Прямо напротив нее появилась парочка. Парень с девушкой сели на скамейку и не таясь принялись целоваться. Юлька тоже хотела, чтобы ее целовали. Она не хотела умирать, хотела любить и быть любимой. За что ей подобная несправедливость? Кому она сделала плохо?…
Невольные слезы побежали по щекам, как муравьи, нагло забираясь в рот и солоня губы. Юльке стало себя жаль, и слезы она не вытирала. Даже если бы и захотела, прекратить их неистовый бег ей бы не удалось. Нужно было выплакаться, чтобы полегчало, чтобы появились силы жить дальше столько, сколько осталось. И никто не подошел, не поинтересовался участливо, почему плачет одинокая девушка на одинокой скамейке (Юльку, как ни странно, не потеснили, хотя желающих, она видела, имелось предостаточно). Может быть, на ее лице уже возникла печать смерти, которая бросалась в глаза?… И Людочка долго не возвращалась. Может быть, стоило пойти с ней? Все не так одиноко. Юлька находилась среди людей, но этим людям до нее не было никакого дела. Человек человеку волк по нынешним временам, а не человеку нужен человек, как раньше.
Рука сама по себе потянулась за телефоном. Юлька думала набрать Людочку, но передумала, натолкнувшись взглядом на номер Руслана. Она могла невовремя напомнить о себе подружке, а Руслану захотелось позвонить, потому что он все-таки был ее Русланом, пускай и не таким, как мечталось. Юлька готова была забыть Алину и простить ее ему, только бы он ответил, поговорил с ней, успокоил…
– У аппарата, – через семь гудков прозвучал его голос в телефоне.
– Здравствуй, Руслан! – стараясь сдерживать слезы и всхлипы (неудачная затея), проговорила Юлька.
– Привет, пропажа! – жизнерадостно воскликнул Руслан. – Куда пропала?
– Да я… тут…
– Ты что, плачешь? Обидел кто-то?
– Да нет… – хотя нужно было сказать, что он.
– Где ты?
– На улице, в сквере напротив стадиона "Динамо".
– И что ты там делаешь?
– Сама не знаю. Ноги привели.
– Для того, чтобы поплакать?
– Надо полагать. Ты мог бы приехать за мной?
Пауза.
– Мог бы?
– Прости, Юль, я на работе. Давай завтра вечером приезжай ко мне, поговорим о том, что у тебя стряслось. Сегодня, честно, не могу.
– Я поняла.
– Русланчик, ну ты скоро? Твоя киска замерзает без ласки…
– Твою мать! Дура я тупая! Чтобы еще раз связалась с тобой!.. Да лучше сдохнуть в самом деле!..
– Юль, ты не так все поняла…
– Да пошел ты!..
В глазах вдруг потемнело, словно выключили свет.
Юлька не помнила, но потом ей рассказали, как она рухнула со скамейки на землю и распласталась, раскинув руки. Сначала никто ничего не понял. Потом к ней бросилась парочка, что целовалась напротив. Девушка училась в мединституте. Она проверила пульс, потрогала Юлькин лоб, тормошнула слегка. Начали сбегаться остальные обитатели скамеек, образовав полукруг вокруг нее. "Скорую" вызвать не успели, хоть ее первым делом нужно было вызывать. Людочка отговорила. Она появилась в последний момент и тут же взялась руководить процессом по приведению подруги в чувство. Первым делом попросила парней поднять Юльку с земли и положить ее на скамейку, головой на Людочкины колени. К тому времени Людочка устойчиво расположилась на скамейке. Потом поинтересовалась, есть ли у кого нашатырь. Ко всеобщему удивлению, нашатырь оказался у парня студентки мединститута. Даже ватка нашлась, которую Людочка смочила раствором и несколько раз поднесла к Юлькиному носу. Та жутко поморщилась и чихнула, потом открыла глаза, взволнованно захлопав ресницами из-за нависших над нею, как гроздья винограда, пытливых лиц. Встретившись взглядом с Людочкой, Юлька кое-как успокоилась, даже улыбнулась ей как смогла. Лица над ней тоже заулыбались, довольные хеппи-эндом.
Людочка поблагодарила собравшихся за помощь и сочувствие, и те потихоньку разошлись по своим делам и скамейкам, то и дело оглядываясь все же на потерпевшую.
Юлька облегченно вздохнула, и слезы снова хлынули потоком из ее глаз. Людочка, как маленькую, успокаивала подружку ласковыми словами и прикосновением рук к ее голове, щекам и лбу. Юльке было стыдно за свою слабость, но винить ее за это не стоило. По-хорошему, на месте Людочки должен был находиться Костя, но у Кости у самого столько накопилось всего, что лучше было его не трогать. Руслан – мразь, а Людочка – единственное светлое создание и олицетворение настоящей женской дружбы, как оказалось, крепче хваленой мужской, размусоленной в лучших книгах и фильмах.
– Все, – приподнялась Юлька и села на скамейке, – все, спасибо, – поблагодарила Людочку.
– Ты в порядке? – спросила та.
– Да, наверное, – неуверенно ответила Юлька.
– Держи, – протянула ей Людочка платочек.
Юлька вытерла глаза и лицо.
– Взяли тебя? – поинтересовалась.
– Да, – кивнула Людочка, – завтра на работу.
– Поздравляю.
– Предлагаю это дело отметить, чтобы работалось. К тому же одну я тебя не оставлю в таком состоянии.
– В каком?
– В плаксивом. Еще сиганешь из окна от неразделенной любви…
– Людочка!.. – возмущенно протянула Юлька. – Я не такая! – строго добавила.
– Мы все не такие, – ввернула Людочка, доставая телефон. – Вызову такси, – сказала и набрала 7788.
Через восемь минут за ними приехала серебристая "Ауди", спустя какое-то время высадившая девушек на Есенина, у самого подъезда. По дороге Людочка заскочила в магазин за вином.
Они расположились на кухне, порезали помидоры и колбасу на дольки, бананы и апельсин, а также распечатали большую плитку шоколада "Аленка". Людочка открыла пакет "Монастырской избы", красного, полусладкого.
Выпили молча, закусили. Юлька угостилась шоколадкой, Людочка съела ломтик колбасы и кусочек банана, снова налила вина. И снова выпили молча.
Юлька опять разревелась. Сначала потекли слезы. Она пыталась часто-часто моргать, чтобы остановить их, потом вытирала тыльной стороной ладони глаза, а потом заплакала навзрыд.
– Да ладно, забей ты на этого своего! – прикрикнула на нее Людочка. – Один бросил, другой поднимет, такова жизнь, детка! Еще убиваться из-за какого-то мудака!
– Людочка, ты себя слышишь? – сквозь слезы спросила Юлька. – Это ты мне говоришь?
– Обеим, – пожала плечами Людочка. – В каком-то сериале видела, как одна подруга утешала другую.
– В сериале? – у Юльки начиналась истерика. Она то рыдала, то смеялась. – Жизнь – не сериал, – выдала.
– А то я не знаю, – согласилась Людочка, разливая вино в очередной раз.
– А у меня рак, – на удивление спокойно произнесла Юлька, подняв стаканчик. Выпив, продолжила: – И, значит, я умру.
– Волосы уже лезут? – уточнила Людочка.
– Дура, что ли? Волосы выпадают после химиотерапии, – просветила подружку Юлька.
– Серьезно? – задумчиво протянула Людочка. – Тогда не парься, – посоветовала. – По крайней мере, пока волосы не выпали, – добавила через секунду.
– Людочка, – расквасилось Юлькино лицо плачем, – я жить хочу! Я еще маленькая…
– Так живи. Кто тебе мешает? С чего ты вообще взяла, что у тебя рак?
– Сегодня сказали. В поликлинике.
– Что, прям так и сказали?
– Не так.
– А как?
– Либо рак, либо тубик, выбирай, мол, сама, что больше нравится.
– Значит, они сами не уверены?
– Значит.
– Ну вот, а ты боялась! У тебя все еще неопределенно, а ты уже хоронишь себя.
– Правда, и что это я разнюнилась? – упрекнула себя Юлька, прислушавшись к Людочкиным словам, которая, как никогда, оказалась права, если разобраться.
– Вот, – поддержала Людочка. – А я думала, ты из-за мужика впала в кому.
– Из-за него тоже. Представляешь… ай, не стоит вспоминать, лучше похоронить.
– Поддерживаю.
Девушки выпили.
Людочка осталась у Юльки ночевать. Они разложили Костин диван и улеглись, включив телевизор. Шел какой-то сериал из разряда блатных и нищих, но подружки не стали переключать каналы, чтобы найти что-нибудь получше. Им было все равно, что смотреть, особенно Юльке. Она уткнулась в Людочкину шею и принялась ее целовать. Людочке, конечно, было приятно, и она понимала Юлькино состояние, но не хотела ничего такого. Она давно уже, как расположилась на диване, не сводила глаз с джинсовой мужской рубашки, висевшей на спинке стула у компьютерного стола. Со стопроцентной вероятностью Людочка могла утверждать, что рубашка принадлежала Косте. Поэтому девушка хотела эту рубашку. Не просто примерить и поносить, пока позволяли обстоятельства, а забрать насовсем и спать в ней дома вместо ночнушки. Юлька прижималась к Людочке всем телом, расстегивала лифчик и проникала в рот языком, требуя к себе внимания, однако своими действиями только раздражала. Людочке становилось противно, она хотела Костю, а не его сестру, и в какой-то момент грубо оттолкнула Юльку. Та с тихим стоном скатилась на пол и затихла. Людочка испугалась и бросилась к подруге. Но с той ничего плохого не случилась. Юлька спала. Людочка затянула ее на диван, уложила на подушку и укрыла одеялом. Потом подошла к стулу, сбросила с себя все лишнее и облачилась в рубашку Кости. Она сползла по ней до колен, рукава болтались, как у Пьеро. Но никогда еще Людочка не испытывала подобного блаженства от одежды на себе, как от мужской рубашки человека, с которым даже не была знакома, но любила его безумно. Во всяком случае в этом она себя убедила.
Получив желаемое, Людочка подумала, что достойна большего, хотя бы фотки какой-нибудь Костиной, но не цифровой, а обычной, бумажной, чтобы ее можно было хранить в кармане и любоваться ею в любое время. Девушка приняла позу следопыта и отправилась на поиски сокровища. Она перерыла все шкафы и шкафчики, шуфлядки и полки (странно, но больше ни одна вещь из Костиной одежды ей не приглянулась, возможно, рубашка, надетая на ней, обуздала оккупацию собственности) и, в конце концов, обнаружила искомое. Фотоальбом, содержащий застывшие моменты Костиной жизни от самого рождения до сегодняшнего дня. Людочка внимательно и с большим интересом просмотрела его целиком, поулыбалась, умилилась даже, выбрала одну, где Костя, на ее взгляд, получился особенно удачно, аккуратно извлекла из альбома, поцеловала и спрятала в нагрудный карман рубашки. А завтра она напишет ему.
С этой мыслью Людочка юркнула под одеяло к Юльке, обняла ее, чмокнула в щечку. Юлька что-то пролепетала сквозь сон.
15
Ночной мрак тишины спящего двора нарушил шуршащий звук колес по асфальту и тут же, не дав ему опомниться, ослепили, будто застрелили, фары машины Тютрина, подъехавшей к Сашиному подъезду.
– Повторим? – спросил Тютрин Сашу, имея в виду сегодняшнее приключение.
– Я подумаю, – жеманно ответила Саша, открывая дверцу машины.
– Справишься? – намекнул Тютрин на неминуемый разговор Саши с Костей.
– Обижаешь, – одарила его презрительной усмешкой девушка. – Удовлетворенная женщина невозмутима и непобедима, – изрекла, прощаясь. Она поднялась на крыльцо подъезда, обернулась, помахала рукой Тютрину. Тот мигнул фарами машины, пятясь для разворота.
Саша приставила таблетку к подъездному замку, скрылась за дверью. Лифт, словно ожидая ее, раскрыл объятия, не успела она нажать кнопку вызова. Глядя на себя в зеркало, пока лифт поднимался на шестой этаж, Саша улыбалась отражению, гримасничая, как нашкодивший ребенок.
Она не знала, что скажет Косте, надеясь на интуицию. Будет действовать по обстоятельствам. В конце концов она свободная женщина, а с Кости не убудет побыть с ее ребенком, к тому же Пашка считал его своим другом. Друзья должны помогать друг другу в беде.
Провернув два раза ключ в замке, Саша открыла дверь и вошла в прихожую. Сквозь прикрытую дверь в зал сочился электрический свет. Она сняла обувь и плащ, решительно толкнула дверь в зал и оказалась в центре света. Костя, скрестив руки на груди, стоял к ней спиной возле балкона.
– Привет! – сказала Саша.
– Привет, – не оборачиваясь, ответил Костя.
– Как Пашка? Все хорошо?
– Хорошо. Спит.
– Я тоже лягу. Устала. А ты… ты можешь идти, если хочешь.
Костя резко обернулся. Его лицо исказила гримаса боли и отчаяния. Он не понимал, как так можно вести себя, как вела себя Саша. Догадывался, с кем могла быть Саша, используя его в качестве няньки, и сломал весь свой мозг, размышляя, зачем она так с ним поступила.
Кроме жалости, Саша ничего не почувствовала. Но не ей было его жалко, а он выглядел жалким с этим его грустным щенячьим взглядом.
– И это все… что ты можешь мне сказать? – выдавил из себя по капле, как кровь из пальца, Костя.
– А что еще? – пожала плечами Саша. Она действительно устала и хотела спать, а Костя ее раздражал и нервировал. Шел бы он уже быстрее.
– Где ты была? – подошел Костя на опасно близкое расстояние к девушке. Его трясло от сдерживаемого бешенства, которое, Саша знала наверняка, он подавит в себе из ненужного благородства.
– Не твое дело, – дерзко ответила она и в ту же секунду отлетела к тахте от размашистой оплеухи. Не удержавшись на ногах, растянулась на полу, прижав ладонь к горящей щеке.
Саша не ожидала подобного поворота. Поступок Кости удивил ее и напугал, но ненадолго, в чем Костя сам был виноват. Ему бы высказать все, что он о ней думал, и приложить еще пару раз, научая уму-разуму, а потом уйти, хлопнув дверью. Саша бы бросилась за ним, как собака, умоляя остаться, валяясь в ногах… Но Костя испугался того, что сделал, больше, чем она. Он поспешил на помощь, шепча извинения, поднял ее за руки, целуя в огнедышащую щеку. Слабак.
Она ударила его коленом между ног. Костя с глухим стоном рухнул к ее ногам. Саша схватила Костю за волосы, задрала вверх его голову, чтобы он смотрел на нее, слегка склонилась над ним и зашипела, точно кобра, брызгая слюной:
– Запомни раз и навсегда: ты здесь никто, чтобы задавать вопросы и размахивать кулаками, как Тютрин. Это моя квартира, я здесь живу. Ты – на моей территории, поэтому будешь делать то, что я скажу или пошел вон! Что ты вообще о себе возомнил? Ты кто такой? Обычный вонючий грузчик, иначе, дебелоид-деградант, не сумевший ничего достигнуть в жизни, которую просрал, несмотря на талант, якобы имевшийся, в чем я сильно сомневаюсь. Кому ты нужен, кроме меня? Впрочем, и мне не особо. Так что благодари Бога, что тебе оказана честь просто быть с нами или вали отсюда и сдохни один! Повторяю для особо одаренных: хочешь быть со мной – подчиняйся правилам, установленными мной. Я никого не держу! Если остаешься, отныне будешь называть меня по имени-отчеству и исключительно на "вы". По моей квартире перемещаться, если я вообще когда-нибудь разрешу тебе появиться здесь, только на коленях. Про секс со мной и не мечтай, пока не заслужишь…
– Ты – больная? – вырвалось из горла Кости, по щекам поползли слезы.
– Поплачь, – отпустила его Саша, – раз ты баба. Я больше мужик, чем ты!
Она села в кресло с ногами, наблюдая за Костей. Ей было интересно, что он сделает, как поступит после ее слов. Кем он там был в прошлой жизни? Актером-режиссером? Настал, можно сказать, его звездный час. Саша предложила ему, безвозмездно причем, предлагаемые обстоятельства. Пускай выкручивается как может, создавая какой-нибудь образ, если получится, а она, словно зритель в театре, посмотрит его моноспектакль.
Костя встал с колен, прислонился к стене возле телевизора.
– Зачем ты так? – прошептал.
– Как? – сделала вид, что не поняла вопроса, Саша.
– Я же люблю тебя.
– Слова.
Он замолчал, не зная, что возразить на ее последнюю реплику. Да и стоило ли, если девушка так отреагировала на его признание?
– Слушай, – надоела Саше пауза в никчемном разговоре, как и, собственно, Костя, который с невообразимой скоростью терял в ее глазах все те бонусы, что она ему предоставила, – ты меня утомляешь и наводишь тоску. Я устала и хочу спать. Уже поздно, а завтра рано вставать.
– Мне тоже, – возразил Костя.
– Что? – презрительно прищурилась Саша. – Не сравнивай меня с собой. Мы в разных весовых категориях. Ты можешь вообще не спать, мне плевать.
– Тютрин – твой потолок, – решился тогда сказать Костя. Его душила петля обиды и несправедливости. Вспомнились Юлькины неоднократные предупреждения в адрес Саши.
– Ну-ну, интересно, – подалась та вперед, – вещай, я внимательно слушаю.
– Ты не ценишь хорошего отношения к себе и не помнишь…
– Не строй из себя жертву, – перебила Саша, – передо мной. Самому не противно? Кем ты себя возомнил? Принцем? Ты мизинца Тютрина не стоишь!
– Зачем тогда?…
– Погорячилась. Испугалась. Ты сам все испортил. Вини во всем себя и ищи причину только в себе, а не малюй из меня монстра. Да как у тебя язык вообще повернулся!.. Я – женщина, существо слабое априори, оказалась сильнее тебя. Ты мне омерзителен, Костя. Я ничего не хочу больше о тебе знать. Не хочу видеть тебя и слышать, если ты такой тупой и жалкий. Не задерживай меня, а лучше уходи.
– Нет, – отрицательно мотнул головой Костя. Он медленно, с сосредоточенным на Саше взгляде, двинулся к ней.
– Я закричу, сделаешь еще шаг, – предупредила она. – Проснется Пашка, проснутся соседи. Ты делаешь только хуже своим упрямством, которое, как известно, достоинство ослов. Не уйдешь по-хорошему, я вызову милицию!
– Зачем ты так?
– Ты повторяешься. Пошел вон!
Саша встала с кресла, прошла в прихожую.
– Я даже тебя провожу и открою дверь, – обернулась.
Костя обреченно последовал за ней, обулся, накинул куртку. Саша открыла дверь нараспашку, выпроваживая его. Он прошел в тамбур, не попрощавшись, не оглянувшись. Когда дверь за ним закрылась, бросился на нее, как на амбразуру. Ключ два раза провернулся в замке. Костя сполз по двери на пол, закрыл лицо руками. Неужели у него совсем не осталось гордости? Зачем он так унижался? Не Саша больна, а болен он. Лез туда, откуда гнали, и чем больше гнали, тем сильнее лез. Юлька в самом начале говорила, что Костины отношения с Сашей обречены. Он не верил, считал, что она так со зла, хотя с чего ей было злиться? Возможно, женщины друг друга распознают с первого взгляда, сразу определяя, кто на что способна. Мужчины же слепы, не видят дальше собственного носа. Переспали один раз, и делай с ними, что хочешь, только и успевай наматывать узлы желаний за сомнительные радости.
Костя заставил себя подняться и выйти к лифту, то и дело оглядываясь на запертую дверь, возле которой только что сидел, как будто та могла открыться. Надежда умирала последней. Пришел лифт, как старый закадычный друг, вот-вот ободряюще похлопает по плечу, держись, мол, брат, не раскисай, свет клином не сошелся на одной суке, вон сколько их по всему миру разбросано. Только Косте не нужны были другие. Действительно, болен.