Я была оскорблена, сердита на саму себя - не следовало так привязываться к этому неблагодарному мальчишке.
- Дело не только в том, что вы интриговали за моей спиной, - сказала я. - Я хотела подыскать вам невесту высокого ранга… А вы… вы связали свою жизнь с этой девчонкой…
- С дочерью Уолсингэма, ваше величество.
- У нее за душой ни гроша!
- Я не придаю большого значения земным богатствам.
- И королевской милости, как мне кажется, тоже. Полагаю, вам захочется проводить больше времени со своей женой - особенно теперь, когда она в положении. Вам не следует появляться при дворе, посвятите себя семье.
Я изгоняла его, и он это понял.
Низко поклонившись, Эссекс с достоинством удалился.
* * *
Несколько дней я пребывала в мрачнейшем расположении духа. Без Эссекса при дворе стало скучно, я вспоминала прежние времена - точно так же я себя ощущала, когда Лестер находился в опале. Что же было такого особенного в двух этих мужчинах? Какая-то необъяснимая магия, не иначе. Стоило им исчезнуть, и жизнь делалась пресной и бесцветной.
Зато Рэли постарался извлечь максимальную выгоду из опалы главного соперника и бросился ухаживать за мной с пылкой страстностью влюбленного. Флирт утешал меня, позволял хоть на время забыть об Эссексе и Фрэнсис. Я даже думала, не сделать ли главным фаворитом Рэли, и тогда можно будет совсем вычеркнуть Эссекса из своей жизни. Дерзкий мальчишка зашел слишком далеко, и дело не только в его браке, он вообще позволял себе чересчур многое.
Бедняжка Фрэнсис, думала я. Ей в мужья достался ветреник. Разве можно выходить замуж за человека, в жилах которого течет проклятая кровь волчицы?
Я старалась веселиться, танцевала на балах с моими красавчиками, об Эссексе не спрашивала. Однако на душе было горько и бесприютно. Как же потускнела моя жизнь! Мой милый Роберт умер, Уолсингэм тоже, Хаттон стал старый и совсем больной. Мир не такой, каким был прежде.
Хаттон в последнее время впал в немилость. Причина была малозначительная - задолжал в государственную казну. Я всегда требовала, чтобы должники честно расплачивались с кредиторами. По вечерам при дворе играли в карты, и если я выигрывала, то никакого снисхождения проигравшим не было. Однако в деле Хаттона я перегнула палку - мне и в голову не приходило, что он на грани нищеты. Мои любимчики жили в роскоши, на широкую ногу, и от этого мне казалось, что они гораздо богаче, чем было в действительности.
Хаттон обратился ко мне с ходатайством простить ему долг, но я ответила отказом. От денежных забот бедняге стало совсем худо, он слег, и я страшно испугалась, когда доктора сказали, что положение его почти безнадежно.
Я немедленно отправилась к Хаттону и увидела, что он лежит совсем обессиленный. Лекарь пытался напоить его отваром, но руки у больного так дрожали, что он не мог удержать склянку.
Когда я вошла, лекарь поспешно убрался, а Хаттон попытался приподняться. Я приказала ему лежать, выставила всех из спальни и села к изголовью.
Красавец Хаттон, мой неутомимый партнер по бальным танцам, так страшно изменился, что я чуть не расплакалась от жалости.
- Ваше величество, вы оказываете мне великую честь… - начал он.
- Молчите, - приказала я. - Не тратьте попусту силы. Мой дорогой Баранчик, что это вы устраиваете? Немедленно поправляйтесь, без вас при дворе скучно. И учтите, это приказ королевы.
Он улыбнулся, покачал головой, и невыносимая печаль сжала мне сердце.
- Мое Око погасло, мой Мавр покинул меня. Не оставляйте хоть вы меня, Баранчик.
- Ваше величество, вы принесли мне много счастья.
- Мы оба принесли друг другу немало радости за эти годы, - сказала я. - Но хватит о прошлом. Чем это вас тут поят? - Я взяла склянку, понюхала и узнала запах весьма эффективного эликсира. - Хорошее снадобье, - одобрила я. - Меня оно выручало не раз. Пейте, это придаст вам сил.
Он взял склянку, но руки его тряслись, и тогда я стала сама поить его с ложечки, как ребенка.
- Пейте все, до капельки.
Беспомощно улыбнувшись, Хаттон повиновался.
- Ваше величество, зачем вы так роняете свое достоинство!
- Роняю достоинство?! Вы - один из людей, которых я люблю. Они заменяют мне и мужа, и детей, каковых у меня никогда не было.
Хаттон был глубоко тронут моими словами, по его щеке сбежала слезинка. Я наклонилась к нему, нежно поцеловала и сказала:
- Вы должны повиноваться своей королеве, канцлер, а она приказывает вам немедленно поправиться.
Однако на сей раз Кристофер Хаттон не смог выполнить волю своей королевы.
Его смерть опечалила меня сильнее, чем я ожидала. Люди моего поколения уходили один за другим. Им на смену появлялись новые придворные, но я не знала, будут ли они мне так же беззаветно преданы, как прежние соратники. Эссекс, Рэли, Маунтджой из другого теста. Увы, время неумолимо, жизнь никогда уже не обретет былой вкус и аромат.
Смерть Хаттона стала тяжелой утратой не только для меня, но и для всей Англии. Этот вельможа был красив и любил блистать на балах, поэтому многие считали его вертопрахом, однако Хаттон обладал многими талантами. Еще в бытность вице-камергером он устраивал пышные церемонии и незабываемые празднества. Некоторые считали, что на большее он не способен, но я разглядела в нем задатки государственного деятеля, и со временем Хаттон стал лордом-канцлером королевства. Как и я, он отлично понимал, что главную опасность для страны представляют религиозные конфликты, неминуемо приводящие к гражданской войне. Достаточно взглянуть на то, что происходило в те годы во Франции. Нам приходилось лавировать между пуританами и папистами, и я сама не знаю, какая из этих партий вызывала у меня большее отвращение. Хаттон всегда говорил, что религия - дело личное, и воевать по этому поводу бессмысленно. Кое-кто даже подозревал лорда-канцлера в тайной приверженности католицизму, но я знала, что это неправда. Просто Хаттон, как и его королева, отстаивал принцип веротерпимости.
А каким блестящим он был оратором! Конечно, Хаттон был небескорыстен, обожал награды, но таковы все люди. Помню, как настойчиво добивался он права на владение лондонским поместьем элайского епископа, одним из богатейших в королевстве. В конце концов я сделала своему Баранчику этот подарок - ведь должен же он был где-то принимать гостей и, разумеется, свою королеву.
Мне было приятно, что это владение - дворец, церковь, виноградники, пашни - досталось Хаттону, моему доброму слуге и многолетнему воздыхателю. Особенно любила я его за то, что он так и не женился. Хаттон всегда говорил, что любит лишь одну женщину - свою королеву. Можно ли требовать от мужчины более красноречивого доказательства постоянства?
Итак, я понесла еще одну невосполнимую утрату.
Мне стало совсем грустно, и я позволила Эссексу вернуться ко двору.
За это время у него родился сын, мальчик, и мне было приятно, что ребенка нарекли Робертом.
У нас с Эссексом все пошло по-старому. По утрам мы играли в шахматы и карты. Однако принимать при дворе новоиспеченную леди Эссекс я не желала, и Фрэнсис осталась жить со своей овдовевшей матерью, как это было до ее замужества.
Меня радовало, что народ по-прежнему с любовью относился к своей стареющей королеве. У меня начали выпадать зубы, кожа покрылась морщинами, хоть и сохранила прежнюю белизну - уходу за кожей я всегда уделяла особое внимание. Волосы мои поредели, приходилось прибегать к помощи шиньонов и париков. Однако всякий раз, когда я являлась народу, меня приветствовали шумными приветственными криками. Победа над испанцами укрепила дух англичан, но дело было не только в этом. Другим монархам тоже случалось одерживать виктории, однако никому из них еще не удавалось заслужить столь восторженное поклонение подданных.
А все дело в том, что с самого восшествия на престол я ни на минуту не позволяла себе забыть о важности народной поддержки. В кругу придворных дам я нередко вела себя как настоящая мегера, мои фрейлины привыкли и к пощечинам, и к щипкам, я не считала нужным сдерживать раздражение, а разозлившись, не стесняла себя в выражениях. Так же вела я себя и на заседаниях Совета. Приближенные привыкли к вспышкам моей ярости. Однако я никогда не позволяла себе распускаться в присутствии простонародья. Иногда мне приносили преглупейшие петиции, кое-кто даже позволял себе высказывать критические замечания в мой адрес, но я держала себя в руках, изображая великодушие и терпение. Во все времена я играла роль милостивой монархини, и эта личина помогла мне сохранить народную любовь.
Вот почему корона сидит на моей голове так прочно. Мой дед Генрих VII всю жизнь страшился за свой трон, ибо взошел на него при весьма сомнительных обстоятельствах, отец уже чувствовал себя уверенней, считая, что царствует по воле Божьей. Генрих VIII был от природы наделен силой и обаянием, а потому на всем протяжении правления ему сопутствовала народная любовь. Отец властвовал железной рукой, не испытывая ни малейших сомнений в своей правоте. Я же предпочла опираться не на страх, а на любовь, ибо сильней уз любви нет ничего на свете.
Я поступала и поступаю так, как желает мой народ. Следуя воле народа, я преследовала католицизм, вылавливала папистских пастырей, а некоторых из них предавала жестокой казни. Англичане боятся католиков, и страх этот имеет глубокие корни. Люди нескоро забудут костры, пылавшие в годы царствования моей сестры. До сих пор о Латимере, Ридли, Кранмере и Хупере говорят не иначе как шепотом. Моряки, попавшие в плен к испанцам, но умудрившиеся бежать, рассказывали о чудовищных истязаниях, которым подвергают в инквизиции иноверцев. У нас в доброй, мирной Англии такому не бывать. Да смилуется над нами Господь!
К сожалению, есть у нас и пуритане, к которым я отношусь с глубочайшим отвращением. Они мечтают учредить у нас "Английское Воскресенье" - то есть запретить ярмарки, охоту, борьбу и молодецкие забавы, петушиные бои, медвежью травлю. Тайный Совет чуть было не проголосовал за подобные нововведения, но я вовремя наложила вето. Представляю, как изменилось бы отношение простонародья к королеве, прими я подобный закон. Своим советникам я сказала: мои подданные трудятся в поте лица и имеют право хотя бы в воскресенье развлечься так, как им нравится. Думаю, я поступила верно. Права я была, и наложив вето на законопроект, предусматривавший смертную казнь за супружескую измену, богохульство и еретические взгляды.
Ни за что и никогда! Так я ответила блюстителям нравственности. Иначе мы можем стать такими же, как наши враги. Почему англичане доблестно сражаются с испанцами, не щадя своих жизней? Как удается горстке моряков на утлых суденышках противостоять целой Армаде? Ответ прост: мой народ отстаивает свободу.
Преследований по религиозному принципу в Англии нет и не будет. Я хочу, чтобы мой народ был свободен, весел и богат, чтобы люди могли жить мирно и честно. Нам не нужны войны. И пусть всякий молится Богу, как почитает нужным - лишь бы соблюдали Христовы законы. Мне все время хотелось крикнуть ревнителям веры: умерьте пыл!
Чтобы досадить пуританам, желающим запретить театры, я основала собственную труппу, получившую название "Люди королевы".
С особенным удовольствием я отправляюсь в продолжительные поездки по стране, потому что народ должен видеть свою государыню.
Я привыкла к проявлениям признательности и восторга, а потому испытала нешуточное потрясение, когда выяснилось, что в толпе может оказаться и враг.
Однажды я гуляла по саду в Хэмптоне. У решетки, как обычно, собрался народ. Вдруг раздались крики, и я увидела, что гвардейцы волокут кого-то в сторону. На траве валялся пистолет. Один из солдат подобрал его и бросился вдогонку за товарищами.
Наступила тишина, потом кто-то крикнул:
- Боже, храни королеву! Смерть врагам ее величества!
Лишь тогда я догадалась, что на меня чуть было не совершили покушение.
Нарочито неспешной походкой я направилась дальше, чтобы зрители не подумали, будто я испугалась. У решетки я остановилась и заговорила с людьми. Кто-то принес прошение, кто-то петицию. Я внимательно прочитала эти бумаги и пообещала, что они будут надлежащим образом рассмотрены моими советниками. Эти последние слова я подчеркнула особо, чтобы в случае отказа проситель злился не на меня, а на моих чиновников.
Вернувшись во дворец, я потребовала объяснить, что же все-таки произошло в парке, и сказала, что лично допрошу несостоявшегося убийцу.
К моему изумлению, в комнату ввели женщину. Она остановилась на пороге, окруженная стражей, и с вызовом посмотрела на меня.
- Кто вы такая? - спросила я. - Действительно ли вы хотели меня убить?
- Меня зовут Маргарет Ламбрен, - ответила женщина. - И я действительно хотела вас убить.
- Что ж, по крайней мере, честно. Вы, если я не ошибаюсь, шотландка?
- Да.
- Так я и подумала. Шотландцы - нация убийц. Моим предкам ваш народ доставил немало хлопот. Почему вы решили умертвить королеву?
- Вы убили мою королеву и моего мужа. Я должна была отомстить.
- Вы говорите о королеве Марии, которую осудили за государственную измену и намерение лишить меня жизни?
Женщина молчала.
- Это правда, вы сами знаете, - негромко заметила я.
- Мой муж служил ее величеству. Когда ее казнили, он умер от горя.
- Лучше бы он остался жить и заботиться о своей жене, тогда она не совершала бы безрассудных поступков.
- Он любил королеву. Ее смерть разбила его сердце.
Бедная женщина! Вот этого говорить при мне никак не следовало. Я достаточно наслушалась про необыкновенные достоинства Марии Стюарт. Оказывается, она и с того света доставляет мне неприятности.
- У вас было два пистолета, - сказала я. - Вы собирались стрелять дважды?
- Вторую пулю я пустила бы в себя.
- Известно ли вам, Маргарет Ламбрен, что вас ожидает?
- Не имеет значения, - гордо ответила она. - Моя жизнь все равно закончена.
- Но вы еще молоды, могли бы жить и жить. Вот что я вам скажу: забудьте про вашего мужа. Он был недостоин вас, если умер от любви к другой женщине. О, я хорошо знаю мужчин. Поверьте, ни один из них не стоит того, чтобы жертвовать ради них жизнью. Вы честная женщина и много страдали. Я отпускаю вас.
Она ошеломленно уставилась на меня, потом рухнула на колени, все еще не оправившись от неожиданности.
- Полагаю, вам рассказали обо мне много небылиц, - продолжила я. - Та же несравненная возлюбленная вашего мужа, ведь она меня терпеть не могла. Эх вы, глупая женщина, разве можно из-за мужчины рисковать жизнью? Поднимайтесь и идите куда хотите. - Я обернулась к стражникам. - Отпустите ее.
Женщина заколебалась.
- Ваше величество, позвольте мне сказать несколько слов.
- Говорите.
- Там стоят люди… Для них вы - все равно что богиня.
- Что ж, не одной же Марии Стюарт быть совершенством.
- Люди вас обожают. А ее народ не любил никогда…
- Ну вот, милочка, теперь вы, кажется, прозрели и уже не считаете меня чудовищем.
- Вы великая королева. Если я выйду из ворот, толпа разорвет меня на части.
- Возможно, - согласилась я. - Но вы ведь хотели убить королеву. Неужто вы испугаетесь толпы?
Я наблюдала поистине удивительное превращение. Только что передо мной была бесстрашная фанатичка, и вот в мгновение ока она превратилась в довольно практичную особу, которой уже не хочется расставаться с жизнью.
Мое неожиданное милосердие сбило ее с толку и заставило задуматься о будущем, на котором эта женщина поставила было крест. Теперь она больше не торопилась умирать, жизнь вновь обрела для нее ценность.
- Если бы ваше величество помогли мне добраться до Франции, я могла бы начать там новую жизнь…
Я улыбнулась.
- Быть посему. Стража, уведите ее, проводите в порт и усадите на корабль.
Тут Маргарет Ламбрен посмотрела на меня с неподдельным восхищением, а я вновь улыбнулась. Пусть живет себе во Франции и чтит королеву Англии выше, чем некогда чтила королеву Шотландии.
* * *
Члены Тайного Совета давно уже пытались уговорить меня перенести военные действия на испанскую территорию. Я не соглашалась, поскольку являюсь принципиальной противницей любых войн. Однако в конце концов они убедили меня, что их план хорош и сулит нам всяческие выгоды.
С 1581 года при моем дворе жил дон Антонио, свергнутый король Португалии. Он бы незаконнорожденным сыном брата последнего португальского короля. Испанцы не признали бастарда наследником, и португальскую корону забрал себе Филипп, чья мать приходилась усопшему королю родной сестрой. Герцог Альба вторгся в Португалию во главе армии, и дон Антонио был вынужден удалиться в изгнание.
Мы подолгу беседовали с ним, и я знала, как страстно жаждет он вернуть себе корону. Дон Антонио говорил, что португальцы люто ненавидят испанцев и, стоит ему вернуться, вся страна восстанет против Филиппа. Теперь, когда у испанцев больше нет их Армады, ничто не спасет их от поражения, и дон Антонио вновь утвердится на троне.
С тем же проектом приходил ко мне и Дрейк, но его интересовала не столько политика, сколько добыча. Меня, честно говоря, тоже. Казну не мешало бы пополнить. Испанским золотом я оплатила бы государственные расходы, и тогда не пришлось бы облагать народ дополнительными налогами.
Дрейк был величайшим пиратом всех времен, уж он-то знал, где можно поживиться. Я позволила ему уговорить меня, и начались приготовления к экспедиции. Кораблями должен был командовать Дрейк, солдатами - сэр Джон Норрис.
Я вложила в это предприятие шестьдесят тысяч фунтов, мои генералы добавили еще пятьдесят, а Лондон, объединившись с другими портовыми городами, выставил сто сорок шесть кораблей.
Эссекс очень хотел участвовать в экспедиции, но я, тронутая его энтузиазмом, тем не менее ответила:
- Не хочу, чтобы вы рисковали своей жизнью. Вы должны оставаться при дворе.
Мальчишка не сдавался. Он донимал меня одним и тем же днем и ночью. Ему ужасно хочется повоевать, он нуждается в деньгах, в Испании он разбогатеет и так далее.
- Нет, - говорила я. - Вы никуда не поедете.
В конце концов я разозлилась и запретила ему говорить со мной на эту тему. Он повиновался, что само по себе уже должно было бы показаться мне подозрительным.
Приготовления закончились, флот стоял в Плимуте полностью оснащенный. Тут-то все и началось.
Ко мне явился лорд Рич, муж неверной Пенелопы, и принес письмо от Эссекса. Накануне к лорду Ричу явился посланец от Эссекса, передал ключ от ларца, в котором письмо дожидалось своего часа. Все эти предосторожности понадобились, чтобы я не смогла вовремя задержать беглеца.
Эссекс писал, что его решение бесповоротно. Он хочет сразиться за славу Англии, а кроме того, по уши увяз в долгах, нужно отдать кредиторам двадцать три тысячи фунтов. Королева всегда была добра к нему, и он не просит у нее помощи. Он не такой, как другие (намек на Рэли, вечно клянчившего очередную подачку). Он уплывает ловить Фортуну и надеется, что ему простится своевольство.
Простить?! Я чуть не задохнулась от ярости. Никогда Роберт Лестер не позволял себе подобных выходок! А этот наглый юнец посмел прямо пойти против моей воли!
Ничего, я покажу ему, кто здесь госпожа.
Я немедленно отправила деда Эссекса, сэра Фрэнсиса Ноуллза со стражниками в Плимут.