Руперт схватил сестру за плечо и вздернул подбородок.
– Ты назвала меня вралем? Но как ты можешь знать? Король вполне мог быть у нас в роду. Род Куртни один из самых древних на этой земле, а короли и королевы часто изменяли друг другу, поэтому наши предки вполне могли иметь королевскую кровь... – Внезапное появление Арабеллы заставило его замолчать.
– Что ты тут мелешь про "королевскую кровь"? И пугаешь Еву своими россказнями! Ты хвастун и дурак! А теперь отстань от нее, или я пожалуюсь отцу.
– Ему все равно, – угрюмо пробормотал Руперт. – Он думает, что она...
– Договаривай!
– Что за ней надо присматривать, чтобы она не бегала на ферму.
– И ты, конечно, приставлен к ней надсмотрщиком?
– Да. И к тебе тоже, – добавил он лукаво, – отец приказал.
– Такой глупый маленький мальчик, как ты? – презрительно удивилась Арабелла.
– Но скоро я вырасту, буду богат и женюсь на тебе. И ты будешь меня слушаться, иначе я тебя побью.
– Ох! – Арабелла всплеснула руками. – Жениться на мне! Ты не сможешь этого сделать. Мы родственники. Ты действительно глуп. Ради всех святых, постарайся поступать как человек, даже если ты им не являешься. – Она взяла Еву за руку. – Пойдем к тебе в комнату. Я хочу посмотреть, как ты нарисовала буковое дерево.
Оскорбленный и рассерженный презрительным замечанием Арабеллы, Руперт проводил сестер злобным взглядом.
После этого случая он переключил свое внимание на Арабеллу, стал шпионить за ней, ища случая отплатить за унижение, которому она его подвергла. Однако Арабелла была достаточно умна и почувствовала это, поэтому, пока Руперт не уехал в свой пансион продолжать учебу, прекратила тайные посещения Оулесвика, чтобы не навлечь на себя гнев Роджера. Ей не хватало теперь встреч с Солом, которого она как-то встретила в вересковых зарослях, когда Роджер уехал в Пензанс.
Между ней и Солом тогда сразу же возникло взаимопонимание.
Он держал в руке какой-то предмет, блестящий и гладкий, переливающийся всеми цветами радуги и еще мокрый от росы. Глядя на юношу, она заметила, как он красив и строен. Высокий, атлетического сложения, загорелый, с шапкой красновато-коричневых волос, таких темных, что они казались почти черными.
– Привет, – сказал он.
Арабелла улыбнулась, откинув назад волну золотых волос.
– Ты с фермы, верно? Я видела тебя раньше, но не так близко, на расстоянии.
– Верно.
– Что это у тебя? Горный хрусталь?
– Разновидность кварца, – объяснил он.
– Красивый.
Мальчик серьезно посмотрел на нее.
– Как и ты.
Арабелла вспыхнула.
– Ты не должен говорить так.
– Почему?
– Потому что моему отчиму это не понравилось бы. Он запретил мне ходить сюда.
– А, он распоряжается твоей жизнью! Скажешь, нет?
– Нет. – Легкая лукавая улыбка скользнула по губам Арабеллы. – Но ему кажется, что он мною руководит. Мне надо быть осторожной, понимаешь? Я могу приходить, когда он уезжает в Пензанс или еще куда-нибудь. Например, как сегодня, и когда Руперта нет дома.
– Твоего брата?
– Только наполовину, слава Богу.
Сол рассмеялся.
– Мне кажется, ты не очень-то любишь свою семью. Это грустно.
Наклонившись, Арабелла сорвала фиалку и поднесла к лицу.
– Да, не люблю. За исключением Евы. – Она вздохнула.
– Я знаю Еву, – сказал мальчик. – Она иногда приходит к нам. Дядя Дюк обожает ее. У него в комнате висит ее рисунок. Мышка на нем прямо как живая, так и хочется ее потрогать.
– Если бы об этом узнал мой отчим, в Фернгейте разразился бы страшный скандал.
Сол понимающе взглянул на Арабеллу.
– Но он не узнает. Она умная. Безошибочно выбирает момент, когда можно ускользнуть тайком, прямо как маленький дикий зверек. Для тебя это было бы не так легко, с такими волосами. Можно, я их потрогаю?
Щеки Арабеллы стали пунцовыми.
– Если хочешь.
Его пальцы удивительно легко и нежно погладили шелковую прядь волос.
– Все цвета собраны в них, – сказал Сол, – как говорит Ева, один цвет не бывает красив. – Он поднял руку с кварцем. – Посмотри, как сверкает на солнце. Это потому, что нагрелся от моей руки. Когда он высохнет, немного потускнеет. Но я отшлифую его так, что он будет прозрачен как вода.
– Ты собираешь камни?
Он кивнул.
– Зачем?
Сол вынул из кармана какой-то маленький предмет из камня. На Арабеллу, как живая, смотрела миниатюрная птичка. Она восхищенно раскрыла глаза.
– Что это? Птица? Синичка?
– Да.
– Кто это сделал? Кто вырезал? Ты?
– Да. У меня дома целая коллекция. Хобби, в свободное время надо чем-то занять себя. У меня его не так много, а когда рудник начнет работать, будет еще меньше.
– Ты имеешь в виду, что будешь работать в этих ужасных шахтах под землей, в то время как умеешь делать такие великолепные вещи?
– Какое-то время да, но не постоянно. Только чтобы взглянуть, как там идут дела. Дядя Дюк хочет сделать меня управляющим. О, не сейчас, пройдут еще годы. Он ведь не собирается жить здесь всегда, и мне необходимо научиться от него всему, что он знает в рудном деле, пока я молод.
– А как же ферма?
– Через год-два там не будет столько живности. Мама оставит только кур и то, что необходимо для семьи. Медь и свинец сделают нас богатыми.
Арабелла помолчала, потом спросила:
– Это так важно, стать богатым?
Сол пожал плечами.
– Это дает возможность заниматься тем, чем хочешь.
– Резкой по камню, например?
– Да. И почему ты считаешь, что под землей ужасно? Там полно приключений. Никогда не знаешь какой камень найдешь. Вообрази, ведь там сокровища тысячелетней давности!
Он замолчал, глядя на нее ярко заблестевшими глазами. Арабелла подумала, что Сол уже сейчас кажется взрослым и легко можно представить, каким он будет через несколько лет.
– Ты прав, – согласилась она. – И различные окаменелости. Я как-то нашла каменную ящерицу, настоящий маленький дракон.
Оба помолчали немного, потом Арабелла сказала:
– Мне надо идти, иначе кто-нибудь увидит меня и пойдут сплетни.
Сол нахмурился.
– Я хочу встретить тебя снова. И, думаю, когда мы будем старше...
– Да... И что же?.. – Арабелла ждала, а маленькая голубая бабочка, порхавшая над папоротниками, коснулась ее щеки.
Сол пожал плечами и улыбнулся.
– Так, ничего. Потом сама узнаешь.
Арабелла побежала вниз с холма, щеки ее горели от солнца и от счастья.
С этой встречи началась дружба Сола Дарка и Арабеллы Куртни, которая еще отразится на их судьбах.
В течение последующих трех лет рудник приносил своим хозяевам немалую прибыль. Дом на ферме был заново отстроен для старой Сары, и пони, впряженный в коляску, каждое утро ожидал ее у крыльца.
А в Фернгейте продолжали страдать от тяжелого режима, установленного Роджером, для которого жажда мести превратилась в манию. Он тратил все больше денег на судебные тяжбы, касающиеся земель Фернгейта, прав Куртни на торфяники и на рудник, заявлял протесты по поводу нарушения границ своих земель людьми Дарка, при этом его собственная земля приходила в упадок, долги росли, и Роджеру, похоже, было уже трудно из них выбраться.
Но он, одержимый навязчивой идеей, ничего не замечал, закрывая глаза на действительность. Кларисса, ум которой уже помутился, значила теперь для него не больше, чем слабая, раздражающая его тень. Роджер почти не разговаривал с женой и только Арабелле навязывал свое внимание, которое крайне досаждало ей.
– Скоро все наладится, – уверял он падчерицу, – дела поправятся. Род Куртни опять получит права на то, что ему принадлежит... У тебя будет красивая одежда и драгоценности, о которых только может мечтать девушка... – Глаза Роджера с набрякшими веками оценивающе скользили по ее золотым волосам и по нежным белым плечам. – Только доверься мне. Теперь уже недолго осталось. Скоро ты явишься всему свету как хозяйка и наследница Фернгейта и "Веал Фэнси".
– А как же Руперт, – возражала она, – и мама? – Ее прозрачные глаза были холодны, как лед, губы сжаты, хотя в глубине души Арабелла испытывала жалость к этому опустившемуся, деградирующему человеку.
– Руперт! – Роджер вдруг оживился. – Этот хлыщ, он не настоящий Куртни! Если он не переменится, я лишу его наследства. Я уже решил. Как тебе нравится это, девочка? – И он ласково дотронулся до пряди золотых волос. – Ты вместо него, а? Наследницей?
Арабелла тряхнула головой, пригладила волосы и резко сказала:
– Он твой сын, и у тебя есть жена. Мне кажется, тебе стоит об этом почаще вспоминать.
Багровое лицо Роджера стало почти черным.
– Ты меня прогоняешь, лукавая девчонка?
– Конечно нет. Просто напоминаю. Роджер успокоился, гнев пропал.
– Да, ты права. Пожалуй, в твоих словах есть смысл. Но скоро все переменится, девочка.
И его предсказания оправдались.
Однажды, на следующую весну, Клариссу нашли, в постели бездыханной. Сильный запах алкоголя, смешавшийся с запахом ланданиума, наполнял тесную неопрятную спальню. Кларисса умерла от сильного сердечного приступа.
Арабелла была вынуждена взвалить на свои полудетские плечи все хлопоты, связанные с похоронами, и временно исполнять обязанности хозяйки дома.
6
"Дыра мертвеца" находилась у края болот, внизу, в четырех сотнях ярдов слева от Фернгейта. Отвесная яма шириной в двадцать футов перерезала линию границы, разделяющей поместье Фернгейт и общественный выгон. Местная легенда гласила, что яма бездонна и служит убежищем дьяволу, хотя на самом деле здесь, очевидно, была раньше каменоломня и проходила граница старых рудников.
Окрестные жители, особенно пастухи, избегали гиблого места, так как не проходило года, чтобы чья-нибудь корова или овца не свалились туда. Время от времени обновляли ограду вокруг ямы, вешали табличку на низкое дерево с предупреждением для прохожих и проезжих. Но так уж повелось, что за ограждение опасного места отвечало семейство Куртни. Окружающая территория производила зловещее впечатление заброшенности и отсутствия жизни, хотя там водились крысы и змеи, которые то и дело шелестели в траве. Черная болотная вода просачивалась через трещину, наполняя яму. Местные власти уже предупреждали Роджера о том, что яму нужно прикрыть, но он игнорировал их послания.
– За это несет ответственность графство, – говорил он, – и, если они вторгаются на мою землю, пусть и платят по счету.
Никто ничего не делал, и в черную дыру в земле, полуприкрытую зарослями куманики и разросшимися сорняками, продолжали проваливаться лисы, собаки или овцы. Сверху дыра была почти не видна, только иногда ночью при свете луны в ней, как черное стекло, мерцала вода. Именно в такой вечер, возвращаясь из Пензанса после деловой встречи, Дюк заметил нечто, что его весьма заинтересовало.
Дюк вел лошадь под уздцы, так как в этом месте подъем был крут. Вдруг он остановился: огибая холм снизу, справа от Дюка, покачиваясь и согнувшись, в сторону торфяников Куртни неуверенно двигался человек. Он нес мешок, а под мышкой у него был зажат какой-то предмет, очевидно, ружье. Дюк прищурился, стараясь разглядеть человека получше, и, когда луна вышла из облаков, узнал Сарна.
Что надо здесь беспутному братцу? Несомненно, хочет по старой привычке побраконьерничать перед тем, как запоздало вернуться к своей семье. Глупец! Горький гнев душил Дюка. ин, должно быть, в стельку пьян, если надумал играть в такие игры в лунную ночь, когда его фигура отчетливо видна из Фернгейта.
В это время зажегся свет в одном из окон Фернгейта, и полоса от него упала на тропу, еще сильнее осветив ее, и так уже залитую лунным светом. Какая-то черная тень зигзагами пролетела через свет, напомнив Дюку гигантское насекомое. Он чуть не вскрикнул, но в это время неожиданно показался всадник, который поскакал от дома в сторону тропы, а потом повернул налево.
Дюк почти сразу же узнал всадника. Это был Роджер Куртни. Он несся как сумасшедший, чтобы расправиться с вторгшимся на его территорию пришельцем.
Сердитый вопль... и сразу же – выстрел. Застыв на месте, чувствуя неизбежность трагедии, Дюк увидел, как его брат споткнулся, попытался удержаться на ногах и при этом выронил свое ружье. Последовала короткая пауза, потом Роджер опять выстрелил в воздух, два раза, влево и вправо, заставив Сарна броситься на землю и ползти назад. Но он взял гораздо ниже тропы и теперь двигался вслепую, прямо к смертельной яме.
Куртни отпустил поводья и, не шевелясь, спокойно наблюдал, как человеческое существо поглощает липкая грязная жижа бездонной ямы.
Когда Дюк оправился от шока, он не знал, как поступить, разрываясь между желанием догнать Куртни и стремлением попытаться спасти Сарна. Победило второе, хотя он и чувствовал всю бесполезность этого порыва. Роджер к тому времени уже подъезжал к повороту на Фернгейт. Через несколько секунд он исчезнет.
Подонок, убийца, думал Дюк, направляясь к яме. От него не дождаться угрызений совести и раскаяния. Возможно, Роджер и не намеревался убивать Сарна, но его гибель принесла Куртни удовлетворение и чувство триумфа. Чернильная бездонная яма – "Дыра мертвеца" – никогда не выпускала свою добычу. Дюк не сомневался, что хозяин Фернгейта в данный момент поздравляет себя с тем, что убрал с дороги одного из ненавистных Дарков.
Дюк никогда не испытывал теплых чувств к брату, но сейчас, глядя в непроглядную черноту ямы, на короткий миг почувствовал жалость, смешанную с отвращением. Бог свидетель, что в последние годы он желал одного: чтобы Сарн никогда больше не появлялся дома. Хотя, конечно, Дюк не желал брату такого ужасного конца. Сарн был лишь препятствием любви Дюка к Леоне. Только мать будет жалеть сына, даже такого непутевого. Глядя на ненасытную пропасть, освещенную луной, Дюк представил стенания, вопли старой женщины, которая дала им обоим жизнь. Сара была сентиментальной, чувствительной натурой. Может быть, ему надо подождать с грустным известием. Но Леона должна узнать об этом сейчас же, чем скорее, тем лучше. У нее теперь не будет причин отвергать его. Жесткое выражение его лица бессознательно смягчилось.
Он направился в Оулесвик. Не успел Дюк отдалиться от ужасной дыры и на сто ярдов, как увидел на тропе какой-то предмет, тускло блеснувший в лунном свете. Он пригляделся: раскрытая записная книжка лежала около камня. Дюк спрыгнул с коня и подобрал ее. На кожаной обложке золотом было вытиснено "Куртни".
Его светлость сквайр, эта высокомерная свинья, оставил улику своего присутствия на месте преступления. Если он, Дюк Дарк, захочет воспользоваться этим, у него в руках будет неплохая карта.
И, пуская лошадь в галоп, он подумал, что Дарки никогда не были шантажистами, но, когда время настанет, придется этому гордецу с черным сердцем держать ответ за все сразу. Куртни подтолкнул Сарна к смерти и однажды горько пожалеет о своей жестокости.
Леона уже ушла наверх и, вероятно, ложилась спать, когда Дюк вбежал в дом. Старый очаг, на котором она готовила еду, был еще теплым. Сверху доносились едва слышные звуки, и у Дюка на миг возникло непреодолимое желание прижать к себе сильное теплое тело Леоны, забыться от запаха ее кожи, почувствовать шелковистые волосы на своем лице. Она была его женщиной, была ею всегда, и это было предопределено судьбой. Но сейчас им руководила не страсть, ему хотелось просто тепла и уюта. Он чувствовал себя потерянным и одиноким в этой пустой кухне, он, который видел столько насилия и жестокости в чужой стране на золотых приисках, но всегда оставался равнодушным. А сейчас вдруг дрожит, как неоперившийся юнец.
Дюк вышел с кухни и преодолел уже половину лестницы, направляясь наверх, как внезапно передумал и вернулся обратно. Не сейчас, сказал он себе твердо, пусть она придет ко мне по собственному желанию, тогда мы вместе почувствуем, как нужны друг другу. Прийти к ней в поисках убежища и тепла было бы несправедливо для нас обоих. Когда я стану рассказывать ей о Сарне, то буду нежным и спокойным.
Он подошел к буфету, достал с полки бутылку и стакан. Дюк налил хорошую порцию виски.
– За тебя, приятель!
Он выпил залпом, налил еще, опять выпил – и так несколько раз. Прикончив бутылку, Дюк все же как-то умудрился добраться до своей комнаты, упал на кровать и проспал до утра. На дворе уже кудахтали куры и гремели жестяные бидоны для молока. Он открыл глаза, прищурился от яркого солнечного света, с трудом поднялся, протер глаза и налил из кувшина в чашку немного воды. Умывшись и приведя себя в порядок, спустился вниз.
Леона вошла в дом, когда Дюк надевал куртку, чтобы идти в "Веал Фэнси". Она подозрительно взглянула на деверя: запах алкоголя витал в воздухе, несмотря на принятые Дюком меры.
– Ты поздно вернулся вчера, – заметила она.
– Да.
Он не сделал попытки объяснить причину позднего возвращения, а Леона не стала интересоваться.
– Может, поешь? Есть ветчина, но если хочешь горячее, то яичницу придется сделать самому. У меня полно дел, а Сол уже ушел на рудник, как ты ему приказал.
– Хорошо.
В ней поднялась волна раздражения.
– Мне не нравится, что он часто спускается под землю. Он привык жить на открытом воздухе. – Леона вдруг замолчала, отвернулась так резко, что зашелестели нижние юбки, и, подойдя к окну, стала смотреть на несущиеся по небу облака.
Дюк направился к двери, потом обернулся.
– Ну? Договаривай, Леона. Если бы ты раньше знала, что ему придется побывать в шкуре рабочих – людей, которые своей работой принесут ему богатство, сделают ему состояние из добываемой руды, – ты лучше послала бы его трудиться на полях или ухаживать за свиньями и курами. Так, что ли? Это же глупо. Подумай об том хорошенько, Леона. Напряги мозги в своеи хорошенькой головке и реши.
Она вспыхнула от его колкости.
– Он мой сын. И...
– И это твой рудник. Так что все так и должно быть. Но не вздумай на меня давить, Леона. Если я заявлю требования на свою часть, на все, что вложил, чтобы запустить работы на руднике, тебе останется от него скелет.
Хлопнув дверью, Дюк ушел, даже не выпив чаю и не притронувшись к еде. По дороге в контору, которая находилась выше края болот, за Соулом, с противоположной стороны холма, он готов был ударить себя за слепую вспышку гнева. Он никогда так резко не разговаривал с Леоной, к тому же в чем-то она была права. За несколько последних лет на его глазах маленький Сол превратился из подростка в юношу, обладающего несомненным талантом. Он искусно вырезал из камня птиц и животных, понимание природы сочеталось у него с талантом искусного резчика, что могло вылиться в гораздо большее, чем простое хобби. Но если Сол овладеет навыками сначала в рудном деле и сможет руководить работами, то почему бы ему потом не вернуться к своему увлечению, ведь в один прекрасный день он будет обладать состоянием и властью, достойными его происхождения, правда, пока не признанного. Дюк уже давно не сомневался, кто является отцом мальчика.