку, соски напряглись и отвердели. Такими они были, когда я касался их вчера. Помните?
- Да. - Кресси закрыла глаза. Она вспомнила и еще раз представила, как это было. Его пальцы. Язык. Губы. Она запустила руку в вырез платья, потрогала себя, ущипнула соски, погладила их так, как это делал он.
- Кресси, вы сейчас трогаете их?
- Да. - Она провела вокруг них пальцами, как это делал он. Она представляла, будто это его руки. - Да, - ответила она, и ее голос отдался грубым и хриплым эхом, что ей понравилось, ибо заставило почувствовать себя женщиной, которая была бы в восторге, если бы за ней наблюдали, пока она ласкает свое тело. Ужасная распущенная женщина. Ей хотелось знать больше, а он, видно, умел читать ее мысли.
- Когда вы наклонились, чтобы снять чулки…
Наступило молчание.
- Линия красоты. Я хотел попробовать вас на вкус. Поцеловать кожу на бедрах. Самую нежную кожу. Потрогать ее, Кресси. Скажите, это самая нежная кожа?
Кресси прижалась спиной к стене и подняла подол платья. Она забыла, где находится и что делает. Затерявшись в интимном мире ласк и ощущений, перестала думать и ни в чем не сомневалась. Разведя две половинки панталон, она засунула руку между ног.
- Нежная, - прошептала Кресси. - Это самое нежное место, - добавила она, поглаживая себя, ее пальцы невольно проникли внутрь, достигли самой напряженной точки. - Влажное, - прошептала она, снова погружаясь в забытье, - жаркое.
- Я наклонил вас, - уже резко прозвучал голос Джованни, - проник внутрь вас.
Его слова и мечты поведали то, что Кресси уже творила с собой.
Она почти чувствовала Джованни, ощущала твердое мужское достоинство, которое сегодня утром столь настойчиво упиралось в нее. Легко представила его внутри себя. Пальцы прошлись по влажному и горячему бугру. Она напряглась до предела. Это не первый раз, но сейчас она впервые воображала, желала, фантазировала, будто все это проделывает кто-то другой.
- Джованни. Джованни. Джованни. - Почти не отдавая себе отчета, Кресси повторяла его имя в ритме со своими движениями, поглаживала, проникала внутрь и снова поглаживала, желая отдалить надвигавшуюся кульминацию. У нее возникло еще одно желание. Чтобы все это продолжалось долго. - Что дальше? - тяжело дыша, спросила она. - Джованни, что делать дальше?
- Медленно. Не спешите. Я… я не тороплю.
- Медленно, - повторила Кресси, но действовать медленно больше не могла.
- Вы крепко обняли мой стержень. Очень крепко.
- Твердый. Крепко. О да. Да, пожалуйста. Как приятно… - Кресси испытала оргазм такой силы, что оказалась сбитой с толку. Внутри что-то бурно пульсировало, подбрасывало в воздух. Она тяжело опустилась на землю, прерывисто дыша, пребывая в полной растерянности.
Постепенно Кресси начала приходить в себя. Захлопала глазами, увидела свои раздвинутые ноги, задранное платье, руку. Уставилась во мрак, Джованни не было видно. Он не подкрался к ней, хотя мог бы сделать это. Ей следовало устыдиться, но она чувствовала лишь головокружительное блаженство, хотя и не облегчение, будто в ней что-то сместилось, будто она сбросила кожу. Или не только кожу.
Кресси встала, опустила платье и осторожно произнесла его имя. Ответа не последовало. Она не знала, радоваться или расстраиваться. Что обычно говорят в подобных случаях? Спасибо?
Кресси с трудом подавила совершенно неуместное и немного истеричное желание расхохотаться. Медленно пробираясь к лестнице, ведшей к судомойне, испытывала странное ощущение после того, что случилось, и пришла в недоумение. Сев на нижнюю ступеньку, принялась рассеянно кусать большой палец руки. Вернулась привычка, от которой ей в последнее время удалось отучить себя. Со вчерашнего дня, когда она узнала о себе правду, со вчерашнего вечера, когда не испугалась отца, с сегодняшнего утра, когда Джованни ясно дал понять, что желает ее, все мысли, не дававшие покоя, стали обретать конкретность. Вопросы, оставшиеся без ответа. Плотно закрытые двери. Джованни хотел узнать о ней все, но сам почти ничего не рассказывал о себе. Он скрывал какие-то тайны, мучительные переживания, о которых она ничего не ведала.
Вспоминая их первую встречу, Кресси считала случаи, когда он не отвечай на вопросы, говорил, будто кое о чем догадывается, но уклонялся от продолжения разговора. Поразительно, что, обладая математическим складом ума, она не понимала его. Кресси гордилась жаждой знаний, однако при этом он легко давал ей отпор. Говорил, что желает освободить ее, помочь ей, но упрямо отказывался объяснять, какие цели преследует.
- Проклятье!
Ее палец начал кровоточить. Казалось, он позволяет ей ровно столько, сколько сам считает нужным, не более того. Она была признательна ему, но в то же время чувствовала себя оскорбленной. Хотя Джованни помог по-новому взглянуть на мир, хотя, позволив испытать блаженство от прикосновений к собственному телу, сам он оставался беспристрастным.
- Все не так! - воскликнула Кресси, обращаясь к масляной лампе. - Все неверно. Что же он, черт подери, скрывает? А что имеет в виду, утверждая, будто защищает свою творческую независимость, не связываясь ни с кем и ни с чем. Кто он такой? Самсон из мира искусства, который боится утратить способность писать, если нарушит клятву остаться в полной самоизоляции?
Кресси с трудом поднялась и взяла лампу.
- Надо заставить его раскрыться, как он сделал это со мной. Наверное, придется разозлить его, как он сделал это со мной. Если я не сделаю этого, - твердо сказала она, обращаясь к лампе, - Джованни вряд ли станет великим художником. А я верю, что стать таким ему предначертано самой судьбой.
Оставшись в студии, куда спешно удалился, Джованни уставился на портрет леди Крессиды и отчаянно пытался сосредоточить мысли на обычных технических приемах своего ремесла. Задний план. Лак. Руки надо переделать.
Все бесполезно. Стихавшее возбуждение мужского достоинства требовало выхода и не позволяло хотя бы немного сосредоточиться на работе. Он никогда так страстно не желал женщины, не чувствовал столь глубокой, почти осязаемой привязанности ни к одной из тех, с кем раньше предавался любовным утехам. А ведь он почти не притрагивался к Кресси. Хотя очень хотел этого. Как ему хотелось этого.
Джованни отвернулся от полотна. Опыт с женщинами из прошлого и особенно обстоятельства, при которых у него возникали отношения с ними, никак не помогали разобраться в Кресси. Ему не хотелось, чтобы она узнала, каким он был прежде. Он желал ее, желал так страстно, но ни за что не разрушит те отношения, которые уже возникли между ними. Придется найти способ объяснить ей, что не сможет полюбить ее. Способ убедить и себя, и Кресси, не отравив отношения неприятной правдой.
* * *
На следующий день Кресси позировала ему в вечернем платье и казалась Джованни сбитой с толку. Хорошо, сегодня он писал платье, ибо она долго не могла усидеть в одном положении. Бархатные складки все время смещались то в одну, то в другую сторону, когда Кресси ерзала.
- Сидите спокойно, иначе я не смогу работать! - Джованни не хотелось говорить резко, однако растущее недовольство точно тисками охватило его.
- Я не могу! - Кресси вскочила. - Я не могу сидеть спокойно. Молчать. Больше не стану ждать ни минуты, пока вы мне все не объясните.
- Что именно?
- Все!
При других обстоятельствах он лишь рассмеялся бы. Кресси любила все драматизировать, что никак не вязалось со стремлением к точности и логике, присущей ее натуре. Она откинула голову назад, обнажая шею, показывая вздрагивающую грудь, в подобные мгновения она смотрелась великолепно. Но Джованни сомневался, будет ли ей приятно, если он скажет правду. Сегодня у него не было настроения драматизировать ситуацию. Поскольку Джованни совершенно несправедливо решил, будто во всем виновата Кресси, он прибег к ледяному сарказму, хотя знал, она не заслуживает подобного отношения к себе.
- Боюсь, вы переоцениваете меня. Даже мне не дано знать все.
- Джованни, не смейтесь надо мной. - Кресси бросилась к окну и прислонилась спиной к раме. - Вы знаете меня… Как давно?
- Несколько недель.
- С нашей первой встречи прошло почти два месяца.
- Вижу, вы снова обрели математический дар.
Кресси пропустила мимо ушей неуместный укол.
- Почти два месяца вы настойчиво указывали мне на мои ошибки. Нет, Джованни, не прерывайте меня. Выслушайте хотя бы в этот раз. Я не собираюсь жаловаться. Понимаю, вы правы. Я не хотела прислушиваться к вашему мнению. Однако наконец-то прислушалась. Вы не оставили мне иного выбора.
- Потому, что я понимаю. Знаю, что это такое. Хотел, чтобы вы учились на моем опыте. Кресси, я разглядел в вас много собственных черт, - говорил Джованни раздраженным тоном. - Думаю, вы это понимаете.
- Как мне понять, если вы раньше ничего не говорили. Разве вы не видите? Я не могу учиться на вашем опыте, если вы не хотите ничего рассказать о нем. Как мне узнать, что между нами общего, если вы об этом молчите.
- Не понимаю, что вы хотите сказать.
Кресси плавно пересекла комнату, подметая пыль шлейфом платья. Она шла столь же соблазнительно, как того требовало взятое напрокат платье. Резкая перемена настроения Кресси насторожила Джованни. Она больше не сердилась, смотрела на него уверенно и решительно.
- Пора узнать вас немного лучше, - сказала она, подходя к Джованни так близко, что ему стало неуютно. - Нам известно, что представляют собой Крессида и Джованни перед людьми. Если хотите узнать настоящую Кресси, тогда вам придется немного рассказать о настоящем Джованни. Quid pro quo, как сказали бы ваши предки.
- Что вы хотите узнать?
- Почему вы ничего не рассказываете о своем отце? Почему вы ничего не говорите о своей семье? Кровные узы и красота. Это ваше кредо. Почему вы столь одержимы и тем и другим? Почему вы один? Почему так боитесь сходиться с людьми? Не отвечаете на мои вопросы? Отгораживаетесь от меня? Вы помогли мне разобраться во многом. Взглянуть на будущее не со страхом, а с надеждой. Я хочу сделать для вас то же самое.
Кресси произнесла это с поразительным спокойствием, но ей не удалось ввести его в заблуждение. В ее глазах светилась настораживающая решимость.
- Признаюсь, в моем прошлом всякое бывало… но это в прошлом, вот и все, - ответил Джованни.
Как он ожидал, Кресси покачала головой:
- На этот раз вам не удастся легко отделаться от меня. Вы распознали мое недовольство, заметили, что в душе я несчастна. Я догадалась об этом потому, что вы испытываете то же самое. Вы сказали, что видите во мне многие свои черты. Джованни, вы ведь несчастны, я угадала?
- Кресси, это сущий вздор. Я не стану…
- Ради бога, перестаньте! - Кресси сбросила напускное спокойствие столь же неожиданно, сколь и изобразила его, схватила Джованни за руку и подвела его к мольберту.
- Взгляните на это! Портрет чертовски совершенен. Отшлифован, блестяще выполнен, технически красив с точки зрения математики, но это не искусство. Вы сами так говорили. Он холоден, лишен чувств, существует сам по себе. Замкнутый. Так же как и вы.
Она права, но никому, даже ей, непозволительно столь бесцеремонно критиковать его искусство. Только так она могла вывести его из себя.
- Как вы смеете так говорить! - сердито воскликнул Джованни.
Она вздрогнула, но не испугалась.
- Смею, потому что знаю вас, знаю, что вы можете быть по-настоящему великим художником, а не просто удачливым живописцем. Вы должны отражать чувства страсти. Черт возьми, как же это сделать, если вы - как вы назвали меня? - такой замкнутый! Вы столь замкнуты, что вполне рискуете задохнуться.
- Вы говорите глупости. Какая муха вас укусила?
- Вы меня укусили! Джованни, почему вы целовали меня? Почему трогали, почему гак смотрите на меня? Вчера вечером вы трогали меня в этой студии, целовали, вы начали все это. Вчера утром, когда разрешили мне рисовать вместе с собой, вы намеренно побудили меня… сами помните, что вы сделали. А после этого в галерее шепота. Вы стали зачинщиком всего этого. Затеяли игру, чтобы доказать, что я не устою перед вами, чтобы доказать, что вы устоите передо мной?
- Кресси, прекратите! Вы сами не понимаете, что говорите.
- Вы правы. С одной стороны, не понимаю, потому что вы все скрываете от меня. Но с другой стороны, Джованни, если мы так похожи, как вы утверждаете, разве вы не можете довериться мне?
Он раздумывал над ее словами. В какое-то мгновение был готов довериться. Но пойти на это означало бы окончательно признать, что его жизнь, ради которой он так упорно трудился, не столь совершенна, как хотелось бы. В своей профессии он достиг вершины. Ни в чем и ни в ком не нуждался. И не станет ни перед кем оправдываться!
- Если вы оставите платье здесь, я смогу дописать портрет без вашего дальнейшего присутствия, - резко сказал Джованни и повернулся к мольберту.
- Значит, я вам даже для этого не нужна. Вы это хотели сказать?
- Вот именно, - ответил Джованни, беря кисть и отворачиваясь от Кресси.
Дверь студии закрылась за ней. Джованни опустился на пол и обхватил голову руками. Ему не хотелось думать о том, что она сказала, в чем его обвинила. Вчера утром в галерее шепота потребовалась вся сила воли, чтобы не поддаться желанию доставить удовольствие и ей, и себе, не воспользоваться удобным случаем. Он желал ее, но считал, что это невозможно после того, как много лет злоупотреблял своим обаянием, а затем решил больше не пускать его в ход. Он был убежден, что с Кресси все было бы иначе, но это еще больше убедило в том, что близость с ней не приведет ни к чему хорошему.
Джованни совершил бы неверный шаг, хотя чувствовал себя хорошо всякий раз, когда касался ее. Это будет неправильно, хотя он почти не мог спать, ибо все его мысли занимала Кресси. Совсем неправильно, потому что он не заслуживал ее, а она, без сомнений, не заслуживала того, чтобы на нее позорным пятном легло его прошлое.
Джованни протер глаза и встал. Сейчас она, вероятно, ненавидела его. Почти не оставалось надежды, что она позволит ему закончить портрет. Кресси не станет его музой, поскольку он не даст выхода страсти, которую они испытывают друг к другу. Она видела все не так, как он, не догадывалась, на какой риск ему пришлось пойти бы, если бы отказался от карьеры художника и стал просто мужчиной. От досады он стукнул кулаком по полу. Его жизнь отнюдь не совершенна. Еще до встречи с Кресси его угнетало разочарование и ощущение удушья. С первой же встречи с ней он почти все понял. Ему захотелось написать ее. Желание все усиливалось. С помощью ее портрета ему хотелось вернуться к настоящему искусству, стать художником, а не исполнителем заказов. Ему стало невыносимо смотреть на чистый холст. Однако после многих лет умышленной самоизоляции, уединения Джованни уже не мог без содрогания прислушаться к малейшей критике. Придется серьезно поразмыслить над тем, как исправить оплошность.