* * *
В ходе экономического экскурса Брежнев отметил, что ситуация в сельском хозяйстве остается "сложной" – что означало "полный провал" или "неуправляемый хаос". За пятьдесят лет Моррис наслушался официальных оправданий неудач советской системы колхозов (основанной на легенде о трудолюбивых крестьянах, хозяйственно распоряжающихся землями) и новых планов распутывания клубка – и всегда приблизительно одно и то же.
Сперва олигархи пытались убедить людей, что сельскохозяйственные проблемы не так тяжелы, как показывают пустые прилавки, и заканчивали оглашением статистики, как это сделал Брежнев (откуда и пошла русская присказка: "Если хочешь молока, подставь ведро к динамику").
Потом валили на погоду, практически постоянно плохую (коммунизм явно произвел длительные климатические изменения в России, на Украине и в солнечных южных республиках).
Потом шла более-менее оправданная похвальба запасами полезных ископаемых и плодородной почвой Советского Союза, который занимал, если не считать зависимых от него государств, примерно одну шестую часть суши. С такими природными богатствами дела обязаны улучшаться – чего никогда не происходило.
Зато всегда были новые планы выхода из затруднений. Хрущев, очарованный в ходе визита в Соединенные Штаты в 1959 году кукурузными и пшеничными полями Айовы, решил засеять пшеницей и кукурузой невозделанные пространства Сибири; невозделанные потому, что крестьяне веками учились на опыте предков и понимали, что ничего здесь не вырастет. Громадные вложения в удобрения и механизацию позволили кое-где вырастить кукурузу высотой в фут.
Теперь, в 1974 году, Брежнев говорил Моррису:
– Сельскохозяйственная политика крайне сложна. Мы планируем использовать земли, до сих пор широко не использовавшиеся, – болотистые и засушливые участки. Для этих проектов требуются огромные деньги; где больше, где меньше. Другими словами, мы собираемся решать сельскохозяйственные проблемы через освоение болот и пустынь.
Моррис не язвил и не смеялся над Брежневым, как онколог не смеется над раковой опухолью. Он сказал, что все это требует изучения и рассмотрения, и примерно то же повторил ФБР: "Это еще один пример их склонности к рискованным самообманам, и нам лучше оставаться здесь наблюдателями".
* * *
Пока Моррис находился в Москве, КГБ по обещанию Пономарева возобновил радиопередачи по три-четыре раза в неделю, а восемнадцатого мая в глухом лесу возле Нассау-сити (Нью-Йорк) новый опекун Джека Журавлев, прижимая палец к губам – "молчи!" – протянул ему пакет с 500 000 долларов. И опять по расписанию КГБ передавало успокаивающие сигналы "СК". (Повторим еще раз: сегодня у нас нет сообщений; насколько нам известно, все в порядке.) Но все не кончалась паранойя Уотергейта, шквал раскрытых секретов, расследования в Конгрессе и допросы сотрудников спецслужб плюс разоблачение Чачакина – и в итоге к июню Моррис был настолько напуган, что Бойл предупредил руководство о необходимости дать ему отдохнуть.
В ответ Рэй Уоннол созвал одиннадцатого июня в Нью-Йорке совещание, на котором присутствовали: начальник отдела Уильям Бранниган, специальный агент нью-йоркского отделения Джеймс Ингрэм, Моррис, Джек, Берлинсон, Бойл и Лэнтри. Впервые встретившись с Моррисом и Джеком, Уоннол признал, что значение операции "Соло", о существовании которой он сам узнал только недавно, "огромно и не поддается оценке". Он собрал всех вместе, чтобы Моррис и Джек могли высказать все жалобы и пожелания.
Моррис начал с того, что "драматические разоблачения, изо дня в день появляющиеся в прессе", заставляют его и Джека опасаться за свои жизни. Книга "КГБ" нанесла непоправимый ущерб операции и просто ее уничтожила. Книгу обсуждали члены Политбюро, а вызванные ею волны все еще не улеглись. Он уверен, что Чачакин в ней упоминается только вследствие серьезных недостатков в обеспечении безопасности.
Джек вставил:
– Если разоблачен мой связной (Чачакин), то как получается, что до сих пор не разоблачен я?
И опять Моррис живописал, какое психологическое давление оказывает общение с Брежневым, лидером коммунистических государств Восточной Европы, и с эгоистом Гэсом Холлом; как давит необходимость в течение всей жизни ежедневно представлять отчеты, причем за двадцать лет он только однажды съездил в отпуск; как он опасается, что недостаточное одобрение и благодарность Вашингтона означают, что его усилия и усилия его брата не ценятся и не находят поддержки.
Моррис выдвинул и новые претензии. Холл смотрит на получаемые из Союза деньги как настоящий скряга. Если он или Джек ради дела будут запускать руку в деньги слишком по-крупному, Холл может отстранить их от хранения. Поэтому им с Джеком часто приходится оплачивать расходы из собственного кармана. Он не нищий, но ему кажется неверным такой подход, когда они должны субсидировать правительство США.
Импровизированная ответная речь Уоннола ничем не уступала моррисовой. Меры по обеспечению безопасности "Соло" были чрезвычайными, и за исключением случая с Чачакиным долгое время никаких утечек не было. Упоминание в книге Чачакина как дезинформатора – это "старая информация", ФБР в этом не виновато – ведь ее мог дать кто угодно; ФБР даже не знало о готовящейся публикации такого рода (вообще говоря, это недосмотр скорее советской, нежели американской службы безопасности). Тем не менее реакция Советов на отстранение Чачакина от операции нормальна и понятна всем. ФБР делает все возможное, чтобы защитить их; более того, собранные ими бесценные сведения должны быть переданы выше для адекватного использования.
Относительно расходов Уоннол сказал, что не желает, и это дело принципа, чтобы Джек либо Моррис истратили хотя бы цент из своих средств на "Соло". Но существуют бюрократические процедуры учета личных расходов, и частенько они сталкиваются с еще более строгими правилами, нацеленными на сокрытие "Соло" от всех и каждого. Подчас трудно бывает возместить некоторые расходы. Но если понадобятся наличные деньги, Уоннол это устроит.
Моррис и Джек не должны превратно воспринимать ситуацию, когда после очередной поездки им неделями задают такое множество вопросов. Часто фрагменты информации из одних отчетов в сопоставлении с другими складываются в целостную картину. Вопросы – показатель скорее не давления, а огромной ценности докладов.
Готовность Уоннола обсуждать внутренние проблемы, его дружеское обращение с Моррисом и Джеком, его искренние и разумные объяснения и утверждения, что они в любое время могут обратиться к нему через Эла, Джона или Уолта, окончательно склонили Морриса и Джека на его сторону. Они покинули совещание в добром расположении духа, готовые снова включиться в борьбу.
* * *
9 августа 1974 года Ричард Никсон впервые в истории американского президентства подал в отставку. Прав был Брежнев, когда говорил Моррису и Джеку, что от Уотергейта трясет не только Соединенные Штаты, но и весь мир. Скандалы и шумиха в последние перед отставкой месяцы правления Никсона практически лишили его веса в международных делах. Союзники Соединенных Штатов от Восточной Европы до Китая и Японии с замешательством и опаской размышляли о будущей политике Америки. Кремлевские приятели Морриса – тоже. В Юго-Восточной Азии и Северном Вьетнаме пользовались внутренними проблемами Америки и испытывали, насколько нагло можно попирать Парижские соглашения, не опасаясь подобающей расплаты.
До сих пор политики жадно глотали строки "специальных источников" "Соло", не требуя раскрытия этих источников и процедуры получения информации, и подчинялись несколько оскорбительному требованию читать отчеты в присутствии вооруженных фэбээровцев и тут же их возвращать. Теперь Келли с Уоннолом рассудили, что в обстановке международной неопределенности и атмосфере кризиса новому президенту Джеральду Форду и государственному секретарю Киссинджеру необходимо знать, откуда берутся сведения "специальных источников", чтобы с полным основанием принять решение, можно ли строить на них генеральную политическую линию. Соответственно ФБР должно было исчерпывающе информировать Форда и Киссинджера о сущности и истории "Соло".
Уоннол дал Джиму Фоксу и Бойлу инструкции передать Моррису слова Киссинджера, не называя его имени: "Это окно не только в Кремль, но и в души его обитателей. Это невероятно".
В сентябре 1974 года Холл отправил Морриса в Москву с письмом, предупреждающим Советы, что они неверно истолковали политические процессы в США и что их неверные публичные заявления подлили огня в антисоветскую кампанию. Моррис нашел Пономарева полным энтузиазма; тот верил, что волны коммунизма поднимаются даже в Америке.
– Вы должны знать, что мы получаем тома отчетов от вашей новой администрации и ценим эти контакты. Мы намерены планомерно работать для улучшения отношений и разрядки, – сказал Пономарев. – Мы полностью осознаем и прекрасно помним недавние суждения Форда и Рокфеллера. Но они заверяют нас, что радикально поменяли их, что теперь думают иначе.
Пономарев просил совета и помощи Морриса в невозможном: убедить американских евреев, что евреи в Советском Союзе не подвергаются ни гонениям, ни дискриминации.
– Мы планируем отправить нескольких евреев в Соединенные Штаты. Пожалуйста, скажите, какого плана людей нужно послать для улучшения отношений. У нас хватает знаменитостей: артисты, много писателей, ученые. Подумайте, пожалуйста, кто бы мог пригласить их и обеспечить поездку. Что они должны сделать, чтобы преодолеть массированную антисоветскую пропаганду?
Мы действительно обеспокоены и несколько удивлены, что нас не понимают и к нам настроены враждебно даже евреи-несионисты. Мы давали факты в газеты и хотим, чтобы этот материал был опубликован. Мы действительно хотим уладить проблему евреев. И просим вашей помощи в этом деле.
* * *
Пономарев был в приподнятом настроении еще и потому, что Советам и ему лично удалось проделать в Соединенных Штатах удачный ход. Они одурачили Конгресс США, и советские "парламентарии" были приняты наравне с членами свободно избранного британского, французского, западногерманского, канадского или других демократических парламентов. Возглавлял советскую делегацию этот великий парламентарий, Борис Пономарев. Сияя, Пономарев пересказывал, как в Вашингтоне члены Конгресса лебезили перед советскими коллегами.
– Знаете, у нашей делегации в Штатах была действительно удачная поездка. Контакты с Сенатом дали хорошие результаты и будут продолжены. По возвращении мы отправили письмо Сенату и Конгрессу. Мы, товарищ Суслов и я, пригласили их и сказали, что считаем полезным продолжение контактов. Мы хотим заверить, что имеем дело не с одной-единственной партией, администрацией или личностью. Нам удалось побеседовать в комитетах, изложив нашу собственную точку зрения. Я воспользовался случаем и затронул темы экономики, культуры, торговли и промышленности и т. д. Мы не ограничивались только вопросами международной политики. Сильное впечатление на меня произвело заключительное приглашение на встречу в Конгрессе с сотней конгрессменов. Сенатор Альберт произнес хвалебную речь. Перед этим в течение получаса перед ними выступал я… Когда я закончил, мне аплодировали, а ведь они не коммунисты, и я был несколько удивлен и даже счастлив. Такие контакты помогают сдерживать реакционеров и антисоветчиков.
Пономарев признал, что неожиданно столкнулся с несколькими брюзгами и любителями портить удовольствие. Они жаловались на недавнее надувательство (свою лепту сюда внес и КГБ, прослушивая телефонные разговоры, имеющие отношение к конъюнктуре рынка), когда Советы приобрели громадные количества американского зерна по бросовым, по мнению экспертов, ценам:
– В Сан-Франциско был дан большой прием от консульства, города и торговой палаты. Там были всяческие знаменитости из администрации, от промышленности и торговли. Некоторые из них в своих выступлениях осуждали продажу американской пшеницы в СССР и говорили, что мы в ответе за высокие цены на продовольствие в США и т. д. Но меня заранее предупредили, что такой вопрос может быть поднят. Мы решили, что не должны увиливать от обсуждения, и высказали свои взгляды. Мы говорили с деловой точки зрения. Мы (то есть я) сказали: вот вы верите в свободное предпринимательство, так разве бизнесмен не ухватится за наилучшую сделку, наилучшие цены? Разве за то, что царственный идиот продал вам Аляску за 7 миллиона долларов, мы должны обвинять вас в надувательстве? Большинство бизнесменов согласно с тем, что сделки нужно заключать на самых выгодных условиях.
Председатель собрания фактически дал отпор тем, кто попытался выступить с нападками на нас. И, несмотря на подобные вещи, в целом это было очень нужное и приятное мероприятие, и мы уверены, что контакты будут продолжаться ради общей пользы. Мы с товарищем Сусловым получили письмо из комитета по международным отношениям, подписанное сенатором Уильямом Фулбрайтом; он предлагает продолжать сотрудничество комитета по международным отношениям Сената и комитета по международным отношениям СССР. Конечно, в комитете этом нет пролетариата. Тем не менее такие встречи очень важны.
Моррис понимал, что это действительно так. Каждый член так называемой советской парламентской делегации обязательно являлся или работником Международного отдела, или сотрудником КГБ, или их подконтрольным. Через установление прямых связей с Конгрессом эти профессиональные советские акулы могут превратить Капитолий в охотничьи угодья и, возможно, влиять на деятельность отдельных конгрессменов, чтобы не возиться с натасканными дипломатами, отвечающими за проведение международной политики США. Конечно, все иллюзии по поводу советского парламента или комитета по международным отношениям нелепы.
"Что, разве Конгресс – ясли для грудничков?" – подумал Моррис.
В Чикаго Моррис спросил Бойла, может ли ФБР предупредить членов Конгресса, что при общении с "советскими парламентариями" и советским комитетом по международным отношениям они имеют дело с квалифицированными закаленными диверсантами, засланными для манипулирования партнерами.
Бойл искренне ответил, что не знает. Директор ФБР или его представители могут выступать перед комитетами Конгресса, и, если отдельному конгрессмену понадобится помощь в вопросах безопасности, ФБР это обеспечит. Но ФБР должно избегать малейших попыток влиять на членов Конгресса, равно как и вовлечения в политику. Самое большее, что мог Бойл, – это заверить, что Уоннол прочитал сказанное Пономаревым, и надеяться, что тот придумает способ предупредить представительские структуры.
* * *
Не успели Моррис с Бойлом завершить свои отчеты, как в ноябре Холл снова отправил Морриса в Москву просить денег.
Форд с Брежневым только что завершили встречу в верхах, и Пономарев поделился с Моррисом советской оценкой встречи и нового президента Америки. Они нашли его "прекрасным" человеком, с которым можно вести дела, несмотря на его былой антикоммунизм; по их мнению, он уступал многоопытному Никсону в вопросах международной политики; тем проще будет иметь с ним дело.
Советы чествовали Еву как королеву, и в начале декабря ее сопровождающая и переводчица Ирина объявила, что в ее честь жены членов Политбюро устраивают завтрак. Это означало, что ее хотят на день убрать с дороги, чтобы КГБ спокойно могло потолковать с Моррисом наедине.
Владимир Казаков, офицер КГБ, который "пас" Джека, приветствовал Морриса с необычной сердечностью и искренностью. По крайней мере, так решил Моррис. Он сказал, что в КГБ досконально проанализировали книгу "КГБ" и установили правоту Морриса – ссылка на Чачакина несомненно берет начало скорее в его прежней деятельности, чем в его работе с Джеком в Нью-Йорке, и эта деятельность стала известна автору не по вине Чачакина, а от какого-то предателя. КГБ убежден, что "Морат" не скомпрометирован и что никто из вовлеченных в операцию ошибки не совершал. Кризис преодолен, но каждый должен удвоить бдительность – слишком важно и опасно то, чем они занимаются.
Уходя, Казаков сказал:
– Кстати, Владимир (Чачакин) шлет приветы и наилучшие пожелания вам и Джеку. И все мы вас благодарим.
Оба поняли, за что: за то, что сняли вину с Чачакина и КГБ, когда книга спровоцировала "охоту за ведьмами". Более чем когда-либо КГБ был союзником Морриса.
После продолжительных банкетов Моррис с Евой долго не спали, копируя документы, которые раскрывали взгляды Советов на международные дела и статус коммунистических партий в мире. На вторую неделю декабря они, усталые, наконец уехали, стремясь спрятаться дома в покое и безопасности.
Но грозовые тучи над ними уже сгущались.
Часть 14 Под подозрением
11 февраля 1975 года Уоннол вылетел в Чикаго, чтобы лично поздравить Морриса с успехом последней миссии. В присутствии Ричарда Хелда и Бойла он сказал, что тот собрал невероятно важные сведения, которые передали лично в руки "высшим чиновникам США" (президенту Форду, Киссинджеру и главе ЦРУ, которым в то время был Джордж Буш).
Жест растрогал Морриса. Он понимал, что Уоннол пожертвовал целым днем только ради этих добрых слов. Сейчас, сидя в безопасном офисе в окружении близких друзей, он пытался передать, какой ужас пережил в Праге, когда ему приказали вернуться в Москву.
– Там я всегда взвинчен. Это роскошная тюрьма. Пусть там я свой, принят в их клуб, у меня собственная квартира. Если я останавливаюсь в гостинице Центрального Комитета, мне дают роскошный номер рядом с секретарями зарубежных партий. Мне выделяют сейф и ключ. В аэропорту меня встречает специальный лимузин. Мне не надо таскать багаж или беспокоиться о мелочах. Меня встречают специальные люди из Международного отдела. Но, ложась спать, я никогда не знаю, что принесет день завтрашний. Кем я являюсь в Советах? Согласятся ли нужные люди встретиться со мной и по какой истинной причине, разрешат ли мне входить в нужные здания, если мне вдруг перестанут доверять?
– Те избранные, кто знает о миссиях Морриса, – ответил Уоннол, – восхищаются проявленной вами невероятной выдержкой.
Здесь Уоннол опять польстил Моррису, делясь с ним внутренними проблемами. Директор Келли появился на закрытых слушаниях перед так называемым комитетом Черча – комитетом Сената по расследованию деятельности разведывательных служб США. Келли сказал, что не желает, чтобы сенаторы интересовались определенными темами. Если это произойдет, они понесут полную ответственность за последствия. Уоннол подчеркнул:
– "Соло" никоим образом затронуто не будет.
Совещание продолжалось чуть менее часа, и ничто на свете не могло так воодушевить Морриса, даже баснословный куш. После приятного ланча Уоннол, Хелд, Бойл и посвященный в дела "Соло" инспектор принялись по-дружески подтрунивать друг над другом.
– Уолт, что вы будете делать, если окажетесь в самолете, а его вдруг угоняют на Кубу?
Бойл боялся угонов и потому настаивал на разрешении носить в салоне оружие. При нем нередко находились копии документов, сделанные Моррисом и Евой в Москве, и ФБР ни в коем случае не желало отдавать их в лапы кубинских террористов.
– Самолет не полетит на Кубу, – буркнул Бойл.
– Но что вы будете делать?
– Я сказал, самолет на Кубу не полетит.
Они закрыли тему – некоторые слова лучше не произносить вслух.