- О, нет! Только не сейчас, пожалуйста! - застонала я. Я повторила попытку, но не добилась ничего, кроме серии быстрых кликов. Не зажглись даже фары. Аккумулятор сдох. Я крепко выругалась и стукнула руль, заставив сигнальный гудок жалобно завыть. Похоже, этой ночью спать я буду на переднем сидении. Дом находился далеко от парковки, а на мне были слишком высокие каблуки. Дорога до дома заняла бы по меньшей мере час. Шерил на смене, так что не сможет за мной приехать. Впрочем, если я останусь здесь, то утром мне придется столкнуться с той же проблемой, и я вынуждена буду тащиться домой с макияжем как у енота и с торчащими в разные стороны волосами, только уже при свете дня.
Конечно, Мейсон мог бы забрать меня. И, возможно, он бы даже взял трубку после первого гудка. Но мне пришлось отказаться от этой мысли. Никогда! Никогда больше я не позвоню Мейсону Бейтсу! Гнев придал мне сил, я выбралась из машины и пошла пешком. Пройдя через парковку, я обогнула школу и двинулась в сторону дома. Пересекая парковку для учителей, я заметила машину, стоящую недалеко от входа в здание школы. Это был серебристый субару, такой же, как у мистера Уилсона. Если преподаватель в школе и еще не уехал, я могла бы попросить его подвезти меня, или еще лучше - завести с помощью его аккумулятора мой грузовик. У меня были кабели. Если мистер Уилсон оставил ключи в зажигании, я могла бы одолжить у него автомобиль, подогнать его к своему грузовику, завести мотор и быстро вернуть машину на место так, что он ничего не узнает.
Я подергала ручку на двери. Бесполезно. Тогда я попробовала открыть остальные двери. Я могла бы постучать в школьные двери, выходящие на парковку в надежде, что Уилсон услышит меня. Но его кабинет находился на втором этаже. Шанс, что он услышит мой стук был настолько мизерным, что не стоило и пытаться. К счастью, я знала, как пробраться в школу. Прошлым летом мой "Дримель" сломался, и я целый месяц не могла найти деньги на новый. Поэтому я пользовалась тем, что находился в школьной мастерской. Туда я пробиралась с помощью ножовки, которой отпирала дверь. Раз никто ничего не заметил семь месяцев назад, то не заметят и теперь. Конечно, меня могли поймать, но в этом случае я могу сказать, что дверь была не заперта. Не думаю, что Уилсон выдаст меня, если что.
Похоже, полоса невезения решила взять отпуск, потому что мои ключи легко открыли дверь мастерской. Я без труда попала внутрь и стала пробираться по знакомым коридорам. В школе пахло дезинфекторами, обедами и дешевым одеколоном - все это странно успокаивало. Я думала, как мне пробраться к Уилсону так, чтобы не напугать его до чертиков. Но когда я уже была у лестницы, ведущей на второй этаж, я услышала нечто, что заставило меня резко остановиться. Мое сердце отбивало барабанную дробь, поэтому сложно было определить, что это был за звук. Я успокоила дыхание и прислушалась. Что это было? Скрипка? Чушь. Отчего-то вспомнился фильм Хичкока "Психо".
РИ-РИ-РИ-РИ
Я передернула плечами. Скрипки - это глупо.
Следуя за мелодией, я поднялась наверх. На втором этаже в холле было темно, и лишь свет, струящийся из кабинета Уилсона, служил для меня ориентиром. Это было единственное пятно света во всей школе, сконцентрированное вокруг одного мужчины. В дверном проеме виднелся его силуэт. Я шла ему навстречу, держась возле стены на случай, если он обернется. Но окружающий его свет, казалось, ослепил его. Я сомневалась, что он увидит меня, даже если переведет на меня взгляд.
Он обнимал руками какой-то инструмент. Я не знала его названия. Он был намного больше скрипки, настолько больше, что стоял на полу, а Уилсон сидел позади него. И музыка, которую он играл, отнюдь не была тревожной. Наоборот, она была чертовски хороша. Она была резкой, но в то же время, сладкой. Экспрессивной, но простой. Уилсон сидел с закрытыми глазами, склонив голову так, будто молился во время игры. Рукава его рубашки были закатаны, а тело двигалось вслед за смычком, как при фехтовании. Я вспомнила Мэнни. О том, что он говорил о руках Уилсона. Я смотрела на игру мускулов под гладкой кожей и на то, как он напрягал и расслаблял их, рождая мягкую мелодию с помощью угрюмого инструмента.
Мне хотелось обнаружить свое присутствие, чтобы напугать его. Мне хотелось рассмеяться или отпустить шутку в его адрес, или сказать что-нибудь едкое, как я обычно делала. Мне хотелось возненавидеть его за то, что он так прекрасен и за то, что я такой никогда не стану.
Но я не пошевелилась, не обронила ни слова. Просто слушала. Долго ли - не знаю сама. И чем больше я слушала, тем отчетливее свербело в груди от ранее незнакомого мне чувства. Казалось, будто это сердце расширяется от эмоций, и я непроизвольно потянула к груди руки, словно могла таким образом прекратить это.
Но с каждой новой нотой чувство становилось все больше. Но это не было страданием или болью. Это не было отчаянием или раскаянием. Больше всего оно было похоже на… благодарность. Или любовь… Но я тут же отвергла зародившиеся в сознании мысли. Благодарность? За что? За жизнь, которая никогда не была справедливой? За столь редкие моменты счастья? За удовольствие, повлекшее за собой чувство вины и ненависти?
Я закрыла глаза, пытаясь сопротивляться потоку эмоций, но мое изголодавшееся сердце вбирало в себя все больше и больше. Чувства разлились по всему моему телу, согревая и исцеляя. Вина и ненависть отступили, уступая место великой благодарности за то, что я была жива, могла чувствовать и слышать эту музыку. Меня переполняла невообразимая радость, которую я никогда прежде не чувствовала.
Я сползла вниз по стене пока не оказалась сидящей на холодном полу. Уткнувшись лбом в колени, я позволила мелодии развязать узлы на моей душе и даровать мне, пусть даже на мгновение, свободу от того бремени, что я влачила на себе, бренча грязными тяжелыми цепями.
Что, если это возможность навсегда избавиться от него? Что, если я смогу измениться? Что, если жизнь может быть другой? Что, если я смогу стать кем-то? У меня появилась крохотная надежда. В этой музыке было нечто, сулящее возможности и вдыхающее жизнь в самую сокровенную мечту. А Уилсон продолжал играть, даже не догадываясь об искрах, что зажглись в моей душе.
Внезапно мелодия изменилась, и Уилсон заиграл что-то очень знакомое. Я не знала слов, но помнила, что песня была про благодать. И тут слова сами пришли ко мне, словно кто-то нашептывал их мне на ухо: "Божья благодать! Как сладок звук, что спас несчастных, таких же, как я…"
Я не знала, что это была за благодать, но, похоже, звучала она как музыка. Может быть, именно ее я сейчас ощущала? Как сладок звук. И он действительно был сладок до невозможности. Как сладок звук, что спас несчастных, таких же, как я. Может ли слово "несчастный" обозначать суку? Или шлюху? Моя жизнь не была наполнена духовностью, чтобы спасать ее. И любовью к кому бы то ни было тоже.
Мой разум тут же отверг эту идею. Благодать не спасет меня. Но где-то в маленьком уголке моего сердца, освещенным музыкой, родилась надежда на то, что это возможно. Я вдруг поверила, что это возможно.
- Господь? - произнесла я имя, которое никогда раньше не упоминала, за исключением богохульства. Но ведь когда-то я воспевала его имя. И теперь вновь, ощутила этот вкус. - Господь?
Я ждала, и музыка вела меня вперед.
- Господь, у меня уродливая душа. Но я не виновата. Ты знаешь, что не виновата. Я готова взять на себя часть ответственности, но и ты тоже причастен к этому. Меня никто не оберегал, никто обо мне не заботился, никто не пришел мне на помощь. - Я сглотнула, чувствуя, как к горлу подкатывает комок боли, который я так долго не замечала. - И теперь я спрашиваю тебя, Господи: можешь ли ты искоренить это уродство?
Что-то сломалось внутри меня, и я застонала не в силах сдерживаться. Стыд захлестнул меня, разливаясь по телу волнами отчаяния. Я в отчаянии вновь обратилась к Богу:
- Господь, если ты любишь меня… искорени его. Пожалуйста. Искорени это уродство. Я больше не хочу чувствовать его внутри себя. - Обхватив голову руками, я позволила потоку чувств поглотить меня. Никогда в жизни я не рыдала так, как сегодня. Я боялась, что стоит мне разрушить плотину, и я утону в слезах. Но не утонула. Наоборот, я чувствовала, как слезы очищают и возвышают меня. В сердце затеплилась надежда. А с надеждой пришло и спокойствие. Оно усмирило поток, утихомирило шторм и успокоило.
Свет разлился надо мной, освещая лучами коридор. Я резко вскочила, схватила сумку и повернулась спиной к человеку, появившемуся передо мной.
- Блу? - в голосе Уилсона прозвучало сомнение, если не сказать неверие. Что ж, во всяком случае он больше не называл меня "мисс Ичхоук".
- Что ты здесь делаешь?
Я все еще стояла к нему спиной, пытаясь стереть с лица причину того, что мешало мне повернуться. Я наскоро вытерла его, надеясь, что оно не выдаст моих чувств. Я продолжала стоять отвернувшись, когда он приблизился.
- В моей машине сел аккумулятор. Она стоит на парковке. Я увидела, что ваша машина здесь и хотела узнать, не поможете ли вы мне? - Я старалась говорить мягко, настойчиво избегая зрительного контакта. Чтобы не сорваться, я приковала взгляд к полу.
- Ты в порядке? - вежливо осведомился он.
- Да, - ответила я. И это действительно было так. Каким-то невероятным образом.
Неожиданно перед моим носом возник небольшой белый кусок ткани.
- Платок? Вам что, восемьдесят пять?
- Мне двадцать два, как ты знаешь. Просто я рос в очень правильной и слегка старомодной семье. Женщина, которая воспитывала меня, всегда носила с собой платок. Уверен, сейчас ты рада, что она научила меня этому?
Да, я была рада. Но совершенно не собиралась показывать это. Я промокнула атласной тканью глаза и щеки. Платок пах божественно… сосной, лавандой и мылом, и этот аромат предавал ему некую интимность. Я попыталась найти тему для разговора.
- Это та же женщина, что назвала вас Дарси?
Уилсон рассмеялся.
- Она самая.
- Я могу забрать платок? Я постираю его и верну обратно. Даже поглажу, как ваша мама.
Дьяволенок внутри меня заставил меня это сказать.
- Ах, Блу. Вот ты где. А я уж подумал, что в тебя вселилась обычная девушка, которой не доставляет удовольствия подтрунивать над своим преподавателем. - Уилсон улыбнулся, и я растеряла всю свою самоуверенность. - Позволь, я возьму свои вещи. На сегодня все.
- Что? Только сейчас? Уроки закончились восемь часов назад, - поддразнила его я, пытаясь вернуться в норму. Он не ответил, а через минуту его инструмент, упакованный в футляр уже висел у него за спиной. Выключив свет в холле, мы начали спускаться вниз в полной тишине.
- Как ты попала сюда? - спросил он, но тут же замотал головой. - Хотя, неважно. Я не хочу знать. Но если в понедельник я обнаружу, что в школе разрисованы стены, то буду знать, кто приложил к этому руку.
- Граффити - не моя стихия, - обиженно фыркнула я.
- Серьезно? А что же тогда? - Он оглянулся на дверь, когда мы вышли на улицу.
- Дерево, - ответила я, удивляясь, зачем вообще рассказываю ему об этом. Нужно было позволить ему думать, что я граффитист. В конце концов, кого это волнует? "Тебя", - прошептал тоненький голосок внутри меня. И это было чистой правдой.
- И что именно ты с ним делаешь?
- Я занимаюсь резьбой по дереву.
- Скульптуры, медведи, тотемы или что?
- Тотемы? - скептически спросила я. - Это был камень в мой огород? Из-за моей национальности?
- Национальности? Я думал, ты говорила, что ты не индеец.
- Я понятия не имею, кто я, нахрен, такая. Но это все равно было обидно, Шерлок.
- Но почему ты не знаешь, кто ты, Блу? И неужели ты никогда не пыталась узнать? Возможно, ты не была бы такой озлобленной. - Уилсон выглядел растерянным. Он шел впереди меня, разговаривая, казалось, с самим собой. - Просто невероятно! Вести с тобой беседу - все равно что разговаривать со змеёй. Ты можешь быть уязвимой и ранимой, а в следующее мгновение уже шипишь и жалишь. Откровенно говоря, я не знаю, как к тебе подойти, даже если бы захотел. Я упомянул о тотемах лишь потому, что их обычно вырезают из дерева, не так ли? - Он обернулся и посмотрел на меня.
- А вы становитесь капризным, если вовремя не ложитесь спать, не так ли? - пробормотала я.
- Видишь? - всплеснул он руками. - Ты снова это делаешь.
Он остановился около своей машины, положив руки на бедра.
- Я знаю, что ты невероятно яркая. И когда ты не пытаешься умничать, твои комментарии во время лекций очень проницательны. А когда ты умничаешь, то становишься остроумной и заставляешь меня смеяться, даже если я хочу прихлопнуть тебя. Я знаю, что ты либо испытываешь страсть к острым ощущениям, либо просто более мужественна, чем другие, и умеешь разряжать оружие. Я знаю, что тебя вырастил человек по фамилии Ичхоук. Я знаю, что ты не знаешь точной даты своего рождения. Я знаю, что ты не планируешь поступать в университет после выпуска. Я знаю, что в классе ты главный клоун и тебе нравится смущать меня своими шутками.
Он пересчитал пальцы.
- Целых восемь фактов. Ах да, еще ты любишь резьбу по дереву. Скорее всего это НЕ тотемы, так как это вызывает у тебя бурную реакцию. А это уже девять фактов, даже десять, если мы посчитаем умение умничать.
Он вновь опустил руки на бедра.
- И мне действительно хочется знать больше. Я не хочу узнать историю маленького дрозда, выброшенного из гнезда. Я хочу узнать Блу, - произнося мое имя, он ткнул меня в грудь.
- Это иносказание, - проскулила я, потирая место, в которое он ткнул меня своим длинным пальцем. - Мой отец, Джимми, как-то назвал меня дроздом, улетевшим далеко от дома.
- Одиннадцать фактов. Видишь? Не так уж сложно.
- Вы милый, когда сердитесь. - Я хотела поддеть его, но прозвучало так, будто я флиртую. Так могла бы сказать какая-нибудь Блестинка, типа Крисси. Я почувствовала себя глупо и бросила на него быстрый взгляд. По счастью, он просто возвел глаза к небу. Забавно, как легко можно определить, что кто-то закатил глаза, когда вы находитесь в темноте, и ты едва его видишь.
Уилсон порылся в карманах. Затем потрогал двери машины. Я могла и так сказать ему, что они заперты, но предпочла промолчать. Я подумала, что он не упомянул о двенадцатом факте. Я была мудрой.
- Вот ведь ерунда! - Он прислонил лицо к стеклу, вглядываясь внутрь. - Блин!
- Да вы остры на язык, мистер Уилсон, - усмехнулась я, стараясь не рассмеяться. - Ругаетесь.
- Что? Да нет же… эти выражения - легкие ругательства.
- Даже "ерунда"? Звучит очень старомодно.
На самом деле это было не так, мне просто хотелось повеселиться.
- Если так пойдет и дальше, вы и до "чепухи" дойдете. Думаю, это не будет одобрено.
- Ключи остались в зажигании, - простонал Уилсон, не обращая на меня внимания. Затем он выпрямился и посмотрел на меня. - Нам придется идти пешком, Блу. Если только ты не обладаешь навыками взлома.
- Мне они не нужны. Мне нужны инструменты, - ответила я. - Но сейчас у меня их нет. Но мы могли бы выбить стекло вашей большой скрипкой.
- Умничаешь, как обычно. - Уилсон развернулся и пошел в сторону дороги.
- Я живу в четырех милях отсюда, - предупредила я, ковыляя за ним.
- Отлично! Я в шести. А это значит, что по крайней мере две мили я не буду слышать твоего шипения.
Я расхохоталась. Он и впрямь был капризным.
Глава 10
Кобальт
Мы шли молча в течение нескольких минут, и лишь стук моих каблуков по асфальту разбавлял эту тишину.
- В такой обуви ты не сможешь пройти четыре мили, - пессимистично заметил Уилсон.
- Смогу, потому что должна, - спокойно возразила я.
- Ты крепкий орешек, да?
- А вы сомневаетесь?
- Нет. Хотя сегодняшние слезы удивили меня. Кстати, почему ты плакала?
- Это были слезы искупления.
В темноте легче было быть честной. Уилсон остановился. Я шла дальше.
- Вы не сможете пройти шесть миль с этой огромной скрипкой за спиной, - парировала я, легко меняя тему.
- Смогу, потому что должен, - передразнил он. - И это виолончель, простофиля. - Он вновь поравнялся со мной.
- Не говорите больше "простофиля", это звучит чертовски смешно.
- Договорились. Тогда ты больше не говори "чертовски", в устах американца это звучит по-идиотски. Из-за неправильного акцента.
Тишина.
- Что ты имела в виду под искуплением?
Я вздохнула. Я знала, что он непременно вернется к этому. Я бы не смогла избегать ответа все четыре мили, так что я на мгновение задумалась, удивляясь, как меня угораздило заикнуться об искуплении и надеяться, что он не захочет узнать, о чем я.
- Вы когда-нибудь молились? - решилась я.
- Конечно, - кивнул Уилсон, словно в этом не было ничего особенного. Возможно, он молится по утрам и вечерам?
- Ну, а я вот ни разу. До сегодняшнего вечера.
- И? - поторопил Уилсон.
- И я почувствовала себя… хорошо.
Я ощутила на себе его взгляд.
- Обычно, искупление подразумевает спасение. От чего хотела спастись ты? - спросил он, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
- От уродства.
Уилсон вытянул руки, заставляя меня остановиться. Он изучал мое лицо, словно старясь найти в моих словах тайный смысл.
- Ты состоишь больше, чем из двенадцати вещей, которые я назвал, Блу Ичхоук, - он слегка улыбнулся. - Но уродство не одна из них.
В его словах было что-то забавное. И удивительное. Я и не предполагала даже, что он станет изучать меня на психологическом уровне. И я не знала, хотела ли этого. Я лишь встряхнула головой и возобновила движение.
- В моей жизни много уродства, Уилсон. И в последнее время его становится все больше.
Мы шли вдвоем по уснувшим улицам. В Боулдер-Сити стояла поразительная тишина. И если Вегас был создан для вечного бодрствования, то Боулдеру идеально подходила сонная атмосфера. Он спал, как пьяница на перине.
- Хорошо. Теперь мы знаем четырнадцать фактов. В твоей жизни много уродства, но твоя душа далеко не уродлива. И ты любишь молиться в темных коридорах посреди ночи.
- Да. А еще я очаровательна. Это пятнадцать.
- Я думал, что после выстрелов школа будет последним местом куда ты пойдешь молиться и… просить искупления.
- Я не выбирала это место, Уилсон. Мне просто было плохо. И если Бог существует, то, он существует везде: и в школе, и в церкви. А если его нет, то… может быть, эти слезы были для Мэнни и всех тех неудачников, что слоняются в одиночестве по этим коридорам и ищут помощи.
- Я с детских лет там не бывал, где были все; я не видал, что все видали; мои сны не воспалялись от весны, - пробормотал Уилсон.
Я выжидательно посмотрела на него.
- "Один" Эдгара Алана По. Неудачника. Одиночки. Поэта.
Мне бы следовало это знать. Как бы мне хотелось узнавать строки, которые он цитировал, чтобы я могла подхватывать слова, когда он их забывал. Но я не знала и не могла знать, поэтому над нами вновь воцарилась тишина.
- Так расскажи мне, почему ты не знаешь, когда родилась? - произнес Уилсон, забывая о По.
- Вам нравится перемывать кости? - парировала я.
- Что? Почему?