- Что в его жизни была другая женщина. Я имею в виду, после того, как твоя мать и он договорились разойтись; это было много лет назад, когда тебе было восемнадцать лет и ты уехала в Рэдклиф. Джесс однажды сказала мне о его - романе, связи, назови это, как хочешь. Я просто предположила, что она поделилась с тобой, когда ты стала взрослой. Особенно после твоего замужества.
- Нет, она ничего не сказала. Должна признаться, я думала о его жизни, позже уже. Думала о том, что у него были другие женщины, я хотела сказать.
Диана кивнула.
- И теперь кто-то есть, не так ли? Кто-нибудь особенный в жизни моего папы?
Она снова кивнула, будто не решилась сказать вслух. Наверное, подумала я, она чувствовала себя, как я несколько минут тому назад. Безусловно, я могла понять, почему.
Глубоко вздохнув, я выпалила:
- Это вы, не так ли, Диана? Мы с Эндрю начали подозревать это несколько месяцев тому назад.
Моя свекровь выглядела так, будто ее ударили по лицу: она смотрела на меня в полном изумлении, а затем рассмеялась. Смеялась она долго, и дело дошло до того, что слезы потекли у нее из глаз. Только огромным усилием воли она сумела успокоиться. Дотянувшись до своей сумки, она достала кружевной платочек и промокнула им глаза.
- О, извини меня, пожалуйста, Мэл, дорогая, - сказала она, еще слегка всхлипывая. - Прости меня, что я так себя веду, но это самая забавная вещь, которую я слышала за последнее время. Твой отец и я? Господи, нет. Я для Эдварда слишком практична, слишком приземлена и слишком прозаична. Ему нужен кто-то намного более беспомощный и более нежный, чем я. Ему нужна романтическая, идеалистическая женщина и немного с чудинкой. Да, именно так можно описать Гвенни.
- Гвенни? Кто такая Гвенни?
- Гвендолин Рисс-Джонс. Она - мой большой друг, театральная художница, и все время, когда она не занята в Лондоне подготовкой какой-нибудь постановки или шоу на Вест-Энде, она живет в замке шестнадцатого века в поместье в Уэлш-Маршес. Она впечатлительна, очаровательна, забавна, замечательна и - да-да - с большой чудинкой.
- Она папина подруга?
- Совершенно верно. К тому же она ему была полезна. - Диана кашлянула и после паузы добавила: - И боюсь, что именно я их познакомила.
- У них это серьезно?
- У Гвенни серьезно, я знаю это точно. Она совершенно сходит по нему с ума. Очень сильно влюблена. - Диана откинулась на спинку стула, склонив голову набок, взгляд ее стал задумчивым. - Я думаю, что Эдвард относится к ней серьезно тоже, но определенно не могу сказать. Вот почему я и спросила вслух, не собирается ли он жениться?
- Может быть.
- На самом деле, трудно сказать.
- Он давно ее знает?
- О! Около четырех лет, что-то вроде этого.
- Понятно.
Через мгновение Диана спросила:
- Скажи мне кое-что. Откуда вы с Эндрю взяли, что я связана с твоим папой? Что за нелепая мысль!
Тогда я рассказала ей о том, как Эндрю нашел летом то письмо. Я объяснила ей, как мы рассуждали, анализировали ее поведение в его присутствии, пришли к выводу, что оба вели бы себя иначе, если бы не были в компании друг друга. В результате мы пришли к выводу, что у них роман.
У Дианы хватило такта посмеяться.
- Если вы думаете, что я веду себя как-то особенно в присутствии Эдварда, вы совершенно правы. Я действительно веду себя иначе при нем, потому что я в большей степени становлюсь просто женщиной, а не матерью, не бабушкой. Я становлюсь сама собой. Я имею в виду, что это подобно тому, как я веду себя, когда нахожусь одна. Без тебя, без Эндрю, без близнецов. С ним я веду себя более естественно. Знаешь, в личности твоего отца есть что-то такое, что заставляет каждую женщину чувствовать себя… легко и…
- Кроме мамы, - перебила я ее.
- Ты права, дорогая. И, как я говорила, у него есть дар, способность заставить женщину чувствовать себя более привлекательной, более женственной и более желанной. Эдвард может заставить женщину поверить, что она особенная, нужная, когда он поблизости, даже если она и не является объектом его интереса. И он очень галантен, говорит лестные вещи. На самом деле, это трудно объяснить. Я бы сказала так: твой отец - в большой степени мужчина, настроенный на женщин. Он обожает женщин, любуется ими, уважает их, и, я полагаю, это отчасти все объясняет. - Она перегнулась через стол и закончила: - Все дело в отношении, его отношении.
- Он женится на… Гвенни? Каково ваше мнение, Диана?
- Я сказала тебе: я не знаю. - Она поджала губы, снова задумалась, но только на долю секунды. - Если он соображает хоть чуть-чуть - то женится. Он будет с ней счастлив, это я точно знаю.
- Интересно, будет ли он с ней открыто появляться теперь, когда мама развелась с ним и вышла замуж?
Диана бросила на меня удивленный взгляд.
- Он не особенно держал в секрете свои отношения с Гвенни в прошлом. В действительности он вообще не делал из этого тайны. По меньшей мере, здесь в Лондоне. Наверное, он не упоминал о Гвенни при тебе, чтобы не задеть твоих чувств.
- Может быть.
- Я уверена, что именно поэтому, - убежденно сказала Диана.
Я вдруг поняла, что внезапно она встала на защиту моего отца. Но он не нуждается ни в какой защите от меня, я всегда его любила, и сейчас люблю. В конце концов, его супружеские битвы с матерью уже давно в прошлом. Я выросла с тех пор. Кроме того, именно я считала, что они должны были развестись много лет тому назад. Я никогда не понимала их поведения.
- Он когда-нибудь приезжал с Гвенни в Штаты? В Нью-Йорк?
- Не в Нью-Йорк, насколько я знаю. Тем не менее, я уверена, что она была с ним, когда он читал курс лекций по археологии в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе в прошлом году.
- Сколько ей лет?
- Что-то около пятидесяти трех или пятидесяти четырех, не больше.
- Она когда-нибудь была замужем? Расскажите мне что-нибудь о ней, Диана.
Диана кивнула:
- Разумеется. Нельзя считать неестественным с твоей стороны подобное любопытство. Но особенно и рассказывать-то нечего. Она была замужем за Лоуренсом Уилтоном, актером. Как тебе, возможно, известно, он умер около двенадцати лет тому назад. Детей нет. Она очень славная женщина, интересуется археологией, искусством и архитектурой. У нее очень много общих интересов с твоим отцом. Я думаю, ты одобришь Гвенни.
- Я бы хотела, чтобы он доверял мне настолько, чтобы рассказать о ней, - пробормотала я, опустив глаза.
Остаток устриц я доела молча.
Диана опустила ложку в суп и сделала несколько глотков.
- Боюсь, что он совсем остыл, - пробормотала она.
- Давайте закажем другой, - предложила я и повернулась, чтобы позвать взглядом официанта.
- Нет-нет, - возразила Диана. - Это в самом деле вкусно. Он не потерял своего вкуса. Он теперь похож… на суп вишисуаз, и это очень хорошо.
Я кивнула и выпила большой глоток белого вина.
Моя свекровь не сводила с меня глаз и продолжала меня изучать.
Затем она произнесла тихим, озабоченным голосом:
- Ты знаешь, твой отец всегда был очень сдержанным и тактичным человеком; я сужу по тому, что о нем говорят, и по тому, что я знаю о нем лично. Он никогда не афишировал связь со своей… леди. А ты всегда должна помнить, что старые привычки - самые стойкие. И это касается всех. Эдвард джентльмен, и он скромен. Он не умеет быть другим. Я полностью уверена, что он полагал, что поступает правильно, не говоря тебе о Гвенни и не представляя тебя ей, и прочее. Я уверена, что он не хотел тебя расстраивать.
- Я полагаю, что вы правы, - согласилась я, но втайне была обижена на своего отца.
Я повернулась и стала смотреть в окно на подернутое дымкой серое небо, но на самом деле ничего не видела. Я была разочарована тем, что он не понял, что я смогла бы разобраться в этом, не понял, что я смогла бы все осмыслить - и Гвендолин Рисс-Джонс, и его потребность немножко быть счастливым в тот период его жизни. Мне было тридцать три года, я была замужем и имела детей, слава Богу. Я уже была зрелая взрослая женщина, а не маленькая девочка.
13
Многокомнатный номер-люкс в "Клеридже" был не слишком большим, но очень удобным, а его гостиная, обставленная вещами викторианской эпохи, оказалась одной из самых восхитительных комнат, которые я когда-либо видела.
Особую прелесть придавал ей действующий маленький камин, царственно расположенный в углу возле высоких окон. Окна были задрапированы бархатными темно-лиловыми шторами, очень красиво присборенными, они подчеркивали нежные сизо-серые, обитые шелком стены, а на полу лежал роскошный восточный ковер золотистого цвета.
Перед отделанным белым мрамором камином были расставлены мягкая софа, покрытая лиловым шелком, и гармонирующие с ней кресла вместе со старинным кофейным столиком; над камином висело зеркало в китайской оправе, в котором отражались французские каминные часы из мрамора и золоченой бронзы с купидонами с обеих сторон от циферблата.
Там были еще викторианский письменный стол, китайский сервант, заполненный старинными фарфоровыми блюдами, а также разные маленькие столики красного дерева. В действительности, настолько подлинным был декоративный замысел, что я почувствовала себя перенесенной в другую эпоху.
Букеты цветов, ваза с фруктами и поднос с напитками, газеты и журналы еще более усиливали атмосферу приветливости и домашнего уюта этой комнаты. Особенно хорошо в ней было в эту ноябрьскую ночь при весело потрескивающем огне в камине и включенных лампах под розовыми шелковыми абажурами.
На одном краю каминной доски стоял телевизор. Я включила его и села на софу, чтобы посмотреть вечерние новости. Но они уже кончились, и диктор перешел к новостям спорта, и поэтому через несколько мгновений они потеряли для меня интерес.
Выключив телевизор, я прошла в спальню, спрашивая себя, когда же Эндрю удастся приехать с работы. Мы говорили с ним некоторое время тому назад, сразу после моего возвращения из Тейт-галери, и он сказал мне, что заказал столик в "Харри" для обеда. Но он не уточнил, на какое время он заказал его, и не сказал, когда вернется в гостиницу.
Чтобы убить немного времени, я прочитала несколько глав книги Колетт, но, обнаружив, что уже около восьми, я разделась, накинула халат и пошла в ванную комнату. Смыв макияж, я сделала новый, расчесала щеткой волосы. Я уже кончала собирать их в пучок на затылке, когда услышала звук ключа в замочной скважине. В радостном ожидании я бросилась в гостиную.
Эндрю вешал плащ в стенной шкаф в маленькой прихожей нашего номера. Обернувшись, он увидел меня.
- Привет, - произнес он.
Он поднял свой портфель с пола и сделал шаг вперед.
Я пристально взглянула на него и поняла, что он совершенно изнурен. Это напугало меня. Темные круги под глазами выделялись еще резче, чем прошлым вечером, лицо вытянулось и стало бледнее, чем обычно.
Поспешно подойдя к нему, я крепко обняла его, затем схватила за руку и повела в комнату. Но он остановился у камина, отстранился от меня и положил портфель на ближайшее кресло. Наклонившись к огню, он согрел руки, выпрямился и оперся о каминную доску.
Глядя на него внимательно, я спросила:
- Ты неважно себя чувствуешь?
- Устал. Чертовски устал.
- Мы не обязаны идти куда-то обедать, - заметила я. - Можем позвонить и заказать обед в номер.
Он странно, непривычно холодно посмотрел на меня.
- Мне совершенно все равно, пойдем мы обедать или нет. Но мне не все равно, что меня заставляют тащиться в Йоркшир. Должен сказать, я не собираюсь тащиться туда к маме. - Он сказал это несвойственным ему раздражительным тоном. - Я только что с ней разговаривал по телефону, она сетовала на то, что мне приходится так долго задерживаться на работе, и настаивала на том, чтобы мы поехали туда завтра. "Так что и я смогу отдохнуть", - сказала она. Не об этом ли вы сговорились сегодня за ланчем?
- Мы совсем не об этом говорили! - воскликнула я немного поспешно. - В действительности Диана лишь упомянула об этом, между прочим.
- Но со мной она только об этом и говорила! - выкрикнул он, свирепо глядя на меня. - Она прочла мне целую лекцию. Она также сказала, что ты тоже хотела бы поехать, что с моей стороны было бы нечестно заставлять тебя томиться в городе весь уик-энд…
- Эндрю, - резко перебила я его, - мне все равно, поедем мы или нет.
Он был не только усталый, но и злой, и у меня появилось ужасное чувство, что он рассердился на меня так же, как на свою мать.
- Рад слышать, что ты так думаешь, потому что мы не можем туда поехать. Об этом нет и речи. Мне надо работать завтра и, вероятно, в воскресенье.
- Ох, - сказала я расстроенно.
- Что это значит?
- Ничего, просто "ох". Однако, если ты должен работать этот уик-энд, зачем ты предложил мне сюда прилететь? Просто сидеть в гостинице и ждать тебя? Я могла бы с таким же успехом остаться в Нью-Йорке с детьми или поехать с ними в "Индейские лужайки".
Вместо ответа он несколько рассеянно запустил руку в волосы, затем потер глаза.
- Это был адский день, - проворчал он тем же воинственным голосом. - Малколм Стенли ведет себя, как последний идиот. Каким он, конечно, и является… Это сразу ясно. Но что хуже, он еще и мерзавец. И очень много о себе воображает, имея самомнение величиной с дом. Самомнение… - Эндрю сжал губы. - Самомнение всегда стоит поперек дороги, и оно приводит очень многих к неприятностям, - пробормотал он так тихо, что я едва расслышала.
Я ничего не сказала.
Внезапно выпрямившись, он поглядел на меня.
- Сегодня во второй половине дня я наткнулся на одну путаницу Стенли, и для того чтобы ее распутать, мне понадобится много времени. Вот поэтому может возникнуть необходимость остаться в Лондоне еще на одну неделю.
- Я думала, что во вторник приезжает Джек Андервуд, чтобы принять от тебя должность.
- Ему может понадобиться помощь. Моя помощь.
Я открыла было рот, чтобы возразить, и быстро его закрыла. Тяжело опустившись на софу, я через мгновение сказала:
- Почему бы нам не позвонить в "Харри" и не отменить заказ на столик? Совершенно очевидно, что ты не в настроении идти обедать.
- А ты в настроении. Так что мы идем.
- Эндрю, пожалуйста. Ты сегодня такой спорщик, и я не знаю, почему.
Я прикусила губу, чувствуя, как невольные слезы подступают к горлу. Торопливо проглотив их, я сказала как можно спокойнее:
- Я просто хочу делать то, что ты хочешь. Я только хочу, чтобы тебе было приятно.
- Мне надо выпить, - пробормотал он и направился к пристенному столику, стоявшему между двумя высокими окнами.
Я смотрела, как он наполняет бокал чистым виски, отметила его опущенные плечи, усталую манеру держаться. Он выпил виски в два глотка и налил себе еще, на этот раз добавив лед и каплю воды из кувшина. Затем, не сказав мне ни слова, он прошел через комнату и зашел в спальню, унося с собой выпивку.
Я молча смотрела вслед.
Я очень давно не видела его таким капризным и скандальным. Поскольку он меня обидел, поскольку я чувствовала, что он ужасно несправедлив, я вскочила и бросилась за ним. Я была вне себя.
Он стоял у кровати, на которую бросил свой пиджак, и развязывал галстук. Услышав, что я вошла в комнату, он быстро обернулся и застыл, глядя на меня.
Я сказала:
- Я понимаю, что у тебя был плохой день. Я сожалею об этом. Богу известно, ты этого не заслужил. Но тебе не удастся выместить на мне свои неприятности. Я тебя не позволю! Я ничего плохого не сделала!
- У меня были ужасные две недели, не только ужасный день! - отпарировал он, добавив раздраженно: - Пойду приму душ.
Он принялся расстегивать рубашку.
- Сунь голову под воду и держи ее там! Несколько часов! - выкрикнула я, выплеснув наружу свой гнев.
Я резко повернулась на каблуках и пошла прочь, в сердцах хлопнув дверью. Хрустальные жирандоли в гостиной звякнули и слегка закачались. Но мне было наплевать. У меня был такой восхитительный день, и он только что его испортил всего за несколько секунд. Я была разъярена, как никогда. У меня все дрожало внутри.
Миг спустя дверь ванной комнаты с шумом отворилась, и Эндрю подошел к пианино, у которого я стояла.
Взяв за плечи, он крепко прижал меня к себе и заглянул в глаза.
- Я виноват. Я так виноват, Мэл. Я выместил все на тебе, и это очень плохо с моей стороны, очень несправедливо. Этому нет прощения, правда нет. Проблема в том, что сегодня вечером мама разозлила меня: она начала меня ругать, что я не хочу провести уик-энд с ней, жаловаться, что не видит меня совсем, хотя я давно уже здесь, в Лондоне. Конечно, это правда, и у нее хорошие намерения, но… - Он покачал головой: - Я думаю, что сегодня у меня просто нервы не в порядке.
Он смотрел мне в лицо.
Я не сказала ни слова и не сделала ни одного примирительного жеста, и он пробормотал тихим, дрожащим голосом:
- Прости меня, котенок…
Его усталость, казалось, была ощутимой. Весь мой гнев рассеялся в одно мгновение.
- И прощать-то нечего, глупый.
Теперь он улыбался, а глаза были нежными и любящими, как всегда, и он поцеловал меня в кончик носа.
- Ох, котенок, что бы я делал без тебя?
- А я - без тебя? - спросила я.
Подняв руки, я нежно дотронулась до его щеки.
- Послушай, крутой парень, давай я отменю заказ, закажу бутылку хорошего вина и твое любимое негритянское блюдо, и мы можем остаться здесь, поужинать перед камином. Ты и я, наедине. Уютно, тепло и мило. Что ты на это скажешь?
- Я скажу: хорошо, я назначил тебе свидание.
- Ладно. Теперь давай, - заторопилась я, - залезай в горячую ванну. Ты можешь налить туда немного пенного шампуня. В нем пихтовое масло, и от него расслабляются мышцы.
- Присоединяйся ко мне! - Он поднял бровь и многозначительно взглянул на меня.
- Нет! - воскликнула я.
Он засмеялся впервые за весь вечер, а вслед за ним я.
- Никаких подвохов сегодня, Эндрю Кесуик, ты слишком устал.
- Боюсь, что так, даже для тебя, котенок.
Обед был превосходный. И таким же оказался вечер.
Пока Эндрю размачивал свои усталые косточки в ванне, дополна налитой горячей воды и разбавленной доброй порцией моего пихтового шампуня, я заказала ужин в бюро обслуживания.
Желая его побаловать и дать ему почувствовать себя лучше, я выбирала все его любимые блюда: консервированные креветки с залива Морекомба, отбивную из молодого ягненка под мятным соусом, картофельное пюре, зеленую фасоль и морковь. Я выбрала восхитительное красное вино, шато-лафит-ротшильд, и к черту цены. На десерт я заказала хлебный пудинг. Я не особенно его любила, но Эндрю любил его; он ему нравился с тех времен, когда он жил в школе, и я знала, что сегодня вечером он ему будет рад.
Освеженный, отдохнувший, насытившийся вином и пищей, мой муж был к одиннадцати часам в более мягком настроении. Но, тем не менее, я была поражена, когда он вдруг произнес:
- Ладно! Мы едем, в конце концов, завтра в Йоркшир, детка.
Я полулежала рядом с ним на софе, рассеянно смотря новости по телевизору, но тут резко выпрямилась и села, уставившись на него.