Мы останавливаемся выпить кофе. Официант приносит печенье вместе с горячими чашками, от который исходит волшебный аромат. Блейк водружает свои солнцезащитные очки на голову, вытягивает длинные ноги перед собой, и, закрыв глаза поднимает лицо к солнцу. Я макаю бискотти в мой капучино, и наблюдаю, как поднимается кофе в чашке и бока печенья начинают размокать и обрушиваться вниз.
- Вода пожирает город живьем, - говорю я.
Блейк переводит на меня взгляд.
- Он с удовольствием покоряется потоку, так сказать, добровольное завершение жизненного процесса. Так же и я поглотил тебя в первую ночь, когда положил на тебя глаз.
Мгновение мы внимательно смотрим друг на друга, и я просто не могу отвести глаза в сторону и шепчу:
- Но что будет после 42 дней?
Что-то непонятное мелькает в его глазах. Боль? Печаль или тоска?
- Я не хочу врать тебе. Правда, я не знаю. Мощные силы вступили в игру, как и ожидалось они обладают способностью объединяться в своей беспощадности и переделывать мир по своему образу и подобию. И я - часть этого образа и подобия.
Я хмурюсь, сплошные загадки. Что он имеет в виду? Какие силы?
- Силы, которые необъяснимы, безнравственны и крайне опасны. Чем меньше ты знаешь о них, тем находишься в большей безопасности. Я никогда не смогу рассказать тебе о них. Ради тебя я готов взять их на себя, но я могу проиграть. Ты можешь помочь мне, единственным способом, сдержав обещание. И совершенно неважно, что ты услышишь или увидишь, или кто-то что-то скажет тебе, главное не забывай свое обещание, - и его губы растягиваются в ослепительной улыбке, которая заставляет мое дыхание сбиться. - Ты доверяешь мне, несмотря на то, что я могу проиграть, а я в свою очередь прослежу, чтобы позаботились о твоей безопасности?
Деньги! Мне не нужны его деньги. Я хочу понять, о чем он говорит, и хочу, чтобы он всегда был рядом со мной.
Я опускаю глаза вниз, и он тянется к моим рукам, накрывая их своими, у него теплые руки. Я сплетаю наши пальцы в замок и понимаю, что это очень важный момент для нас обеих, поэтому поднимаю глаза на него. Я смотрю в глаза мужчины, который кажется тонет и идет ко дну, а я словно представляю из себя соломинку, за которую он пытается ухватиться. И впервые я отдаю себе отчет, что глубоко внутри за холодной, отчужденной внешностью скрывается на самом деле так много, гораздо больше глубины и силы. И вдруг я непроизвольно улыбаюсь.
- Хорошо, - отвечаю я. - Давай жить так, как если бы нам осталось только тридцать семь дней. Давай не будем тратить ни секунды.
- Умница, - говорит он, и встает, потянув меня за руку. - Пойдем, - зовет он. – Чтобы понять Венецию нужно побродить по узким мостам и запутанным аллеям пешком.
Мы оставляем извилистые переулки, и направляемся на обед в старую остерию, которая, по-видимому, начинает свое существование еще с начала XIX века. Блейк и я заказываем пасту, приправленную чернилами кальмара, в качестве закуски, затем запеченную меч-рыбу и поленту, официант сообщает нам, что она является фирменным блюдом. Макароны с соусом кальмара я никогда не пробовала раньше, но мне очень понравились, но порции настолько большие, что я оставляю почти половину своей на тарелке.
Блейк хмурится.
- Раньше твой аппетит был намного лучше. Ты очень похудела. Почему?
Я пожимаю плечами.
- Прости. Еда великолепна, но я действительно больше не могу.
Он смотрит на меня, его вилка аккуратно лежит на тарелке, и он ждет объяснений.
Я опускаю глаза вниз на свои руки, они плотно сжаты в кулаки.
- В течение нескольких недель после случая с мамой, я не могла есть вообще. Каждый раз, когда я думала о еде, у меня перед глазами стоял, тот завтрак на столе. И потом похоже желудок словно сжался, и я могу есть только по чуть-чуть.
- Что за завтрак на столе?
Я сплетаю пальцы, они по-прежнему немного подрагивают. Я не никому не рассказывала, даже Билли, о том дне, когда открыла входную дверь и даже стены тихо кричали о моей маме. Я поднимаю на него глаза.
- В тот день у меня был назначен прием у врача. Мама хотела прийти, но я сказала ей: "Нет, у меня все в порядке." Господи, лучше бы я никогда не произносила этих слов. Если бы только я держала свой рот на замке и позволила ей пойти со мной, она, возможно, была бы жива сегодня.
Я с сожалением качаю головой.
- Я все еще вижу ее лицо. "Ты уверена?" - спросила она меня. Даже тогда я могла бы сказать: "Хорошо, проходи, чтобы составить мне компанию." Но я не сделала этого. Вместо этого я ответила: "Абсолютно. Останься дома и отдохни в больнице полно микробов."
- Когда я вернулась домой и открыла входную дверь, позвав ее, она не ответила. Я прошла на кухню, и сразу поняла, что что-то не так, когда бросила взгляд на кухонный стол. Он должен был быть накрыт для обеда, но на нем все еще стояли остатки нашего завтрака. Нарезанные помидоры, лаваш, оливки, масло. И... мухи, - я закрываю рот рукой. - Мухи жужжали вокруг застывшей яичницы.
Я вижу перед своими глазами настолько четкое изображение этой застывшей яичницы, которое опять вызывает у меня тошноту, и я отодвигаю свою тарелку с едой подальше и пытаюсь выровнять дыхание. Я не собираюсь сообщать ему, что в тот же день у меня пропало молоко, ни осталось ни капли, чтобы кормить Сораба. Хорошо, что попалась доброжелательная женщина, через два дома, которая стала его кормилицей, пока я не покинула Иран.
Я смотрю на него, его глаза стали добрее и в них светиться понимание. В его мире с неограниченными денежными средствами и возможностями, почти все можно исправить, приложив немного усилий и способностей. Только этого он не может исправить. Даже он беспомощен перед лицом смерти.
- Она была невероятно чистым человеком. Я чувствовала, что произошло что-то ужасное. Мама пошла в магазин напротив, чтобы купить себе сахар для кофе и попала под колеса, переходя дорогу у нашего дома. В течение многих недель, я просыпалась от снов, в которых все время что-то летело или кружило над моей едой. Возможно, это был просто шок, как быстро мухи захватили мамину кухню, после ее неустанных усилий держать их подальше и сохранять в чистоте.
Моя грудь поднимается, и из горла вырывается тихий всхлип. О, нет, конечно, я не собираюсь снова впадать в истерику. Я пытаюсь проглотить, готовый вырваться еще один всхлип, но по моим щекам уже текут слезы. Я чувствую взгляд официанта, уставившегося на меня, и Блейк тянется к моей руке.
- Извини, - говорю я, сжимая его руку. - Я знаю, это пройдет, и все такое, но пока я просто не могу забыть свою потерю.
После обеда мы возвращаемся в палаццо, которое принадлежит семье Блейка. Словно припорошенный льдом с филигранью из белого камня трехэтажный палаццо напоминает мне свадебный торт. Внутри он так же прекрасен, как и любой дворец, с поблескивающей мозаикой, с мраморными статуями людей, с золотыми статуями зверей, с фресками, украшавшими потолки, с бесценным антиквариатом, и в довершение такого величия является великолепный золотой звонок, висящий на красном шнуре, и слуги, одетые в ливреи.
Джерри сидит на балконе под зонтиком с Сорабом, который визжит от восторга при моем появлении. Вторую половину дня я провожу на балконе с моим сыном. Для меня это такое удовольствие, жалко, что последнее время оно стало для меня немного редким. Я понимаю, что никогда не забуду этот день.
Вечером поднимаюсь на верхний этаж. Странное место. Гладкая мраморная лестнице прямо ведет к ванне, стоящей на золотых лапах с когтями, в центре этого огромного помещения. Я снимаю пеньюар и опускаюсь в душистую воду. Здесь слуги передвигаются почти бесшумно, словно призраки, они скрыты и невидимы. Я даю отдых моей голове, положив ее на теплый мрамор.
Высоко прямо передо мной словно темный мираж сводчатая крыша, с которой на железной цепи, свешивается стеклянная люстра непревзойденной красоты. Она сделана из множественного стекла ручной работы, скрученного и превращающегося в великолепные кристаллические подсвечники, в которых стоят настоящие свечи. Блейк рассказал мне, что люстра была когда-то сделана для Церкви Санта-Мария-Делла-Пьета, но один из его легкомысленных предков приобрел ее для себя. Он хотел смотреть на произведение искусства, когда купался - на сотню бриллиантовым плодов и хрустальных слезинок.
Я смотрю на них с благоговением. Каждая хрустальная капля находится на определенном месте и расстоянии от свечи, которая горит трепещущим огнем, и имеет разную форму, чтобы передавать свечение каждому уголку, в который они захватывают мерцающее пламя и отражают внутри своих призм.
Блейк появляется в дверях, и продолжает стоять в тени, отбрасываемой светом свечей. Какое-то время стоит полная тишина, и в воздухе витают только лишь дикие эмоции, заставляющие мои щеки гореть.
- Я мечтал увидеть тебя в этой ванной под этой люстрой, - хрипло говорит он, двигаясь к ванне, забирая мочалку из моих рук, и начинает тереть мне спину.
Я чувствую его рот сзади на шее, и вечерняя щетина царапает мою кожу. Мурашки поднимаются по моей обнаженной спине, голова мгновенно откидывается назад, предоставляя ему мое горло. Он мягко и нежно целует мою шею. Его сильные руки ласкают мои груди. Желание поднимается внутри меня, я хочу почувствовать его глубоко в себе, но он слегка покачивает головой.
- Нет, у меня другие планы на сегодняшний вечер, - он встает и приносит полотенце. Я поднимаюсь, и мыльная пена стекает с тела, в надежде, что он переменит свое решение. Его глаза темнеют, но он молча аккуратно закутывает меня в полотенце и заключает в свои объятия.
- Я люблю тебя, - говорю я.
Он замирает, и в его глазах мелькает какая-то неописуемо прекрасное чувство.
- Я знаю, - нежно говорит он. - Именно это заставляет меня существовать.
Но в ответ он не говорит, что любит меня тоже. Вместо этого он помогает мне надеть пеньюар.
- Фабиола ждет тебя за дверью, чтобы уложить твои волосы.
- Ох!
Кто-то стоит за дверью, чтобы уложить мои волосы. Я смотрю на него в изумлении, его планы продуманы до мелочей. Может ли существовать что-нибудь, о чем, он не подумал? Фабиола входит с чемоданчиком из красного дерева, в нем, по раздельным секциям, лежит все необходимое ее личное снаряжение. Фабиола молода, но большую часть времени держит свои темные глаза опущенными, смотря на мои волосы, не говорит ни слова по-английски, но самой являясь не чем иным, как гением по волосам. Она вплетает алые бутоны роз в мою прическу, которая напоминает звезд, дефилирующих по красной дорожке, при вручении Оскара. Мне будет жаль, потом все это снимать.
Когда она уходит, я одеваюсь в черное платье. Остался только один пожелтевший синяк, который виднеется, через паутинное кружево на нижней части спины. Я подкрашиваю губы алой помадой, надеваю туфли на высоких каблуках, и вижу в зеркале женщину, весьма колоритную, с безумным взором, и немного своенравную, но в то же время, довольно прекрасную. Я, по-прежнему, рассматриваю свое отражение, когда Блейк заходит в комнату. У меня перехватывает дыхание. На нем черный смокинг, и я никогда не видела его таким наполненным жизненной энергией и красивым. Его волосы чуть-чуть бликуют, и аристократический нос... он выглядит так, словно только что сошел с картины венецианского художника.
В руках он держит две коробочки и встает у меня за спиной. Перед зеркалом мы представляем собой потрясающую пару. Я просто стою, не совершая никаких резких движений; я не хочу потерять ту прекрасную женщину, которая смотрит на меня из параллельного мира. Возможно, когда-нибудь она будет иметь своего мужчину. В течение всего дня, люди глазели на нас, теперь я знаю, почему. Он открывает первую коробочку и достает ожерелье. Оно великолепно по своей простоте, состоящее из рубинов с овальным черным камнем в центре.
- Черный бриллиант, - говорит он.
- Оно потрясающе, - выдыхаю я, поднимая на него взгляд.
- Это для тебя, чтобы ты запомнила Венецию, - он застегивает его на моей шеи. Красные камни, окружают мое горло, словно лента огня. Он стоит у меня за спиной и смотрит на меня в зеркало. Я вижу огонек собственной гордости в его глазах и ощущаю, действительно его собственностью.
Затем он открывает следующую коробочку.
Я с любопытством наклоняю голову вперед и заглядываю внутрь.
- Что это? - спрашиваю я. Я не могу надеть их. На ложе из черного материала, лежат красочные гаджеты из пластика или возможно силикона.
Его ответ лаконичный.
- Раздвинь ноги.
Мое тело реагирует моментально, волной сексуального возбуждения. Эти игрушки заполнят мое тело. Я подчиняюсь. Он наклоняется и, приподняв мое длинное платье, прилаживает гаджет, чтобы он плотно прилегал к моему клитору, и поднимает трусики. Этот предмет внутри меня ощущается каким-то странным и гладким. Из кармана брюк он достает маленькое устройство, похожее на пульт дистанционного управления, какой бывает у машин и нажимает на кнопку, внутри меня "это" начинает мелко вибрировать.
- Оооо, - мурлычу я. Он вращает диск на пульте, и вибрация становится более жестокой, я кричу: - Эй!
Он выключает ее.
- Венецианская музыка в первоначальном своем значении и новейший вибратор, - поддразниваю я, но меня пленяет идея, установления его тотального контроля над моими ощущениями.
- Это совершенное прикосновение, - мягко говорит он. - Музыка - это страсть. Мы будем смотреть "Коронация Попеи" - это Венецианская опера, наполненная невыносимой чувственностью, и ощущения, которые ты будешь испытывать снаружи будут отражаться внутри твоего тела.
17.
Солнце окрашивает воду кровавыми бликами, мы спускаемся вниз по ступенькам и поднимаемся в гондолу. Вечер прохладный, и Блейк заключает меня в свои объятья. Я наслаждаюсь его прикосновениями. Я знаю, что Кронос ждет меня в Англии, а не здесь, поэтому это моя ночь, мое приключение. Он не имеет права находится здесь, в этом тонущем городе.
Театр - очень старый и полный поблекшего очарования. Туристы здесь вообще отсутствуют. Другие посетители в основном люди пожилого возраста, одетые в элегантную одежду. Все они несут в себе какое-то мрачное достоинство ушедшего времени. Все, кажется, знают друг друга, и один или двое из них даже мрачно кивают Блейку. Все это похоже на какой-то закрытый показ для очень элитной публики. Мы занимаем свои места в одной из лож.
- В этом театре лучшая акустика, чем в некоторых более модных, - объясняет Блейк, прежде чем поднимается занавес, и вибратор начинает почти постоянно пульсировать внутри меня. Сначала я неловко извиваюсь, и чертыхаюсь про себя на этот вибратор, потому что он отвлекает меня от происходящего действия на сцене, но потом постепенно я привыкаю к нему и нахожу свой ритм с его чувственным возбуждением и самой оперой.
У меня появляется ощущение, что я парю вместе с музыкой, которая вибрирует в моем теле.
Опера исполняется на итальянском языке, но Блейк шепотом переводит мне каждую сцену, и даже указывает на значимость некоторых арий. Коронация Попеа представлена богатыми декорациями, ее путешествия, как любовницы римского императора Нерона, который в погоне за ее желанием стать императрицей Рима, оставляет свою власть ради любви. Как Блейк и предупреждал, история полна эротики и декадентства. В сочетании с вибратором между моих ног, я испытываю переживания, не поддающиеся описанию, и не только невероятное возбуждение, но и эмоциональное опустошение, и, возможно, даже растерянность.
В ходе восторженного любовного дуэта, когда Нероном держит Попеа в своих объятиях, пока она гладит его украшенную драгоценными камнями корону, и вибратор на полную мощь возбуждает меня, я с интересом оборачиваюсь к Блейку, задаваясь вопросом, почему он привез меня посмотреть именно эту оперу, где добродетель наказана или казнена, а жадные и неразборчивые в средствах вознаграждены. Это прямой намек на меня? Я жадная женщина для его мира?
Как будто он читает мои мысли, и говорит:
- Прекрасная музыка находится выше понимания человеческих слабостей.
Это правда, я возбуждена и чувствую легкое головокружение. Этот опыт для меня слишком проникновенный. Мне нужно пойти в туалет и посмотреть на себя в зеркало, чтобы проверить, как я выгляжу. Я хотела бы иметь какую-то альтернативу сегодняшнему вечеру. Я слегка касаюсь его запястья.
- Мне нужно в туалет. Подожди меня внизу у лестницы.
Он кивает и встает. Между моих ног пульсация продолжается. Я не знаю, может ли он видеть желание в моих глазах. Я не хочу идти на ужин, я просто хочу вернуться домой и заняться с ним сексом.
В выцветшем зеркале я встречаю свой взгляд. Мои глаза совсем другие. Я меняюсь прямо на глазах. Я слегка касаюсь немного выпирающего кольца на моем клиторе и подумываю избавиться от него, но в внутри понимаю, что это привилегия принадлежит только Блейку. Он его туда поставил, поэтому только он имеет право извлечь его, когда сочтет нужным.
Спускаясь вниз по изогнутой мраморной лестнице, я становлюсь свидетелем его разговора с одним из работников театра, девушкой с черными волосами. Он стоит спиной ко мне, и разговаривает с ней по-итальянски. Я вижу ее восхищенное лицо и странный незнакомый страх зарождается у меня внизу живота. Автоматически я хватаюсь за кованные железные перила, пошатываясь на негнущихся ногах, ступаю на следующую ступеньку, чувствуя, как мое сердце колотиться где-то в ребрах. И судя по всему, что он говорит, и как она завлекающе смеется, и я вижу, как появляется определенный интерес в ее больших, темных глазах.
Я хватаюсь за живот, почти не веря своим глазам, неужели я ревную, причем настолько неразумно, как сумасшедшая, неудержимо ревную мужчину, на которого не могу даже публично предъявить права. Но мысль, что он с кем-то еще, болью отражается в моем животе.
Это что, всегда теперь будет так?
Самая невинная встреча вызывает уйму беспокойства и боли внутри меня, в то время как я вынуждена играть роль невидящей и не слышащей по отношению к внешнему миру? Он разворачивается, и я вижу, как его глаза ищут меня, и делаю шаг вперед, молчаливый вздох облегчения вырывается с моих губ, когда я замечаю теплоту в его взгляде, я успокаиваюсь, страх проходит.
- Я не знала, что ты говоришь по-итальянски?
Он усмехается.
- Нет, но я изучал латынь в школе, поэтому спросить дорогу не составляет труда.
Темная вода, плещется у ступенек палаццо, я шепчу:
- Блейк мы можем подняться наверх, прежде...прежде, чем будем ужинать.
Он с улыбкой качает головой.
- Нет еще, принцесса, - отвечает он по-итальянски, и засовывает руку в карман, и маленькая машина начинает опять жужжать, но теперь зажим, словно лижет мой клитор, почти как язык.
- Ох, Блейк, - выдыхаю я. - Я не могу это больше выносить.
- Можешь, - говорит он.
Я с трудом сглатываю. О какой еде можно думать, если моя киска пульсирует и силиконовый язык лижет мой клитор? Единственная мысль, которая бьется в моей голове это скорейшее освобождение, я уже настолько близка к кульминации, что нахожусь почти на грани.
- А если у меня случиться оргазм за обеденным столом?
- Не случиться. Я его выключу, пока ты будешь есть. Ничто не будет стоять между тобой и едой.
Я в упор смотрю на него.
- Я никогда не говорил вам, мисс Блум, что вы стоите того, чтобы на вас посмотреть, - нагло говорит он, и тянет меня вверх по лестнице.