* * *
Вечером почтальон принес срочную телеграмму, в которой с надлежащей лаконичностью сообщалось:
"Жива здорова тчк Выезжаю уфимским пассажирским тчк Вагон семь тчк Встречайте тчк Целую Леля тчк"
Вся корреспонденция для эвакуированных шла на адрес госпиталя, поступая в канцелярию. Поэтому Анне Михеевне сразу принесли телеграмму, само собой в нее заглянув. Все знали о том, как она переживает за дочь, и прибежавшая с доброй вестью дородная канцеляристка потребовала:
- Ну-ка, Аннушка, пляши! Ждет тебя радость!
- Неужто весточка из дома? - встрепенулась Анна Михеевна, верно отгадав материнским сердцем, в чем дело. - Моя доченька нашлась?
- Не только нашлась, а прибывает вечерним поездом! - сияя от радости, объявила толстуха. - Чего-то телеграмма запоздала, но встретить успеешь. Начальник даст машину по такому случаю.
Анна Михеевна тотчас помчалась разыскивать Тарановского. Прибежав домой, сообщила радостную весть Тёме и бабушке Вере и вместе с сыном отправилась на легковой машине начальника госпиталя в Уфу. Когда подъехали к вокзалу, оказалось, что до прибытия поезда добрых полтора часа. К счастью, он не опаздывал, и после томительного ожидания они увидели, как в окне седьмого вагона им радостно машет рукой Леля.
Поцелуям и объятиям, казалось, не будет конца. Тёма подхватил Лелин чемоданчик и двинулся к машине. По дороге Леля рассказала о том, что с ней приключилось на болоте, как ее выходила Марья Егоровна и как они едва не оказались у немцев.
- На второй день, когда я еще не могла ходить, к хозяйке зашла соседка и сказала, что деревню, всего в трех километрах от нас, заняли немцы. Мы целые сутки тряслись от страха, думали, и к нам нагрянут, но, к счастью, все обошлось.
- Это как же? Прошли стороной? - не поняла Анна Михеевна.
- Их отогнали! Наши пехотинцы из ополчения. Здорово дали им по зубам, - с гордостью объяснила Леля и опять пригорюнилась. - Правда, с большими потерями. У нас одолжили подводу, чтобы вывезти раненых. Я просила забрать и меня, но не нашлось места, а идти не могла.
Она перевела дыхание и добавила:
- Но молоденький лейтенантик, который там командовал, обещал сообщить обо мне в штаб и сдержал свое слово!
- Неужели оттуда прислали за тобой? - изумилась Анна Михеевна. - В такой суматохе вспомнили?
- Ну что ты, мама! Разве до меня, когда так наседали немцы? - помотала головой Леля. - Но все же пожалели и дали ответ на запрос, который сделал дядя Боря. Уже через неделю в нашу деревню вошли немцы.
- Значит, тебя вызволил Борис? - с волнением спросила Анна Михеевна. - Он что, приехал за тобой?
- Нет, сам не смог. Прислал нарочного на армейском "газике". Мы с ним еле выбрались - за околицей уже шел бой. Предлагали поехать с нами и Марье Егоровне, но она пожалела бросить свое хозяйство.
- Погоди! Ведь все это происходило почти месяц назад, - опомнилась Анна Михеевна. - Где же ты была все это время, почему не подавала о себе вестей?
- То, что с нами было потом, - тебе лучше расскажет дядя Боря. Думаю, что он тоже натерпелся страху, только виду не подавал. Он построил такие хорошие укрепления, что немцы их обошли, и мы оказались в окружении. Потому и не подавали вестей.
- Как же вам удалось выйти из окружения? - подал голос до того молчавший Тёма. - Ты что же, Лелечка, участвовала в прорыве?
- Что ты! Я бы умерла от страха, - честно призналась Леля. - Наши, что оборонялись в окружении, держались стойко. А освободил нас маршал Жуков. Говорят, как его назначили, здорово стали бить немцев! Теперь все верят, что отстоим Москву.
Еще Леля сообщила, что есть весточка и от Марка. Его мать и Маша решили никуда не уезжать, и она к ним заходила перед отъездом.
- Марик воюет в тылу врага. Их забросили на парашютах за линию фронта, и они там подрывают немцев, - с гордостью сообщила она. - Его даже представили к ордену. - И с робкой надеждой пояснила: - У них теперь партизанский отряд, и туда летают самолеты. Так сказал тот, с кем Марик передал письмо. В нем он пишет, что прибудет за новым заданием, и тогда мы обязательно свидимся!
По случаю благополучного возвращения Лели в их тесной комнате устроили небольшое семейное торжество. Разумеется, с участием Лыковых, с которыми успели сдружиться. По этому случаю сообща сварганили отличный винегрет и напекли оладьев. На столе даже появилось спиртное. Анне Михеевне начальник презентовал маленький пузыречек спирта, а соседка, Дора Семеновна, извлекла из чемодана бутылку портвейна. Так что праздник удался на славу!
* * *
Зима в Лутовиново наступила рано. Стало подмораживать, затем пошел снег и его навалило столько, что вся территория госпиталя утопала в сугробах. Военные сводки были неутешительными, а жилось и того хуже. Леля уже работала в госпитале медсестрой, но и двух рабочих карточек не хватало, чтобы прокормить семью.
Тёму постоянно мучил голод, но он молча терпел. Стойко держались Анна Михеевна и Леля, а вот бабушка Вера ослабела и постоянно жаловалась дочери.
- Неужели, Анечка, нельзя что-нибудь купить на базаре? Хотя бы картошки и масла? Ты могла бы продать что-нибудь из вещей или поменять их на продукты!
- А что, по-твоему, я могу продать, мама? - удрученно оправдывалась Анна Михеевна. - Твою теплую вязаную кофту, которую прислал из Китая Вадим? Ты же замерзнешь без нее! Мы не взяли с собой ничего лишнего. Нельзя было!
Тёма знал, что мать делает все возможное и невозможное, чтобы накормить их досыта, но ей это не удавалось. Анна Михеевна работала сверхурочно до поздней ночи, помогая бухгалтерше составлять документы и вести отчетность. За это получала дополнительную плату, но вся она уходила на зимнюю одежду: ватные телогрейки с брюками и валенки, без которых было не обойтись.
Мать откровенно любезничала с шеф-поваром, из-за чего злые языки сплетничали, будто у них отношения более тесные, чем простая человеческая симпатия. Она сама ходила с судками в столовую, и пузатый здоровяк Егор Кузьмич всегда подкладывал ей побольше гарнира, а иногда и лишнюю котлетку. Но еды все равно не хватало.
Тёма делал все, что мог, чтобы помочь матери. Когда потребовалось разгрузить баржу с капустой, вмерзшую в лед у их берега, и не хватило рабочих рук, он вызвался помочь, так как за работу обещали дать целый мешок капусты. Берег, на который пришлось таскать капусту, был очень высокий, труд - просто каторжный, и к концу все выбились из сил, а о Тёме и говорить нечего. Но свой мешок он получил и, хотя капуста оказалась подмороженной, она их неплохо зимой поддержала.
Крутой берег реки Белой доставлял также всем немало удовольствия: здорово было кататься на лыжах. Лыжи в госпитале остались еще от санатория, и ходить там по лесной лыжне рекомендовали выздоравливающим бойцам. Тёма полюбил съезжать с горок, еще бывая зимой в Лосинке. Правда таких высоких и крутых там не было, и вдобавок здесь крутой склон до самой реки порос лесом.
Смельчаки в нескольких местах проложили лыжню и по ней, сломя голову, вихрем летели вниз. Глядя на них, у Тёмы захватывало дух, но он все же набрался мужества и решил прокатиться с самой пологой. Низко пригнувшись и еле удержавшись на ногах, по ней пронесся, и лыжи вынесли его на лед реки. Тогда он осмелел и решился съехать с более крутой и высокой. И это едва не стоило ему жизни.
В этом месте лыжня шла круто вниз, а на берегу, у большой сосны, раздваивалась. Как потом выяснилось колея перед старой сосной была разбита, так как на повороте многие падали. Тёме следовало бы осмотреться или посоветоваться с лыжниками. Но он об этом не подумал, и лихо помчался вниз, с упоением ощущая, как в ушах свистит ветер. В конце спуска скорость была максимальной и его так тряхануло, что он не удержался на ногах и, чтобы не врезаться в дерево, каким-то чудом сумел отвернуть - и упал в сугроб, ломая ветки кустов.
Тёму выручило то, что он вовремя выпустил из рук палки, и глубокий снег самортизировал удар. Но все же он подвернул левую руку и беспомощно барахтался в сугробе, не в силах подняться и постанывая от боли.
Над ним склонился подъехавший лыжник.
- И чего сунулся в воду не зная броду? Даже местные здесь спускаться побаиваются.
Это был высокий и крепкий парень лет семнадцати. Он был в распахнутой телогрейке и сбитом на затылок треухе, из которого торчал лихой русый чуб. Его васильковые глаза смотрели на Тёму приветливо, и он дружески улыбался. - Ты вроде бы из эвакуированных москвичей? - как бы припоминая, сказал парень, помогая ему подняться и отряхивая снег. - Я приметил, что пособляешь нашему электрику. А я - сын завпрачечной. Генкой кличут. Скоро призовут в армию, а пока околачиваюсь на сборах.
Тёма встал, морщась от боли и потирая ушибленное плечо.
- А как же ты здесь катаешься, - удивился он, - если на сборах?
Видать, Генка был деятельным и инициативным.
- Ну-ка, дай сюда руку! - потребовал он. - Посмотрим: не вывихнул ли?
Тёма послушно протянул ему руку, и Генка, не задумываясь, изо всех сил за нее дернул. От сильной боли пострадавший аж взвыл, но что-то в плече щелкнуло, и рукой двигать стало легче.
- Вот видишь, все на место стало, - удовлетворенно заключил Генка. - Теперь ты этой рукой пока не очень шевели. Тогда скорее, пройдет! - Отвечая на вопрос, пояснил: - Я на сборах самый сильный. Во всех видах подготовки. Меня даже отпустили домой на три дня. В виде поощрения!
- А когда в армию пойдешь? - поинтересовался Тёма. - Разве тебе уже восемнадцать?
- Должны были призвать будущей весной, но сейчас берут раньше, - ответил Генка. - Прямо со сборов могут отправить в казарму. Хотя, похоже, сейчас перестали спешить.
- Это как же? - не понял Тёма. - Ведь дела на фронте - хуже некуда. Немцы прут все дальше! По-твоему, мы их нарочно заманиваем?
- Как знать? Вполне может быть. Как когда-то французов, - беззаботно ответил Генка. - Только точно: Сталин фрицам готовит хорошую баню! - сообщил с видом заговорщика. - Открою тебе, что сказал нам на сборах командир. Хотя на фронте немцев еще не остановили, здесь, на Урале, и в Сибири готовят новые армии, которые двинут в бой не сейчас, - многозначительно взглянул на Тёму, - а в самый решающий момент. Чтобы их разгромить и погнать на Запад!
Заметив, что тот все еще держится за плечо, Генка заботливо предложил:
- Давай я тебе помогу дойти до дому! А ты мне расскажешь про Москву. Очень хочется повидать столицу, - мечтательно признался он. - Может, пошлют нас туда на подмогу?
- Лучше завтра. Когда буду в форме, - ответил Тёма. - Ты ведь еще здесь побудешь?
- Ладно, заметано, - весело согласился Генка. - А я тебя свожу на пруд, там в полынье хранится бочка с солеными огурцами. Небось по нынешним временам дома пригодятся? Можешь мне не отвечать. Знаю, всем сейчас жрать нечего.
* * *
Новый год не улучшил настроения. Хотя враг был остановлен на подступах к Москве, кровопролитное сражение продолжалось. От Сергея Ильича было всего два письма, он сообщил, что здоров, но по горло загружен работой в своем полевом госпитале и никуда из него не может отлучиться. Правда, ему обещают в порядке повышения назначить начальником эвакогоспиталя, когда появится вакансия.
И все же по инициативе Лели они встречу Нового года отпраздновали. Тёма срубил в лесу небольшую кудрявую елочку и под руководством сестры вместе с дочкой Доры Семеновны Галей из цветной бумаги и картона сделали хлопушки, гирлянды и другие необходимые украшения. Соорудил даже подсветку из нескольких лампочек. Получилось неплохо.
Труднее было с угощением. Но помог добряк Егор Кузьмич, потихоньку вручивший Анне Михеевне щедрый подарок - пару селедок и, что вызвало особый восторг - тарелку с пирожками! Ну, и само собой, главным праздничным блюдом был винегрет, а горячительным напитком - разбавленный спирт. Новогодним сюрпризом стало жаркое: заехавший навестить Дору Семеновну сердечный друг привез кусок говядины.
Этот ее друг, коротенький лысый дядька, страдал одышкой и работал инженером в Омске на заводе, эвакуированном туда из Москвы. Как рассказала Галя позже, мать уже давно изменяет с ним отцу и не уходит только из-за нее. Она звала любовника матери "дядей Гошей" и тихо его ненавидела. По ее словам, коротышка был полным ничтожеством по сравнению с ее отцом, Лыковым.
За праздничным столом собралось довольно много народу.
Кроме шестерых обитателей комнаты и дяди Гоши, к ним присоединилась дружившая с Анной Михеевной молодая и красивая соседка Рита Петельникова. Она тоже жила в их доме с маленьким сыном и была важной персоной - женой известного ученого, лауреата Сталинской премии, работавшего на оборону в сверхсекретной области. Он день и ночь где-то трудился, а их отправил в безопасное место.
Рите было больше двадцати лет, но, миниатюрная и худенькая, она казалась намного моложе, и трудно было поверить, что у нее уже четырехлетний ребенок.
Забегая по вечерам к Анне Михеевне, обладавшей редким даром терпеливо и сочувственно выслушивать чужие горести, она изливала ей душу, жалуясь на то, как сильно тоскует по любимому мужу и как ей трудно одной. Рита была жгучей брюнеткой с томными черными глазами, и очень нравилась Тёме, хотя ему всегда больше нравились блондинки.
К полуночи все уже порядком развеселились, а после того, как прокричали "ура" в честь наступившего Нового года, завели патефон и устроили танцы. Единственный кавалер, дядя Гоша, был нарасхват. Он неплохо танцевал, и с ним перетанцевали все женщины, за исключением бабушки Веры, которая сразу отправилась спать. Тёма всю ночь танцевал с Галей, и она с ним кокетничала, тесно прижимаясь и сумев возбудить желание, хотя и не нравилась ему.
* * *
Во втором часу ночи Дора Семеновна решила отшить конкуренток и никому больше дядю Гошу не уступала. Анна Михеевна с Лелей последовали примеру бабушки. Не смирилась лишь Рита Петельникова, захмелевшая сильнее других, и жаждала продолжать танцы. В ней, видно, взыграл южный темперамент. Заметив, что Тёма хорошо танцует, она переключилась на юного кавалера. Галя стушевалась и ушла спать.
Свет погасили, и танцы продолжались в полумраке при слабом мерцании разноцветных елочных огней. Дора Семеновна с Гошей, очевидно ожидая, когда остальные уснут, продолжали топтаться под музыку, время от времени целуясь и шепча какие-то нежные слова. Выпитое и их неприкрытая любовная игра столь сильно возбудили Риту, что она все крепче прижимала к себе Тёму, а когда почувствовала, как мощно реагирует на нее его мужское достоинство, маленькую брюнетку охватила страстная дрожь.
- Пойдем проводишь меня домой, - горячо шепнула она ему на ухо. - Ты ведь хочешь этого?
Как раз кончилась пластинка, и она, взяв свою шубку, попрощалась:
- Спокойной ночи! Спасибо, было просто здорово! Мы с Тёмочкой немного пройдемся, подышим свежим воздухом.
Ночь была морозная, Тёма надел шапку и овчинный тулуп. Но гулять в планы Риты, понятно, не входило. Дойдя до своих дверей, она быстро увлекла его в сени, чутко прислушалась и, убедившись, что в комнате все спят, подвела к большому сундуку. Усевшись на него в шубе, Рита распахнула полы, проворно сняла рейтузы и, притянув к себе Тёму, нетерпеливо шепнула:
- Ну давай, миленький, побыстрей! Пока не проснулись.
Тёма и сам жаждал этого так сильно, что на его брюках могли отскочить пуговицы, но с непривычки не знал, как надо действовать. Видно, и Рита сообразила, что он совсем неопытен, потому что торопливо стала расстегивать ему ширинку, жарко нашептывая:
- Ах ты мой птенчик! Еще не умеешь? Ну, ничего, не робей! Ты ведь уже мужичок!
Приспустив брюки, она умело направила его в себя, и Тёма, крепко ухватив Риту под шубой за бедра, вошел в нее до упора, испытав райское наслаждение. Он продолжал равномерно двигаться. Острота ощущений все возрастала. Настолько, что он не чувствовал мороза, зло кусавшего его голое тело, прикрытое сзади лишь старенькой дохой. Достигнув верхней точки, он закусил губу, едва удержавшись от стона.
- Мальчик мой… хороший мой… мне надо еще, - прерывисто дыша, шептала Рита, закатив глаза от страстной муки, - ну… будь добренький… ты сможешь!
Тёма мог. Почувствовав, как его плоть снова напряглась внутри Риты, он еще крепче обхватил ее руками и стал энергично двигаться, пока его страстная партнерша, изо всех сил стараясь не закричать, судорожно выгнулась и, облегченно вздохнув, блаженно заулыбалась.
- Ну, вот и молодец! Дай я тебя поцелую, - горячо прошептала она и поцеловала его в губы. - Теперь можно и поспать. - Поскольку ее юный любовник продолжать стоять с явным желанием продолжить, Рита, усмехнувшись, тихонько добавила: - Нет, Тёмочка, больше нельзя. Не дай Бог кто-то проснется, или тебя мама хватится! Представляешь, какой скандал будет?
Делать было нечего, и Тёма, наскоро натянув брюки, отправился спать.