* * *
Было 23 июля, и зал заседания легатского суда Блэкфраерз был забит до отказа. Внимательно осматриваясь вокруг внешне незаинтересованным взглядом, Ричард Вестон составил в уме список всех тех, кто пришел сюда, чтобы своими ушами услышать решение суда по признанию брака короля недействительным. Сегодня настал этот день. Как только прибудет король, кардинал Кампеджио зачитает вердикт.
В центре зала стояло пока пустое высокое кресло, которое ненадолго займет король, а пониже - большой стул для итальянского кардинала. Рядом с ним было место Уолси. Ричард заметил, как плохо выглядит его патрон, уже усевшийся на свое место Складки кожи свисали по бокам его лица, когда-то полного и цветущего, и тело, которое было величаво дородным, теперь казалось утонувшим в большом красном плаще. У него за спиной, непрерывно нашептывая что-то толстыми губами ему на ухо, а глазами зорко оглядывая зал, сидел человек, всегда казавшийся Вестону олицетворением слова "банальность" - секретарь Уолси, доктор Стефен Гардинер. Но сегодня, казалось, он обрел новую мощь - как будто он вытягивал жизнь из своего увядающего господина.
"Человек, за которым надо смотреть в оба", - подумалось Ричарду.
Он перевел свой взгляд со священнослужителей на пэров Англии. Следовало бы действительно отмстить тех, которые отсутствовали, так как почти все сиятельные особы этой страны прибыли сюда в такой важный день, когда пишется история, когда брак короля Англии будет признан недействительным и аннулирован в глазах всесильного вечного Рима.
Впереди всех, конечно, был мастер самопродвижения - Томас Болейн, лорд Рочфорд. Напряженное выражение застыло на широком лице, а его большие темные глаза, так похожие на глаза кошки, которая и была сутью и поводом всех этих громких событий, смотрели задумчиво перед собой. Ричард в душе был доволен. Он надеялся, что через несколько минут надежды самодовольного дурака будут развеяны, а вместе с ними и надежды его дочери.
Справа от Болейна и абсолютно его игнорируя, сидел его родственник, герцог Норфолк. Он казался одним из немногих людей в этом зале, не испытывающих благоговейного страха от величия события, так как сидел, повернувшись спиной, нога на ногу, его лицо светилось улыбкой, когда он разговаривал в кругу своих клевретов. Один привлек особенное внимание Ричарда, потому что раньше его при дворе он не видел. Мужчина лет тридцати пяти с темными вьющимися волосами и необыкновенно яркими глазами, которые, казалось, сверкают, как кристаллы. Ричард заметил, как тот что-то шептал на ухо Норфолку, а затем, к его удивлению, оба посмотрели прямо на него. Не показывая удивления, Ричард поклонился им, они ответили, хотя никто из них не улыбнулся.
За столом свидетелей, прямо перед креслами, где придворные толпились подобно овцам, сидел Чарльз Брэндон, герцог Саффолкский и родственник короля. Бородатый и могущественный, он выглядел как затаившийся лев. Будучи человеком короля до последней капли крови, он несколько дней назад давал клятвенные показания о том, что утром после свадьбы Екатерины и принца Артура он самолично видел следы крови на простынях и, таким образом, Екатерина была женой принца во всех смыслах - факт, который королева столь же энергично и под присягой отвергала. "Что же было ложью?" - думал Ричард. Могла ли такая честная и набожная женщина, как королева, прибегнуть к обману для того, чтобы уберечь свою дочь от позора считаться незаконнорожденной? Или же удобно ошибалась память Брэндона? Или следы крови были от царапины? Или вызваны месячными Екатерины? Ричард готов был держать пари, что Брэндон - лжец. Он настолько зависел от короля, что готов был продать свою бабушку язычникам, чтобы вызволить патрона.
Вестон перевел взгляд на маркиза Экзетерского, который сидел на краешке стула в позе хищной птицы и занимался тем же самым, что и Ричард, осматривая всех присутствующих и, без сомнения, осуждающе взирая на поведение молодежи. Его черные глаза видели все, но лицо ничего не выдавало. Этот человек был истинным ночным стервятником!
Проследив за взглядом Экзетера, Ричард увидел Фрэнсиса.
"Боже, - подумал он, - этот мальчик, умирая, останется в долгу перед портным". Его сын стоял среди друзей в прекрасно сшитой изумрудно-зеленой парс с золотым шитьем.
"И все остальные не лучше, - думал Ричард, - как стая распустивших хвосты павлинов".
Однако он был вынужден признать, испытывая подобие гордости, что Фрэнсис выглядел самым красивым и элегантнее всех одетым. Ричард внимательно рассмотрел эту маленькую компанию. Явным лидером - как брат "света очей короля" - был Джордж Болейн. Он, казалось, застыл в напряжении, потому что, если вердикт вынесут не в пользу Анны, амбициям его семьи будет нанесен очень сильный удар.
"Хотя эти-то сумеют вползти снова, - размышлял Ричард. - Девушка совершенно необыкновенно держит короля в руках, словно какими-то неестественными силами".
Слева от Джорджа сидел его кузен Томас Уатт, а справа - другой кузен, Фрэнсис Брайан.
"Клан в полном сборе", - подумал Ричард с юмором. Но явная близость Фрэнсиса с ними заставляла его задуматься. Сам он уже забыл, как давно выучился никогда не вставать на сторону восходящей звезды, но ждать, пока та засверкает яркой кометой. Его отец, Эдмунд Вестон, расчетливо рискнул, приняв сторону Генри Тюдора против Ричарда III, и ему отплатилось сторицей. Но поддержать семейство Болейнов на данной стадии развития событий было необычайной глупостью. Они еще были очень далеки до выхода из своего леса.
Но его сын смеялся и шутил с ними, а кроме него еще молодой Уильям Бреретон, примерно на годок постарше Фрэнсиса, ведущий себя так, будто находится на маскараде, а не в суде. Ричард перевел взгляд на сэра Генри Норриса, который выглядел необычайно сурово: с каменным лицом он сидел отдельно от молодежи и смотрел прямо перед собой. Ричард отнес подавленное настроение Норриса за счет общей напряженной атмосферы и ни за что бы не догадался, что этот человек испытывал муки: одна его половина молилась о том, чтобы Кампеджио нашел доводы против короля и прекрасная дева из лесов Гевера никогда не смогла бы выйти замуж за Его Светлость; другая - проклинала свою ревность и желала, чтобы его господин, его король, который всегда был к нему необычайно добр, смог добиться своего.
Все присутствующие в зале встали, когда проковылял кардинал Кампеджио. Маленький итальянец с длинной белой гривой и столь же белой бородой, резко контрастирующими с ярко-красной сутаной, смотрелся как карикатура. Его хромота, вызванная подагрой, сделала смешной фигуру, которая должна была быть преисполнена величия. Ричард впервые подумал, а не была ли болезнь еще одной дипломатической уловкой для замедления судебных процедур - он был убежден, что необычайно медленное путешествие Кампеджио в Англию и последующие семь месяцев задержки судебного разбирательства полностью соответствовали плану, разработанному в Риме. Впрочем, взглянув на кардинала вблизи и увидев его распухшие суставы, покрасневшие веки и усталые глаза, он понял, что это не было игрой, просто настоящая болезнь хорошо вписалась в общий процесс затягивания процедуры. Было ли то полководческим ходом со стороны папы - прислать кардинала со столь тщедушным здоровьем?
Король, видимо, наблюдал за всем из дальнего конца зала, потому что, как только Кампеджио дошел до своего места, загремели фанфары и Гарри, вышагивая так, чтобы даже своей бодрой походкой подчеркнуть физическое убожество легата, пересек зал суда и занял свое место на возвышении. Еще не улеглась обычная сумятица, все рассаживались, но король, выглядящий более беспокойным, чем когда-либо на памяти Ричарда, уже махнул рукой в перстнях проктору, предлагая начинать.
Поднявшись, проктор произнес:
- Милорд легат, все показания по данному делу были заслушаны. Каково ваше решение?
Он сел на место, и в зале воцарилась мертвая тишина, пока кардинал с трудом выволакивал свое тело из кресла.
- Ваша Светлость, милорды, джентльмены, - сказал он на хорошем и размеренном английском, - сегодня в Риме начинаются каникулы, поэтому я не могу продолжать слушание. Я откладываю рассмотрение этого дела до первого октября. Спасибо. - И он упал назад в свое кресло при оглушающей тишине. Ричард Вестон просто не поверил тому, что только что услышал, и было совершенно очевидно, что вообще никто в этом переполненном зале ничему не поверил.
Затем последовал ответ. С побелевшими губа ми король поднялся со своего места, и какую-то долю секунды Ричарду казалось, что он готов ударить кардинала; но даже не взглянув на него и ни к кому не обращаясь, Генрих стремительно вышел из зала и исчез из виду. С его уходом прорвалась лавина криков: "Нет, нет!" и "Дайте нам решение!"
И над всем этим раздался могучий голос герцога Саффолкского, сопровождаемый ударом кулака по столу:
- Святой Боже, теперь я понимаю, что старая поговорка верна: кардиналы и легаты никогда не приносили пользы Англии. - И он вышел следом за своим родственником-королем.
Не обращая внимания на волнение в зале, свита Кампеджио спокойно занялась сбором своих бумаг и вещей. Но, в отличие от легата, заметил Ричард, кардинал Уолси сидел мертвенно бледный, с головой, резко склоненной на грудь. Несмотря на хаос, Ричард успел увидеть Рочфорда, или Болейна, как он все еще называл его про себя. Тот был белым, как мел. На мгновение сэр Вестон позволил себе понаблюдать за игрой человеческих страстей. Он усмехнулся.
Кружок Фрэнсиса собрался вокруг Георга Болейна, выказывая ему сочувствие за сегодняшнее поражение. Сэр Генри Норрис и маркиз Экзетерский уже спешили, чтобы догнать короля. Но Ричард, который не торопился никуда уходить, посмотрел еще раз на крошечного подагрика, который вызвал столь бурную реакцию. Играла ли на его губах легкая улыбка, или то была гримаса боли? Ричарда ничто не восторгало так, как холодность, а в этом кардинал был большим мастером. Прихрамывая, он вышел, всем видом давая понять, что абсолютно ничего не произошло. Никто и никогда бы не подумал, что он только что с триумфом и безмерным небрежением поверг противника Римской церкви.
Ричард поймал себя на мысли: "Так тебе и надо, выскочка", - когда Томас Болейн, задыхаясь от ярости, подошел к своему сыну.
Вестон был настолько погружен в свои мысли, что не заметил, как к нему подошел граф Норфолк, и вздрогнул, услышав голос за спиной:
- Ловкий маневр папы, не правда ли? Каникулы в Риме! Боже, можно почти восхищаться этой бессмыслицей. А как у вас дела, Вестон? Вы, кажется, последние три года жили в Кале?
Ричард поднялся и поклонился, а затем заметил яркие глаза незнакомца, стоявшего рядом с Норфолком и явно беседующего о нем. Они церемонно раскланялись друг с другом, а герцог сказал:
- Сэр Ричард, разрешите представить вам моего родственника: сэр Джон Роджер Брайнстон. Он сказал мне, что очень хочет познакомиться с Вами.
Прошло уже двадцать дней, как Анна написала Кэтрин. Двадцать дней нетерпеливого ожидания всадника, несущего ответ, и двадцать вечеров разочарования, когда заходило солнце, наступали сумерки, а ответа все не было. Доктор Захарий, напротив, ответил очень быстро, и у всех зародилось множество надежд, когда всадник, привезший его письмо, приблизился к Привратной башне. Жиль заспешил по внутреннему двору и встретился с Анной в прихожей. Но одного взгляда на печать было достаточно.
- Это не от Кэтрин, Жиль, - сказала она.
Его лицо, обтянутое кожей, через которую теперь хорошо просматривались кости, казалось сейчас еще более изможденным, чем когда-либо, но оно слегка оживилось, когда она сказала:
- Это письмо от доктора Захария. Он приедет к нам в течение ближайших трех недель.
Когда миновало двадцать дней, ее страхи за Уилла, гонца, возросли. По всем дорогам было полно разбойников, и она понимала, что, вполне возможно, он так и не добрался до Дорсета. С другой стороны, размышляла она, может быть, он и доехал, а теперь пытается уговорить Кэтрин написать ответ. Анна в крайнем смятении бродила по поместью и не могла решить: написать ли ей еще раз, отправить ли человека на поиски Уилла или ничего пока не делать и ждать. Каждый день она повторяла:
- Подождем еще день? Может быть, завтра придет ответ.
И, когда она уже была доведена до отчаяния и готова была писать новое письмо и отправить с ним для безопасности четверых мужчин, к ней прибежала Джоан:
- Миледи, Жиль сходит с ума от радости. Он говорит, что мисс Кэтрин - я говорю о леди Роджерс - приедет сегодня до заката солнца.
- Вернулся Уилл, а мне не сообщили?
- Нет, мадам. Он сказал, что ему приснился сон.
Стоя перед ней, Жиль выглядел смущенным и переминался с ноги на ногу. Он был очень похож на ребенка, которого попросили спеть перед гостями.
- Так что же это был за сон? - спросила Анна.
- Это было предсказание, миледи. Я видел во сне, как кавалькада мисс Кэтрин подъезжает к Привратной башне, а за их спинами садится солнце. И я знаю, что это произойдет сегодня.
Анна смотрела на него в задумчивости. Он умирал, и к нему следовало относиться снисходительно, и в то же время она не хотела, чтобы он надеялся напрасно.
- Тогда я прикажу поварам приготовить побольше еды на сегодняшний вечер, но Жиль…
- Да, миледи?
- …не очень много, потому что это…
- …только сон. Да, миледи, я знаю. Но я буду удовлетворен этим.
И он вышел более легкой походкой, чем была у него последние недели. К шести часам вечера она начала сомневаться, удержит ли его железный засов. Он слонялся по прихожей и, казалось, собирается уйти и только подбирает выражения, чтобы объясниться повежливее. Он предстал перед Анной в костюме, который Ричард привез ему из Кале и который казался Жилю образцом высочайшей моды, потому что был сшит во Франции. Он смотрел на Анну глазами наказанного спаниеля.
- Роджер выпроводил меня из своего помещения, мадам. Он говорит, что спотыкается об меня при каждом повороте.
- Тогда, Жиль, смотри с Длинной галереи или с Привратной башни. Лучше не мешайся здесь под ногами.
Он улыбнулся, его смешное лицо стало почти таким, как было до болезни.
- Я пойду на башню, миледи.
Несмотря на свои сомнения, Анна обнаружила, что идет в направлении дальних окон Длинной галереи, откуда было видно очень далеко. И хотя она делала вид, что вышивает, как и Джоан, и Мэг, которые пришли к ней, все они время от времени бросали взгляды в окно, пока не увидели, что все занимаются тем же, и не рассмеялись.
- Вот уже действительно, три дурочки, - сказала Анна, - сидеть здесь из-за того, что кому-то приснился сон.
- Да, но это был сон цыгана, - ответила Мэг, - а их сны значат гораздо больше, чем сны обычных людей.
Анна улыбнулась ее словам.
- Да, да, - сказала она.
- Миледи, быстрей. О, миледи!
Это воскликнула Джоан, стоящая на коленях на подоконнике, ее шитье упало на пол, а согнутая спина выражала крайнюю сосредоточенность. В мгновение ока обе женщины были возле нее, и уже не было никакого сомнения, что она увидела. Солнце садилось над Саттоном, и кавалькада всадников с паланкином - что, без сомнения, говорило о присутствии женщины - выезжала из леса.
- Это она, - кричала Мэг, плача и смеясь. - Я знаю. Это моя госпожа Кэтрин.
Каменная винтовая лестница, которая соединяла галерею с Привратной башней, наполнилась возбужденными криками, когда Анна и обе ее служанки бежали к входной арке. И уже не было никаких сомнений, потому что группу возглавлял Уилл - собственный гонец Вестонов, - а из-за занавесей паланкина выглядывало очень бледное и усталое, но возбужденное лицо Кэтрин.
Анна побежала навстречу, крича:
- Радость моя! Радость моя!
А Кэтрин, увидев ее, откинула занавеси паланкина и закричала:
- Мама!
И Анна остановилась в изумлении, потому что Кэтрин не просто была располневшей в ожидании ребенка - она была огромной.
- Девочка моя, как ты могла решиться на путешествие в таком положении?
- Мама, я сделала это ради Жиля. Я не опоздала?
- Нет, дорогая, сейчас он придет.
Не помня себя от радости, шут изо всех сил, как мог, спешил к ним. Но он тоже был поражен размером живота Кэтрин.
- О, Кэтрин. Вы проделали такую дорогу ради меня?
- Да, да, старое пугало. И, ради Бога, помоги мне спуститься, у меня очень болит спина.
Когда она медленно прошла через главный вход и осматривалась вокруг после многолетнего отсутствия, воды, в которых жило ее дитя, вдруг изверглись из нее, и она стояла в изумлении в центре все увеличивающейся лужи.
- Мама, тряска в дороге подействовала на малютку. Я думала, что хотя бы доберусь сюда спокойно.
- Какой сейчас у тебя срок? - В голосе Анны было легкое сомнение, потому что на преждевременные роды было мало похоже. Кэтрин горделиво похлопала себя по животу.
- Глядя на мои размеры, ты сама можешь решить.
Мать обняла ее - насколько смогла. - Какой прекрасный подарок ты привезла! Мой внук родится в поместье Саттон.
- Да, - лицо Кэтрин слегка исказилось. - Можно я пройду в свою комнату? Мне кажется, он начинает выбираться. - Ужасная гримаса пробежала по ее лицу. - Нет, я, пожалуй, лучше пойду в комнату сэра Джона Роджера: пусть плод его трудов увидит свет там.
- Можно я поиграю тебе на лютне, Кэтрин? - попросил Жиль, нелепый, но желающий доставить удовольствие.
И она поняла его.
- Да, немного. Ты можешь сидеть за дверью, но, когда мне надоест, ты должен будешь уйти.
- Да, госпожа.
Он поцеловал ей руку, и мать повела ее вверх по лестнице. Мэг поддерживала ее с другой стороны, а Джоан шла сзади со шваброй, так как воды все еще текли. Через плечо леди Вестон бросила Жилю:
- Жиль, пошли Коука в Гилдфорд за повитухой и доктором Бартоном. Побыстрее!
Но в действительности не было никакой необходимости в спешке, потому что, удобно устроившись в кровати сэра Роджера - где, как она не скрывала, Роджер лишил ее невинности, а теперь должен был родиться его ребенок, - Кэтрин не начала рожать немедленно, а смогла еще полакомиться прекрасным ужином из фазана. Жиль весело играл на лютне в коридоре за дверью, а повитуха - чистоплотная, уважаемая жена фермера, знающая подход к молодым матерям - спокойно поужинала форелью, барашком и пирогом с дичью.
Было около одиннадцати часов, когда Кэтрин действительно начала чувствовать родовые схватки, и всю ночь она усердно трудилась. Символично, что на рассвете большие нежные руки повитухи помогли скользкому маленькому тельцу выйти из тела матери, и доктор Бартон, находившийся тут же в комнате, произнес:
- Леди Роджерс, у вас прекрасный джентльмен. Очень славненький молодой человек.
- Мальчик? - сказала Кэтрин, устало откидываясь на подушки. - Тогда назовем его Жилем.