Она даже обрадовалась, когда раздался стук в дверь и прервал ее тревожные мысли.
- Войдите - сказала Анна, и на пороге появился молодой человек, которого Джейн уже видела в зале. Он выглядел несколько опрятнее, чем сразу после приезда, но все-таки еще довольно диковато. Целитель поклонился.
- Меня зовут доктор Захарий, - представился он.
- Да, я слышала о вас, - ответила Анна. - Вы - астролог и прорицатель, правильно?
- Я обладаю даром второго зрения и читаю по звездам. Но сейчас я прибыл не за этим, леди Анна. Я также лечу травами и знаю, что вы больны потницей. Я привез напиток, который укрепит ваши силы. Это единственное, в чем вы сейчас нуждаетесь. Доктор Баттс хорошо поработал: в какой-то момент вы были в очень опасном положении.
- А как я узнаю, что это не яд? - смеясь, спросила Анна. - Сейчас, когда кардинал приезжает из Рима для того, чтобы определить законность брака Его Светлости, у меня особенно много врагов.
Многие бы рассердились на такие слова, но Захарий просто пожал плечами.
- Будете ли вы пить его или нет - ваше личное дело, миледи. Я приготовил это лекарство, чтобы помочь вам, но существуют люди, которые не способны принять помощь, когда ее предлагают.
- Давайте, - сказала она. - Я не собиралась обидеть вас. Налей мне немного, Джейн, я выпью прямо сейчас, чтобы показать, что верю доктору. Присядьте, доктор Захарий, и извините меня за бестактность. Как вы знаете, я была больна и забываюсь.
Понимая, что глаза провидца следят за каждым ее движением, Джейн Уатт взяла кожаный мешочек, который Захарий протянул ей, и налила почти полный стакан. Прозрачная жидкость золотистого цвета пахла лесными цветами. Анна выпила залпом и почти сразу же ей захотелось спать.
- Ну, астролог, - сказала она, - я чувствую расслабление уже сейчас, мое тело тяжелеет.
- Через несколько минут вы крепко уснете, - согласился он. - А когда проснетесь, я хочу, чтобы вы выпили еще. И повторите процедуру, когда проснетесь снова. Таким образом вы проспите четыре дня. После этого вы должны наброситься на пищу, дающую силы, и как можно больше есть - тогда вы сможете вернуться ко двору в августе. К тому времени болезнь покинет Лондон.
Зрачки Анны были расширены, когда она смотрела на него, и она сонно спросила:
- А какая судьба ждет меня, астролог? Вернусь ли я с триумфом?
- С огромным триумфом, миледи. В ваш собственный дом Стренде, с садами, спускающимися к реке.
- Как прекрасно это звучит. Но что потом, Захарий, что потом?
Она уже почти спала.
- Через пять лет, - прошептал он, - ваша голова будет увенчана короной Англии. - Ее ресницы вздрогнули, но ничто другое не подтверждало, что она слышала его. Она дышала глубоко и ровно и казалась глубоко спящей. Захарий прочел мысли Джейн и улыбнулся.
- Нет, я не отравил ее, - успокоил он ее. - Когда я увидел вас, я понял, что больше не люблю Анну. Я так хорошо вас знаю. Я видел вас много раз, хотя в действительности это произошло только теперь.
- Я вас не понимаю, - опешила Джейн.
- Может быть, это вам все объяснит, - ответил Захарий Говард и, обняв ее, поцеловал с такой страстью, что она потеряла бы сознание и упала, если бы он ее не поддержал.
- Не согласитесь ли вы выйти за меня замуж? - спросил он.
- С превеликим удовольствием, - ответила Джейн, напрочь забыв о том, что еще час назад они были совершенно незнакомы.
* * *
Эпидемия потницы покидала Лондон, и из различных временных убежищ придворные стали съезжаться ко двору.
Захарий после задержки в Кенте на несколько дней из-за Джейн Уатт вернулся на Кордвейнер стрит в середине июля, хотя эпидемия еще не закончилась. Прежде чем уехать, он уговорил ее на брак по цыганскому обряду, увел в лес, который окружал Гевер, сделал надрезы на своей и ее руке, выдавив по капельке крови, смешал их. А потом, прикрывшись легкой простынкой, он доказал свое супружеское право прямо здесь, в Кентских лесах. Солнце освещало их обнаженные сплетенные тела, а ее всхлипы боли и радости тонули в пении птиц. И он сам, словно дикое животное, чувственный и неиссякаемый, не насытился, пока не овладел ею полностью.
- Скажи леди Анне, что ты поедешь с ней в Лондон как член ее семьи, - сказал он, когда они расставались на опушке леса. Он наклонился из седла, чтобы еще раз поцеловать ее.
- А если она не согласится?
- Она согласится.
Возвращаясь в дом своего отца, утратившая невинность, с рукой, ноющей от пореза, сделанного ритуальным ножом Захария, Джейн Уатт в глубине души испытывала возвышенное состояние, одновременно думая, не потеряла ли она рассудок.
Король, сопровождаемый Георгом Болейном и еще несколькими придворными, выехал из усадьбы Гудзон в конце месяца, когда он стал совершенно уверен, что эпидемия миновала.
Сидя на жеребце, он размышлял: "Каждый шаг этого животного приближает меня к дорогому, но до сих пор недоступному существу, отвергающему меня. И тем не менее я не нарушу своего обета. Я скорее откажусь от женщин вообще, чем прикоснусь к другой женщине".
А вслух он, обращаясь к Норрису, произнес:
- Гарри?
- Да, Ваша Светлость.
- Ты ведь вдовец. Бывали ли у тебя долгие периоды… э… - воздержаний?
- Да, Ваша Светлость. Однажды я продержался целых три года, прежде чем взять наложницу.
- И, как ты считаешь, прости за вопрос, сказывалось ли это воздержание как-нибудь на тебе?
- Нет, Ваша Светлость. Я становился слегка неуправляемым. Только и всего.
И Норрис и Георг Болейн, ехавшие за ними на расстоянии, с которого все было слышно, точно знали, о чем идет речь. Король не наносил ночных визитов в апартаменты королевы Екатерины уже почти два года; а Норрис, по его привилегированному положению, точно знал, что Анна Болейн не допускала Генри в свою постель.
Георг усмехнулся. "Он боится, что его мужественность ослабнет, - подумал он. Он еще сильнее захочет Анну, если это у него на уме".
В замке Саттон Фрэнсис и Энн Пиккеринг находились в объятиях друг друга. Энн была рада, что они были на людях и в доме. Сегодня они прощались, и она боялась, что не выдержит и сдастся - она была уже готова к этому, когда ее спасли приближающиеся шаги леди Вестон. Фрэнсис стремительно нырнул под кровать.
Когда дверь открылась, Анна беспечно сидела у окна, пытаясь как ни в чем не бывало привести в подобие порядка свои рыжие кудри. Леди Вестон, однако, не была этим обманута: она успела заметить легкое движение покрывала на кровати.
- О, Анна, - произнесла она нарочито громким голосом, - если ты увидишь Фрэнсиса, попроси его немедленно зайти ко мне. Его лошадь оседлана, ему следует выехать прямо сейчас, если он хочет добраться до Лондона до темноты.
- Да, леди Вестон, - ответила девушка, поднявшись и приседая в реверансе.
Едва только дверь закрылась, Фрэнсис вылез из-под кровати слегка запыленный.
- Она что-нибудь подозревает?
- Да, поэтому иди быстро.
И, поцеловавшись в последний раз, они пошли разными коридорами во двор, где Анна, взбежав на вершину Надвратной башни, долго махала ему вслед, пока он не превратился в черную точку.
А в это время королева Екатерина терпеливо занималась своей вышивкой вдали от двора; король беспокойно вышагивал по комнатам; кардинал Уолси часами просиживал над Великой Королевской Хартией, так как разрыв с королевой должен был быть обнародован; герцог Норфолк, вернувшийся в свой дом в Лондоне, с интересом слушал рассказ своего сына Захария о бракосочетании по-цыгански; а Фрэнсис Вестон с Генри Норрисом сражались на теннисном корте - все действующие лица были на своих местах. Все они ждали, когда маленькая темноволосая девушка покинет леса и поля родного Кента и пыльной дорогой направится навстречу Лондону и своей судьбе.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
- Он умирает, - сказал Доктор Бартон категорически. - Я ничего не могу сделать. Может быть, он проживет еще месяц или два. - Врач пожал плечами и покачал головой. - Так это и происходит.
От неожиданности Анна Вестон села.
- Но почему? Он вел такую здоровую жизнь. До того как он стал жить у нас, большую часть времени он, как правило, проводил на воздухе. Как может так быстро угаснуть такой здоровый человек?
Доктор Бартон посмотрел на нее, тихонько вздохнув.
- Только Бог это знает, леди Вестон. Кто может сказать, почему язвы разъедают здоровяка, а тщедушные и малокровные избегают их. Единственное, что я могу сказать: смерть делает свое дело с вашим шутом, мадам, и он должен готовиться к вечности.
- Бедный Жиль! Он всегда был таким безобидным.
- Тяжело терять хорошего слугу, - произнес доктор Бартон, как о чем-то совершенно будничном. Он давно расстался с чувствами, выполняя свою работу. Юным, когда он только что дал клятву Гиппократа, он оплакивал умерших; радовался, когда выживал больной младенец; испытывал гордость и удовлетворение, когда его труд приносил ощутимый результат. Но теперь он переменился. Невозможно было принимать близко к сердцу каждого пациента и самому оставаться в здравом уме. Самое большее, что он мог сделать для них, - это непрестанно повышать свои профессиональные знания. Одиннадцать лет назад, в 1518 году, был основан Медицинский колледж, и он, Бартон, был одним из первых, кто поступил туда. Именно там, впитывая в себя знания, молодой врач понял, что, если он намеревается служить своему делу, он должен воспринимать пациента как нечто отвлеченное; отмежевать себя от страданий для того, чтобы иметь возможность облегчать их.
- Он был больше, чем слугой, он был другом, - прервала его воспоминания миссис Вестон.
Доктор Бартон издал неопределенное восклицание и опустился на деревянный сундучок, который его слуга, сопровождающий его во время визитов, всегда носил с собой.
- Пусть он принимает это лекарство три раза в день. Оно не поможет вылечить болезнь, но облегчит боль. По мере приближения конца я буду делать микстуру более сильной.
"Боже, какой он бессердечный человек, - думала Анна. - Он говорит о смерти, как другие об окончании визита. Хотя через сто лет, - размышляла она, - кто будет знать обо мне? Кому до этого будет дело? И хотя Жиль Гилдфорд, больше известный как Шут, доставлял удовольствие множеству людей своими проказами и песнями, его не будут помнить и оплакивать те, кто еще не родился. О, насколько достойно жалости все наше существование".
- …И пусть он лежит в постели, - продолжал наставлять доктор. - Чем больше он отдыхает, тем медленнее будет распространяться болезнь. Его карьера шута окончена, я думаю, навсегда. Вам следует обзавестись новым.
- Да, - машинально ответила она, - я скажу мужу.
- Он в Кале?
Прежде чем покинуть дом больного, доктор Бартон переключился на светскую беседу, как это было принято у всех практикующих врачей.
- Нет, его казначейство завершилось в Михайлов день. Разве вы об этом не слышали?
- По правде говоря, нет, леди Вестон; я так редко бываю у вас. Закаленная семья.
Она слабо улыбнулась в ответ на это замечание, но все ее мысли были заняты Жилем.
- Он сейчас помощник казначея Англии и вернулся ко двору.
- Да?! Большая честь для сэра Ричарда. Пожалуйста, передайте ему мои поздравления. Его государственный ум еще пригодится Англии. Мы живем в неспокойные времена.
Даже сельские врачи вроде Бартона знали, что посланец папы кардинал Кампеджио прибыл в Англию прошлой осенью рассмотреть дело об аннулировании брака короля. Хотя доктор не был дворцовым политиком и не имел опыта в государственных делах, ему тоже казалось, что кардинал получил инструкции от начальства по затягиванию дела. Потому что только теперь, летом 1529 года, наконец-то собрался на сессию легатский суд. Более того, по слухам, миледи Болейн была отправлена на временное проживание в замок Гевер в подавленном настроении. Доктор Бартон язвительно улыбнулся. Чего только не сделает мужчина, побуждаемый желанием владеть женщиной. Интересно, если король добьется желаемого и женится на миледи Анне, почувствует ли он на брачном ложе разницу между ней и нынешней королевой? Конечно, тоньше, моложе, жизнерадостней. Но действительно ли - другая?
- Вы заедете к нам на следующей неделе, доктор? - спросила леди Вестон.
- Если вам это будет приятно, мадам. Но для него я действительно ничего не могу сделать.
После отъезда врача она с большой тяжестью на сердце вернулась в свою гостиную во флигеле Привратного дома. Невозможно было представить поместье Саттон без Жиля. И, тем не менее, его странная слабость в последние дни приучала к мысли, что придет день, когда им придется обходиться без него. Но только не так чудовищно быстро - он ведь был еще совсем не старым. Его лицо ничуть не изменилось с того дня, когда она впервые увидела его, хотя все люди с морщинистыми, уродливыми лицами кажутся не имеющими возраста. Ей всегда казалось, что Жиль не менялся с детства. И образ маленького мальчика с яркими голубыми глазами, выдающимися вперед зубами и волосами, подстриженными "под горшок", вызвал ее улыбку, несмотря ни на что.
Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, ибо мысли ее унеслись далеко: она снова была в парке Саттон невдалеке от руин усадьбы летним днем восемь лет назад. Именно тогда она впервые увидела странную фигуру, выходящую из леса с котомкой за спиной. Жиль, странствующий актер, цыган-балагур, пришел поглазеть на новых хозяев усадьбы.
- Войдите, - отозвалась она.
Это был он. Одетый и поднявшийся с постели, лицо того же ужасного землистого цвета, каким оно было все эти последние месяцы. Но при этом он пытался широко улыбаться.
- Жиль! - уговаривающим тоном произнесла она. - Что ты делаешь? Доктор Бартон строжайше велел тебе отдыхать, чтобы… быстрей поправиться.
Его лицо моментально превратилось в маску, лишенную какого-либо выражения, как всегда бывало в случаях затруднений. Только на этот раз в глубине его глаз сохранилось "пусть-будет-так-если-вам-это-нравится".
- Понимаете, миледи, - сказал он. - Мне очень трудно лежать неподвижно, как бы удобно ни было. Я по своей природе - беспокойное существо и, по правде, более несчастен, когда лежу, если, конечно, не пьян и не сплю, чем, когда стою. Поэтому, если миледи разрешит мне сидеть, когда я устаю…
Недовольная своей несообразительностью, Анна указала ему на стул напротив себя.
- …И тогда, я думаю, вы убедитесь, что я поправлюсь быстрее. Стоять или сидеть мне нравится гораздо больше, миледи.
Анна колебалась.
- Но доктор Бартон сказал…
- Ну, это для его обычных пациентов, миледи. Мы, цыгане, - совсем другие.
Повисла тишина. Конечно, Анна, будучи госпожой, могла приказать ему находиться в его комнате, но, если человек умирает, ему должно быть дозволено то, что делает его спокойнее.
- Если это доставляет тебе удовольствие, Жиль, можешь не ложиться в постель. Но только обещай мне, что будешь отдыхать, едва почувствуешь усталость.
- Даю слово, миледи.
Их глаза встретились, и каждый понимал, что другой знает правду, но боится сказать: мешали щепетильность и молчаливый договор. Хотя Анна, как истинная католичка, понимала, что обязана в какой-то удобный момент предложить Жилю встретиться со священником, она заранее боялась его реакции.
- Тогда все в порядке, - сказала она.
- Правда, миледи?
Вот оно. Он собирался объясниться. Он был уже слишком близко к земле и тайнам бытия, чтобы его можно было обмануть. Скорей всего, он уже давно знал - раньше, чем доктор Бартон. Бедный, смелый маленький Жиль.
- Пожалуйста, миледи, давайте поговорим прямо.
- Да, - согласилась она тихо.
- Врач - хоть он и добрый человек - ничего не может для меня сделать. Во мне растет болезнь, съедающая меня. Поэтому, миледи, я прошу вас как добрую госпожу и друга сделать для меня две вещи, чтобы я мог уйти из этого мира спокойно.
- Что же именно?
- Позволить мне повидаться с госпожой Кэтрин. Она не приезжала в замок Саттон с тех пор, как сбежала с сэром Джоном, и я горевал о ней, особенно потому, что гнев сэра Ричарда не ослабевает.
- А вторая?
- Я бы хотел перед концом увидеть могущественного колдуна - доктора Захария. Господин Фрэнсис говорил мне, что в нем течет цыганская кровь, он - самый знаменитый астролог на земле. Как бы мне хотелось встретиться с ним!
Анна молчала. Вызвать доктора Захария было нетрудно, но пойти против Ричарда и написать Кэтрин! Но тем не менее какой прекрасный предлог. И тут же ей стало совестно, что она думает о смерти человека как о "предлоге" и к тому же "прекрасном". А как бы ей хотелось снова увидеть дочь. Три горьких года, в течение которых письма от Кэтрин с ее мольбами приходили все реже и наконец совсем прекратились. Конечно, приносили много радости визиты Маргарет и Уолтера; хотя это счастье было омрачено в январе потерей горячо желанного первенца Маргарет - на четвертом месяце беременности. И тем не менее Анна задумывалась, что, может быть, она уже бабушка. Может статься, Кэтрин родила ребенка и не сообщила ей. И Анна Вестон приняла решение.
- Я сегодня же напишу Кэтрин, Жиль, - твердо сказала она.
- А как же гнев сэра Ричарда, миледи?
- Сэру Ричарду придется пережить это, как подобает мужчине. Быть оторванным от собственной плоти и крови - это неестественно. Ему придется склониться по ветру - это он умеет лучше всего.
- Да, когда это его устраивает, миледи.
В другое время она сделала бы ему замечание за колкость в адрес господина, но в теперешних обстоятельствах не обратила на это внимания.
- Я попытаюсь связаться с доктором Захарией.
Жиль поцеловал ей руку и на секунду прижал ее к своей морщинистой щеке. Она почувствовала тепло его слез, и это было уже слишком для нее. Нарушая все условности, она обняла его и заплакала.