И, сделав реверанс, она легко заскользила, доверяясь мелодии. Захарию подумалось, что он никогда не видел такой прекрасной компании: неприязнь и интриги позабылись, Придворные английского и французского королей вместе исполняли самый веселый танец всех времен. Генрих XIII не встал в пару, а, двигаясь среди танцующих, со смехом сдергивал с них маски - последними оставались лишь Анна и французский король. Когда была снята ее маска, она сделала глубокий реверанс, смиренно поднеся руку Франциска к своим губам. Ее опущенные плечи, изгиб спины подчеркивали ее целомудрие. Одним этим жестом она расправилась со всеми слухами, которые мог слышать Франциск - что она якобы не что иное, как властная проститутка. Ее распущенные волосы, украшенные драгоценными камнями, все еще лежали изящными прядями на его руке, когда он помог ей подняться, и одним движением она преобразилась в царственную особу, сверкающую золотом и бриллиантами. Мимолетного взгляда на короля Франции было достаточно, чтобы понять, что он совершенно очарован. Анна подняла голову и повела глазами, и тут они с Франциском рассмеялись.
- Значит, это - знаменитая маркиза, - проговорила Розамунда. - Я никогда раньше не видела ее. Это была умная мысль - подойти к французскому королю в маске. Вы считаете, это она придумала?
- Без сомнения, - ответил Захарий.
Общий танец, наделавший столько шума, кончился, и зазвучала нежная мелодия паваны.
- Как только удалятся Их Светлости, сразу же уйду и я, - сказал Захарий, продолжая танцевать. - Я веду спокойную жизнь простого цыганского парня и не привык к такому бурному веселью.
- И куда вы пойдете, бедный, смущенный, молодой провинциал?
- В свою холодную постель в башне Бошамп. А вы?
- Моя мать дома, у нее простуда, а дом полон размещенных там придворных. Знаете, у нас битком набито народу. Может быть, вы внесете радость в мою жизнь и предскажете мне будущее?
- С удовольствием, - сказал Захарий.
Глядя на нее, он думал, что никогда ничего не хотел так сильно, как вернуться в круглую комнату в башне и лечь в постель с ней. Впрочем, при этом он знал, что, хотя может бросаться в объятия многих страстных девиц, никогда не покинет очаровательную женщину, которая осталась в Англии и ждет его ребенка.
Но он уже не думал об этом, когда раздался легкий стук в дверь и появилось нахальное личико Розамунды.
- Я думала, что никогда не доберусь сюда, - сказала она. - Улицы забиты возвращающимися домой.
- Томас Уатт видел вас?
- Нет. Только Фрэнсис Вестон - он входил в башню, направляясь играть в кости.
- Он - человек надежный. Фрэнсис больше предан азартным играм, нежели женщинам. Он ничего не скажет.
- Почему вы боитесь Уатта?
- Он - брат моей жены и никогда не испытывал ко мне особой приязни.
- Господи, если вы тот тип мужчины, который непрерывно рассказывает о своей женушке, то я пойду. Нет ничего хуже подобных мужчин.
- Есть, - сказал Захарий, разражаясь громким хохотом.
- И кто же это?
- Мужчина, который говорит, что вы похожи на его мать.
Розамунда захлопала в ладоши от восторга.
- Подойдите ко мне, великий астролог, - сказала она. - Покажите мне свое искусство.
Но, несмотря на эти слова, именно она подошла и стала раздевать его своими умелыми пальчиками и гладить и щекотать до тех пор, пока он не свалился в изнеможении от громкого радостного смеха. А какой поднялся шум, когда его лохматая голова потерялась в ее грудях и они неистовствовали, дразня и отпуская шутки в адрес друг друга.
В комнате внизу Фрэнсис Вестон и сэр Гриффит Дун приостановили игру и недоуменно посмотрели на потолок.
- Что такое? - воскликнул сэр Гриффит. - Вы слышали крик?
Фрэнсис подмигнул.
- Это нас не касается. Я думаю, доктор Захарий определяет по звездам судьбу одной славной девушки.
Гриффит загоготал.
- Господи, теперь это так называется?
- Ну вот, уже все стихло.
- Думаю, нам следует выпить за их здоровье.
Они подняли бокалы в молчаливом приветствии, а в это время наверху Захарий и Розамунда переходили от шумных забав к восхитительным и нежным ощущениям.
Когда прохладный пасмурный рассвет сошел на крепость, повсюду уже стояла тишина. Захарий спал, свернувшись, как кот, вокруг своей любовницы. А в постели короля Анна Болейн лежала с открытыми глазами, слушая его негромкий храп и гадая, зачала ли она ребенка этой ночью. Король Франциск улыбался во сне, мечтая о Диане де Пуатье. Герцог Норфолк выпил лекарство от расстройства желудка. А Фрэнсис Вестон крепко и спокойно спал, все еще сжимая кости в руке.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Голос, зовущий издалека, показался Розе Вес-тон, тесно прижавшейся к Фрэнсису в теплом и безмятежном сне, частью приятного сновидения. Теперь она была уверена в том, что опять беременна: ей снилось, что ребенок уже родился и ковылял рядом с ней по Большому залу замка Саттон. Только она взяла его на руки, чтобы он мог лучше рассмотреть цветные витражи на окнах, как ее окликнула леди Вестон. Поначалу Роза не могла расслышать слова, но они становились все громче и громче, и она удивилась, почему свекровь говорит ей: "Проснись, проснись, поторапливайся, это очень срочно. Роза, пожалуйста, вставай".
Очертания Большого зала стали расплываться, и она спиной почувствовала спину Фрэнсиса, увидела занавески кровати, одна из которых была отодвинута, Нэн Сэвил, которая склонилась над ней и в волнении трясла ее за плечо. Она разочаровалась, поняв, что находится в Уайтхолле и что ее ребенок - пока всего лишь крошечное зернышко, которое даже не начало шевелиться. После возвращения Фрэнсиса из Кале, отложенного из-за продолжительных штормов на целых две недели, она написала госпоже Анне Болейн письмо, в котором сообщила, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы возобновить службу, и попросила разрешения вернуться ко двору. Так и случилось, что своего мужа, с которым она рассталась в ссоре два месяца назад, впервые после разлуки Роза увидела, когда он, прибыв, чтобы сопроводить жену в Лондон, через арку ворот въехал во двор замка Саттон. Они встретились в Большом зале.
- Ну как, мадам, - сказал Фрэнсис, поклонившись, - ваше настроение улучшилось?
Не обращая внимания на его вопрос, она ответила:
- Помнишь, еще до того, как мы поженились, ты просил, чтобы я была откровенна с тобой во всем? Ты сказал тогда: "Пусть нашу любовь никогда не омрачит цинизм или притворство". Кажется, ты именно так сказал?
- Да.
Пока она говорила, он смотрел на нее, думая о том, что ее полные серьезности глаза напоминают ему два цветка, что он совсем забыл, как, подобно пылающему закату, могут светиться ее волосы.
- Тогда я прошу тебя отбросить всю свою неприязнь ко мне. Я ничего не могла с собой поделать. Я совсем упала духом, когда потеряла ребенка. Фрэнсис, люби меня снова, как прежде, пожалуйста.
От добродушной веселости Фрэнсиса не осталось и следа, и по его щекам неожиданно заструились слезы.
- Не плачь, родной, не надо, - утешала Роза, прижимая его к себе и пряча лицо у него на груди. - Я больше не огорчу тебя ни за что на свете.
Нетерпеливым движением руки Фрэнсис вытер глаза.
- Каким слабохарактерным идиотом я должен тебе казаться. Все потому, что я так люблю тебя, что мои чувства - одновременно и благо для меня, и проклятие. Когда мы отдаляемся друг от друга, я чувствую себя несчастным. А еще хуже - когда ты сердишься. Я готов был сделать все, чтобы доказать, что больше не люблю тебя, и тем не менее не смог. Мне кажется, нас связывает какая-то невидимая нить. Я знаю, что бессмысленно растрачиваю жизнь, но любовь к тебе делает меня самым бережливым человеком на свете.
Он поцеловал ее, прижавшись мокрой щекой к ее щеке и ощутив на губах соленый привкус ее слез, и в этом было столько отчаяния, что внезапно в нем вспыхнуло желание.
- Пойдем, - прошептал он. - Не будем терять время.
- Что случилось? - спросила она с озорной улыбкой.
- В последние два месяца я не спал с женщиной.
- А я - с мужчиной.
Он весело взглянул на нее, и слезы на его лице высохли.
- Тогда, бедная одинокая женщина, позвольте вам продемонстрировать несколько замечательных движений, которые, может быть, приведут вас в восторг.
- Ты обучился этому в Кале?
- Нет, у одной маленькой замужней развратницы.
- Надо же!
- У нее рыжая грива цвета кровавого заката, а глаза подобны цветущим лугам Кумберленда. Не догадываешься, о ком я говорю?
- Возможно, - сказала Роза, и, продолжая смеяться, они отправились в спальню, и в тот же вечер, не прибегая к помощи эликсира доктора Захария, она забеременела опять.
И вот она проснулась холодным январским утром, рядом с безмятежно спящим отцом ее ребенка, слыша, как Нэн Сэвил шепчет ей:
- Тихо, не разбуди Фрэнсиса. Мы должны хранить строжайшую тайну.
Как только Роза встала, и прежде, чем она успела что-нибудь накинуть поверх ночной рубашки, Нэн Сэвил взяла ее за руку и вывела из спальни, приложив палец к губам и жестом показывая, что они должны действовать очень тихо. В передней Нэн сказала:
- Ты должна сейчас же одеться в приличное утреннее платье.
- Но зачем? Еще темно. Разве утро наступило?
- Да, уже пробило четыре.
- Нэн, что происходит? Куда мы пойдем?
Ошеломленная Роза заметила, что Нэн не только уже одета, но и лицо ее подкрашено.
- Мы идем к маркизе.
- В такой час?
- Да. Мы должны сопровождать ее.
- По какому поводу?
- По поводу ее свадьбы.
- Свадьбы?
Роза опешила. Насколько ей было известно, Рим не дал согласия на развод, и королева Екатерина все еще оставалась законной женой Его Светлости.
- Да, - внятно повторила Нэн.
- Но почему так? Тайно! В темноте!
Нэн повернулась и посмотрела Розе прямо в глаза.
- Потому что принц Уэльский растет у нее в животе. Больше свадьбу откладывать невозможно.
Роза недоверчиво покачала головой. Итак, свершилось. Именно ночью, когда большинство людских душ воспаряют в грезах и в снах, чести Екатерины, дочери королевы Кастилии, будет нанесен последний роковой удар, и Анна, дочь кентского рыцаря, отпразднует окончательную победу. В сумерке ночи Анна Болейн достигнет, наконец свой цели, и это показалось Розе совпадением неслучайным: мрак с самого начала окутывал этот странный роман.
Стоя в одной ночной рубашке холодным январским утром в тишине погруженного в сон дворца, она дрожала.
- Ты замерзла, - сказала Нэн. - Давай помогу тебе одеться.
Но Роза дрожала не от холода. У нее возникло странное предчувствие, что дело, совершаемое в темноте и украдкой, не кончится добром. Сама не зная почему, Роза перекрестилась.
- Храни нас Господь, - сказала она.
Нэн удивленно посмотрела на нее, но эхом отозвалась:
- Аминь.
Минут двадцать спустя Роза уже была одета, и две женщины, держась за руки, покинули отведенные Вестонам комнаты и по центральным коридорам недавно построенного дворца направлялись в сторону западной арсенальной башни. Дойдя до башни, они поднялись по винтовой лестнице и наконец оказались на верхнем этаже в комнате, о существовании которой Роза и не подозревала. В каком-то странном чердачном помещении предстояло выходить замуж новой королеве Англии!
В комнате был установлен временный алтарь с распятием и богатой алтарной утварью, и, когда Роза и Нэн вошли, первый, кого они заметили, был бледный, как смерть, Генри Норрис, который возжигал свечи. Кроме Томаса Хениджа, еще одного давно служащего и преданного королю придворного, всем было не по себе.
- К какому часу вам велено прийти? - спросил Хенидж, нарушая напряженную тишину, царившую в комнате, где они стояли, переминаясь и молча глядя друг на друга.
- Вчера вечером маркиза сказала, что я должна быть готова к четырем часам, разбудить Розу и привести ее сюда. А вам?
- Меня поднял сэр Генри. До этого я ничего не знал.
Норрис все с тем же выражением глубокой подавленности на лице добавил:
- Его Светлость дал мне свои указания вчера после ужина.
Роза спросила:
- Кто-нибудь еще знает об этом? Вы сами принесли алтарь и церковную утварь, сэр Генри?
- Мы с Томасом. Больше нам никто не помогал. Таким образом, мы четверо обязаны хранить тайну. Понимаете?
- Но кто будет проводить церемонию?
- Доктор Ли - один из капелланов. Как раз сейчас стража разбудит его и пришлет сюда.
Розу подмывало спросить, означает ли все это, что папа в конце концов встал на сторону Его Светлости, согласившись, что замужество королевы Екатерины никогда не было законным, и подписал буллу, аннулирующую брак. Однако она не посмела. Один взгляд на строгие лица вокруг нее отбивал охоту расспрашивать. Она чувствовала, что произнести сейчас хоть словечко - все равно что богохульствовать в церкви. Казалось, что и все остальные ощущали такую же скованность, ибо в комнате опять воцарилась неловкая тишина и все четверо избегали смотреть друг на друга, ожидая прихода невесты и жениха.
Тяжелые решительные шаги на лестнице возвестили о приходе короля, подобно звуку труб, который обычно предшествовал его появлению. Дверь резко распахнулась, и оба камергера сразу поняли, что король раздражен, несмотря на близкую церемонию свадьбы. Он остановился в дверях, оглядел их всех и невнятно пробормотал:
- Так, так.
Затем он сказал нарочито сердечным тоном:
- Не слишком подходящее утро для вступления в брак Генриха Английского, вы не находите?
Никто не проронил ни слова, и король продолжал:
- Вы что, лишились дара речи?
Генри Норрис судорожно вздохнул, и только Томас Хенидж нашелся:
- В это холодное утро, Ваша Светлость, жар наших сердец согревает нас.
- Красиво сказано, Томас, хорошо сказано. А где маркиза? Вы были у нее, леди?
- Нет, Ваша Светлость. Она сказала, что мы с мадам Вестон должны прийти прямо сюда.
Ответ опять как-то разозлил короля, но он сделал еще одну решительную попытку скрыть чувство беспокойства, которое, очевидно, терзало его.
- Мадам Анна непунктуальна, как и остальные представительницы ее пола, - рассмеявшись, сказал он, и смех его прозвучал так деланно и фальшиво, что четверо придворных стали переминаться с ноги на ногу и переглядываться.
Все вздохнули с громадным облегчением, когда услышали шуршание шелка, почувствовали слегка пьянящий запах духов, который, казалось, всегда сопровождал ее появление, и увидели саму Анну Болейн, остановившуюся в дверях и молча наблюдавшую за всеми.
Уолси когда-то назвал ее "ночной вороной", но в это утро она больше напоминала дитя, подкинутое эльфами. В темном платье она казалась еще тоньше, чем обычно - просто кожа да кости. У нее были огромные глаза, лицо и плечи обрамляли распущенные волосы, гладко причесанные и блестящие, как вороново крыло. В мерцающем свете свечей она казалась таким маленьким, нереальным существом, что было трудно представить, как в таком хрупком теле мог еще обитать ребенок. Больше того, трудно было даже вообразить, что Анна зрелая женщина, что она может быть подвержена месячным кровотечениям, не говоря уже об интимной близости с мужчиной. Особенно с королем. Он возвышался над ней и казался преувеличенно огромным, и мысль о его грузном теле, навалившемся на хрупкое тело Анны, вызывала отвращение у Розы, не знающей другого мужчины, кроме нежного и гибкого Фрэнсиса.
Однако теперь любые сомнения относительно любви короля к их госпоже, разговоры о том, что, даровав ей пэрство, он откупился от нее, можно было, не колеблясь, отбросить. Несмотря на свою нервозность, он посмотрел на Анну с обожанием и сказал очень просто:
- Вы оказываете мне большую честь, выходя за меня замуж.
Анна сделала реверанс, но ничего не ответила. Ее лицо было загадочным и непроницаемым. Не было ни намека на то, напугана она или уверена в себе. Ее выдавали только чрезвычайно расширенные зрачки. Момент окончательного триумфа наступил, и ей стало страшно.
Эту странную сцену и застал капеллан, доктор Ли, когда он вошел.
- Ваша Светлость, я… я… Простите меня, Ваша Светлость. Меня только что подняли с постели и велели прийти сюда, - бормотал он, запинаясь, окидывая беглым взглядом алтарь и пытаясь понять, что предстоит ему делать в этой нелепой комнате на чердаке в час, когда все благочестивые люди спят.
- Прекрасно, доктор Ли. Мне приятно сообщить, что вам предстоит сочетать браком короля Англии и маркизу Пемброукскую.
Роза смотрела на доктора Ли, который застыл с окаменевшим лицом, не веря своим ушам. Она почти слышала его мольбу: "О Господи, только не я. Почему именно мне назначено выступить против папы? Услышь меня, Господи!"
Его вытянутое лицо и без того напоминающее лошадиную морду - картину дополняло множество беспорядочно растущих зубов, - с каждой секундой удлинялось, белки мутно-серых глаз обнажились. Он приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, но, подумав, закрыл его, и в конце концов, промямлив нечто невнятное, устремил взгляд в пространство. В любой другой ситуации этого было бы достаточно, чтобы заставить Розу безудержно расхохотаться, однако твердый взгляд короля отбил у всех охоту улыбаться.
- Вы что, не расслышали, доктор Ли? - спросил король, и голос его прозвучал так мягко, что тощее тело несчастного капеллана содрогнулось. - Я прошу вас отслужить свадебную мессу прямо сейчас. У нас есть четыре свидетеля, алтарь и утварь для причастия. Что нужно вам еще?
На мгновение установилась напряженная тишина, после чего Роланд Ли обрел дар речи.
- Ваша Светлость, простите меня, но по закону моей совести, а также по правилам, установленным церковью, я вынужден задать вам этот вопрос. Дало ли Его Святейшество свое согласие на развод? Ваш брак с королевой… я имею в виду вашу жену Екатерину… расторгнут?
- Да, сказал Генрих.
- Но бумаги… - собрав последние силы возразил Ли.
- У меня.
И Генрих похлопал себя по груди, как будто что-то действительно было во внутреннем кармане его камзола.
Доктор Ли нашел для себя выход из затруднительного положения и ухватился за него с решимостью осужденного на казнь, внезапно узнавшего, что у него появился шанс отсрочить исполнение приговора.
- В таком случае, Ваша Светлость, мне дозволено властью священника Римской церкви осуществить эту церемонию.
Все посмотрели на короля, но он и пальцем не пошевелил, чтобы предъявить бумаги, о которых шла речь, а просто взял Анну за руку и подвел к алтарю.
- Тогда начинайте, господин священник, начинайте, - только и сказал он.
Доктор Ли, тайком утерев пот со лба, занял место священника, и здесь, в этой темной, неуютной чердачной комнате, Анна Болейн стала женой Генриха VIII. Убогость этой процедуры совершенно не соответствовала богатству и яркости их романа, напоминая почему-то Розе последние искры некогда ярко горевшего пламени. Казалось, никто в комнате, даже священник, жених или невеста, не мог и осознать по-настоящему, что на самом деле происходит. Едва церемония завершилась, король поднялся с колен и деловито произнес: