"Ах-ха", - проворковала я, на этот раз поднимая его подбородок всеми пальцами. Его щеки оказались мягкими и шелковистыми. Если бы я нажала на них, я бы легко смогла разомкнуть его челюсти и прижаться своими губами к его рту. "Вот так", - предложила я - "Я буду держать твою голову, чтобы тебе не пришлось беспокоиться о зрительном контакте". Джек поднял на меня глаза и я почувствовала как пульсирует вена на его горле, отдаваясь ударами в мои пальцы. Внутреннюю часть моего бедра будто кто-то лизал горячим языком.
"Я… ээ…" - начал он. Когда он сглотнул, его горло напряглось под мягким давлением моих пальцев.
"Я знаю, что у тебя есть мнение на этот счет", - подзадорила я его. Мой голос был подобен шелку. - "У всех есть".
Он сглотнул, освобождая горло, и это отдалось эхом в моем запястье. "Я вообще-то не очень много знаю про секс", - наконец произнес он. Помедлив, он произнес знаменательную фразу, которая почти заставила меня схватить его за шею и прижать спиной к стене. "Я имею в виду", - быстро добавил он, говоря теперь даже тише чем я, - "Пока что".
Я протяжно втянула в себя воздух, это вышло само по себе. Получился почти всхлип. Испугавшись, что он заметил мою реакцию, я отпустила его подбородок и отступил на шаг назад. "Конечно", - я кивнула. Последовала долгая пауза. - "Но только между нами: мне интересно, отсутствие секса… Это сводит тебя с ума? Я совсем забыла, каково быть в твоем возрасте. Тебе ведь четырнадцать, правильно?"
"Да". - На его лбу появились маленькие блестящие капельки пота.
"Джульетте было почти четырнадцать. Можешь сказать мне, я не стану тебя осуждать. Это сводит тебя с ума?"
Возможно опасаясь, что я снова возьму его за подбородок, он попытался смотреть мне прямо в глаза, но не смог долго выдержать. Отведя взгляд влево, он наконец ответил: "Наверное, иногда бывает что-то такое. Когда я воображаю… разное".
Овладев собой, я шагнула вперед и приблизилась к нему ближе чем когда-либо. Мое лицо приблизилось к его уху, и мои губы прошептали: "И когда ты это делаешь, Джек Патрик…" - я шептала в самое ухо, так чтобы даже стены не могли подслушать нашу тайну, - "Когда твое воображение работает так быстро как только может, бывает ли так, что ты чувствуешь… Что если не получишь разрядку, то можешь умереть?"
Положив руки на его плечи, я поднесла ухо к теплому дыханию его губ, ожидая ответа. Пару мгновений я слышала только прерывистое дыхание, которое само по себе было ответом.
"Не знаю". - Его выдох обдал теплом мои волосы. Когда он замолчал, я сильнее потянула его за плечи, теперь по-настоящему прижимая его рот к моему уху. - "Иногда я чувствую напряжение", - признался он.
В тот момент, когда моя правая рука начала спускаться с его плеча на левую руку, раздался запоздалый обеденный звонок. В тишине класса, не нарушенной нашим шепотом, он прозвучал так громко, будто звонил внутри нас. Мы подскочили одновременно. Звонок будто застиг нас здесь с поличным, стоящих слишком близко друг к другу. Он посмотрел на меня с беспокойством: опоздание на обед означало получение выговора за поведение, а три выговора - временное отстранение от занятий. Сжав напоследок его плечо, я быстро пошла к своему столу, словно ничего не произошло.
"Не волнуйся", - мой голос вернулся к обычному тону, - "Я напишу тебе записку. Я признательна тебе за то, что ты остался обсудить со мной свою точку зрения". Пока я писала, он ждал в молчании, но я чувствовала, что он смотрит на меня другим взглядом. Границы допустимого в его понимании только что оказались разрушены. "У тебя раньше были выговоры?"
Он отрицательно помотал головой. Вручая ему записку, я почувствовала приятное чувство коммерции, будто я дала ему чек за оказанные услуги. "Хороший мальчик". - Я улыбнулась ему.
Но как только он покинул класс, моя улыбка мгновенно исчезла. Просунув руку под блузку, я изо всех сил ущипнула себя за соски, так что ногти впились в кожу, от этого на глазах выступили слезы.
* * *
Это было тяжелейшее испытание, но в течение следующих двух дней я сумела полностью игнорировать Джека. Я хотела, чтобы он заскучал по моему вниманию, страстно захотел моих взглядов украдкой, хотя сам он всегда смотрел стыдливо потупившись, будто внезапно вошел в полную людей комнату, где он единственный посторонний. Вместо этого я расточала похвалы его дубоголовым одноклассникам ("Да, Хит, очень проницательно, мы и правда можем поставить это в вину родителям Ромео и Джульетты") и воодушевляла девочек на непристойные комментарии, надеясь, что он почувствует оставленность, когда я не стану смотреть в его сторону. Я решила, что на предстоящем дне открытых дверей можно будет выяснить, насколько безопасно будет перейти черту в отношениях с Джеком. Появление его матери или отца (или, что еще хуже, обоих), вызывало серьезные опасения. Это будет означать, что мне придется выдумать правдоподобное объяснение нашим совместным задержкам с Джеком после уроков. Я боялась, что если с Джеком ничего не получится, то я просто наброшусь на Тревора в кладовке спортинвентаря. Потом, конечно, придется бежать из города прочь - Тревор не сохранит секрет дольше часа. Тогда не будет иного выбора, кроме как сесть на автобус, попытаться пересечь границу и начать полностью новую жизнь.
Дома Форд заметно примирился с сокращением времени, которое мы проводили вместе с того момента, как я начала преподавать. Судьба преподнесла мне неожиданный подарок, о котором я не могла мечтать и в самых оптимистичных чаяниях. На второй неделе сентября его перевели на вечернюю смену с попеременными выходными. Теперь он уходил на работу в 3 часа дня и возвращался к полуночи, когда я успевала уже вернуться или уснуть. Он часто пытался разбудить меня, когда ложился в кровать, а утром, пока я собиралась на работу, обрушивал на меня град вопросов, лежа в кровати неподвижно, укрывшись одеялом до подбородка, как инвалид. Чуть ли не каждый день он грозил попроситься вернуть его в обычный график, но я всеми силами гнала эту мысль прочь из его головы.
"Ну милый", - говорила я, прекращая расчесывать волосы и подходя к нему в слишком ярком утреннем белом свете спальни. Мои волосы были его навязчивой идеей - я часто шутила, что в школе он, наверное, был одним из тех мальчишек, что подрезали девочкам хвостики. Присаживаясь к его покрытому одеялом червеобразному телу, я с самыми корыстными побуждениями наклонялась к его лицу, закрывая его своими волосами, словно ароматной завесой. "Если ты это сделаешь, то потеряешь очередь на повышение, которого так долго добиваешься". Форд хотел повышения, но в ближайшем будущем это вряд ли произойдет - письменные тесты ему совсем не давались. Тем не менее, я изо всех сил старалась подогревать в нем пламя надежды. Последнее, что мне было нужно, это чтобы он решил что работа - гиблое дело и принялся бы искать детективные истории в нашей личной жизни. "Это только на время", - ворковала я, наклоняясь к нему и целуя в висок, с трудом перенося отвратительный кислый запах взрослого мужчины, исходивший от него по утрам. Он опередил меня и поцеловал прямо в губы, ни на миллиметр вправо или влево. От ощущения его губ и щетины меня обдало жаром в груди, ощущение было сравнимо только с насильственной клизмой.
"Ты права, персик", - сказал он. Улыбнувшись ему, я погладила его через одеяло и, встав, направилась обратно в ванную. Он лапал мои волосы, но не держал их, - ему просто нравилось ощущать, как они скользят между его пальцев, когда я ухожу.
* * *
Я должна была явиться на вечер открытых дверей к шести. Вместо того чтобы пойти после уроков домой, я осталась в классе и с помощью острого пинцета вырезала на парте Джека послание, гласящее: "ТЫ ХОЧЕШЬ МЕНЯ". Я написала его печатными буквами на самой верхней части парты, так что надпись будет прикрываться учебником, когда он читает, и ноутбуком, когда пишет. В пять я зашла в учительскую, чтобы наскоро перекусить. Несколько моих коллег также слонялись здесь в ожидании, в том числе и Джанет. Стоило мне зайти, как она, не теряя времени, объяснила мне, что предстоящий вечер будет апофеозом лизания задниц родителей. Чувства, которые вызывает участие в этом ежегодном низменном мероприятии, - предупредила она меня, - в конечном итоге приводят к кризису среднего возраста.
Даниэл Тамбор, тихий учитель математики, чьи очки были куплены не меньше двух десятилетий назад, выложил свою коробку печенья "Nilla Wafers" и повернулся ко мне. "Вы слышали про Гэри Фелдинга, верно?"
Я покачала головой.
"О, эту историю стоит послушать. Мы любим вспоминать о нем каждый год в этот день."
"Полный крах", - прогремел Ларри Келлер, школьный логопед, носивший броский галстук-бабочку и любивший энергично грозить указательным пальцем. - "Человек преподавал биологию двадцать шесть лет подряд и в вечер открытых дверей на двадцать седьмой год взял и сломался". - Ларри сел на угол стола, его спина была идеально прямой, а глаза устремлены вперед, словно он давал интервью для документального фильма. - "Свихнулся. Некоторые родители стали жаловаться, что их сыновья не понимают, что он говорит на лекциях. Гарри просто начинал на них орать. Спросил мать ученика, знает ли она, что ее сын нарисовал волосатый член на бланке ответов по теме митоза. Но Гари на этом не остановился. Он зажег газовую горелку и начал срывать с себя одежду. Сунул свой галстук в пламя, потом рубашку, потом штаны. Родители с криками выбежали из комнаты. Когда приехали копы, он сидел в своем классе без света и смотрел старую киноленту про атомную бомбу. Он сидел на парте и рыдал, смотря на распускающиеся на экране грибы взрывов".
Мистер Тамбор включился в разговор. Широко раскрыв глаза, он заговорил своим тихим вибрирующим голосом, проникнутым таинственностью. "Самое печальное воспоминание на моей памяти - это как Гари уводят в наручниках. Хотя они позволили ему взять один из черных фартуков для защиты от химикатов, которые во время экспериментов надевали дети, до того как они вывели его из себя. Наверное, он почувствовал себя немного незащищенным, когда сжег всю свою одежду."
Джанет медленно поднялась с дивана, болезненно застонав. "Мы тут просто цирковые звери, развлекающие за плату родителей по вечерам". Она ссутулилась и согнула руки в форму преувеличенных скобок. "Танец обезьян для вас", - объявила она низким голосом. - "Я обезьяна. Обезьяна высоко прыгает, если родители прикажут". Воодушевленная смешками со стороны других учителей, она шагнула к вазе с фруктами и схватила банан. "У обезьяны чешется задница", - Джанет перешла на рычанье, - "Обезьяна чешется!" Она ухватилась за зад и стала поочередно поднимать ноги в ортопедических туфлях с липучками, имитируя танец.
"Хватит… хватит!" - зашипел сквозь зубы Ларри. Причина неожиданно оказалась в поле зрения. Заместитель директора Розен стоял в дверях, заглядывая внутрь. Джанет убрала руки от своего зада, но не стала поворачиваться.
"Нед", - Ларри встретил его, протягивая чашку кофе в качестве приветствия. - "Не обращай внимания. Мы просто спускаем пар перед тем как начнется представление". Нед Розен кивнул и вышел прочь. Он выглядел смущенным и немного погрустневшим, как последний пещерный человек, соглашающийся с могуществом изобретения колеса, и удивленный, как другие смогли оценить то, что казалось ему таким бесполезным.
Что касается меня, то я не ждала встречи с родителями по другой причине. Они были криптонитом для моего либидо. Я предпочитала смотреть на учеников как на обособленных существ, новых созданий собственной формы. Видя день ото дня сотни подростков, легко представить, что средняя школа - островок для бессмертных и не взрослеющих, но стоит только встретиться с их родителями и все фантазии рассыпаются. Внезапно передо мной появляется откровение о том, как примерно будут выглядеть мои ученики через два десятилетия. И стоит увидеть эти образы, их уже не прогнать из своей памяти.
К примеру, я узнала что физиологическая судьба Тревора - щедро рассыпанные по лицу родинки с торчащими из них волосками, и в дополнение к этому - сеть лопнувших капилляров в носу, которая создавала впечатление заразного раздражения. Майкл Роналдо, сейчас тощий и долговязый, должен был унаследовать брюшко, как будто у роженицы на восьмом месяце. В этот вечер было несколько противных отцов ("Я бы точно обратил внимание, если бы моя учительница выглядел как вы") и несколько слишком льстивых матерей, которые осторожно прощупывали потенциальную дружбу ("Дана сказала мне в первый день: "Мама, наша учительница английского - самая симпатичная из всех!" - разве это не мило? Знаете, мы, несколько человек, собираемся по средам в кружке скрапбукинга…") Единственной не фальшивой женщиной из пришедших оказалась мать Фрэнка Паченко, которая представилась просто как миссис Паченко, хотя я узнала ее сразу: у обоих - и матери, и сына, были глаза навыкат. Их сонные глаза носили какое-то паническое выражение, как у хорька, которого одели в миниатюрный корсет. Фрэнк был полным придурком с прической четвероклассника, и, взглянув на его мать, можно было понять почему.
"Миссис Прайс, добрый вечер", - обратилась она ко мне так, будто я была японским бизнесменом, с которым у нее были долгие и выгодные, если не личные, отношения. - "Вы получили мой письменный запрос, который я посылала с Фрэнком? По его словам, вы уже должны были отправить ответ". Мои мысли отчаянно завертелись. Письменный запрос? Спустя мгновение я нечетко вспомнила прошение о должности ассистента учителя, написанное на бумаге с цветочками, которую Фрэнк иногда передавал мне. Сначала я читала их полностью, опасаясь, что там могут быть предупреждения об аллергии на продукты или расстройстве внимания, но когда поняла об их неизменной сущности, стала выбрасывать их сразу при получении.
"Да, разумеется, я просто решила, что раз скоро будет вечер открытых дверей, нам лучше пообщаться лично". Миссис Паченко еще сильнее поджала губы.
"Так вот, я каждую неделю начинала повторять программу сначала", - подчеркнула она, сетуя на доставленные мной неудобства. - "Но я быстро учусь. Если вы дадите мне учебный план и задания на следующие несколько недель, я догоню в два раза быстрее. Другого выбора у меня нет".
Мне пришлось применить все усилия, чтобы сдержать возрастающее ощущение психоза. Я не знаю, что мы будем делать в классе завтра, не говоря уже о нескольких неделях. "Понимаете, миссис Паченко, я ждала личной встречи с вами, потому что у нас сложилась деликатная ситуация, и я надеюсь вы меня поймете". Я понизила голос до доверительного уровня, взяла ее за руку и отвела в угол класса.
"У меня есть коллеги", - продолжила я, - "Которым вы бы действительно могли помочь своим опытом. Теперь я наверняка знаю, что вы всегда помогаете Фрэнку с уроками, и я понимаю вас. Вы вкладываете в образование своего ребенка. Но я должна сказать, что Фрэнк великолепно показывает себя на моих уроках, он настоящая звезда. С вашими способностями, вы бы могли сделать доброе дело - помочь учителю, которая, откровенно говоря… она в опасности."
Миссис Паченко скрестила руки. "Я, конечно, рассчитывала быть в классе Фрэнка", - начала она. - "Но я не хочу отказывать тому, кто нуждается в моей помощи".
Я положила руку ей на плечо. Редкие нити ее грубой одежды кололи руку. "Миссис Паченко, я бы не стала вас просить, если бы не критичность ситуации. Я чувствую, что только вы можете помочь". И лесть сработала. К концу вечера я проводила ее до дверей Джанет и снабдила инструкциями.
"Вы просто находка!" - воскликнула Джанет. На секунду она отвлеклась, чтобы почесать экзему на плече, но тут же ее радость вернулась. "Я ждала, когда же прибудет кавалерия. Знаете, сколько раз я писала заявление на предоставление ассистента?"
Я оставила их знакомиться, а сама поспешила обратно в класс взглянуть напоследок, нет ли опоздавших родителей, которые из-за работы могли прийти только через 5 минут после закрытия собрания.
Но никого не оказалось. Значит, родители Джека не пришли. Я не могла не видеть в этом хорошее предзнаменование. По пути домой все светофоры встречали меня зеленым светом.