- Я люблю историю, когда она рассказывает про нас, - сказал Альберинхен. - Когда мама придет, я расскажу ей, как принц Альберт спрятался под кроватью.
Они играли в "Похищение". Игра нравилась мальчикам, потому что каждый из них мог играть роль принца. Но им обоим хотелось быть и коварным Кунцем в начале игры, и герцогом Фридрихом в конце ее. Эрнест считал, что выбирать должен он, поскольку он старший, но Альберинхен никак не соглашался, и игра того и гляди могла закончиться дракой и неизбежными слезами, но тут появилась мама.
- А у меня для вас новость! - воскликнула она, входя в детскую.
- Давайте присядем, и я вам расскажу. У нас будет детский бал.
- А что такое бал, мамочка?
- Мы будем танцевать.
Альберинхен насупился.
Танцы он не любит. От них только устаешь. Так он маме и сказал.
- Устаешь?! - воскликнула мама. - Господи, да я могла бы танцевать всю ночь.
- И я, - сказал Эрнест. - Только наш глупенький Альберт не может.
Губы Альберинхена задрожали, и мать поспешно обняла его.
- Нет, он у нас не глупый, правда, Альберинхен?
- Я как Альберт, который спрятался под кроватью.
- Ах, так ты уже знаешь эту историю? Она вам понравилась, мои зайки? Значит, и бал понравится. Мы все нарядимся к нему. Кем бы ты хотел быть на балу, Эрнест?
Эрнест, как ни силился, ничего не мог придумать, зато Альберинхен сразу же заявил, что будет принцем Альбертом, которого чуть не похитили.
- Это, мой родной, нам надо обсудить. Мне кажется, я придумала для тебя кое-что получше.
- Что, мама, что?
- Пусть это будет сюрпризом. Вы узнаете обо всем в свое время.
- Сюрприз! Сюрприз! - Малыши так и заплясали вокруг.
- Ну вот, - сказала мама, - а кто-то говорил, что не любит танцевать. Вы только посмотрите на Альберинхена.
Его должны были одеть Купидоном - вот в чем заключался сюрприз.
- А кто такой Купидон, мама? - спросил Альберинхен.
- Бог любви. Он носил с собой стрелы и поражал ими людей, они влюблялись друг в друга и женились.
- Как ты и папа? - спросил Эрнест.
Альберинхен, не сводивший глаз с маминого лица, заметил, как по нему пробежала странная тень. Она его напугала, он только не мог понять почему.
- Как люди, которые любят друг друга, - ответила мама.
- И у меня будут стрелы?
- Ну конечно.
- И ими можно будет стрелять, - сказал Эрнест. - Мамочка, я тоже хочу стрелы.
- Нет, милые, стрелять вы ими не будете. Альберинхен просто будет носить их, и еще он будет танцевать с красивыми маленькими девочками.
- Я не люблю маленьких девочек, - пробормотал Альберинхен.
- Ты, я вижу, не слишком галантен.
- А что значит галантен? - спросил Эрнест.
- Это значит противный, - сказал Альберинхен, уверенный, что угадал, как раз сам он не такой.
- Нет-нет, галантность - это нечто такое, чему должны учиться все принцы. - Мама засмеялась и обняла его. - Купидончик ты мой бесценный, - добавила она.
И вот он уже красуется в нарядном сатиновом костюмчике, и подобным же образом наряжен Эрнест.
- Какие милашки! - восхитились обе бабушки, не сводившие, однако, тревожных взглядов с герцогини Луизы, охваченной каким-то странным, чуть ли не истерическим весельем, словно в предвидении того, что подобных балов в ее жизни будет не так уж много. Дети, приглашенные на бал, выстроились в линию.
- Ты знаешь все па? - прошептал Эрнест братишке. - Из тех, что разучивал вчера?
- Противные. Никак я их не запомню, - тихонько отозвался Альберинхен.
Но Эрнесту не терпелось танцевать: ему нравились эти красивые девочки, что стояли напротив, и вообще такое множество детей приятно возбуждало его.
Эрнест взял за руку свою маленькую партнершу, и они, как их и учили, прошли в танце вдоль стоящих в ряд детей под восхищенными взглядами взрослых.
- Эрнест настоящий маленький джентльмен, - сказала первая бабушка.
- Настоящий маленький принц, - согласилась с ней вторая.
Альберинхен стоял надувшись. Ему хотелось быть не этим нелепым Купидоном, а находчивым принцем Альбертом. Ему хотелось не танцевать с глупыми девчонками, а прятаться под кроватью, сражаться, пронзительно кричать, когда коварный Кунц придет за ним. Однако наступил его черед.
Все ждали. Музыка продолжала играть. Маленькая девочка улыбаясь стояла перед ним. Но он уже ненавидел ее. Он ненавидел всех этих девчонок, а потому стоял не двигаясь с места и опустив глаза.
- Альберт, - обратилась к нему бабушка Закс-Кобургская. Но он словно не слышал.
К нему подошла мама.
- Альберинхен, родной, твоя очередь танцевать.
Да не будет он танцевать! Танцы ему ненавистны.
Он заплакал, вначале тихонько, но, увидев всеобщее смятение, завопил что есть мочи, его пронзительный крик заглушил музыку. Лицо его стало красным. Домашние всегда пугались, видя его в таком раздражении, и он знал, что они готовы на все, только бы его утихомирить.
По знаку одной из бабушек к нему подбежала няня. Она схватила его в охапку и поспешно унесла из зала.
В комнате, где они жили вместе с Эрнестом, он замолчал. Он еще раз добился слезами своего.
Но это еще был не конец.
В комнату вошла бабушка Закс-Кобургская. Он взглянул на нее исподлобья, вызывающе.
- Альберт, - сказала она, - я хочу поговорить с тобой.
Она назвала его полным именем - верный признак того, что им очень недовольны.
Его глаза наполнились слезами.
- Твое поведение в бальном зале было весьма далеким от того, что я вправе ожидать от принца из рода Кобургов, - заговорила бабушка.
- Я не хотел танцевать, - ответил мальчик.
- А как же девочка, твоя партнерша? Она-то хотела танцевать.
- Зато я не хотел.
- Да, но из-за тебя не смогла танцевать и она. По-твоему, это хорошо?
- Я устаю от танцев, - жалобно сказал он.
- Как! Ты, принц… устаешь от одного танца с маленькой девочкой?
- Я не люблю танцевать. Это глупо.
- А как же общительность? Тебе придется ей учиться.
Он задумался. Неужели эта самая общительность столь же увлекательна, как и рассказы о его предках?
- Ты вырастешь и в один прекрасный день женишься. Тогда ты не сможешь плакать. Согласен? Интересно, что сказал бы дядя Леопольд, будь он сегодня в бальном зале. Наконец-то на лице ребенка появилось раскаяние. Все же было в Леопольде что-то особенное. Прошло три года с тех пор, как Альберт впервые увидел его, однако какое же он успел произвести на мальчика впечатление, если он до сих пор помнит его и дорожит его мнением! Впрочем, вполне возможно, что имя и образ Леопольда сохранялись в памяти малыша лишь благодаря постоянным ссылкам на этого богоподобного дядю.
- Надеюсь, ты не думаешь, что нашим разговором все закончится? Это была позорная сцена, Альберт, и ты еще не раз вспомнишь о ней.
Он готов был снова расплакаться, но бабушка вышла из комнаты. Альберт притих. Что толку орать там, где тебя никто не слышит!
Перед герцогом Эрнестом, сидевшем у себя в кабинете, стоял его младший сын. Он не сводил глаз с длинной тонкой трости, которую герцог держал в руке.
- Мне стыдно за тебя, Альберт, - говорил герцог. - Ты оскорбил дам. Мне рассказали о твоем поведении в бальном зале. Твоя партнерша по танцу маленькая девочка знатного рода уже подошла к тебе, а ты мало того, что отказался с ней танцевать, так еще и завопил как зарезанный. Тебя пришлось буквально вытащить из зала. Подобное поведение совершенно нетерпимо при моем дворе.
Альберт по-прежнему не мог оторвать взгляда от отцовской трости.
- Поэтому я собираюсь наказать тебя, - продолжал герцог. - Сейчас ты познакомишься с этой тростью, и это знакомство, вероятно, запомнится тебе надолго. Разве так должны вести себя принцы? Можешь вопить сколько твоей душе угодно: Эрнест отправился на прогулку, твоя мать тоже тебя не услышит, что же касается бабушек, они обе согласны со мной: без наказания не обойтись. Так что, Альберт, прими наказание как мужчина и заруби себе на носу: если еще когда-нибудь ты вздумаешь вести себя подобным образом, моя трость не будет знать пощады.
Отец положил руку на его плечо.
- Нет! - пронзительно закричал Альберт.
- Да, - холодно ответил герцог.
Альберт отозвался оглушительным криком.
- Ты что, бросаешь мне вызов? - вскричал герцог.
Альберт закричал еще громче. Лицо у него стало совсем красным, он уже хватал ртом воздух. Герцог уже занес над ним трость, но пронзительные крики остановили его.
Он заколебался: ребенок может причинить себе вред. Герцогу приходилось слышать, что Альберт может пронзительно кричать, но он и представления не имел, каков этот крик на самом деле.
Этот крик действовал герцогу на нервы. С одной стороны, он должен был немедленно пресечь его, в то же время вид этого маленького личика, налившегося кровью и начинавшего уже багроветь, пугал его - ведь если он пустит в ход трость, эти ужасные крики станут еще громче, и малыш может получить какое-нибудь телесное повреждение.
- Сейчас же прекрати, Альберт, - приказал он.
Альберт продолжал вопить.
Герцог уже не мог выносить этот вопль - от него, казалось, вот-вот лопнут перепонки. А мальчик вдруг забился в кашле.
Герцог отложил трость. Альберт, говорили ему, хрупкий ребенок. Потому-то он не любит танцевать. Танцы скорей всего утомляют его. Но почему он не перестает кашлять?
- Если ты пообещаешь мне вести себя лучше, я не стану тебя бить, - сказал герцог.
Мальчик немного успокоился.
- Ну что ж, - продолжал герцог, - мы, кажется, пришли к соглашению.
Так оно и было. Альберт понял, что его крик столь же эффективно действует на отца, как и на остальных взрослых. Помог и кашель. И Альберт принялся кашлять снова, но при этом к кашлю его примешивался какой-то странный хрип.
Отец отвел его в детскую, куда не замедлили явиться и обе бабушки. Тем временем обнаружили, что Эрнест, вернувшись с прогулки, тоже кашляет.
Братья заразились коклюшем.
Обоим оставаться в детской, решили бабушки. Все, что только могли найти для их развлечения, принесли туда. Уроков было теперь не так много, зато много книжек с картинками, но больше других Альберт разглядывал ту из них, в которой говорилось о похищении двух саксонских принцев.
Он не возражал против того, что их держат в детской, поскольку вместе с ним был Эрнест: они могли играть, бороться, без конца расспрашивать о том, чем их будут угощать, когда они выздоровеют.
- Почему мама не приходит нас проведать? - спрашивал Альберт.
Эрнест не знал, а бабушки, когда их об этом спросили, завели разговор о чем-то другом.
Молодая герцогиня была заточена в собственной комнате. Она была напугана. Все стало известно. За ней шпионили. Ее видели с любовником, знали, что она заходила к нему.
Что же теперь с нею будет? И как ее малыши? Из-за коклюша их сейчас держат в детской, а ей так хотелось бы побыть с ними. О эти жестокие германские принцы, жестокие и грубые! Для мужчин у них один закон, а для женщин совсем другой. Ну и завела она любовника. Разве Эрнеста от этого убудет? Стоило вспомнить бесчисленное множество его любовниц, с которыми он унижал ее. Но она не должна была обращать внимания на эту сторону характера мужа; самой ей полагалось оставаться благочестивой и добродетельной и терпеливо дожидаться тех редких случаев, когда он соизволит разделить с ней ложе для обзаведения наследниками. Но она свою часть сделки выполнила. Пора бы ему это понять.
Она никогда не забудет - да и кто бы мог такое забыть! - ужасную судьбу их прародительницы Софии-Доротеи. Как же она похожа на ее собственную судьбу! Ее грубый муж не упускал ни одной особы женского пола, будь то придворная дама или подавальщица из таверны, а бедная несчастная София-Доротея полюбила романтической любовью графа Кенигсмарка. Их связь обнаружили, что привело к убийству графа, к ссылке Софии-Доротеи и к разводу. Опечаленная принцесса более двадцати лет чахла в своем замке-тюрьме, тогда как этот мужлан, ее супруг, уехал в Англию и сделался там королем Георгом Первым. У нее тоже было двое детей - мальчик и девочка. Как, наверное, невыносимо тяжело ей было расставаться с ними!
Вот и она… она, Луиза, оказалась замужем за этим безчувственным Эрнестом, стала матерью двух маленьких мальчиков Эрнеста и Альберинхена. Бедные крошки! Если ее вышлют отсюда, что же они будут без нее делать?
Щелкнул замок, дверь открылась, и вошел муж. Он посмотрел на нее с презрением, что вызвало у нее чувство ненависти, отразившееся на ее лице.
- Отпираться бесполезно, - сказал он.
- Я и не пытаюсь.
- Шимборский покидает нашу страну. - Она промолчала. - Мы не чиним ему препятствий - меньше шума. Пусть убирается. - Она кивнула. - Что же касается вас, то вы можете ехать хоть завтра. Вы сделаете это как можно более незаметно. И без того уже достаточно сплетен…
- …которые породили в основном вы сами и ваши любовницы, - отвечала она.
- Мое поведение вполне естественно для мужчины моего положения.
- По мнению вашего мужичья, вероятно.
- А вот вы вели себя таким образом, который не является подобающим ни для меня, ни для моей семьи, ни для народа. Вы вели себя постыдно.
- Почему же то, что постыдно во мне, столь естественно и похвально в вас?
- Я не сказал похвально… всего лишь естественно. И разница между нами в том, что вы, мадам, мать наследников Закс-Кобургского герцогства. Как давно вы стали встречаться с вашим еврейским любовником? Надеюсь, еще до рождения Альберта?
- Да как вы смеете!
- Смею, поскольку мы в этой комнате одни. Я бы не стал ставить под угрозу будущее мальчика, выражая свое опасение на людях.
- Альберт ваш сын.
- Как я могу быть в этом уверен при такой распутной матери?
- Мать знает.
- Бывают обстоятельства, когда и она не скажет со всей определенностью.
- Вы делаете меня предметом ваших оскорблений. Умоляю вас, перестаньте.
- Вы самый подходящий объект для подобного рода оскорблений. Откуда мне знать, что вы не принесли в мой дом ублюдка?
Она подбежала к нему с глазами, блестящими от бешенства; она бы ударила его, но он схватил ее за запястье и вывернул руку так, что она вскрикнула от боли.
- Альберт ваш сын, - повторила она.
- Верю, - сказал он, отпуская ее. - В противном случае я бы убил вас на месте.
- Будьте добры к Альберту. Он не такой сильный, как Эрнест.
- Альберт мой сын, и с ним будут обращаться так же хорошо, как и с его братом.
Эти слова несколько успокоили ее, однако она продолжала чувствовать себя несчастной. Она уже примирилась с предстоящим изгнанием, но только сейчас до нее дошло, что по-настоящему несчастной она будет, когда ее лишат детей. Возможно, она их больше никогда и не увидит.
- Да, Эрнест, - сказала она, - Альберт ваш сын. Я клянусь. Никогда в этом не сомневайтесь. Он еще раз испытующе посмотрел на нее. Он не мог избавиться от гложущего его сомнения. Ему хотелось грубо схватить ее, швырнуть наземь, выколотить из нее правду. "Но Альберт мой сын, - уверял он себя, - в это нужно поверить". Думать по-другому было бы просто невыносимо. Герцог боялся одного: побои могут вынудить ее к признанию, что Альберт не его ребенок. А что, если и Эрнест не его? Тогда он остается без сыновей. Мыслимо ли такое! Он по-своему любил мальчиков. Это же его дети! Эрнест вне всякого сомнения, он и похож на него. Да и Альберт тоже. Правда, эту светлую, утонченную внешность он унаследовал от матери, но ведь многие дети, похожие на матерей, не имели с отцами совсем никакого сходства.
Он не мог позволить себе подозрений. Альберт его сын, в этом никто и никогда не должен сомневаться.
Он с ненавистью взглянул на жену.
- Вы не заберете у меня мальчиков, - сказала она.
- Вы что, с ума сошли? Сначала вы становитесь шлюхой, а потом вдруг воображаете себе, что было бы приятно побыть и матерью. Мальчиков вы никогда больше не увидите.
- Это было бы слишком… жестоко… подло…
- Жаль, что вы не подумали об этом раньше.
- Эрнест, выслушайте меня, прошу вас. Я уеду. Вы можете развестись со мной… никогда больше меня не видеть. Я признаю, что поступила дурно, но, пожалуйста… Умоляю, не забирайте у меня малышей.
- Жаль, что вы не подумали о них, когда были со своим любовником.
- Я думала о них постоянно. Только благодаря им моя жизнь и имела смысл.
- Им и… Шимборскому.
Герцогиня заплакала.
- Будьте готовы покинуть замок рано утром, - сказал герцог. - Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел, как вы уедете. Вы просто исчезнете.
Герцогиня продолжала плакать.
Мальчики выздоравливали. Бабушка Закс-Кобургская постоянно находилась при них.
- Почему не приходит мама? - спрашивал Альберинхен Эрнеста.
Эрнест считал, что у нее тоже коклюш.
Бабушка сказала, что выздоравливающим полезен свежий воздух, и детей отвезли в сосновый лес. Они охотно играли, воображая себя похищенными принцами. Но Альберт не мог забыть о маме и решил разузнать у бабушки, что с ней все-таки стало.
Однажды, когда она читала им книгу, он положил палец на страницу и напрямик спросил:
- Где моя мама?
Вдовствующая герцогиня запнулась, но почти тут же ответила:
- Уехала.
- Она с нами не простилась.
- У нее не было времени.
- Она спешила?
- Очень.
- А когда она вернется?
- Этого я сказать не могу.
- Завтра? - спросил Альберинхен, но бабушка промолчала.
Увидев, что он ждет от нее ответа, она сказала:
- Я сейчас расскажу вам одну очень интересную историю.
Он отвлекся; его большие голубые глаза выжидающе смотрели на бабушку.
- За три месяца до твоего рождения за морем, в одном местечке под названием Кенсингтон, родился еще один младенец.
- За морем? - повторил Альберинхен.
- Да, в Англии. Это большая страна. Наш род, как ты знаешь, довольно обширный, и маленькая девочка, которая родилась в Кенсингтоне чуть-чуть раньше тебя, твоя кузина. Ее зовут Александрина-Виктория. Это маленький майский цветок - она ведь родилась в мае.
- А какой цветок я?
- Мальчики не бывают цветами. А родился ты в августе. Так вот, в один прекрасный день ты вырастешь, вырастет и эта маленькая девочка. Тогда вы встретитесь, потому что этого хочет твой дядя Леопольд. И скажу тебе один секрет, мой милый. Если ты будешь хорошим мальчиком, то, когда вырастешь, женишься на этой принцессе из Кенсингтона.
Глаза Альберта расширились от удивления. Он еще не понимал, что это значит - жениться, но эта история о девочке из Кенсингтона была и его историей.
В доме произошли изменения: в нем не стало нянь.
- Мальчики должны вырастать мужчинами, - сказал герцог. - Теперь, когда их матери больше нет здесь, не будет и никакого баловства. Альберту особенно вредит изнеженность: у него постоянно глаза на мокром месте.