К сожалению, Вестморленду удалось уйти - он бежал в Нидерланды, зато граф Нортумберленд в конце концов угодил в плен и сложил голову на эшафоте в Йорке, перед смертью провозгласив незыблемую верность католицизму. Голову мятежника, в назидание предателям и изменникам, воткнули на шест.
Нужно было показать всем, что я высоко ценю преданность и щедро награждаю ее, но к смутьянам буду так же безжалостна, как мой отец.
Королевские солдаты взяли в плен шестьсот бунтовщиков, и вскоре все они висели на виселицах. Пусть всякий, кто задумает покуситься на мою власть, прежде поразмыслит как следует.
Север Англии погрузился в траур.
- Это дело рук Марии Стюарт, - сказала я. - С тех пор, как она появилась в наших пределах, миру и спокойствию настал конец.
- Так и будет, пока она жива, - согласился Сесил.
Я кивнула, но как избавиться от недоброй гостьи? Прямых улик, подтверждающих ее участие в заговоре, не имелось. По собственному опыту я знала, что заговорщики часто берут на вооружение имена тех, кто находится возле трона.
Нет, непосредственной вины королевы Шотландской в случившемся не было. Но если бы не она, мятеж бы не разразился…
* * *
И вновь сэр Фрэнсис Уолсингэм явился ко мне по делу неотложной важности. Он раскрыл новый заговор, требовалось срочно принять меры.
- На сей раз злоумышленники покушаются на жизнь вашего величества, - сообщил он.
- Расскажите подробнее, - приказала я.
- Я давно уже наблюдаю за неким Робертом Ридольфи, банкиром из Флоренции. Он ведет себя крайне подозрительно, и есть основания полагать, что он поддерживал деньгами мятежников. Пришлось арестовать итальянца, лично допросить, однако вытянуть из него ничего не удалось. Сейчас он на свободе, я решил, пусть думает, что подозрение с него снято, а сам тем временем установил за ним слежку.
Я кивнула, полностью согласная с моим Мавром.
- Вскоре мне донесли, что этот человек ведет переписку с Лесли, епископом Росским, а он известный агент Марии Стюарт. В заговоре участвует и герцог Норфолк.
- Ах, негодяй!
- Мне удалось перехватить кое-какие письма, и теперь я точно знаю, в чем состоит план заговорщиков. Мария должна выйти замуж за Норфолка, который открыто перейдет в католичество, и вместе они учредят в Англии католическую церковь.
- Вот как! - вскричала я. - А что же будет делать королева? Отойдет в сторону, поклонится и скажет: "Поступайте как вам заблагорассудится!"
Немного поколебавшись, Уолсингэм произнес:
- Они решили… избавиться от вас, ваше величество. Трон займет Мария Стюарт. Папа согласился с этим, Филипп Испанский тоже. Сразу же после вашей смерти в Англию должен прибыть герцог Альба, чтобы расправиться с недовольными. Письма, в которых изложен этот план, были доверены некоему Чарльзу Бейли, а я изъял их. Надеюсь, ваше величество на меня не прогневается. Чарльза Бейли я велел пытать на дыбе, и он во всем признался.
- Почему вы раньше не докладывали мне об этом, Уолсингэм?
- Ваше величество, я знал, что вступаю в опасную игру. Мне нужны были веские улики и полная убежденность в своей правоте. Теперь я располагаю письмами, написанными рукой Норфолка. Он поставил свою подпись под двумя документами. В первом говорится, что герцог - католик, а во втором он обязуется возглавить армию, которую пришлет король Филипп.
- Вероломный злодей! Давно надо было с ним расправиться!
- Тогда, ваше величество, у нас не было улик. Теперь они есть.
- Это верно.
- Виновны также банкир Ридольфи и королева Шотландская.
- Спасибо за верную службу, - сказала я. - Я не забуду ваших заслуг.
- Счастлив быть полезным вашему величеству.
- Сейчас пошлю за Сесилом, и вы расскажете ему все это еще раз. А потом посоветуемся, как быть.
Мои враги затевали чудовищное злодейство. Теперь ничто не могло спасти Норфолка.
* * *
Учуяв опасность, Ридольфи сбежал в Италию, где, как мне рассказывали позднее, его принял сам папа, всячески обласкал и наградил. Итак, до банкира добраться я не смогла, но Норфолк и Мария оставались в моей власти.
Мария неопровержимо доказала, что является моим заклятым врагом. Среди захваченной переписки были письма, написанные ею собственноручно. Она соглашалась взять Норфолка в мужья, знала, на каких условиях заговорщикам обещана помощь Филиппа Испанского и герцога Альбы.
Некоторые из моих советников говорили:
- Не упускайте шанс, ваше величество. Уберите эту женщину со своего пути раз и навсегда.
Я провела в размышлении несколько бессонных ночей. Да, Мария виновна, она задумала свергнуть меня, а если понадобится, то и умертвить. Таким образом, ее участие в заговоре неоспоримо. История с Дарнлеем могла повториться.
Словом, у меня имелось достаточно оснований, чтобы отправить ее на эшафот.
Странно, но я не могла этого сделать. Да, я ненавидела Марию, я хотела от нее избавиться, она представляла собой прямую угрозу мне и государству, но рука не поднималась казнить ее. Во-первых, Мария - королева. Не может одна монархиня убивать другую. Королевский сан требует уважения.
Ну а кроме того, я не была так уж уверена, что действительно желаю ей смерти. Мария безумно меня злила, но в то же время я испытывала к ней острейший интерес. Мне нравилось выспрашивать о ней, узнавать подробности о ее жизни - ни одна другая женщина не вызывала во мне подобного любопытства. Я знала, что не подпишу ей смертный приговор.
Зато приказала утроить охрану. Больше не будет никакой изменнической переписки. Мария - моя пленница и останется таковой до конца своих или моих дней.
Но по поводу Норфолка сомнений у меня не было.
В жаркий июньский день он поднялся на эшафот, где его поджидал палач с топором в руках.
РЕЗНЯ
Я была потрясена непримиримостью, которую проявили Испания и папа Пий, согласившись участвовать в направленных против меня заговорах. Нужно было добиваться сближения с Францией - если не подлинного, то хотя бы мнимого. Поэтому, когда Екатерина Медичи предложила мне выйти замуж за ее сына герцога Анжуйского, я сделала вид, что всерьез обдумываю сей проект.
Королева Екатерина была полновластной владычицей Франции. Ее сын Карл IX, человек взбалмошный, а по утверждению многих, даже безумный, целиком подчинялся воле матери. Многие считали, что королева Екатерина отравила своего старшего сына Франциска, первого мужа Марии Стюарт, дабы возвести на престол более покладистого Карла. Не знаю, что там произошло с Франциском, но так или иначе после его смерти вся власть сосредоточилась в руках королевы-матери. И вот теперь ей захотелось сделать королем еще одного своего сына.
Мы долго и подробно обсуждали все выгоды этой женитьбы с Сесилом, которого я недавно сделала лордом Берли. Мой министр давно заслужил награду, ею и стал баронский титул.
Герцогу Анжуйскому было девятнадцать, мне тридцать семь, поэтому в последний момент можно было отказаться от брака, сославшись на слишком большую разницу в возрасте. Разумеется, принц был католиком, а мои подданные вряд ли согласились бы на католического консорта. Достаточно вспомнить, сколько несчастий принес стране брак моей сестры с Филиппом Испанским.
Твердо зная, что этому браку не бывать, я тем не менее с большим удовольствием вела переговоры с французами. Ведь я не отказывала окончательно даже Роберту, чтобы он продолжал надеяться и не сбежал к какой-нибудь другой женщине, в чьих жилах течет королевская кровь. Раз уж я не вышла замуж за человека, которого люблю, иноземному принцу и вовсе рассчитывать не на что. Царственное происхождение претендента меня не волновало - во мне и так текла кровь королей. Однако мне хотелось, чтобы весь мир знал: королева Английская сохраняет девственность вовсе не потому, что не находится желающих просить ее руки.
Я получила огромное удовольствие от бесед тет-а-тет с Ламот-Фенелоном, французским посланником. Посол расписывал мне несравненные достоинства герцога Анжуйского и пламенную любовь принца к моей особе.
Уолсингэм позаботился о том, чтобы при французском дворе имелось достаточное количество наших шпионов, и они регулярно докладывали об истинном положении дел, поэтому я знала, что герцог Анжуйский без памяти влюблен в принцессу Клевскую. Стало быть, его желание жениться на мне вызвано лишь стремлением заполучить английскую корону.
Мои разговоры с Ламот-Фенелоном проходили примерно так. Посол бросал на меня восхищенные взгляды и говорил, что герцог Анжуйский может стать достойным супругом такой красавицы.
- Только он, и больше никто, - уверял меня посол.
- Да-да, - легкомысленно отвечала я. - Этот молодой человек достоин высокой судьбы. Однако вряд ли ваш принц может всерьез увлечься несчастной старухой, которая и не помыслила бы выйти замуж, если бы страна не нуждалась в наследнике. Моей руки добивались многие, но всем этим людям нужна была не я, а мое королевство. Великие мира сего вступают в брак, не видя друг друга до свадьбы, ибо нам не дано выбирать свою судьбу.
Бедный Фенелон! Мои слова смущали его, но, разумеется, он не подавал виду.
- Взять хотя бы вашего короля, - продолжала я. - Теперь он женат и, должно быть, вкусил все прелести семейной жизни.
Фенелон уверил меня, что так оно и есть.
- Будем надеяться, что ваш монарх не последует примеру своих галантных предков. Если он пойдет по стопам отца и деда, добродетельного супруга из него не получится.
Француз вконец стушевался, ибо никак не мог взять в толк, каково мое истинное отношение к предлагаемому браку. Я собиралась и впредь держать его в сомнении на сей счет.
Однажды я неудачно ударилась ногой о ножку кровати в опочивальне, да так сильно, что рана загноилась, и я какое-то время была вынуждена хромать. Мне приходилось давать аудиенции, положив одну ногу на табурет. Малейшие события, происходящие в жизни монарха, моментально обрастают сплетнями и слухами. Иногда это приносит пользу, но чаще - вред. Поскольку мой отец в последние годы своей жизни страдал от язв на ноге, многие решили, что я унаследовала от него эту болезнь.
Весть о моем недуге, естественно, долетела и до французского двора. Шпионы доносили мне, как встретил герцог Анжуйский эту новость. Было ясно, что принц вовсе не желает становиться моим мужем и соглашается на это лишь под давлением матери.
Хоть я и сама не хотела этого брака, мне не понравилось столь обидное отсутствие пыла со стороны жениха. Кроме того, лазутчикам Уолсингэма удалось подслушать один весьма знаменательный разговор, происходивший между принцем и его приближенным.
- Монсеньор, - сказал приближенный, - вы поступите мудро, если женитесь на этой старухе, которая страдает неизлечимой ножной болезнью. Вы привезете ей из Франции чудесный эликсир, который исцеляет все недуги. Благодаря этому эликсиру уже через несколько месяцев вы станете вдовцом, женитесь на королеве Шотландской и таким образом объедините под своей властью оба британских королевства.
Меня охватил гнев. Как они смеют говорить обо мне в таком тоне, да еще замышлять чудовищное злодеяние!
Ну уж нет, монсеньор Д'Анжу, подумала я. Вам надо мной верх не одержать.
Еще больше я разъярилась, когда мне донесли, что Екатерина Медичи ведет тайные переговоры с Марией Стюарт, пытаясь пристроить герцога Анжуйского ей в мужья.
Берли и Роберт утешали меня. Лестер взирал на меня с немым упреком, как бы спрашивая, почему я не отдам руку и сердце мужчине, который любит меня так долго и преданно. "Ты дурак, Роберт! - хотелось мне крикнуть. - Неужели ты думаешь, что я выйду замуж за этого французика? Пока продолжаются переговоры, опасность со стороны Франции не грозит. Ведь против нас и Испания, и папа римский. В Шотландии беспорядки, королева этой страны сидит в моей тюрьме. Мне нужны друзья, Роберт. До тех пор, пока французский принц числится в моих женихах, парижский двор - мой союзник". В скором времени император Максимилиан, которому идея франко-английского сближения была не по вкусу, предложил мне в мужья своего сына Рудольфа, который был еще моложе, чем герцог Анжуйский.
От этой новости Екатерина Медичи пришла в большое беспокойство, предприняла новое наступление на герцога Анжуйского и даже попросила Уолсингэма лично побеседовать с принцем, дабы втолковать ему все выгоды английского брака.
Мое настроение улучшилось. Чем больше женихов, тем лучше. Вскоре возник и третий - Генрих Наваррский, несколько неотесанный, но весьма энергичный молодой человек. Все эти принцы готовы были глотку друг другу перегрызть ради английской короны.
Потом наступил час моего реванша. После одного из пиров я объявила, что будут танцы, а потом на глазах у всего двора пустилась в пляс с Кристофером Хаттоном. Я кружилась в пируэтах, высоко подпрыгивала, приседала. Когда отгремели аплодисменты, я поманила к себе французского посла.
- Передайте монсеньору герцогу Анжуйскому, что слухи о моей больной ноге сильно преувеличены. Я могу подпрыгивать выше, чем любая из придворных дам. Рана на ноге полностью зажила, и "старуха" пока умирать не собирается. Что же до аптекарей, которые готовят для меня чудесный эликсир, передайте им, чтобы заодно изготовили волшебное зелье, при помощи которого можно будет не только женить французского принца на королеве Шотландской, но и отнять у меня мое королевство.
Бедный Фенелон! Он совсем растерялся, а ведь ему следовало знать, что благодаря стараниям моего верного Мавра я обзавелась превосходной шпионской службой.
Фарс с герцогом Анжуйским слишком затянулся. Цель была достигнута, время выгадать удалось, спектакль подошел к концу. Я написала герцогу, что если он желает прибыть в Англию, ему придется переменить религию. Это дало принцу шанс, не теряя лица, выйти из игры. Он воспользовался предоставленной возможностью и весьма учтиво сообщил мне, что на таких условиях продолжать сватовство не может.
Каково же было мое веселье, когда его неугомонная мамаша предложила мне вместо герцога Анжуйского своего следующего сына, герцога Алансонского.
Алансон был еще моложе, между нами существовала разница в двадцать два года. Кроме того, этот коротышка с ранних лет увлекался греховными забавами и пожух раньше времени. Кожа его была испещрена оспинами, а длиннющий нос низко нависал над ртом. Судя по описаниям, это был преотвратный субъект. Комизм усиливало имя, которым нарекли принца при крещении, - Геракл. Трудно себе представить существо, менее похожее на античного героя.
И все же даже этому претенденту я отказала не сразу. Мне захотелось позабавиться, поводить за нос уродливого карлика.
Бесконечные переговоры с послами не мешали мне исполнять обычные обязанности. В Гринвиче я провела торжественную церемонию омовения ног у тридцати девяти нищенок. Должна признаться, что предварительно слуги как следует отдраили этих несчастных женщин, а потом явилась я в сопровождении моих фрейлин, несущих тазы с ароматической водой. Я всегда терпеть не могла грязь и зловоние, поэтому обряд омовения носил еще и символический характер. Каждая из нищенок получила в подарок от королевы платье, башмаки и деревянный поднос, на котором лежали половина лосося, шесть селедок и щука. Кроме того, им выдали по кошельку с двадцатью шиллингами. В общем, церемонией все остались довольны.
В августе я отправилась в очередную поездку по стране, чтобы показаться своему народу. Я делала остановки, чтобы поболтать с людьми, благодарила каждого, кто дарил мне подарки, даже самые незначительные. Эти поездки доставляли мне не меньше удовольствия, чем глазевшим на меня толпам. Я помнила, что любовь простонародья - залог стабильности царствования.
Роберт сопровождал меня, и мы по дороге заехали в замок Уорик, к его брату Эмброузу, весьма достойному дворянину, честно служившему стране. Когда-то он сидел вместе с Робертом в Тауэре. Я всегда относилась к этому человеку с симпатией. При осаде Гавра он был ранен отравленной пулей, и с тех пор превратился в полукалеку. Впрочем, я хорошо относилась ко всем членам семьи Роберта, особенно к его сестре, самоотверженно ухаживавшей за мной, когда я болела оспой, и пожертвовавшей ради меня счастьем и красотой.
Мне устроили в замке Варвик великолепный прием. Были и спектакли, и живые картины, и песнопения в честь моей несравненной красоты и глубочайшей мудрости. Я так привыкла к славословиям, что могла угадать каждую следующую строку, и все же лесть никогда не надоедала. Приятно смотреть, как все эти добропорядочные провинциалы стараются угодить своей королеве, как волнует их близость государыни.
Я старалась никого не обидеть, хотя, конечно, иногда отчаянно скучала и с трудом сдерживала зевки. Однажды в замок явилась депутация из города Варвика и местный архивариус каким-то странным, деревянным голосом произнес длиннейшую речь, в конце которой попросил меня не побрезговать их подношением. Затем к моей карете приблизился бейлиф и вручил мне кошель с двадцатью фунтами стерлингов. Я поблагодарила, сказала, что высоко ценю щедрость их подарка и никогда не забуду честь, оказанную мне честными жителями Варвика. Затем протянула бейлифу руку для поцелуя, и он совсем растерялся от смущения.
Эмброуз прошептал мне, что архивариус, достопочтенный мистер Элионби, очень боялся выступать перед королевой и выучил свою речь наизусть. Должно быть, именно поэтому она и получилась такой скучной.
Боясь, что добрейший мистер Элионби заметил мое неудовольствие, я велела привести его ко мне. Мне всегда хотелось, чтобы подданные относились к своей королеве самым наилучшим образом - в конце концов, именно ради этого я и затевала все эти утомительные поездки.
Архивариус приблизился, и я протянула ему руку для поцелуя.
- Подойдите ко мне, милейший архивариус. Я слышала, что вы боялись выступать в моем присутствии. Должна признаться, что и я с опаской ждала выступления столь ученого человека. Ваши слова о высокой миссии монарха пойдут мне на пользу. Весьма вам благодарна.
Человечек чуть на разрыдался от благодарности и восхищения. Я знала, что теперь он будет верным моим сторонником до конца своих дней.
Так проходили мои дни в замке Варвик.
Путешествие было бы и вовсе безоблачным, если бы не зловещая сплетня, которую я впервые услышала именно в ту пору.
На Дугласс Шеффилд я давно уже поглядывала с подозрением, ибо с годами у меня развился инстинкт, позволяющий безошибочно определять женщин, которые могут привлечь внимание Роберта. В свое время при дворе много судачили о том, как Дугласс и ее сестра влюблены в графа Лестера. Я не придавала значения этим слухам, потому что многие придворные дамы вздыхали по Роберту, и мне это даже нравилось.
Как-то раз я услышала, как перешептываются мои фрейлины, и уловила обрывок фразы: "Неужели граф Лестер и в самом деле…" Я насторожилась, стремительно приблизилась к дамам и потребовала, чтобы они немедленно объяснили, о чем идет речь.
Перепуганные моим гневом, фрейлины не посмели уйти от ответа. Они долго мялись, извинялись, говорили, что все это пустые сплетни, что не следует придавать этому значения и так далее.