- В любом случае твой крест теперь и мой крест. А пока я буду думать лишь о том, что моя невеста столь учена и мудра, что привлекла к себе внимание самой цесаревны, заткнув за пояс придворного лейб-хирурга! Я наслышан о Лестоке, удивляюсь, как он смог это пережить.
- Лишь оттого, что не знал, Алекс! Умоляю тебя, храни молчание о том, что ты сейчас услышал, это не должно стать известным ни одной живой душе!
- Конечно, любимая! - Александр еще раз улыбнулся, провожая ее до дверей. - И еще! Я давно хотел спросить тебя… Раз уж ты так мудра в лекарствах, то зачем тебе были нужны… лягушки? Помнишь?
- Помню. - Ольга загадочно улыбнулась и шагнула на крыльцо. - У нас впереди море времени, я все расскажу тебе потом.
Александр остался один, дожидаясь, пока Ольга скроется из виду. Идти к церкви стоило по отдельности, чтобы соблюсти приличия. Сегодняшний день станет последним, когда это стоит делать с особенной тщательностью, а потом он сможет уже предъявлять на эту загадочную и невозможно красивую женщину свои законные права. И никто - ни зарвавшийся "потомственный дворянин". Алешка Розум, ни даже сама его могущественная покровительница - не сможет запретить ему это или причинить любимой какой-нибудь вред. И с этими радужными мыслями Александр тоже шагнул на залитое солнцем крыльцо и поспешил на колокольный звон.
* * *
По прошествии месяца в поместье сыграли пышную свадьбу, к тому же не одну. Если венчание Александра и Ольги прошло чинно и скромно, как того велит обычай, то Дуня с Тюриным изрядно помучились, расплачиваясь за излишнее легкомыслие. Получив строгие наставления от святого отца, их все-таки обвенчали, и Дуне велено было сидеть за столом в платке, изображая крайнюю степень огорчения за свое легкомысленное поведение. Но не так-то просто оказалось расстроить Дуню!
Получив на радостях от Метелина вольную и приданое (у него имелся свой повод радоваться женитьбе Тюрина и восхищаться Дуней), а также выходя замуж за бедного, но все-таки благородного человека, Дуня сияла на свадьбе, как серебряный рубль, нисколько не смущаясь своего округлившегося животика. Беременность несказанно шла ей. Дуня постоянно смеялась и прижимала щупленького мужа к своей увесистой груди. Фома Лукич от души балагурил по этому поводу, а Василий Кузьмич, кажется, свою супругу просто боготворил.
Глядя на эту смешливую и неугомонную парочку, Ольга стыдливо опускала глаза и краснела от недвусмысленных взглядов мужа. Она радовалась за Дуню и благословляла ее, как родную.
- Правда же, они чудесная пара? - спрашивала она мужа вечером, закрывая двери супружеской спальни.
- Я бы сказал, забавная… Но, если бы не Дуня, я бы родную сестру за этого хлыща отдал, лишь бы он не глазел на мою жену!
- Что ты?! - Ольга смеялась, шутливо уворачиваясь от рук Александра. - Василий Кузьмич говорил, что я ему нравлюсь?
- Вздумал бы он такое сказать!!! - Алекс уже завладел тяжелой бархатной лентой на ее платье и с увлечением ее распутывал. - Все и так видели, как у него краснели уши от усердия, когда он начинал о тебе рассказывать.
- Уши? - Ольга делала вид, что не замечает того, как распустившаяся лента ослабила платье и скользнула по тонкому шелку рубашки. - Никогда не видела Василия с красными ушами…
- Ужасное зрелище, ничего не потеряла, - прорычал Алекс, увлекая Ольгу на широкое супружеское ложе. - Обожаю Дуню, она спасла наш брак!
Ольга счастливо рассмеялась под быстрыми поцелуями мужа, обвила его шею руками и отдалась собственным ощущениям. Впервые за много лет ее оставили боль, подозрительность и настороженность. Она чувствовала, что способна на многое, пока ее любимый рядом, ей будет все по плечу. Каждая травинка в ее руках будет заряжаться, невиданной, исходящей от ее пальцев силой, и Ольга чувствовала себя богиней, способной творить чудеса. В ее любви была особенная, ни с чем не сравнимая целительная сила.