Они еще пытались с ней спорить, доказывая, что самостоятельность и ей присуща и она не права. Люська даже что-то проворчала про "оскверненную" квартиру, присоветовала сначала позвать батюшку из ближайшего храма, освятить ее, изгнать порочное, бесовское дыхание, а уж потом заселяться. Но Женя была непреклонна.
Когда дверь за ними закрылась, Женя обняла кота, который тоже чувствовал себя неуютно, и прошептала:
- Ну, вот тебе и еще один приют… Надеюсь, этот последний…
И тут же вздрогнула. Уж очень мрачно это прозвучало.
- Последний…
За окном, как назло, поднялся ветер. Женя подошла к окну, чтобы поплотнее закрыть форточку, и некоторое время наблюдала, как начинается вьюга - белые призрачные ангелы вьюги уже носились над землей…
- Хорошо, что мы с тобой в теплой и уютной квартирке, Кот, - сказала Женя. - Представляешь, каково бы нам было сейчас на улице?
Она включила газ под чайником, потом подумала и включила радио. Теперь в ее "оскверненной" квартире стало и в самом деле уютно.
Кот тоже успокоился, после того как получил законную порцию "Ройял Канина" и устроился у Жени на коленях.
Она задумчиво перебирала его шерстку, потом причесала, чем вызвала его недовольство.
- Иначе у тебя заведутся колтуны, - строго сказала Женя. Но кот ей не поверил. Дело было не в колтунах. В том, что ей, Жене, надо чем-то занять себя, чтобы смириться с новой фазой бытия. А для этого нужно сделать энное количество заурядных движений, чтобы мысли притихли, прекратили броуново движение и дали возможность немного отдохнуть от себя и привыкнуть.
Поэтому, отпустив кота, Женя принялась убираться.
Сколько же мусора оставил после себя странный жилец-вор!
Она нашла пустые пачки из-под ароматических палочек, еще хранящих запах сандала и мяты, потом обнаружила несколько нераспакованных презервативов - фу, поморщилась она невольно. Наверное, боялся СПИДа… Не глядя она их выкинула в мусорное ведро. Туда же последовали и палочки.
Потом ей на глаза попались записи. Женя сначала не хотела их читать, памятуя о правилах приличия, но, поразмыслив, решила, что он-то тоже не был учтив, раз вынес вместе со своим организмом ее, Жени, добро. Записки никакого особого интереса не представляли ни для Жени, ни для науки… Разве что для сексопатолога… Она уже приготовилась выкинуть эту груду бесполезной бумаги, как вдруг наткнулась на странное послание:
"Костя! Объявился он. Ситуация может выйти из-под контроля каждую минуту. Мы ждали тебя целый час - безрезультатно… Если найдешь время, отыщи меня в ближайшие три дня. Я теперь живу на Мамонтова, дом тридцать. Или позвони хотя бы… Надо что-то решать".
Подписи не было, но адрес-то был, и Женя, подумав, спрятала эту эпистолу - а ну как живущий по этому адресу товарищ Кости по нетрадиционным игрищам или просто так, приятель, сможет пролить свет на загадочное Костино исчезновение. Тем более что больше записок от означенного субъекта она не обнаружила и могла надеяться, что Костик у него появился.
Она выпила чай, задумчиво глядя, как вьюга заметает следы, и ее тоже. Ее прежней. Впрочем, эта же вьюга отрезала ее и от… Панкратова. Она вдруг ощутила комок в горле, хотя и понимала, что это глупо. Уж Панкратов-то ее запросто отыщет тут. А вот Александр…
Она даже не успела дать ему свой номер телефона!
И не удосужилась спросить его адрес…
"Теперь все, - обреченно и тоскливо подумала Женя. - Оказывается, и в новой жизни неизбежны потери. Жаль…
Какое тебе дело до этого человека?"
"В принципе никакого, - согласилась она сама с собой. - Только думать о нем отчего-то приятно. Есть же на белом свете еще люди, с которыми приятно разговаривать, и так нелепо их терять в самом начале знакомства. Впрочем, мне кажется, это вполне исправимо…"
Глава пятая
День выдался суетливым и сумбурным. Посетителей было много, и Женя к концу рабочего дня устала улыбаться, выслушивать банальные истории и соболезновать. Когда наконец-то появилась возможность отдохнуть, оказалось, что день кончился. Женя и сама не заметила, как пролетело время.
Она чувствовала себя уставшей, выжатой как лимон, и когда обнаружила себя стоящей возле панкратовского дома, очень удивилась. "Это потому, что я шла на автопилоте, - усмехнулась она про себя. - По привычке…"
Она уже повернулась, чтобы пойти прочь, к автобусной остановке, потому что вид этого чертова дома пробуждал в ее душе уснувшую уже боль, обиду, тоску по прежней жизни, и остановилась снова.
"Я могу его встретить…"
Случайно.
Как бы случайно…
Она посмотрела на часы. Было около семи. Именно в это время они встречались. Именно в это время он оказывался рядом с ней.
Замерев, она попыталась понять, что происходит в ее душе, но так и не смогла… Или побоялась понять правду.
Она просто принялась разгуливать вокруг дома, вглядываясь в темные фигуры прохожих, пытаясь угадать его походку.
Мимо прошествовала компания подвыпивших "певцов". Они громко распевали идиотскую песню про Новый год. Женя поморщилась, как от зубной боли, - как же она надоела ей, эта жуткая бабища-мужик!
Компания удалилась, продолжая старательно орать на всю улицу. "Агрессивное меньшинство", - вспомнила Женя слова Панкратова и усмехнулась.
"Вряд ли, дорогой мой бывший супруг, ты заметил, как и сам оказался среди этого самого меньшинства.
Интересно, какие песни слушает твоя новая пассия? Судя по ее внешности, она не "убегала в пятнадцать лет из дому". Или для женщин приняты другие условия игры?"
И тут же укорила себя - сама-то Женя чем лучше, она тоже изменилась не в лучшую сторону, превратилась в "состоятельную даму", да и теперь, потеряв этот статус, разгуливает тут уже полчаса совсем не ради утраченного супруга.
Она ждет другого человека.
Александра. Как-его-там… О котором она ничего не знает, кроме того, что он на дух не переносит каблуки. Особенно когда дама передвигается на них по гололеду. Просто потому, что приходится подбирать эту даму с пола… Еще у него седые волосы, дисгармонирующие с молодым лицом. Он любит кофе. Она его где-то видела, только никак не может вспомнить где. Ольга пошутила бы непременно, что Женя видела его лицо на стенде "Их разыскивает милиция", но это не так.
"Все, Женя".
Это все сведения. Почти все. В разговоре с ним они старательно избегали прошлого - точно и не было его, этого прошлого, совсем. Появилась на свет пара людей - Адам и Ева. "В принципе, - усмехнулась Женя, - и яблока-то никто не предложил… Или я как раз сейчас и ищу то самое яблоко?"
Она настойчиво всматривалась в пустоту темной улицы, уже поняв, что ничего сегодня не получится.
Ей было грустно.
Очень грустно.
"В конце концов, я смогу прийти завтра, - подумала она. - И послезавтра…"
"Глупо-то как, - тут же отругала себя. - Как маленькая девочка…"
Может быть, она просто помешалась рассудком от пережитых страданий?
Она тряхнула головой, чтобы смахнуть снежинки с волос - еще немного, и они просто станут водой, и волосы будут мокрыми, как щеки, хотя отчего они вообще мокрыми стали, эти щеки? Снег - или…
"Последнее время я стала часто плакать, и с этим надо что-то делать, - решила Женя. - Говорят, что улыбка помогает жить. И человек, который смеется, живет дольше. И уныние в принципе даже в религии считается грехом…"
Она задрала голову, высоко-высоко, чтобы не видеть земли, только небо - синее, морозное, с редкими, по-зимнему замерзающими звездами.
Чья-то рука мягко дотронулась до ее плеча. Она вздрогнула.
- Женя…
Она боялась обернуться, потому что ее взгляд мог слишком много рассказать ему.
- Я очень рад, что вы тут…
- Вообще-то я переехала, - наконец повернулась она, справившись с собой. - Теперь я живу не здесь… Просто заехала забрать кое-какие вещи…
Щеки загорелись, и Женя благословила темноту. Ох уж эта привычка краснеть, когда врешь! Была бы такая у Панкратова, право…
- Это… Послушайте, получается, если бы я сегодня не задержался слегка, я мог бы никогда больше вас не увидеть?
- Наверное, - сказала она, стараясь придать голосу равнодушные нотки, хотя от предсказанной им ситуации ей стало трудно дышать.
- Какое счастье, что я задержался!
Он стоял такой растерянный и искренний, что Жене стало не по себе: "Последнее время вы слишком много врете, госпожа Лескова. И приносите этим враньем - остальным сплошные неудобства…"
- Женя, вы ведь не откажетесь от кофе? Я провожу вас потом…
- Нет, не надо меня провожать! Я теперь живу далеко отсюда…
- Это ничего, - рассмеялся он. - Я не боюсь дальних расстояний. Пожалуйста, Женя!
Она подумала немного и согласилась.
В конце концов, это только прощальный вечер, да? Ни к чему их не обязывающий. Она зайдет на минуту. Выпьет чашку кофе. И провожать ее не надо - она не маленькая…
Он дотронулся до ее руки, порывисто и нежно - слишком нежно, как ей показалось.
- Пойдем? - спросил сразу, и Женя почему-то подумала, что он наверняка сейчас покраснел, смутился, как мальчишка. Просто в темноте не видно…
- Пойдем, - согласилась она и крепко сжала его ладонь.
"В темноте все равно не видно, как я краснею".
В маленькой прихожей они снова оказались друг от друга в опасной близости.
- Подождите, я помогу вам, - сказал он, опускаясь на колени.
- Я сама, - сердито, покраснев, сказала Женя и наклонилась, чтобы расшнуровать ботинки.
Они столкнулись лбами. Женя невольно рассмеялась. Потирая лоб, подняла голову.
- Я же говорил, - мягко сказал он. - Я помогу… Вам больно?
- Нисколько…
При электрическом освещении она наконец смогла присмотреться к нему. И с удивлением обнаружила, что зря она считала его блондином с легкой сединой.
Он был совершенно седым.
Волосы, достаточно густые, были словно припорошены снегом. Раньше Жене так и казалось, даже когда снега не было… А теперь она убедилась в том, что ее предположения были верными.
"Но ведь лицо-то у него совсем молодое, - подумала она. - Сколько ему лет? Тридцать? Сорок? Не больше…"
Он выглядел смущенным, точно угадал все ее вопросы, но не был готов дать на них ответ. Или не хотел…
- Я сейчас, - сказал он. - Вы устраивайтесь… там, в комнате.
Он поставил чайник. Она прошла в комнату.
Из детства еще осталось родительское напутствие - хочешь узнать человека лучше, посмотри, что он читает. И читает ли вообще…
Женя подошла к книжному шкафу. Книг было множество, и самой неожиданной подборки. Создавалось ощущение, что здесь, помимо хозяина, живут еще женщина и ребенок. Наличие ребенка подтверждало и огромное количество мягких игрушек.
Но комната была одна. И кровать тоже. Дверь во вторую комнату была плотно задвинута другим шкафом.
Женя невольно сделала шаг туда, к этой тайне, - и устыдилась детского любопытства. Фу, сказала она себе, как это гадко… Похоже, работа в детективном агентстве уже дает результаты… Если у человека дверь задвинута шкафом, из этого не следует, что он прячет там именно пластиды… Как шизофреник из Германии, создавший трупный музей. Александр производил впечатление нормального человека, не косил под средневекового анатома и черную шляпу не носил. А вот она, Женя, начинает уже психически разлагаться… Да и какое ей дело до тайн этого человека, в самом деле? Даже если они и есть. Может быть, эта комната просто лишняя для одинокого мужчины?
Она снова отошла к книжному шкафу и достала том Рембо. Открыла наугад - задав мысленный вопрос. "Любимая детская игра, - усмехнулась она про себя. - Что есть этот Александр?"
"Подошвам сносу нет, и не собьются пятки! От кожаных одеж остались пустяки: но неудобства нет, все прочее в порядке. Им снег на черепа напялил колпаки…"
- Душевно, - усмехнулась Женя. - Мрак какой-то… Единственное верно - про снег. Только у Рембо снег напялен на мертвые головы… Впрочем…
Она вздохнула, ставя том на место.
- Это все равно что гадать на пособии по патологоанатомии… Рембо был мрачный парень. И…
Это да, засмеялась она про себя. Несчастный парень, совращенный другим поэтом. Вечно кающийся грешник, не выдержавший тяжести собственного греха…
Она снова взяла том, открыла.
"А если Александр и есть грешник, застывший в покаянии?"
"Но сберегите, о святые, в заговоренной полумгле певунью мая на земле для тех, кого леса густые опутали своей травой - так безысходен их покой!"
- Вы любите Рембо?
Вопрос за спиной прозвучал неожиданно. Она вздрогнула, словно он застал ее за… "подсматриванием в запертую дверь", усмехнулась она про себя. Ибо это так и было. Она и в самом деле подсматривала - пыталась подсмотреть в запертую дверь. Души его.
- Люблю, - сказала она, поставив книгу на место.
Он помолчал немного и тихо процитировал:
- "Маэстро Вельзевул велит то так, то этак клиенту корчиться на галстуке гнилом, он лупит башмаком по лбу марионеток: танцуй, стервятина, под елочный псалом!" Иногда мне кажется, что мы уже на балу повешенных. Умерли и не знаем сами, когда это случилось… Во всяком случае, "стервятины" танцуют вокруг нас, и управляет ими именно "маэстро". Простите, тема у нас с вами мрачноватая для кофе, не находите?
- Я виновата, - вздохнула Женя. - Надо было достать с вашей полки другого поэта.
- Вы взяли то, что просилось вам в руки, - легонько пожал он плечами. - Иногда вы подходите к книжному шкафу, не задумываясь о последствиях. Протягиваете руку, и какой-то поэт, писатель, уже уставший от молчаливого одиночества, сам прыгает вам в руки… Потому что каждый хочет быть услышанным. Я не говорю о плохих поэтах и писателях, эти не наделены даром сохранять дыхание в своих строках после смерти…
- Получается, что он сам оказался у меня в руках?
- Может быть, виной тому атмосфера одиночества в моей квартире, - рассмеялся он.
Смех, правда, получился невеселый…
- "Но иногда его одиночество соприкасается с моим, и тогда рождается чудо". - Женя не помнила, откуда эти слова, где она их читала. Более того, она не знала, почему вдруг произнесла эти слова - или поэт сказал их сам, объяснив, что происходит в тот момент, когда "соприкасаются два одиночества"?
Чу-до…
- Кофе.
Он сказал это таким же тоном, как если бы сообщил: "Чудо готово. Оно ждет вас, любезнейшая Евгения, на кухне. Дымится в маленьких фарфоровых чашках, можете проверить - фарфор настоящий. И чудо тоже настоящее…"
Она вдруг поняла, на кого он похож, и успокоилась.
На безумно любимого Женей Грина. Только еще молодого, только начавшего крестный, мученический путь. Еще не познавшего, что есть такая болезнь, как инакомыслие. Инако-чувствование… Инако-восприятие мира, и этой приставки "инако" не прощают. Бьют так больно, что душа харкает кровью, как больной туберкулезом…
Почему к ней пришли эти мысли именно сейчас, в его обществе, в его доме?
Ведь она давно перестала быть "иной". Она стала такой же, как все. Маленькой частичкой "агрессивного меньшинства".
Музыку он включил тоже почти забытую - "Вельвет андеграунд", и Женя не выдержала - спросила, где он достал такой раритет. Чтобы убежать от ощущения почти забытой тяжести в душе и одновременно легкости, странной смеси, когда душа начинает снова трудиться…
- Это раньше было достать проблематично, - мягко улыбнулся он ей в ответ. - А теперь - все, что угодно…
Они поговорили о том благословенном "раньше", словно снова окунулись в те дни, когда "все было зеленым и радостным" и они были так юны. Его глаза теперь светились, а улыбка на губах потеряла горькую саркастичность, став почти юношеской. Жене уже начало казаться, что она этого человека знала всегда, просто почему-то они не общались некоторое время. Даже в кафе он ходил то же самое, где можно было оставить записку приятелям. "Почему я вас там не видела?" - спросила Женя. "Может быть, мы просто друг друга не замечали", - ответил он. И Женя возразила, что она бы его заметила. А он сказал - это ей сейчас так кажется… Но ведь он тоже Женю не заметил.
- Или заметил, но сейчас не узнал…
А узнал только что. Разве в прежней Жене легко угадать ту дамочку на высоких каблуках, в дорогой шубе? Жене теперь и самой не нравился ее образ. Потому что ей его навязали, а она не смогла отказаться… Сил не было и уверенности в собственной правоте.
Может быть, он начал узнавать сейчас, когда Женя максимально приблизилась к тому, утраченному, облику?
"И только начала приближаться к собственной душе".
Время текло незаметно и чересчур быстро.
Оно всегда спешит, когда хорошо.
Посмотрев на часы, Женя даже испугалась - оказывается, они проговорили уже больше часа!
- Мне еще добираться, - расстроилась она.
- Почему вы переехали, Женя?
- Так вышло…
Ей совсем не хотелось посвящать его в подробности своей незадавшейся жизни с Панкратовым. И объяснять, почему она решила спастись бегством в свою квартирку на самом отшибе города, тоже… Сейчас вся история виделась ей в совсем невыгодном, даже унизительном каком-то свете. И дело тут было не в банальной измене. Что-то другое. Женя еще не поняла, но догадалась уже - дело было в ней самой. Она в "панкратовский период" казалась теперь самой же себе ужасно жалкой, глупой, раздавленной… И - обыденной, как большая алюминиевая кастрюля.
Или стол. Или телевизор. То есть, проще говоря, Женя Лескова почти пять лет выполняла функции предмета обихода.
Она грустно рассмеялась. Повторила про себя: "Кастрюля Женя", - и поднялась.
- Мне пора…
- Я вас провожу.
- Это далеко, - возразила Женя, хотя ей ужасно хотелось еще немного побыть рядом с этим человеком.
"Кастрюля, - напомнила она себе, наблюдая, как он одевается. - Ты просто снова ею станешь…" "Он другой", - возразила она своему внутреннему голосу. "Панкратов тоже сначала был другим".
"В конце концов, мне страшно идти одной…"
"Я же говорила, что ты навсегда останешься предметом. Придатком. К кому-то… Даже к собственным подругам…"
Ах, это гадкое "альтер эго"! Всегда оставляющее последнее слово за собой, критичное сверх меры! "Немудрено, что у меня застарелый комплекс неполноценности, - подумала Женя, выходя на темную улицу. - Скоро начнут разыгрываться приступы при смене погоды…"
Вокруг одинокого фонаря мелкими белыми мухами резвились снежинки. Начиналась вьюга. Женя обернулась встревоженно и сказала своему спутнику:
- Кажется, это была не лучшая идея - отправиться меня провожать в такую непогоду… Давайте сойдемся на том, что вы проводите меня до остановки. Дальше я все-таки доеду сама…
- А я буду нервничать, - усмехнулся он. - Нет уж, меня этот вариант совершенно не устраивает…
- Хорошо, я вам позвоню…
- Кстати, вы не дали мне свой новый телефон. И адрес…
- А я вам и старый не давала… Он похлопал себя по карманам: - Черт, я забыл блокнот…
- У меня есть…
Женя достала из сумочки органайзер. Вырвала листок. Записала свой адрес и телефон.
- Вот. Позвоните через час… Убедитесь, что со мной все в порядке. Все дурное, что могло со мной случиться, уже случилось, поверьте.