Она рассмешила меня. Но в ее голосе звучала горечь, по которой я определил, что для нее эта новая жизнь тоже оказалась тяжелой. Потому что для любого одинокого родителя существует масса трудностей. А сейчас, как я понял, Джина таким родителем и являлась. Она была рассержена, огорчена и опечалена. Но все равно я чувствован к этой женщине огромную симпатию, потому чтоона мне была когда-то ближе всех на свете. И если бы мы не разрушили все нашей женитьбой, она была бы до сих пор моим самым-лучшим другом.
Впервые я подумал, что наш брак был удачным. Конечно, мы могли бы быть подобрее друг к другу и повнимательнее к Пэту. Это правда. Но мы провели вместе семь лет, произвели на свет чудесного ребенка, чье пребывание на этом свете сделает его только лучше, и мы все еще способны разговаривать друг с другом. Почти всегда. Когда она не вела себя как старая корова, а во мне не просыпались привычки старого быка. Так кто сказал, что наш брак не удался? Несколько счастливых лет и прекрасный ребенок. Может, это самое лучшее, на что может надеяться любой из нас.
Мы с Джиной прошли через невероятные трудности, и тем не менее мы можем разговаривать друг с другом и пить вместе жасминовый чай, в то время как она язвит по поводу своего будущего бывшего мужа. У нас с Джиной имелось общее прошлое, которого не было у меня с Сид.
Это прошлое относилось ко времени той голубой линии на полоске теста. Ко времени, когда я прибежал домой из парка и Джина со смехом и слезами сообщила о своей беременности.
У нас с Сид этого не было. Не было той надежды, радости и оптимизма, которые Джина увидела в тоненькой голубой линии. В линии, которая связывает нас со всеми нашими завтра и определяет наше будущее.
* * *
- Ну, конечно, нет ничего лучше! - воскликнул Эймон. - Любить чистой любовью и сохранять целомудренную дистанцию. Ничего, кроме, разве что, яростного секса без всякого предохранения, когда овладеваешь ею сзади. Наверное, это даже лучше.
Мне начинало казаться, что лучше бы я солгал, не говорил ему, что мы с Казуми не пошли до конца в наших отношениях.
- Она понимает меня.
И это правда. Казуми видела, как я переживал по поводу мамы. И по поводу моего сына. И даже - хотя мы и не говорили об этом - по поводу моей жены.
- Она тебя слишком хорошо понимает, Гарри. - Эймон отпил минеральной воды и пригладил свои густые черные волосы. - Она вертит тобой, приятель. Не попадайся на эти нежности. Всякие цветочки и ахи-вздохи.
- Цветочки и ахи-вздохи? - переспросил я.
- Казуми понимает: как только мужчина получит, что хочет, ему уже больше этого не надо.
Мы сидели в гримерной Эймона в Клубе комиков Ист-Энда. По сравнению с гримерными телестудии, к которым мы привыкли, эта комната больше походила на чулан для швабр и половых тряпок. Сам же клуб скорее напоминал старомодную забегаловку с обычным пивом и свиными шкварками, наполненную табачным дымом, которая с некоторым опозданием дерзнула вознестись к вершинам комедийного искусства.
Это место находилось не так уж далеко от тех сцен, на которых Эймон начал выступать еще до того, как в его жизнь вошло телевидение. Но с тех пор изменилось его отношение к женщинам. Галантный потаскун тех времен превратился в осторожного Эймона, который старался сделать все, чтобы вернуть меня в лоно семьи и прекратить это сумасшествие.
Наркотическая зависимость повлияла на Эймона так же, как и на многих других. Она заставила его стремиться к стабильности в жизни.
- Ты запутался, Гарри. Ты трахнул много неправильных женщин и слишком много правильных. Вроде твоей жены.
Он всегда симпатизировал Сид.
- Тебе через пять минут выходить на сцену. Но он не переставал убеждать меня. Эймон был единственным человеком (кроме соседки, играющей на виолончели), который знал о нас с Казуми и считал, что было бы лучше, если бы мы с Казуми переспали. Тогда бы я успокоился. Если бы это случилось, то, по мнению Эймона, я взглянул бы на нее как на очередную девушку в моей жизни. Но я считал иначе. Даже если бы мы стали близки, то ничего не изменилось бы. Кроме, разве что, того факта, что я не смог бы без нее жить.
- Разве ты не видишь, что ты делаешь, Гарри? Ты затягиваешь стадию самого хорошего.
- Самого хорошего?
- Стадию погони. Преследования. Волнения некоего предвкушения того, что должно последовать. Это самая лучшая часть. Момент признания в любви и безропотное подчинение. Пожалуй, это и есть самое лучшее. Гораздо лучше всего, что будет потом.
- Никогда не позволяй мне заниматься сексом с тобой, - вставил я.
- Гарри, ты же не хочешь, чтобы все хорошее умерло? Как это случилось с Джиной. И с Сид. Твоей женой. И со всеми другими женщинами, которые у тебя были. Ты ведь хочешь, чтобы все было только хорошо? И что ты для этого делаешь? Ты вступаешь в платонические отношения. Устраиваешь погоню, преследование, оттягиваешь момент наслаждения навечно.
- Так вот что я делаю! Мне кажется, что ты не совсем прав. Я переспал со множеством женщин, которых не любил. Почему же я не могу полюбить женщину, с которой не спал?
Переспал … Никак я не мог избавиться от употребления неточного эвфемизма, потому что все остальные слова звучали бы слишком пошло.
- Посмотри на это с другой стороны. В чем суть секса и романтических отношений, связи мужчин и женщин? А суть в отсрочке высвобождения, в продлении момента удовольствия. Это означает, что время экстаза задерживается. Расслабься и не делай этого. Об этом хорошо спела группа "Фрэнки едет в Голливуд". А ты что делаешь с женщиной, с которой даже не переспал?
- Ну, расскажи мне.
- Это же очевидно. Когда так западаешь на кого-то, кого не трахнул, ты оттягиваешь момент высвобождения постоянно. Конечно же, ты без ума от нее. Почему бы нет? Ты будешь сходить по ней с ума до тех пор, пока не увидишь, что она сделана из той же плоти и крови. Как и твоя жена.
- Ты считаешь, что если у нас с Казуми случится секс, то я перестану думать о ней?
- Нет. Но я считаю, что ты начнешь лучше соображать. Сейчас ты влюблен в мечту, а это самое опасное, что может быть.
- Ты на самом деле считаешь, что невозможно симпатизировать кому-то, пока не соприкоснешься с ним телами?
- Эй, не передергивай, Гарри. Это просто сближает.
Я взглянул на часы:
- Твой выход через одну минуту.
- Нельзя начать ясно мыслить, пока не протрезвеешь, Гарри.
Возможно, и так. Я понимал, что платонические отношения придавали всему безнадежно романтическую окраску. Наши с Казуми дневные свидания за чашечкой капучино в маленьких кафе, залитых солнцем, стали для меня воспоминанием, которое останется со мной навсегда. Полароидная фотография, на которой мы снялись вместе на Примроуз-Хилл. Казуми хохотала, потому что мы все время стукались с ней головами, стараясь попасть в объектив. Эта фотография сделала счастливой всю ту неделю. Казуми сжала мою руку, когда мы сидели в последнем ряду в кинотеатре "Одеон", и это взволновало меня больше, чем мой опыт орального секса в подростковом возрасте. Она сделала это для меня.
Да, я на самом деле чувствовал, что наши отношения выходят из-под контроля. Но это было больше, чем просто мечта. Я начинал взвешивать разные практические стороны жизни с Казуми. Разрушая один дом, создавать новый, что даст нам с Казуми шанс достичь такого состояния, которого, в конце концов, достигают все пары, даже если они без ума друг от друга, если все понятно без слов.
Я знал, что это могло сработать. Может, она и являлась той женщиной, которая мне нужна? Вдруг и Сид будет счастливее с кем-нибудь другим? В настоящий момент она вовсе не в восторге от жизни со мной. Так что всем может оказаться лучше. Одним резким, болезненным рывком разорвать узы брака, дома, и тогда у всех появится шанс на счастливый конец.
- Ты ведь даже не знаешь ее, - сказал Эймон, прервав мои размышления о планах построения новой жизни. - Вы провели вместе сколько? Часов сто? А может, и того меньше.
- Сколько времени нужно? Как ты думаешь, сколько нужно времени, чтобы точно знать?
Он в изнеможении покачал головой. За сценой, неожиданно близко, мы слышали, как зрители освистывали женщину-комика.
- Ты чертов идиот, Гарри. Ты на самом деле собираешься уйти от своей потрясающей жены, которую ты, черт побери, не заслуживаешь? Уйти к какой-то почти незнакомой девчонке?
Он на самом деле искренне на меня рассердился.,
- Я этого не говорил.
- Куда, по твоему мнению, тебя это приведет?
- Не знаю.
- Пора тебе начать узнавать, приятель. Ты все затеял, и рано или поздно - скорее всего рано - это закончится слезами.
- Почему это должно закончиться слезами?
- Потому что тебе придется выбирать, тупица ты этакий. Как только ты влипаешь в подобную ситуацию, перед тобой всегда встает вопрос выбора.
- А что, если я сделаю выбор в пользу Казуми? Откуда ты знаешь, что это будет неправильно? Почему ты так в этом уверен?
Он поднял руки вверх, изображая, что сдается:
- Ничего я не знаю, Гарри. Так же, как и ты. Но мой тебе совет - переспи с Казуми, и не один раз, а потом посмотри, как ты себя почувствуешь тогда, когда она выскажется в негативном тоне о твоем сыне.
- А что, если она никогда ничего плохого не скажет о нем? Что, если она с ним прекрасно ладит?
- Тогда сложи свои вещи и уходи.
Он вложил мне в ладонь серебристый ключ. Я уставился на него. Ему не было необходимости говорить мне, что это ключ от его квартиры.
- Казуми великолепна, - произнес Эймон. - Но мир полон прекрасных женщин. Только дураки-романтики вроде тебя не хотят это признать. На свете миллион чудесных женщин. Десять миллионов. Ты можешь влюбиться в любую из них. При определенных обстоятельствах и в определенный момент. Рано или поздно тебе придется прекратить мучить себя убеждением, что существует только одна-единственная женщина, которая должна носить твое имя. Нужно довольствоваться тем, что имеешь. Приходится любить ту, с которой ты в данный момент живешь. Необходимо сказать себе: это мой дом, моя жена, и здесь я остаюсь. Перестань смотреть по сторонам, Гарри. Прекрати.
Из далекого прошлого мне послышались голоса моих родителей. Просто закрой глаза, говорили мне мама с папой. Просто закрой глаза, и пусть они отдохнут.
Но Эймон протягивал мне серебристый ключ.
И я его взял.
* * *
- Я начал пользоваться этими сверхчувствительными презервативами, - говорил Эймон, выходя на крошечную сцену крадущимися шагами. - Эти презервативы - отличная штука. Знаете, каково их действие? После секса, когда вы уже уснули, сверхчувствительный презерватив будет ласкать вашу партнершу, говоря с ней о ее чувствах. А на следующий день этот же презерватив пошлет ей цветы. И никогда не забудет позвонить…
Взрыв хохота в зрительном зале, кое-где с подвыванием. У живой аудитории не бывает такой быстрой реакции, как у зрителей в телестудии. Сейчас здесь оказались несколько понтеров, которые пришли специально, чтобы ради развлечения подразнить бедного простака на сцене. Им не сиделось спокойно в прокуренной темноте зала.
- Кокаинчику не найдется, Эймон?
- Ну, нет, я больше этим не занимаюсь, - мягко отозвался Эймон. - Врач прописал мне от этого свечи. Я сказал ему, что они не действуют, а он спросил: "Вы регулярно ими пользуетесь?" Я ответил: "Конечно. А вы думали, доктор, что я запихиваю их себе в задницу?"
Опять смех и свист.
- Так вот. Чувствительные презервативы. Говорят, что заниматься сексом с презервативом - это все равно, что мыться под душем в плаще. Я так не считаю. При всех этих новых болезнях, если не надеваешь презерватив во время секса, то это все равно, что принимать ванну, положив в воду оголенный электропровод…
Смех, язвительные и оскорбительные выкрики:
- Ты неудачник, Эймон. С тобой покончено!
- Убирайся в свою наркобольницу!
- Крупье, эта Фиш-ка фальшивая!
- Итак, презервативы, - последовало покашливание в духе Вуди Аллена. - В наше время можно купить презервативы для любой национальности. Итальянцы могут приобрести упаковку из шести штук. Это значит по одному с понедельника по субботу, а в воскресенье - выходной. Для французов пачка из восьми штук. Соответственно - по одному на каждый день недели плюс два на воскресенье. Для британцев выпускаются специальные упаковки по двенадцать штук.
Пауза. Он всегда хорошо выдерживал паузу.
- По одной на январь, февраль, март…
Злой, прокуренный и охрипший от злости голос из заднего ряда:
- Кончай, Эймон Фиш! Твои пятнадцать минут истекли!
* * *
- Моим родителям не нужно было думать о презервативах. Получили меня - достаточно. Нет, им об этом заботиться было не надо. Не то чтобы их сексуальная жизнь была такой уж счастливой. Однажды ночью я услышал, как они разговаривали за стеной. Пытались заняться сексом, но ничего у них не получалось. Мама сказала: "В чем дело? Неужели ты не можешь подумать о ком-нибудь еще?"
- Не смешно! - прокричал кто-то в зале.
- Но это уже совершенно другая история, - закончил Эймон.
* * *
Мы жили в большом городе, но мир тесен. Рано или поздно нас должны были увидеть вместе.
Естественно, мы старались избегать опасных районов северного и центрального Лондона, этой на удивление обширной части города, где была вероятность столкнуться с Сид или напороться на Джину. Но в конце концов нас должны были обнаружить. Я был в этом уверен.
И когда это все-таки случилось, то все произошло гораздо хуже, чем я себе воображал. Это оказалась не моя жена и даже не бывшая жена, а некто из дальних закоулков моей жизни. Он заметил меня, когда входил в клуб, и тут же все понял.
Женатый мужчина с девушкой, которая не является его женой, сидели с бутылкой вина в тихом уголке паба, который располагался над комедийным клубом, и привычно держались за руки.
У меня возникло тошнотворное чувство вины, потому что этот человек знал, а моя жена - нет. Мне было ужасно стыдно. Это походило на самое невообразимое подлое предательство.
- Гарри! - воскликнул Ричард, глядя на Казуми.
Какого черта он делал здесь? Что могло занести этого человека в комедийный клуб в Хэкни?
- Ричард? Я думал, что ты все еще в Америке.
- Прилетел повидать Джину. - Наконец он отвел глаза от Казуми. - По правде говоря, я хотел бы, чтобы она вернулась.
- Это Казуми, - сказал я, на какой-то момент трусливо подумав, не выдать ли ее за коллегу по работе или делового партнера.
Но на самом деле Ричарду было все равно. Он был в таком состоянии, когда нет дела до романтических отношений других людей. Человек без работы, без жены, когда жизнь вокруг тебя рушится. Я хорошо его понимал.
- Я остановился у друзей, - сказал он. - Они тут неподалеку живут. Этот район становится популярным у людей, работающих в Сити, не так ли?
- Да, среди них и наркодилеров. Послушай, Ричард, нам надо идти. Желаю удачи… во всем.
Я наблюдал, как Ричард и Казуми улыбнулись и пожали друг другу руки, подумав о теории Джины про старого быка, у которого нет никаких шансов заполучить назад свою старую корову.
Потом мы покинули его, оставив купленную выпивку на столе и подгоняемые моим чувством вины.
И тут я вспомнил о ключе в кармане.
* * *
Мы вошли в квартиру Эймона. Он купил ее в тот период, когда "Фиш по пятницам" был на гребне успеха и его приглашали сниматься в дорогой рекламе и на всякие презентации. Это была мансарда, расположенная в доме на набережной и выходящая окнами на Тауэрский мост и Темзу с доками. Все это оказалось залито светом, подобно открытке с видом ночного Лондона. Казуми подошла к огромному окну во всю стену и стала смотреть на чернильно-черную реку, освещенный огнями фонарей мост и яркие огни города.
Потом она повернулась ко мне.
- Казуми…
- Не говори ничего.
Освещенные только лунным светом и огнями фонарей с улицы, мы пытались снять друг с друга одежду, одновременно целуясь.
Эймон вернулся домой, когда мы барахтались на диване, наполовину раздевшись, как подростки. Казуми услышала звук поворачиваемого в замке ключа раньше меня и, прежде чем Эймон с подружкой вошли в гостиную, была уже в ванной.
Я узнал эту женщину - режиссера с телевидения, которая раньше работала курьером у Марти Манна. Эймон в дверях помахал мне рукой, и они удалились в его спальню. Из-за закрытой двери послышался смех и звуки музыки. Это не должно было иметь никакого значения, но чары уже разрушились. Казуми вышла из ванной полностью одетая и готовая уйти.
- Еще не пора, - проговорил я. - Пожалуйста, Казуми. Иди сюда. Никто нас больше не потревожит. Посмотри, какой отсюда вид.
Она покачала головой:
- Это не мой вид.
Я не стал с ней спорить. Нехотя застегнул пуговицы на рубашке. Мы тихо вышли из квартиры.
- Я так больше не могу, - сказала она, пока я ловил такси. - Правда, Гарри. Так не может дольше продолжаться.
И так не стало.
Потому-что, проводив Казуми, я вернулся домой, и моя жена сообщила мне, что уходит от меня.
25
Конечно же, меня бросали и раньше.
Но на этот раз все было по-другому.
Когда Джина уходила от меня, она убежала в бешенстве, не заботясь о том, что нужно взять, что оставить. Просто ей было необходимо вырваться из нашего дома, убежать подальше от меня и от нашей жизни.
Я запомнил наполовину застегнутый чемодан, с торчащими из него носками Пэта, предательские слезы, от которых потекла тушь, и пульсирующую боль в груди, над сердцем, в том месте, куда она швырнула мой мобильный телефон.
Несмотря на все это, когда Джина ушла, оставалось ощущение, что в один прекрасный день она изменит свое решение и вернется домой. И что гнев ее, в конце концов, пройдет.
На этот раз все вышло по-другому.
Уход Сид являлся спокойным и продуманным.
Никаких слез, крика, никакой спешки. Уход взрослого человека, который все взвесил. Но из-за этого все еше гораздо хуже. Она не собиралась уходить сегодня вечером или завтра утром. Но в очень скором будущем.
На диване в нашей маленькой гостиной были разложены открытые чемоданы и сумки, и каждый сантиметр паркетного пола тоже занимали чемоданы. Некоторые из них оказались наполовину пустыми, другие заполнены книгами, игрушками, дисками и зимними вещами Сид и Пегги. Сид планировала жить в другом месте уже до того, как наступит осень.
С Джиной я чувствовал, что у меня оставался какой-то шанс.
С Сид все было определено.
Она никогда не вернется.
- Уезжаешь куда-нибудь? Она повернулась ко мне:
- Извини. Не слышала, как ты вошел. - Она опять принялась укладывать чемодан запихивая в него стопку толстых шерстяных свитеров Пегги и качая головой. - Извини.
- Что это? - спросил я, медленно входя в комнату.
- А на что это похоже?
- Похоже; что ты уезжаешь. Она кивнула головой:
- Я уже сказала - извини.
- Но почему?
Она повернулась ко мне, и я увидел боль и гнев под личиной спокойствия.