Да, мне не очень нравится привычка соотечественников проводить отдых, не вылезая из гостиничного бассейна – но и появившаяся манера объявлять бассейный народ "быдлом" кажется мне ужасающей. Любая попытка объявить свой стиль жизни единственно верным неизбежно тоталитарна, – вот что я понял на Кипре. Навязываемый вкус не обращает в свою веру, но выкручивает руки (кстати, история Кипра тому подтверждением).
Пару лет назад одна женщина, уже в годах, с гордостью рассказала, как дети на круглую дату купили ей поездку – я уж не помню, в Стокгольм или Копенгаген. Она мечтала всю жизнь выбраться за границу. "И как?" – поинтересовался я. "Я так измучилась. Боялась даже на минуту отойти от автобуса. Все казалось, что без меня уедут. А я ведь ничего на их языке не понимаю", – призналась женщина и заплакала.
На Кипре она бы забыла про свой автобус.
Только по-настоящему любящим детям следовало бы послать сюда в самом начале либо конце сезона, да снабдить кремом от загара с индексом защиты как минимум 50.
Сейчас, вон, апрель, а здесь +23, и киприоты говорят, что таких холодов не помнят, и с ужасом смотрят, как мы лезем в море, в котором вода как в нашей речке в июле.
Но сгорели мы все чуть не за полчаса на солнце, – не русские люди, а какое-то общество краснокожих.
2011 Comment
После публикации этого очерка в "Огоньке" несколько человек спрашивали: "Ну, хорошо, с тещей ясно. А самим ехать отдыхать на Кипр – или как?"
Повторяю еще раз: за исключением действительно впечатляющего аттракциона Никосии (когда из провинциального, но европейского города в одну минуту, миновав чек-пойнт, переходишь в Никосию турецкую, на оккупированные территории, а по сути, из Европы мгновенно попадаешь в настоящую мусульманскую Азию, с криками муллы, с молчаливо пьющими кофе мужчинами, с бесконечными золотыми лавками), Кипр – это продвинутое и усовершенствованное черноморское побережье России. Включая галечные пляжи и не самое прозрачное море. Такой улучшенный Сочи.
Точка.
2012
#Италия #Флоренция Обезьяний питомник
Tags: Боноццо Гоццоли и попытка объединения Византии с Европой. – Козимо Медичи, Понте-Веккьо и торжество Европы. – Юрий Лужков, храм Христа Спасителя и торжество Византии.
Я только что провел неделю во Флоренции: там шла знаменитая выставка моды Pitti Immagine Uomo; меня пригласили.
Утром я ходил по бесконечным павильонам, заселившим до краев старую крепость Фортециа да Босса, и понимал, что счастье на земле есть, и оно материализовано в прекрасных, как утро влюбленного мужчины, пиджаках Cantarelli, – а после обеда тихонечко сматывался в город. Где застывал от восторга уже в Капелле Волхвов во дворце Медичи-Рикарди, этой волшебной шкатулке, расписанной Боноццо Гоццоли; и почти час рассматривал чеканные лица в невероятных уборах, эти отстраненные, не пересекающиеся с тобой, взгляды пажей, все эти картинки, которые в детстве показывала мне в альбоме мама. Только тогда я не знал, что на шкатулке изображено византийское посольство 1439 года: последняя напрасная, но прекрасная попытка объединения католицизма и православия; что надменный юноша с живым леопардом на лошади, по имени Джулиано Медичи, будет убит вскоре неподалеку, на ступеньках собора Санта-Мария-дель-Фьоре, того самого, с куполом-яйцом Брунеллески…
Знание истории, соединяясь со старыми камнями, дает наслаждение абсолютно чувственное, не меньшее, чем алкоголь или же любовная страсть, – каждый, кто это хоть раз испытал, поймет, о чем я говорю. Я простоял в крохотной капелле минут сорок и – о чудо! – в одиночестве, несмотря на высокий туристский сезон.
А еще во Флоренции мы играли. Сложилась у русских, приехавших сюда за счет итальянского налогоплательщика – байеров, журналистов, такова уж для итальянцев важность выставки Pitti Immagine – сама собой игра. После очередного показа, мы окидывали взором мир окрест, и спрашивали друг друга: "А представляешь, если бы мэром Флоренции был Лужков?" – "Mamma mia!"
Нет, ну на минуту поставьте себя на наше место. Вот вы на приеме, устроенном патриархом моды Роберто Капуччи, на вилле Бардини, на высоком левом берегу Арно – том же, где дворец Питти. В залах старого дома выставлены запредельной красоты платья. Из этих залов, с бокалом шампанского, вы спускаетесь в прекрасный сад, любуясь садящимся в sfumato солнцем и видом на город. Вот галерея Уфицци. Вот вдоль Арно вышагивают белые цапли. Вот внизу района Ольтрарно стоят бедняцкие дома с сушащимся в окнах бельем, однако они тоже прекрасны, потому что это старые дома, они многое помнят. И тут вы задаете друг другу вопрос: "А вот что было бы, если бы мэром Флоренции был Лужков?" – и заходитесь в гомерическом хохоте. "Палаццо Строццо?" – "Сначала он бы сгорел, потом воспроизвели бы в монолите и устроили мегамаркет!" – "Санта-Мария Новелла?" – "Рядом начали бы уплотнительную застройку, собор пошел бы трещинами, воспроизвели бы в монолите, устроив подземный паркинг!"
И уж совсем истерика с нами случилась, когда мы представили, что сделал бы Лужков с Понте-Веккьо, самым древним сохранившимся мостом Европы, построенном в 1345 году. Понте-Веккьо и сегодня, как 660 лет назад, застроен угрожающе нависающими над водой лавками в несколько уровней, и даже дилетант легко представит, как это впечатляюще выглядит, если удосужился посмотреть "Парфюмера".
Нас и правда корчит от смеха: ведь невозможно вообразить, чтобы сегодняшняя московская (а шире – российская) власть не признала бы аварийной и потребовала бы немедленного сноса рухляди, что мокнет в воде 7 с лишним веков! Не Лужков с аварийностью – так Митволь с водоохраной зоной. Что, спрашивается, париться по поводу истории? Прикажут – перепишут. И воспроизведут в монолите. Тем более история у итальянцев нам не нужная. Вот, скажем, устроил Козимо Медичи в 16 веке внутри моста крытый переход, чтобы ходить в гости к сыну на другой берег. А проход, ныне известный как коридор Вазари, пришлось сделать кривым, потому как какие-то граждане, проживавшие на линии его прокладки, наотрез отказались жилплощадь освобождать. И вот – представляете?! – всесильные Медичи ничего не смогли с бунтовщиками поделать. Их бы да в Южное Бутово! (Новый взрыв хохота). И вос… (смех) про… (хохот) извести… (ой, мамочки!) в моноли… (ой, ой, ой!).
* * *
Вечером, после шоу белья от Биккембергса (в здании бывшего вокзала Леопольда человек пятьдесят мужиков в одних белых трусах картинно застыли на подиуме, изредка меняя позы под "Лебединое озеро". Когда Чайковский сменяется прогрессив-хаусом, в зале гаснет свет, и в бликах фотовспышек становится ясно, что мужики снимают трусы. Женщины радостно визжат. Когда свет включается, видно, что белые лебеди сменились черными: в смысле цвета трусов. Ты ходишь вокруг подиума, опять же, с шампанским, испытывая чувства, которые испытывала, должно, рыба в СССР по четвергам, когда был рыбный день) – так вот, вечером мы гуляем по городу.
Наша гостиница – на окраине, у старых городских ворот. Идти до окраины минут 15. Флоренция – город маленький. И 5 веков назад – то есть тогда, когда на местный рынок нельзя было зайти, чтобы не наступить на ногу либо Микеланджело, либо Караваджо – здесь обитало 200 тысяч человек, а сейчас всего в 2,5 раза больше. Зато туристов приезжает каждый год по пять штук на одного местного жителя.
Туристы – народ восторженный, но глупый. Им подавай непременно вековую седину, старые фрески, они без ума от Леонардо и Бронзино, от странных историй и темных времен. А обмануть народец ничего не стоит. Видел я, как в Москве туристы охали у фальшивой Иверской часовни (воспроизведена в монолите) и якобы Китай-города (аналогично). Да и сам охал, приняв по глупости в Риме возвышающийся над Форумом многоколонный монумент Витторио-Эммануила (новодел, историзм, конец 19 века) за камни Возрождения. Отчего гид ужасно смущался и говорил, что "эту пошлость" сами римляне презрительно называют "пишущей машинкой".
Собственно, чтобы предотвратить обман дилетантов, не так давно архитекторы мира подписали так называемую Венецианскую хартию по реставрационной этике (Россия, кстати, к ней присоединилась). Суть в том, чтобы защитить историю от подделок. Когда старые камни рушатся, их нельзя заменять копией. Если Колизей и Форум погибли, можно либо демонстрировать их могилу, либо строить на могиле, условно говоря, стеклянный куб. Что тоже есть памятник времени, только другому. Но возводить копию Колизея – нельзя, как вывешивать, скажем, в Уфицци фальшивого Караваджо, прикрываясь тем, что оригиналы велел сжечь Савонарола (тоже, кстати, был мэром Флоренции. Запретил танцевать, улыбаться, смеяться. Вскоре хмурые недовольные сограждане сожгли его самого). Историческая подлинность состоит в том, что история не переигрывается назад.
Ни в монолите, ни в кирпиче, и ни за какой бюджет.
* * *
А еще, гуляя, мы говорим о том, что Лужков (что есть, по сути, не имя, а торговая марка столичного стройкомплекса), надежда и гордость москвичей, лишил их – и поделом, коль так монолитно его переизбирали, пока еще можно было избирать – той Москвы, про которую когда-то написал Давид Самойлов: "Снега, снега, зима в разгаре, светло на Пушкинском бульваре, заснеженные дерева, прекрасна в эти дни Москва. В ней все уют и все негромкость". В Москве не осталось соразмерного человеку района: она теперь – сплошной офис, соразмерный занимающим его корпорациям. (Лужков ведь, если не ошибаюсь, сказал, что в центре не должно остаться пятиэтажных домов? – правильно, скоро и не останется. Он ведь сказал, что "сталинки" будет сносить? – правильно, и снесет, и воспроизведет).
А в офисе туристу делать нечего. На весь осмотр столицы РФ сегодня нужен максимум день: меньше, чем на Суздаль. Красная площадь, Кремль, Третьяковка – и все. Прочее либо торговые комплексы, либо фальшак. Ведь фальшак – храм Христа-спасителя, фальшак – упомянутая Иверская, фальшак – Манеж, фальшаком будет Военторг. Символ сегодняшней Москвы – фальшиво признанная аварийной и воспроизводимая (в монолите) фальшивая гостиница "Москва" (а федеральный символ – незаконно перестраиваемая "Россия").
В Москву туристу если и есть смысл приезжать, то как в Лас-Вегас, с его имитациями мировых шедевров. И не парадокс ли, что Лужков бьет себя в грудь, требуя вывода из Москвы казино.
И мы, наслаждаясь прогулкой вдоль Арно, решаем, что это он на публику бла-бла-бла. Не выведет. Воспроизведет. В монолите. В Москве сегодня можно жить, только чтобы зарабатывать крутые деньги и круто их тратить.
Не было в Москве праздника смешнее, чем 850-летие Москвы.
Это праздник новодела, прикидывающегося старым городом. Истории у Москвы больше нет.
* * *
У нас последний вечер во Флоренции, пора собирать чемоданы.
Уже сворачивая к гостинице, мой собеседник, знающий Италию не в пример лучше меня и куда больше здесь живущий, говорит, что понимает любовь москвичей к Лужкову.
Большинству, говорит он, трудно жить в европейских исторических городах. В Венеции, с ее сыростью и гниеньем каналов, не осталось итальянцев. Там покупают недвижимость американцы, англичане и русский художник Андрей Бильжо. А аборигены живут на берегу лагуны, в Местре, потому что не хотят, поступаться удобствами жизни ради Большой Истории. И вопрос не в том, чтобы упрекать людей то, что они разменяли историю на удобства, а в направлении исхода.
В Европе, продолжает он, вслед за Америкой после войны случилась suburban revolution, революция пригородов, когда средний класс из Парижа, Рима, Флоренции, Барселоны стал перебираться в домик с лужайкой в пригороде. Все, что потребовалось для революции – строительство пригородных дорог и коммуникаций. В России же с коммуникациями известно что. Вот удобства и стали создаваться прямо на старых камням.
Ты понимаешь? – спрашивает он.
Я машинально киваю. Я не москвич, я петербуржец. Мне легко подчинять жизнь истории, потому что жизнь в Петербурге означает подчинение хотя бы графику разводки мостов.
Я знаю, что в Петербурге в последние годы риелторы делят квартиры в центре делят на два типа: "московский" и "иностранный". "Московский" – это когда монолит и подземный гараж. "Иностранный" – это когда сохранились лепнина и печи. Второй тип приводит в восторг европейцев, первый скупают с инвестиционными целями москвичи.
Я обойдусь без подземного гаража: не может быть подземного гаража под, условно говоря, Трезини. Зато в моем окне Петербург ровно в том виде, в каком он существует без последние 200 лет. Смотришь в окно – видишь золотой сон.
– А представляешь, если Лужков – губернатором в Питер?! – выводит меня из задумчивости приятель.
Я вздрагиваю, потому как по размаху сноса домов на Невском, Литейном и по обилию рекламы Газпрома мне кажется, что – уже. А засыпая, я вспоминаю вдруг безо всякой связи с прошедшим, что homo sapiens, человеком разумным, нас назвал Линней лишь в 18 веке. До этого мы довольствовались Аристотелевым званием "смеющейся обезьяны".
Похоже, Линней поспешил.
2007 Comment
Эта статья была опубликована в "Огоньке" без двух последних абзацев и с другим заголовком. Предосторожность была не лишней. В то время мэр Москвы Юрий Лужков выигрывал во всех московских судах все дела о диффамации. Писателя Эдуарда Лимонова мэр просто выпотрошил: все гонорары за текущие публикации одного из крупнейших русских писателей уходили на оплату исполнительных листов.
По счастью, Лужков в суд на меня и "Огонек" не подал.
Что, впрочем, не помешало ему – как и губернатору Валентине Матвиенко в Петербурге, как и губернатору Валерию Шанцеву в Нижнем Новгороде, а вообще имя им легион – искренне, планомерно и отчасти даже вдохновенно изводить под корень старые камни, заменяя их монолитным железобетоном.
Назад уже не отыграть.
2012
#Италия #Тоскана Другая жизнь
Tags: Dolce vita, Пининфарино, просто Фарино и москательная лавка. – Машина по цене двухкомнатной квартиры в Риме. – Как мы с женой попали на тот свет, и почему там было хорошо.
Бог его знает, как они на меня вышли; пришло письмо.
В итоге все развивалось как роман (слог тому доказательством).
Неведомый герр Вальтер Лаймер предлагал провести пару дней рулем олдтаймеров Alfa Romeo под Флоренцией. Я никогда не слышал про компанию Nostalgic с регистрацией в Мюнхене и сайтом в доменной зоне. it; я недавно провел в Тоскане неделю; и не люблю повторяться в поездках (mondo longo) и не доверяю незнакомцам. Я согласился.
На заре гламура мне довелось написать, что мужчина должен уметь делать женщине подарок: пригласить на прогулку, спуститься к воде, там – катер и поездка остров, где накрыт стол на двоих. А сам я был не то что подонком, но пацаном, поскольку своей женщине такого не подарил. Vita brera, пора было исправляться.
Вторая же причина состояла в том, что герр Вальтер не требовал денег вперед.
Это если уж до конца честно.
* * *
Во Флоренцию от нас нет прямых рейсов, и отлично: внутри Европы лучше не летать, а ездить. Тогда ее карта – листаемый текст (сказано пошло, но точность меня извиняет). Пять часов из Парижа в Биарриц – скоростным поездом: тогда ланды начнут прорастать на подъезде к Атлантике, как в "Подростке былых времен" Мориака. Полтора часа из Рима во Флоренцию – тем же Eurostar: можно поймать момент, когда за окном нежные холмы Умбрии заменятся еще более нежными холмами Тосканы, с их вечной дымкой, fumana.
Я смотрел в окно на Тоскану и поверх fumana (или даже foschia) видел отражение жены. Сквозь такой же туман где-то здесь спускался в ад Данте (почти в моем возрасте, кстати). Я обещал жене, что у нас все будет не просто хорошо, а прекрасно.
* * *
…я же предупреждал, что получается не отчет; а romanzo, где порой смысл – в сбивчивости, в воздушных проколах (нет, это – в стихах), в уходе от сюжета. И важно сказать вот что. Массовость туризма позволяет легко менять страны, но не эпохи. Колизей навечно разрушен, и нынешние его центурионы – ряженые для фотосъемки. Самый крутой исторический туризм, кстати, сегодня в России, где в подмышке Вичуги или Шуи еще живы какие-нибудь "Хозтовары" с раздельным существованием дебелой продавщицы и дебелой кассирши… Я не о том? О том. Просто итальянский неореализм, от де Сика до Феллини, разглядел в той, 50-х годов, продавщице – Лоллобриджиту. Или наоборот. И вот ты вечером сидишь в ресторане "Цветы", который придумал Володя Овчаренко, владелец "Риджины", и зачарованно смотришь "Сладкую жизнь", которую показывают прямо на стене. Но все же за окном – иллюминация Тверской, снос и реставрация, питерские чекисты и интервальные фонды. Понимаете, да? Когда имитация создает настроение – это одно. Но боже упаси принять имитацию за реальность.
И я больше не буду отступать от канвы.