* * *
Подмосковное Марфино когда-то принадлежало царскому вельможе графу Панину и было знаменито своим дворцовым ансамблем. Он отличался оригинальной архитектурой и был просто великолепен. Дворец, построенный в средневековом стиле в виде крепости, располагался на острове. Его опоясывали пруды и глубокий ров. К въездным воротам вел длинный каменный мост, перекинутый через главный пруд. Однако в то время вода была спущена.
Госпиталь помещался во дворце и двух флигелях, где раньше жили отдыхающие летчики, а персонал и другие службы занимали остальные здания. Квартира начальника находилась на отшибе в одноэтажном доме с небольшим участком земли, обнесенном деревянным забором. Она состояла из трех комнат, и Сергей Ильич позаботился, чтобы к приезду семьи все блистало чистотой. Он их уже ждал и выбежал встретить, как только услышал шум подъехавшей машины.
Тёма нашел, что отец постарел и осунулся. Виски у него побелели и в волнистом смоляном чубе, как всегда спадавшим на глаза, тоже блестела проседь. Скандала при встрече родителей не произошло. Отец и мать очень нежно обнялись и крепко поцеловались, так, словно ничего не произошло.
За обедом Сергей Ильич рассказал много интересного.
- Когда я сюда прибыл, только что отгремели жаркие бои. Немцы подошли с северо-запада почти вплотную к госпиталю, захватили село и были бы здесь, если бы не наша героическая морская пехота. Недаром они прозвали ее "черной смертью"!
- А откуда здесь взялись моряки? - удивился Тёма. - И почему "черная"?
- Моряков прислал на подмогу Северный флот, - объяснил отец. - А "черная смерть" потому, что такого цвета их бушлаты. Отчаянные крепкие парни несколько раз ходили на немцев в рукопашную, выбили их из деревни, отогнали на пять километров, но все тут и полегли. Вывезти раненых не успели, и начальник с комиссаром, - голос его был полон сочувствия, - собрав всех, кто только мог передвигаться, решили отойти, оставив лежачих с несколькими сестрами из местных.
- И все они погибли? - ужаснулась Леля.
- А ты слушай, и все узнаешь, - недовольно глянул на нее отец. - К сожалению, среди легко раненных нашлись предатели: решили спасти свою шкуру, выдав немцам командование госпиталя. Сговорившись, они напали на врачей-офицеров, когда те вышли на каменный мост. Комиссар, боевой офицер, сумел вырваться и застрелить двоих, а начальника они схватили.
- Ну а как же остальные? - не выдержала Анна Михеевна. - Неужели безучастно наблюдали?
- Вовсе нет! Как опомнились, сразу дали отпор, - ответил Сергей Ильич и печально вздохнул: - Но начальника госпиталя спасти не смогли.
- Почему? - хором вырвалось у Анны Михеевны, Лели и Тёмы.
- Возникла свалка, и начальник госпиталя, когда ему удалось вырваться, оступился и упал с моста на сухое дно пруда. Разбился насмерть.
Он снова помолчал, на этот раз отдавая долг памяти своего предшественника.
- Фашист, наверное, дойдет до Волги, но его в боях измотают, а там по нему ударят наши свежие, хорошо подготовленные и оснащенные части, - объяснил Сергей Ильич. - Но это большой секрет!
- Какой же это секрет, папа, когда я на Урале об этом слышал, да и ты об этом знаешь? - усомнился Тёма.
Все весело рассмеялись, и разговор переключился на более насущные семейные дела и заботы.
* * *
Не прошло и недели после возвращения из эвакуации, а Леля и Тёма уже приступили к работе в госпитале: она - медсестрой, он - электриком. Как ни уговаривала Анна Михеевна продолжить учебу в медицинском, Леля наотрез отказалась.
- Пока идет война, буду ухаживать за ранеными. Но как только война кончится, поступлю в другой институт, - решительно заявила матери. - Не хочу больше видеть страдания и кровь! Буду изучать литературу или историю.
Правда, как потом выяснилось, была у нее еще одна уважительная причина, чтобы бросить учебу, но она до времени об этом помалкивала. Тёма обещал матери пойти в восьмой класс, как только начнутся занятия в школе. Школа находилась на станции Сухарево, до нее было больше пяти километров, но это его не смущало.
- Уж больно далеко ходить в школу! Может, снова сдашь экстерном? - засомневалась Анна Михеевна. - Раз сдал за семилетку, сможешь и за восьмой.
- Как выпадет снег, буду гонять туда и обратно на лыжах, - бодро ответил Тёма. - А осенью и весной папа обещал подвозить до станции. И с директором договорился, что при необходимости мне там будет, где переночевать.
В отношении самой Анны Михеевны было решено, что она временно работать не будет, так как физические и нервные перегрузки, которые выпали на ее долю в эвакуации, не прошли даром. У нее были явные нелады с сердцем, а о курортах нечего было и помышлять. Оставалось лечиться дома, занимаясь хозяйством.
Работа для Тёмы уже была привычной, он легко справлялся со своими обязанностями и, когда чинил проводку в палатах госпиталя, любил слушать рассказы раненых бойцов. А поведали они о многом. Особенно словоохотливые старики. Запомнился один из них, по фамилии Швец, солдат лет шестидесяти, он со слезами на глазах объяснил, почему в наших войсках больше всего потерь среди молодых солдат.
- Отступая, мобилизовали всю молодежь, и, не обучив, сразу бросили в бой, - возмущенно говорил он. - Эти ребятишки даже стрелять не умели, а о том, как надо укрываться, совсем не имели понятия. Ну как можно было такое пацанье бросать под шквальный огонь немца? Вот и полегло их несчетно. Кругом пальба, рвутся мины и снаряды, а ребята по полю бегают и мамку зовут! - Швец свирепо затянулся самокруткой и осуждающе заключил: - Бессовестно и неумело поступало армейское начальство. Не жалело солдат, смотрело на них как на пушечное мясо! Рази так можно? Старики, те хоть многое умели: кто еще с Первой мировой, кто с Гражданской. Вот и сохранялись. А молодежь поголовно изничтожили! - Загасив окурок, он со злым удовлетворением добавил: - Правильно Сталин и Жуков расстреляли ряд генералов. Сколько народу те зазря загубили! Особливо молодняк. Как вспомню, душа кровью обливается.
Многие жаловались на плохое вооружение, на отсутствие танков и авиации.
Вот по радио и в газетах трубят, что в тылу денно и нощно "куют оружие для фронта, для победы". А где оно? - возмущались раненые. - Сообщают, что эвакуированные заводы уже наладили массовое производство самолетов и других вооружений. Но у немцев по-прежнему полное превосходство в воздухе и от их танков приходится отбиваться только бутылками с горючей смесью.
- Правду Швец говорит! Пополнение - необученное и плохо вооружено, - негодовали раненые, поступавшие с разных фронтов. - А полноценного резерва и новой боевой техники из тыла не поступает. Где же уральские и сибирские дивизии? И почему не перебрасывают кадровые части с Дальнего Востока? От японцев угрозы нет, да и что толку армию там держать, если не остановить Гитлера?
Особую горечь у раненых вызывало то, что все были уверены: воюй они в равных условиях - наверняка одолели бы и погнали гитлеровцев вспять.
- Вооружены до зубов, а вояки - так себе. В ихней армии сейчас полно всякого сброда, - рассказывали раненые, прибывшие с южного направления. - Видно, Гитлер сгреб кого только можно: своих резервистов - итальянцев, румын, венгров и чехов. Если бы нас так же вооружили, разве мы от них побегли бы аж до Волги?
- Но и в наших частях всякого народу хватает, - возражали им. - Взять тех же "самострелов". Особенно много их у нацменов. Не хотят, гаврики, воевать! Прострелят себе руку, и в госпиталь. А там, глядишь, комиссуют - и айда домой.
И все же, несмотря ни на что, панических настроений не было. Большинство бойцов было непоколебимо уверено в грядущей победе над врагом.
- Дальше Волги мы их не пустим! - убежденно твердили даже тяжелораненые. - Силы у нас еще есть, и немалые. Видно, их берегут. А немец уже выдыхается. Только бы прислали на фронт самолетов, "катюш", да танков побольше. Тогда мы им покажем "кузькину мать"!
* * *
Приближались Октябрьские праздники, а настроение у всех было подавленное. Под Сталинградом и в самом городе развернулась жестокая битва, в которой, как было ясно, решалась судьба войны. Обороняющиеся проявляли чудеса мужества и геройства, цепляясь за каждый метр земли, превращая каждый дом в крепость. Город лежал в руинах, гитлеровцы несли огромные потери, но отчаянно рвались вперед, и сумели прижать защитников к Волге. Сделав ставку на победу в Сталинграде, Гитлер, как азартный игрок, поставил на кон все, и его пропаганда на весь мир раструбила о том, что дни защитников города сочтены.
А в семье Наумовых тяжелое настроение усугубилось переживаниями личного характера. Началось с того, что Сергей Ильич и Тёма заметили, как сильно чем-то озабочены их женщины, а на лице Лели часто видны следы слез. Когда же у нее стал заметно расти живот, тайна раскрылась. Родители объяснялись при закрытых дверях - отец ушел с сердитым и озабоченным видом, а Тёму позвала мать и хмуро сказала:
- У Лели будет ребенок. От Марика. Ты уже большой и должен понимать, - и взволнованно добавила: - Если вернется живой, они, конечно, поженятся. Будь внимателен к сестре и не вздумай ее осуждать!
Легко сказать! Тёма переживал беременность сестры еще сильнее, чем ее измену Марку. И дело было не в том, что Леля родит ребенка без мужа. Он был убежден, что отец - не его друг и кумир, а тот, другой - бессовестный симулянт, околачивающийся в тылу и совращающий невест у фронтовиков! Понимая, что не может высказать все Леле, он копил в себе гнев на растущий не по дням, а по часам живот Лели. Но однажды все-таки не выдержал, и у него вырвалось такое, о чем жалел потом всю жизнь.
Это произошло перед самым Новым годом, когда Леля уже не работала. Как всегда, Тёма притащил из леса отличную елочку, и они вместе стали ее наряжать. Сестра первой и завела тот разговор.
- Я тебя чем-то обидела, Тёма? - вешая игрушки и мишуру, спросила Леля. - Давно уже замечаю, что смотришь на меня исподлобья. Извини, если что… Сам понимаешь: мне сейчас не до тебя.
Тёма лишь сопел, не решаясь высказать то, что у него на душе, но все же не вытерпел и хмуро бросил:
- Этого извинить нельзя!
- Чего-чего? - подняла брови Леля.
- А то, что твой ребенок незнамо от кого, а маме говоришь, что от Марика, - выпалил Тёма. - Всем было известно, как ты хороводилась с Игорем!
- Да как ты смеешь? - возмутилась Леля. - Сначала сопли утри, а потом суди!
- Не такой уж я сопляк! Все понимаю, - огрызнулся Тёма. - Не хотел говорить, раз помирилась с Мариком, но тогда ты вела себя, как шлюха!
- Ну все! Этого я тебе никогда не прощу! - голос у Лели дрожал от обиды и возмущения. - Когда вырастешь - поймешь.
Привыкнув сдерживать свои чувства, она лишь сурово поджала губы и молча продолжила свое дело, а Тёма, опомнившись, горько пожалел о том, что грубо оскорбил сестру. "Вот уж права поговорка, что сказанное слово - серебро, а не сказанное - золото, - расстроенно подумал он. - Ну чего меня вдруг понесло? Безмозглый болван", - мысленно выругал себя…
Что только потом Тёма ни делал, чтобы заслужить у нее прощение, но, видно, обида у Лели так и не прошла. Она вела себя с ним, как всегда, ровно, но прежней сердечности уже не было.
* * *
Новый год и январь прошли безрадостно, поскольку Наумовы, как и все, жили в ожидании исхода кровопролитной битвы в Сталинграде, жадно слушая сводки в надежде на долгожданный перелом сражения. А победа была уже не за горами. Огромную армию генерала Паулюса удалось блокировать в городе, и все силы гитлеровского вермахта были брошены, чтобы прорвать кольцо окружения. Тёма почти ежедневно ходил в школу на лыжах, но занятия мало кого интересовали. И ученики, и преподаватели с волнением ждали вестей с фронта.
Зато февраль принес им двойную радость. Под Сталинградом Красная армия одержала грандиозную победу. Шестисоттысячная армия Паулюса, которому за проявленную стойкость Гитлер поспешил присвоить звание фельдмаршала, бесславно сдалась в плен, обозначив своей капитуляцией его близкое поражение в войне. Сердца измученных военными неудачами людей радовали показанные в кинохронике картины длинных верениц пленных немецких солдат и офицеров, у них был побитый, жалкий вид.
Стратегия советского военного командования победила. Говорили, что в запасе у Сталина за Уралом наготове стоят резервные армии. Они дожидались своего часа и были пущены в дело, когда основные силы гитлеровцев были истощены. Ударив одновременно и с юга, они взяли армию Паулюса в плотное кольцо. Вот почему, потеряв всякую надежду, Паулюс решил сдаться, чтобы спасти жизнь своим солдатам и офицерам.
Ко всеобщей радости прибавилось и то, что в это время у Наумовых произошло пополнение. Леля благополучно родила девочку, которую в честь долгожданной победы назвали Викторией. Маленькая Викочка немного не добрала в весе, но была здоровенькой, очень голосистой и обладала отменным аппетитом. Стоило Тёме увидеть свою племянницу, как он со стыдом убедился, что незаслуженно обидел сестру.
- Это надо же! Вылитый Марик, - восхищалась Анна Михеевна. - Такая же черноглазая и крепенькая. Говорят, если девочка похожа на отца, значит, счастливой будет.
Тёма был посрамлен и чувствовал себя отвратительно, не зная, как искупить свою вину перед сестрой. Может быть, поэтому он сразу же привязался сердцем к малютке и в дальнейшем как мог старался о ней заботиться, надеясь, что это будет приятно и Леле. Изредка бывая в Москве, не забывал забежать в детский магазин и купить игрушку, пинетки или что-нибудь еще. Ему очень нравилось ощущать себя дядей.
Маленькая Викочка стала общей любимицей, и жизнь всей семьи вращалась вокруг нее. Все занимались своими делами, у всех были какие-то личные заботы, но, приходя домой, каждый непременно играл с малышкой. Это доставляло огромную радость и девочке, и взрослым…
* * *
Зимние вечера в госпитале раненым скрашивали частые концерты приезжих артистов. В просторном вестибюле собирались все, кто только мог передвигаться, и, конечно, свободный от дежурства персонал. Приезжали артисты разных жанров - от музыкантов из консерватории, солистов оперы и балета, до жонглеров, факиров и чечеточников. Но лучше всех бойцы принимали исполнителей народных и эстрадных песен. Особенно любили песни, созданные войной. Две, наиболее трогательные, Тёме запомнились на всю жизнь. Он не знал авторов, но в душу запали слова:
Моя подружка дальняя - что елочка в снегу.
Ту елочку-уралочку забыть я не могу!
Давно ушел я из дому, но помню до сих пор
Ее совсем особенный уральский разговор.Письмо моей уралочки попробуй-ка пойми.
На фронт прислала валенки, а пишет мне: "пимы".
На каждом слове "токает": все то, да то, да то.
Зато такого токаря не видывал никто…
Вторая песня, более грустная, у многих вышибала слезу:
Спит деревушка,
где-то старушка
ждет не дождется сынка.
Все ей не спится, старые спицы
тихо дрожат в руках.Ветер уныло гудит в трубе.
Тихо мурлыкает кот в избе.
Спи, успокойся,
шалью накройся.
Сын твой вернется к тебе!Утречком ранним,
ветром незваным
сын твой ворвется домой.
Варежки снимет,
крепко обнимет,
сядет за стол с тобой.Будешь смотреть,
не смыкая глаз.
Будешь слезу утирать не раз.
Тихо и сладко плакать украдкой,
слушая сына рассказ…
Раненых бойцов усаживали, а персонал обычно стоял за их спинами, так как стульев на всех не хватало. И всегда Тёма старался оказаться рядом с Настей, пышной блондинкой, к которой неровно дышал с самого приезда. Впоследствии, уже в зрелые годы, ему часто доводилось слышать споры о том, в каком возрасте происходит половое созревание у подростков. Он мог поручиться, что наступает оно довольно рано. Глядя на полную грудь и крутые бедра, его охватывала такая жгучая страсть, что трудно было терпеть эту муку.
Объективно Настю можно было назвать даже тучной, но тогда она казалась Тёме олицетворением женственности и соблазна. Высокая и статная, с красивой короной, уложенной из русой косы, она была величественна, как королева. За ней наперебой ухаживали выздоравливающие бойцы, а она весело и насмешливо их отшивала, и это намного прибавляло уважения к ней и интереса. Тёму одолевали эротические фантазии, а стоя у нее за спиной, он испытывал острое желание прикоснуться к упругому бедру. Один раз даже осмелился это сделать, но сразу отстранился, показалось, что она это почувствовала, и может выйти скандал.
Настя жила в общежитии, в одной комнате с ней были еще две девушки, и Тёма под разными предлогами заходил к ним, подгадывая время, когда она сменялась с дежурства. Он создавал видимость, будто что-то чинит, но девушки разгадали его ухищрения.
- Ты, пацан, уж больно часто тут крутишься. Признавайся: в которую влюблен? - посмеивались они. - Нечего нам очки втирать! С электрикой у нас - порядок…
Кого-нибудь другого они тотчас бы выставили, но все знали, что он - сын начальника госпиталя, и грубить побаивались.
- Много вы понимаете! - оправдывался Тёма, выигрывая время в надежде, что они разойдутся и оставят их вдвоем с Настей, которая после дежурства сразу ложилась отдыхать. - У вас проводка ни к черту и розетки старые. Вот и меняю, чтобы не было замыкания.
- Ишь, песенки нам напевает, - рассмеялась самая старшая и наиболее ушлая. - Знаем, по ком ты вздыхаешь! Но только зря ноги топчешь. У Настеньки жених на Балтике служит. Отличный морячок!
Вскоре сама Настя положила конец его мучениям. Как-то, когда ему наконец повезло и он застал ее в комнате одну, сказала напрямик: