В соответствии с решением пленума ЦК ВКП(б) было подготовлено и 13 марта 1938 г. принято специальное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР "Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей". Одновременно с массированным внедрением русского языка закрывались национальные школы, педучилища и институты, а также реорганизовывались учебные заведениях на территориях, включенных в 1939–1940 гг. в состав СССР. Однако драгоценное время, необходимое для полноценной постановки преподавания русского языка в школах национальных республик и областей, было упущено, да и инерция советской политики "положительной дискриминации" нерусских народов оказалась необычайно велика, так что переломить ее не удалось даже "кремлевскому горцу" (как назвал Сталина Осип Мандельштам). В мае 1940 г., за год до начала войны, нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко докладывал советскому руководству о результатах призыва в армию всех граждан призывного возраста – уроженцев Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии: "Часть новобранцев, прибывших в войска, оказались совершенно не владеющими русским языком и не понимающими русской разговорной речи, вследствие чего большое количество времени было потрачено командованием частей на усвояемость новобранцами разговорной русской речи и командного языка, что, безусловно, отражалось на боевой и политической подготовке частей армии". За политику "коренизации" в образовании, равно как и за затянувшуюся борьбу с "русским великодержавным шовинизмом", пришлось заплатить дорогую цену на полях сражений Великой Отечественной войны.
© Дмитриев Т., 2013
Федор Синицын. Советская власть и буддийская культура (1925–1946)
После Октябрьской революции советская власть встала перед необходимостью построения не только новой политической системы, но и новой культуры – одного из важнейших инструментов государственной идеологии. Однако в ходе реализации "культурной реформы" в традиционно буддийскихрегионах страны – Бурятии и Калмыкии – власть столкнулась с трудностями особого рода. В этих республиках отсутствовали национальные учреждения культуры светского характера – культура и искусство здесь носили исключительно религиозный характер. Как признавался председатель СНК Бурят-Монгольской АССР М. Н. Ербанов, власть была поставлена перед фактом, что "вся жизнь в культурно-национальном отношении… концентрировалась вокруг дацанов, масса ориентировалась на дацаны, ибо вся культурная сила, национальная интеллигенция, главным образом, выковывалась в стенах дацана".
Именно принятие буддизма в XVI–XVIII вв. явилось толчком для развития национальной культуры бурят и калмыков, а буддийские священнослужители стали их первыми просветителями. Авторитет ламы – не только как представителя религии, но и как учителя, культурного человека – в Бурятии и Калмыкии всегда был очень высок. Буддийские религиозные учреждения играли решающую социально-культурную роль в условиях кочевого уклада жизни. Являясь единственными оседлыми "населенными пунктами", они выполняли роль основного места социализации для разбросанных по степям кочевников, став "национальными центрами", где возникла, развилась и откуда распространялась народная культура. Фактически буддийские храмы и монастыри служили для местного населения единственным источником театрального (религиозные мистерии), музыкального (дацанские оркестры), изобразительного (иконы-танка) и всех остальных видов искусства. Кроме того, буддийские храмы и монастыри были единственными очагами науки и издательского дела. В частности, вплоть до второй половины 1920-х годов в Бурят-Монголии практически отсутствовали как периодические, так и непериодические издания на бурятском языке, за исключением буддийской религиозной литературы.
Несмотря на агрессивную антирелигиозную пропаганду, буддийские храмы и монастыри сохраняли роль "народных центров" вплоть до середины 1930-х годов. Буддийские праздники были "событием, выбивавшим степного жителя из надоедливой степной жизни", поэтому люди спешили на них "как на великое событие, собирались задолго до праздника, готовились". В частности, очень популярными были цамы – религиозные мистерии, которые обычно проходили под открытым небом перед храмами. Очевидцы отмечали, что эти празднества собирали много зрителей. В 1928 г. празднование цама в Гусиноозерском дацане было заснято съемочной группой советского кинорежиссера В. И. Пудовкина и впоследствии вошло в качестве эпизода в фильм "Потомок Чингисхана". В июле и августе 1933 г. на цамах в Гусиноозерском и Иройском дацанах присутствовали участники экспедиции, организованной Центральным советом Союза воинствующих безбожников, Институтом философии Коммунистической академии и Институтом культуры Бурят-Монгольской АССР. Они отмечали, что уже в 4 часа утра в дацане было несколько десятков молящихся и значительное число зрителей. Участники экспедиции были впечатлены силой воздействия буддийского искусства на массы. По их мнению, "та энергия, с которой ими (ламами. – Ф. С.) организо[вы]вался цам, те проверенные многовековым опытом методы воздействия на массу, которые они при этом применяют" заслуживали "серьезного внимания".
Итак, когда перед властью встала проблема создания новой бурятской и калмыцкой культуры ("национальной по форме, социалистической по содержанию"), закономерно возник вопрос о том, можно ли для этого применить достижения культуры религиозной.
Советские исследователи в целом признавали ценность буддийской культуры. П. Дамбинов писал, что буддийское искусство "оригинально, колоритно… небычайно по своей яркости для европейского искусства". Б. Бадрино выявил, что "секрет силы и популярности дацанского искусства" заключался не только в его "технических достоинствах (музыка, ритмика и другие "орудия" воздействия)", но и в "приспособлении к условиям жизни и быта кочевников-скотоводов". Он подчеркивал, что "ламство живо откликается на "текущий момент" (неурожай травы, падеж скота и т. д.), воплощая лучшие традиции шаманизма (бега, борьба, стрельба из лука), мобилизуя массу на коллективной основе". Бадрино высоко оценивал воздействие исполнения музыки ламским оркестром и "фантастических пантомимных танцев… актерами-профессионалами, где каждый актер имеет свои всю жизнь исполняемые роли", благодаря чему "достигает поразительной техники исполнения".
Многие ученые отдавали дань буддийской музыкальной культуре, которая, как они выявили, объединяла "в течение веков сложившуюся традицию и музыкальную письменность", "систему подготовки кадров", "методику владения техникой игры на отдельных инструментах" и "производство этих инструментов". Непосредственное отношение к буддийской музыкальной культуре имело исполнение молитвы, определенное как "завершенная, стоячая, вызубренная (но очевидно, совершенная) форма молитвенных текстов", которая "превратилась в религиозную оперу, с точной мелодией… оркестровыми номерами… учтенным аккомпанементом инструментов… сольным и хоровым речитативом". Отмечалось, что в буддийской культуре "отношение к музыке сознательное, и словопроизношение превращено в рационально обработанный акт".
Некоторые государственные и общественные деятели, в частности сам председатель СНК Бурят-Монгольской АССР М. Н. Ербанов, считали необходимым "использование всего того, что имеется полезного в ламаизме, для развития национальной культуры" с целью "сделать все богатство искусства дацанов достоянием широких масс". Дамбинов, высказывая в общем отрицательное отношение к буддизму, отмечал, что ламское искусство – это "куски ценностей, которые нужны и для нашего строительства". Он предлагал осуществить "специальное изучение и разработку вопросов дацанского искусства в целях использования, а также привлечение художников дацана… к общественно-полезному искусству". С. Боннар восхищался архитектурой, скульптурой и живописью дацанов, организацией зрелищ, отмечая, что советским театральным режиссерам "было бы чему поучиться у лам". Б. Бадрино указывал на то, что дацанский театр – это "поучительный урок для деятелей искусства". Он призывал "заставить" ламский окрестр "если это технически возможно, говорить нашим советским языком, революционными мотивами".
В то же время другие ученые Института культуры из Бурят-Монгольской АССР предлагали "отстраненное" изучение ламского искусства, без цели его дальнейшего использования. В 1927 и 1929 гг. институт предпринял научные экспедиции по изучению дацанского изобразительного искусства. В 1929 г. руководством института были намечены сбор "музыкальных материалов путем нотной и фонографической записи… дацанских музыкальных мелодий", "подготовка к печати материалов экспедиционных работ 1927 и 1929 гг.", "разведочные поездки" с целью "изучения дацанского изобразительного искусства методами копирования и фотографирования". В принятом в 1930 г. пятилетнем плане работы института было отведено место изучению "дацанского изобразительного искусства", предложенному в двух вариантах: "Если… целью будет признано создание специального музея в результате отбора и регистрации всех художественных ценностей дацанов, – в течение трех лет силами одного-трех художников будет произведен беглый осмотр по возможности всех дацанов (с ежегодным охватом 8-10 дацанов)", "если же проект организации музея будет отложен… выбрать отдельные пункты работы, в которых, на основе имеющихся сведений, можно ожидать наличия интересного художественного материала". Институт культуры предлагал направить экспедицию в составе нескольких художников для ежегодной работы в одном-двух дацанах, "учитывая все заслуживающее внимания, копируя наиболее интересные образцы". Таким образом, предполагалось, что "в процессе работы будет создан набор экспонатов и проведено углубленное изучение материалов".
В итоге победила точка зрения, что буддийское искусство для Советского государства является чужеродным и даже более опасным, чем буддийская философия, так как, по мнению антирелигиозников, не через философию, а именно через искусство, "по преимуществу призванное поражать и устрашать", ламы осуществляли "свою одурманивающую роль". В частности, считалось, что дацанская музыкальная культура "была одним из значительных звеньев в общей системе отравления сознания трудящихся масс и угнетения их при помощи буддийского религиозного учения". Было выявлено, что "основная идея психологического воздействия через музыку" ламством "осуществляется двумя путями" – во-первых, "системой гипнотизирующих утомительных ритмов и интонаций притупить сознание и волю" и, во-вторых, "внешней пышностью оркестра, большой научностью и довольно значительным богатством тембровых красок поразить воображение… державшегося в невежестве степняка". Советские исследователи делали вывод, что "неискушенному сознанию… весь этот комплекс… наносил значительную "религиозную травму"".
Пропаганда говорила о "классовой сущности" ламского искусства, так как якобы "оно проводит в сознание населения идеи, угодные духовным феодалам, какими по существу являются дацаны". Отмечалось, что с помощью буддийской культуры "классовый враг трудящихся стремится удержать их под своим влиянием". Например, одной из целей организованного ламами "массового представления" на Сурхарбане было объявлено то, что "кулачество и ламство всевозможными ухищрениями… стремится задержать приток бедняков-индивидуалов в товарищество".
Изучать дацанское искусство "как искусство религиозное" предписывалось лишь с целью улучшения борьбы с ним. Ставилась задача "развенчать" это искусство и путем его "преодоления" и "отчасти использования его приемов… построить новые художественные формы". Достигнуть "развенчания" предполагали "путем изучения и анализа дацанских художественных образов под углом… воздействия их на психику верующих с целью дальнейшего использования тех же факторов с иной установкой" – для ведения антирелигиозной пропаганды.
Таким образом, с середины 1920-х годов государственная политика была направлена на всемерное противодействие влиянию буддийской культуры и встречное развитие "социалистической культуры", которое проходило с серьезными затруднениями. Власти обвиняли в этом "сильное распространение ламаизма… как института по насаждению не только религиозного мировоззрения, но и экономической эксплуатации бурят-монгол". Утверждалось, что буддийская культура – это "фактор, отрицающий и не могущий не отрицать социалистическую культуру". Считалось, что новая культура "перерастает и должна перерасти ламаизм, подобно тому, как социализм перерастает и уничтожает капитализм".
Особенно важным для власти стало противодействие положительному и даже просто терпимому отношению к буддийской культуре в государственных и партийных органах, а также среди интеллигенции. В августе 1926 г. IV пленум Бурят-Монгольского обкома ВКП(б) осудил "стремление… к насаждению национальной культуры через дацаны путем своеобразного культивирования и сращивания духовной (ламаитско-буддийской) культуры со светской национальной культурой". Отдельное внимание уделялось пресечению открытия представительств советских, кооперативных и прочих учреждений при дацанах – намерений вполне здравых, учитывая почти полное отсутствие оседлых населенных пунктов.