* * *
Когда к нам приходили гости, они постоянно обсуждали то, что все теперь называли сложной ситуацией.
- Как вы полагаете, сколько времени продержится Вторая империя? - как-то спросил меня один из гостей.
Я не понимала, что его так взбудоражило. Хотя, разумеется, у меня не было бабушек и дедушек, испытавших ужасы революции.
- Многим сейчас кажется, что они живут на вулкане, - заметил второй гость.
- Император не имеет никакого права совать свой нос во внутренние дела Дании и в конфликт между Австрией и Пруссией, - добавил еще кто-то.
- У Франции сильная армия, а это, согласитесь, веский аргумент, - возразили ему.
- Не верьте этому. И этим пруссакам тоже не стоит доверять.
Я была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы задумываться над всем этим.
Июль 1870 года вошел в историю как роковой для Франции месяц.
В один из его самых жарких дней Николь, вернувшись с прогулки, взволнованно сообщила, что Франция объявила войну Пруссии.
В тот же день я получила письмо, заставившее меня забыть о войне. Письмо было от Клэр и содержало страшное известие.
Моя дорогая Кейт!
Я не знаю, с чего начать. Произошло нечто ужасное. Умер твой отец. Это случилось так внезапно. Конечно, он уже почти полностью ослеп. Кейт, он делал вид, что смирился с болезнью, но это оказалось совсем не так. Он часто поднимался в мастерскую, где вы с ним провели вместе столько счастливых часов, и подолгу сидел там. Смотреть на это было невыносимо больно.
Он плохо спал, и я попросила, чтобы врач выписал ему лекарство, которое он мог бы принимать на ночь. Мне казалось, оно ему помогает. Но однажды утром я зашла к нему, чтобы разбудить… и обнаружила его мертвым.
Он лежал… такой спокойный и казался совсем молодым. Как если бы он был счастлив. Было проведено дознание. Все мне очень сочувствовали. Следователь сказал, что это большая трагедия, когда у великого художника отнимают то, что ему необходимо больше всего на свете. Если зрение теряет обычный человек, ему легче смириться с судьбой. Но для тех, кто живет своей работой, все обстоит иначе.
Они заявили, что он совершил самоубийство, находясь в состоянии помутнения рассудка. Но его рассудок был совершенно ясен. Он просто почувствовал, что больше не может… не может жить без глаз.
Я не знаю, что делать, Кейт. В настоящий момент я ни на что не могу решиться. На твоем месте я не стала бы сейчас приезжать. Здесь тебе будет еще больнее. Все очень добры ко мне. Франческа Мэдоуз заставила меня переехать к ним, так что я пишу тебе из дома священника. Хоуп тоже пригласила меня к себе, и в конце недели я переберусь к ней. Когда ты получишь это письмо, я уже, наверное, буду у нее.
Ты ничего не сможешь изменить. Быть может, я приеду в Париж повидаться с тобой, и мы сможем обо всем поговорить.
Твой отец все время говорил о тебе. Только за день до смерти он опять сказал, как счастлив оттого, что ты добилась успеха. Он говорил и о твоем сынишке. Похоже, он считал, что может спокойно умереть, так как вы с Кендалом продолжите семейную традицию.
Дорогая Кейт, я знаю, какой это для тебя тяжелый удар. Я попытаюсь начать новую жизнь и благодарна Богу за настоящих друзей. Еще не знаю, что буду делать. Наверное, продам дом, если ты не возражаешь.
Он оставил мне дом и все свое небогатое имущество. За исключением миниатюр, конечно. Они твои. Возможно, я когда-нибудь привезу их тебе в Париж…
Боюсь, что письмо вышло очень нескладным. Я переписывала его уже три раза. Но у меня не получилось смягчить удар.
Я люблю тебя, Кейт. Мы должны поскорее встретиться. Нам предстоит принять важные решения.
КЛЭР
Письмо выпало у меня из рук.
Вошла Николь.
- Император возглавит армию. Он перейдет Рейн и добьется от германских государств нейтралитета, - заговорила она. - Что с тобой? Что случилось?
- Мой отец умер, - ответила я. - Он покончил с собой.
Я протянула ей письмо.
- Боже мой, - прошептала Николь.
Она была невероятно чутким и отзывчивым человеком. Меня всегда изумляло то, как она умеет мгновенно преображаться из холодной и насмешливой светской дамы в участливого и трепетно чувствующего друга.
Первым делом она приготовила чашку крепкого кофе и заставила меня выпить его. И говорила, не умолкая говорила со мной об отце, о его таланте, о том, чему он посвятил свою жизнь… и о том, как внезапно он был лишен возможности заниматься главным делом своей жизни.
- Он не смог этого вынести, - вздохнула она. - Его ограбили, отняв самое ценное… его глаза. Без них он уже не мог быть счастлив. Быть может, теперь он обрел счастье и покой.
Беседуя с Николь, я приободрилась и еще раз возблагодарила небеса за то, что она есть в моей жизни.
* * *
Полагаю, именно из-за того, что произошло в моей семье, война, вызвавшая столь бурное брожение умов, меня почти не интересовала.
Когда стало известно о том, что французы выбили немецкие войска из Саарбрюкена, парижане обезумели от радости. Люди танцевали на улицах, распевали патриотические песни, кричали "Vive la France" и "A Berlin". Даже рассыльные модисток, увешанные с ног до головы шляпными картонками, говорили исключительно о необходимости преподать пруссакам урок, которого те никогда не должны забыть.
Что касается меня, то я не могла думать ни о чем, кроме смерти отца. В последнюю нашу встречу он показался мне счастливым. Его радовала семейная жизнь с Клэр, мои успехи и то, что Кендал проявлял интерес к искусству живописи. И все это время скрывал от нас свои истинные мысли…
Если бы только он поделился ими!
Временами я была на грани того, чтобы бросить все и уехать в Англию.
- Какой в этом смысл? - спрашивала Николь.
Действительно, что я могу изменить? Он умер, и его похоронили. С этим ничего уже не поделать. Кроме того, неужели я собираюсь оставить сына?
И в самом деле, на это я пойти не могла. Я подумала о рыскающем где-то поблизости бароне. В мое отсутствие могло произойти все, что угодно.
- Более того, - продолжала Николь. - В военное время очень сложно путешествовать. Оставайся на месте. Пережди. Ты переживешь это горе. Пусть Клэр приедет сюда. Вы сможете и здесь утешать друг друга.
Этот совет показался мне весьма разумным.
Затем окружающая атмосфера начала резко меняться к худшему. Дух оптимизма уступил место тревожному ожиданию. Дела на фронте шли вовсе не так хорошо, как это выглядело вначале. Саарбрюкен оказался не более чем стычкой местного значения, в которой французы одержали свою единственную победу.
Уныние начинало овладевать бульварами Парижа. Изменчивые французы, совсем недавно восторженно аплодировавшие победе, теперь погрузились в меланхолию, то и дело спрашивая друг друга: что же теперь будет?
Император командовал армией, императрица в качестве регентши обосновалась в Париже. Былая вера в то, что война вскоре закончится, а пруссаки получат заслуженный урок, начала быстро угасать. Французская армия не оправдала надежд своего народа и была деморализована, в то время как пруссаки являли образец дисциплинированности, боевой выучки и непоколебимой веры в свою победу.
Все только и говорили о войне. Некоторые считали, что неудачи временны и скоро прекратятся. Они никак не хотели поверить в то, что маленькая Пруссия способна поставить на колени такую великую державу, как Франция.
Даже когда мои заказчики начали отменять сеансы позирования и уезжать в свои загородные имения, я продолжала жить мыслями об отце, пытаясь представить себе, о чем он думал, принимая свое окончательное и роковое решение.
Только узнав о том, что пруссаки окружают Метц, а императорская армия в беспорядке отступает, сея вокруг хаос и отчаяние, я начала осознавать, что нас ожидает настоящая катастрофа.
Затем пришло известие о разгроме под Седаном, а также о том, что император и с ним восемьдесят тысяч французских солдат сдались на милость победителя.
- Что же теперь будет? - спрашивала Николь.
- Остается только ждать, - отвечала я.
На улицах бушевал народный гнев. Те, кто так недавно кричал "A Berlin" и прославлял императора, теперь осыпали его проклятиями.
Императрица бежала в Англию.
Наступил сентябрь. Кто бы мог подумать, что все так изменится за такое короткое время?
Эти несколько дней показались мне вечностью.
- Они заключат мир, - утверждала Николь. - Нам придется согласиться на их условия. А затем все войдет в прежнее русло.
Через два дня после падения Седана к нам пришел барон.
Я спускалась в salon, когда услышала доносящиеся снизу голоса.
Гости, подумала я. А когда отворила дверь, ахнула от неожиданности, потому что ко мне решительно направился барон и поцеловал руку. Я отняла руку и с упреком посмотрела на Николь. У меня создалось впечатление, что это она пригласила его сюда.
Но все обстояло совсем не так, и он тут же рассеял это подозрение.
- Я пришел предупредить вас, - произнес он. - Вы же знаете, что происходит в стране. Это… фиаско. Мы позволили недалекому человеку управлять Францией.
- Он сделал много хорошего, - вступилась за императора Николь. - Просто он не солдат.
- А если не солдат, то не должен был начинать войну. Он ввел страну в заблуждение, внушив ей, что она обладает вполне боеспособной армией. А на поверку эта хваленая армия оказалась сборищем плохо вооруженных свинопасов… Нечего было и мечтать о том, чтобы победить немцев. Впрочем, мы сейчас понапрасну тратим время.
- Барон предлагает нам покинуть Париж, - пояснила Николь.
- Покинуть Париж? Чтобы отправиться - куда?
- Барон предлагает нам в качестве убежища свой замок, пока не представится какая-нибудь другая возможность.
- Я не имею ни малейшего намерения отправляться в Сентевилль, - заявила я.
- Вы представляете, как обстоят дела? - поинтересовался он.
- Я слежу за новостями и хорошо знаю, что французская армия потерпела поражение под Седаном, а император захвачен в плен.
- И вы полагаете, что нет причин для беспокойства?
- Ничто не заставит меня отправиться в ваш замок. Я там уже побывала.
- Кейт, ситуация зловещая.
- Я знаю. Но, тем не менее, останусь здесь. Теперь это мой дом, а если жизнь станет совершенно невыносимой, думаю, что смогу уехать в Англию.
- Путешествовать в военное время очень нелегко.
Я пристально взглянула на него, и в памяти всплыли воспоминания о том, как он смотрел на меня в той башенке, как в его глазах светились торжество и твердая решимость утвердить свою волю.
- Я остаюсь здесь.
- Вы ведете себя попросту глупо. И конечно же, не представляете себе, что бывает, когда оккупационная армия захватывает какую-либо территорию.
- А как же вы? Вы ведь находитесь на той же самой территории.
- Враг не захватит мой замок.
- Почему же?
- Я этого не допущу.
- Вы… вы собираетесь выступить против прусской армии?
- Мы понапрасну тратим время! - нетерпеливо воскликнул он. - Вам следует приготовиться к немедленному отъезду!
Я взглянула на Николь и проговорила:
- Поезжай, если хочешь. Я остаюсь здесь.
- Кейт… это опасно.
- Приходится выбирать из двух зол. Я выбираю меньшее.
Барон изучающе смотрел на меня. На его лице появилось хорошо знакомое мне насмешливое выражение.
- Поезжай, Николь, - повторила я. - Ты ему веришь. Я - нет.
Он беспомощно пожал плечами.
- Ты же знаешь, что я не оставлю тебя и Кендала, - ответила Николь.
Барон еще раз пожал плечами.
- В таком случае я ничем не могу вам помочь. Прощайте, милые дамы. Пусть удачи у вас будет больше, чем здравого смысла, отсутствие которого вы сейчас так убедительно демонстрируете.
С этими словами он ушел.
Николь сидела, глядя в пространство перед собой.
- Тебе было бы лучше уехать с ним, - сказала я.
Она покачала головой.
- Нет… я останусь здесь. Это мой дом. Ты и малыш - моя семья.
- Но ты считаешь, что я не права.
Она пожала плечами почти так же, как несколько минут назад это сделал барон, и проговорила со вздохом:
- Будет видно.
* * *
Эти сентябрьские дни были на удивление изменчивыми. По утрам над городом зависала зловещая дымка, а когда солнце поднималось высоко, весь Париж был пронизан радостными золотыми нитями. Но при этом на улицах чувствовалось растущее напряжение и город напоминал перегретый паровой котел.
В итоге Париж восстал против императора, который, по мнению горожан, предал их. Прошло совсем немного времени с тех пор, как они восторженно приветствовали Наполеона III и его прекрасную императрицу. Теперь их презирали. Раньше так же обстояло дело и с королями. Бонапарты уподобились королям, а Париж еще восемьдесят лет назад азартно и решительно отверг монархию. Все возвращается…
Благодаря этим дням я смогла получить представление о типичной обстановке в Париже накануне революции.
Когда Франция в очередной раз провозгласила себя республикой, улицы Парижа охватило буйное волнение. Больше никаких королей. Никаких императоров. Страна будет народной.
Впрочем, это никак не остановило наступления немецкой армии. Сентябрь уже близился к концу, когда неприятель нанес решающий удар. Капитулировал Страсбург, один из последних оплотов французов, и немцы двинулись на Париж.
Потом грянула ужасающая новость: король Пруссии занял Версальский дворец.
Напряжение нарастало. Из магазинов стремительно исчезало продовольствие. Николь сказала, что мы должны запастись продуктами. Если у нас будет достаточно муки, то, по крайней мере, сможем печь хлеб. Поэтому мы скупали все, что могли.
Затем настал день, которого я никогда не забуду. Николь отправилась на поиски продуктов, и пока она отсутствовала, начался артиллерийский обстрел.
Я услышала взрыв и предположила, что на окраине города идет бой. Испугавшись за Кендала, я впервые подумала о том, что следовало послушать барона. Мы должны были покинуть Париж.
Больше взрывов не было.
Кендал находился в мастерской с Жанной. Он делал уроки. У меня уже несколько недель не было заказчиков, так что мастерская превратилась в классную комнату.
Меня волновало долгое отсутствие Николь, и я уже собралась выйти на улицу, чтобы встретить ее, когда услышала голос консьержа.
Я сбежала вниз. В вестибюле стоял подросток.
- Мадам Коллисон, - обратился он ко мне, - вы не могли бы поскорее прийти в Hфpital St. Jacques? Вас там спрашивает одна дама.
- Дама?
- Мадам де Сент-Жиль… Ее ранило. Проклятые немцы…
От ужаса у меня подкосились ноги. Тот взрыв! Они обстреливали Париж, и Николь…
Я бросилась было бежать в больницу, но вспомнила о Кендале.
- Подожди одну минуту, - сказала я подростку. - Я должна предупредить домашних.
- Мадам де Сент-Жиль ранена, - сообщила я Жанне. - Пока меня не будет, присмотри за Кендалом.
Жанна кивнула. Я могла на нее положиться.
К счастью, больница находилась неподалеку.
Я с трудом узнала лежащую на узкой койке Николь. Ее переодели в белую рубашку, на которой проступили пятна крови.
Упав на колени возле койки, я впилась взглядом в ее лицо.
Николь узнала меня, но видно было, что ей это далось нелегко.
- Кейт, - прошептала она.
- Я здесь, Николь. Я прибежала, как только мне сообщили.
- Они обстреливают Париж. Мы окружены… Я спешила домой, чтобы сказать тебе…
- Тебе лучше молчать.
- Я должна говорить, Кейт.
- Нет, - возразила я, - ничего ты не должна. Тебе что-нибудь нужно? Чем я могу помочь? Тебе больно?
Она покачала головой.
- Я… почти ничего… не чувствую. Со мной что-то не так.
- О Николь! - прошептала я, охваченная раскаянием и стыдом. Она давным-давно могла покинуть Париж. Если бы не я…
- Кейт…
- Да?
Она вяло улыбнулась мне. В ее лице не было ни кровинки. Если бы не глаза, можно было бы подумать, что она мертва.
- Я… я хочу рассказать тебе…
- Тебе нельзя говорить.
- Это мой… конец. Странно… Погибнуть на парижской улице. Мне всегда хотелось знать, каков будет мой конец… Теперь знаю.
- Тебе нужно поспать.
Она улыбнулась.
- Хочу, чтобы ты… поняла.
- Я и так понимаю, мой дорогой друг, что без тебя я никогда бы не справилась со своими бедами.
Мои глаза затуманились слезами.
Казалось, она пытается покачать головой.
- Это все он… Кейт.
- Он?
- Барон.
- Он сейчас пребывает в своей норманнской цитадели. И в полной безопасности.
- Попытайся… Кейт. Попытайся понять. Это все был он. Это его дом… Он заботился о тебе…
Что она хотела сказать?
- Не волнуйся, - проговорила я. - Что бы там ни было, теперь это не имеет значения.
- Нет… нет… - бормотала она. - Попытайся понять его. В нем так много хорошего…
Я улыбнулась ей, и в невнятное бормотание закрались нотки нетерпения.
- Он поручил мне… разыскать тебя, Кейт. Все это… не случайно. Он хотел… знать, что о тебе кто-то заботится.
- Ты хочешь сказать, что все это время он знал, где я нахожусь?
- Это его дом, Кейт. Он позаботился обо всем… за все заплатил… все устроил… и роды тоже… не переставал… заботиться о тебе… Он посылал людей, которые заказывали… портреты. Видишь, Кейт… ему не все равно.
Это было уже слишком. Сначала один шок, а затем другой. Так, значит, барон наблюдал за мной. Все это время он точно знал, где я нахожусь. Должно быть, догадался, что у меня будет ребенок, и послал Николь заботиться обо мне… притворившись другом… Нет, только не это. Она действительно была мне верным другом. Но вначале пришла по его поручению. Он предоставил в мое распоряжение комфортабельный особняк с прекрасной мастерской. Николь исправно докладывала ему обо всем, а со временем он и сам пришел в Люксембургский сад, чтобы взглянуть на своего сына.
Это было шокирующее открытие, но сейчас оно не показалось мне таким уж важным. Передо мной лежала Николь, и она… умирала. Да, я понимала, что она умирает. И уже никогда не вернется к нам. Ее богемная жизнь хозяйки элегантного салона и любовницы одного из самых влиятельных вельмож Франции окончилась на парижской улице, и теперь она умирала в больнице для бедных.
- О Николь! - воскликнула я. - Милая Николь, ты должна поправиться. Ты должна вернуться к нам.
Она улыбнулась мне. Ее глаза уже начинали стекленеть.
- Все кончено, - ответила она. - Я умираю. Моя рана слишком серьезна. Это… конец. Рада, что ты пришла, Кейт. Я должна была поговорить с тобой… перед уходом. Прости его. В нем много хорошего. Ты должна понять…
- Не говори о нем.