Юлия справилась со своим бешенством. Он снова ее укусил, но они не осмеливалась порывать с ним, боясь, что он действительно кое-что знает. Ей так хотелось выгнать его со своей виллы, но она понимала, что тогда она окажется беззащитной перед его злым и беспощадным языком. Прим предаст огласке все ее дела. Хуже всего было то, что он расскажет всем о той болезни, которая прогрессировала в ней.
- Очень хорошо, Прим. - Изрыгай свой яд, мерзкая змея. Когда-нибудь кто-нибудь отрежет этой змее голову. - Я слушаю. Что ты хочешь рассказать о моем брате?
- Марк уезжает из Ефеса. Думаю, эта новость приободрит тебя, моя дорогая. - Прим снова скривил губы, видя, каким стало выражение ее лица. - Только подумай о том, какую это сулит тебе выгоду. Тебе теперь не придется придумывать более-менее правдоподобные отговорки, когда другие будут спрашивать, почему это твой глубокоуважаемый, твой достопочтенный братец упорно отказывается посещать те пиры, на которых присутствуешь ты.
Юлия наклонила голову, делая вид, что его слова не произвели на нее никакого впечатления.
- Значит, он направляется в Рим. Ну и что из этого?
- По слухам, он отплывает на одном из своих кораблей. Только не в Рим.
Сцепив руки, Юлия смотрела, как Прим выбирает себе еще один кусок говядины и с большим наслаждением поедает. Он облизал пальцы и потянулся за очередным куском.
Прим чувствовал ее нетерпение на расстоянии. Он наслаждался нетерпением Юлии в такой же степени, в какой наслаждался поедаемыми деликатесами. Он полностью завладел ее вниманием, а именно этого он и хотел. Ему даже казалось, что он слышит бешеное биение ее сердца. Но он не торопился, а медленно выбирал себе лакомый кусочек на подносе.
Не в силах смотреть, как он ест, Юлия собрала всю свою волю, чтобы совладать с эмоциями.
- Куда он отплывает, Прим? - спросила она с деланным спокойствием. - В Родос? В Коринф?
Прим отправил в рот еще один лакомый кусочек и спрятал свои жирные пальцы в складках тоги.
- В Иудею, - произнес он, продолжая жевать.
- В Иудею?!
Он прожевал еду и облизал свои полные губы.
- Да, в Иудею, на родину своей маленькой иудейки. И, кажется, пробудет там очень долго.
- Откуда тебе известно, сколько он там пробудет?
- Дедукция. Я узнал, что Марк продал все свои дела в Риме, за исключением вашей семейной виллы, которую он передал в собственность твоей матери. Ты знаешь, что она сделала? Распорядилась, чтобы ее виллу сдавали внаем, а вырученные деньги стали алиментой для помощи бедным Рима. Ты только представь себе, эти деньги направляют на то, чтобы кормить каких-то грязных оборванцев! Какая растрата! Уж куда больше пользы было бы от них, если бы их присылали, чтобы пополнять наши сундуки.
- Мои сундуки.
- Ну, хорошо. Твои сундуки, - согласился Прим, пожав плечами и обмакнув в острый соус страусовый язык. Он подумал о том, что Юлия и не подозревает, что большая часть ее денег давно оказалась в его руках и теперь сокрыта в надежном месте, на будущее. Все это было сделано без ее ведома. В этом Приму помогла ее болезнь: Юлия настолько была подавлена своим плохим самочувствием, что совершенно забыла о своем финансовом положении. Все надежды она возложила на финансовых агентов.
"Какую удивительную власть может дать взятка, - подумал Прим, улыбаясь про себя, - а также страх перед тем, что какая-то информация может быть предана огласке".
Этим утром агент Юлии сообщил ему, что она требует полного отчета. Прим знал, как отвлечь ее внимание, заставив ее думать о чем угодно, но только не о текущем положении ее состояния.
И сейчас он продолжал действовать в этом направлении, плетя свои сети.
- Так транжирить деньги, - продолжал он, качая головой. - Просто представить себе невозможно. Хотя… Ты не допускаешь мысли о том, что твоя мать попала под влияние этой твоей иудейки и стала христианкой?
Юлия испытала боль от такой мысли. Ее мама - христианка? Если это так, то для нее закрыта еще одна дверь.
Прим видел ее выражение лица и знал, что шаг за шагом наносит ей раны, все более и более глубокие. Он хотел, чтобы она лежала перед ним, а стервятники клевали ее тело.
- А что касается интересов твоего брата здесь, в Ефесе, то все свои корабли и склады он передает в распоряжение верных работников твоего отца. Все свое имущество он передает в руки двух управляющих, Ореста и Силы.
Прим пожевал еще один кусочек деликатеса и, скривив физиономию, выплюнул его на поднос. Потом он налил себе фалернского вина, самого лучшего вина из Капуи, и глотнул, чтобы промыть рот. Проглотив вино, он продолжил:
- Все это наводит на мысль о том, что твой брат вернется нескоро, если вообще вернется. Думаю, что он решил посетить места своей любимой покойной Хадассы. - Подняв кубок, как бы для тоста, Прим с улыбкой посмотрел на Юлию. - Пусть же его отплытие поможет тебе избавиться от твоего чувства вины, моя дорогая, - сказал он, наслаждаясь ее мучениями. Он радовался той боли, которую видел в ее глазах. А его новости действительно стали для Юлии настоящим ударом. И скрывать эту боль она уже не могла.
Юлия встала и вышла из триклиния. Дойдя до своих покоев, она опустилась на диван и вытащила из складок блестящей туники свиток. Дрожащими пальцами она провела по печати. Печать была совершенно нетронутой. Ее глаза наполнились слезами. Марк к этому посланию, скорее всего, даже не прикасался.
Иудея! Зачем ехать в такое далекое и неспокойное место, если Прим не прав и если все дело не в этой несчастной девчонке?
Юлия глубоко вздохнула. Почему Марк не может забыть Хадассу? Почему он не может забыть того, что произошло? Она закусила губу, ей хотелось плакать от невыносимых мук. Но что толку от слез? Разве кого-то волнует, что с ней происходит?
Если бы она знала, чем все закончится, она, конечно же, не пошла бы на такой шаг. Почему Марк не может простить ее? Она же его сестра, его плоть и кровь. Разве он не знал, как она всегда любила его, что она любит его по-прежнему? Она только хотела, чтобы между ними все стало так же, как в те времена, когда они были еще детьми, когда казалось, что они всегда будут вместе, что бы ни случилось. Неужели он забыл, как они были близки друг к другу, как они могли без конца говорить друг с другом обо всем на свете? Она никому и никогда в жизни не верила так, как ему.
"Если не считать Хадассы", - вдруг прошептал ей внутренний голос.
Эта непрошеная мысль пронзила Юлию невыносимой болью. Она закрыла глаза, испытывая острое желание вычеркнуть из памяти все воспоминания, которые теперь нахлынули на нее… Воспоминания о тех днях, когда она была любима, любима по-настоящему. "Нет. Нет. Я не хочу думать о ней. Не хочу!"
Ее окружила тишина, которая принесла с собой тьму.
Юлия сжала в руке небольшой свиток. "О Марк, - сокрушенно шептала она, - ты же обещал мне когда-то, что будешь любить меня, что бы я ни сделала". Тишина ее покоев давила на нее своей тяжестью. "Ты же обещал, Марк!" С чувством безысходности она смяла свое последнее послание к брату и бросила его в жаровню. Пергамент занялся огнем и быстро превратился в пепел.
Юлия сидела, чувствуя, как рушится ее последняя надежда на прощение со стороны брата.
"Ты же обещал…" Она плакала, закрыв лицо руками и раскачиваясь взад-вперед.
7
- Для нас огромная честь видеть тебя на борту, мой господин, - сказал Сатир, глядя на молодого человека и жестом приглашая его сесть на самое почетное место на диване. Между ними была разложена простая, но вкусно приготовленная еда.
- Это честь для меня, Сатир, - сказал Марк, кивнув рабу капитана, чтобы тот налил ему вина. - Ты уже избороздил море вдоль и поперек. Мало кто может уцелеть в кораблекрушении, - он отломил себе хлеба.
Сатир серьезно кивнул.
- Ты говоришь о кораблекрушении у берегов Мальты. Тогда я еще не был капитаном, я был простым матросом. И я был вовсе не единственным, кто выжил. На корабле было двести семьдесят шесть человек. И никто не погиб.
Кто-то постучал в дверь. Раб открыл дверь и кратко переговорил о чем-то со стоявшим в дверях матросом. Потом он сообщил Сатиру полученную от матроса весть о направлении ветра, и Сатир отдал распоряжения рулевому. Корабль "Минерва" шел своим курсом.
Сатир вернулся к разговору с Марком, извинившись за то, что пришлось прерваться. Они заговорили о грузе; трюмы были заполнены мрамором и лесом с греческих островов, и все эти материалы направлялись в Кесарию. Нижняя часть была также загружена множеством ящиков с товарами, из которых одни были приобретены Марком, а другие были загружены по заказу различных торговцев Иудеи. Все свободные места на судне были заполнены кожей из Британии, серебром и золотом из Испании, керамикой из Галлии, мехами из Германии, винами из Сицилии и лекарствами из Греции. Большинство товара предстояло разгрузить в Кесарии.
- В Кесарии мы пробудем ровно столько, сколько нужно, чтобы разгрузить товар, после чего возьмем людей и направимся в Александрию, - сказал Сатир.
Марк кивнул. В Александрии корбиту встретят его представители. "Минерву" загрузят ценным для римского рынка товаром: черепаховым панцирем и слоновой костью из Эфиопии; маслом и специями из восточной Африки; жемчугом, красками и цитроном из западной Африки. В течение нескольких месяцев "Минерва" должна будет вернуться в Рим, начальный пункт своего торгового пути, который Децим Валериан утвердил еще более двадцати лет назад.
Сатир весело рассмеялся.
- Елиаву Мосаду придется изрядно потрудиться, чтобы реализовать весь свой товар. Прежде чем все дела будут улажены и мы отправимся из Египта в Рим, пройдет несколько недель.
- Он захочет, чтобы ты взял на корабль рабов, - сказал Марк. - Не бери. И песок тоже. Какую бы цену тебе ни предлагали. Я уже связывался с ним и сказал, что с таким товаром больше не буду иметь никаких дел.
- Но нам понадобится балласт, мой господин.
- На это вполне сгодится египетское зерно.
- Как тебе будет угодно, - сказал Сатир. Он уже слышал о том, что Марк Валериан сильно изменился, - и вот теперь эти слухи подтверждались. Исподтишка он наблюдал за молодым человеком. Что же произошло, что заставило Марка Валериана отказаться от его первоначального принципа снабжать Рим всем, чего он только хочет? Марк стремительно богател, торгуя песком и рабами. И вот теперь он не хочет ни того, ни другого. Может быть, он слишком уважает память своего отца… Но почему это началось у него именно сейчас, а не раньше? Что же его так изменило?
- Я сойду на берег в Кесарии, - сказал Марк.
Сатир снова приложил усилия, чтобы не выдать своего удивления. Он думал, что Марк останется на борту до Александрии, а может быть, и до Рима. Старый Валериан порой ездил с ним по всему торговому маршруту, чтобы встречаться со своими представителями и из первых рук получать информацию о том, как идет торговля.
- После Ефеса Кесария тебе определенно понравится, мой господин. Хотя в ней и нет того великолепия, там есть и арены, и красивые женщины. - О Марке все знали, что он больше всего увлекался именно этим.
- В Кесарии я пробуду ровно столько, сколько займет подготовка к дальнейшему пути.
Сатир приподнял свои седые брови.
- Я даже не знаю, что может заинтересовать римлянина в Иудее. И куда ты хочешь отправиться?
- В Иерусалим.
Сатир даже вздрогнул.
- Да зачем тебе понадобилось это самое ужасное место на всей земле? - Хотя и поздно, но капитан понял бестактность своего вопроса. - Я слышал, Иерусалим сейчас - это просто груда развалин, мой господин, - тут же торопливо добавил он. - Башни Антония и Мариамь, возможно, и уцелели, но я не уверен. Тит приказал не оставить от этого места камня на камне.
- Да, я это знаю, Сатир, - холодно ответил Марк.
Сатир нахмурился, поняв, что, конечно же, Марк и сам это прекрасно знает. Будучи владельцем кораблей и торговых рейсов, он должен быть в курсе всего, что происходит в провинциях империи.
А то обстоятельство, что его дела шли прекрасно, как нельзя лучше свидетельствовало о его проницательности. И все же Сатир не мог сдержать своего любопытства, услышав такое неожиданное заявление.
- Тогда почему тебя интересует это разоренное место?
Марк решил говорить откровенно:
- Меня интересует не столько место, сколько Бог тех мест. - Глядя поверх кубка на своего собеседника, он ждал следующих вопросов, которые казались ему неизбежными. Почему римлянин интересуется иудейским Богом? И он не знал, что ответить на этот вопрос. Он и сам не мог сказать, зачем он туда едет.
Однако слова Сатира удивили его:
- Возможно, именно здесь кроется причина того опустошения, которое постигло этот город.
- О какой причине ты говоришь?
- Их Бог не живет в храме.
Сказанное Сатиром остро напомнило Марку то, что когда-то говорила ему Хадасса, и он заинтересовался.
- А что ты знаешь об иудейском Боге?
- Только то, что когда-то, очень давно, слышал от одного узника на том самом корабле, о котором ты сейчас говорил. Но тебе это вряд ли будет интересно.
- Наоборот, мне это очень интересно.
Сатир на минуту задумался.
- Тот человек был иудеем. Как нам говорили, бунтовщиком. Где бы он ни появлялся, там всегда возникали беспорядки. И когда я встретился с ним впервые, он находился под конвоем сотника Юлия из полка Августа, и его везли в Рим, чтобы судить перед кесарем за совершенные им преступления. Позднее я слышал, что ему отрубили голову. Звали его Павел, он был из Тарса. Наверное, ты слышал о нем.
Марк слышал о нем, но лишь от тех, кто оскорблял апостола и смеялся над его проповедями о каком-то всемогущем и любящем Боге.
- И что тебе сказал этот Павел?
- Он сказал, что Бог послал Своего единственного Сына, чтобы Он жил среди людей и был распят за наши грехи, чтобы мы могли возродиться и жить на небесах с Богом Отцом. Через этого Христа, как называл Его Павел, все люди могут обрести спасение и иметь вечную жизнь. Никто его не слушал, пока не ударил Эвроклидон.
Марк знал, что так называются страшные бури, которые потопили не один корабль.
- Павел нас тогда заранее предупредил, что мы понесем большие потери - потеряем не только корабль и груз, но и человеческие жизни, - сказал Сатир.
- Ты же говорил, что никто не погиб.
- Да, это так, но я уверен, что это произошло потому, что Павел молился за нас. Я думаю, его Бог дал ему то, о чем он просил, - наши жизни. - Сатир налил себе немного вина. - Подул жестокий ветер, и нас бросало по волнам. Мы направились к Клавде, чтобы пристать там, поднять корабль и обвязать его. Но у нас ничего не получилось. Когда мы поплыли дальше, буря стала еще сильнее. Мы стали выбрасывать в воду груз. На третий день пришлось выбросить за борт корабельные снасти. Звезд видно не было, поэтому мы не знали, куда нам плыть. Мы вообще не знали, где мы находимся. Просто плыли вслепую. И все матросы и пассажиры, конечно же, боялись за свою жизнь. Все… кроме Павла.
Сделав паузу, Сатир наклонился вперед и отломил себе немного хлеба.
- И вот, именно в самый разгар бури Павел встал и сказал, что погибнет только корабль. Буря была страшная, и ему приходилось кричать, чтобы мы услышали, но он был абсолютно спокоен. Он сказал, что ангел его Бога помог ему твердо знать, что именно так все и произойдет. Он говорил, чтобы мы ничего не боялись. Он еще сказал, что корабль выбросит на какой-то остров, но никто не погибнет.
Слегка улыбнувшись, Сатир покачал головой, вспоминая такое чудо.
- У меня было такое впечатление, что Бог Павла хотел оставить его в живых, чтобы он говорил с кесарем, и поэтому спас его, а вместе с ним и всех нас.
- Это могло быть и совпадение.
- Может быть, но я убежден, что нет.
- Почему?
- Чтобы понять это, нужно самому это пережить, мой господин. Никогда раньше и никогда потом я не видел больше такой бури. Кораблекрушение и смерть были просто неизбежны, а Павел был абсолютно спокоен. Он совершенно не боялся смерти. И нам говорил, чтобы мы не боялись. Он взял хлеб, поблагодарил Бога и съел этот хлеб. Можешь себе такое представить? Он спокойно ел среди хаоса. - Сатир покачал головой, заново переживая то, о чем рассказывал. - Такой веры я ни у кого никогда не видел до того случая, и редко видел после.
Сатир обмакнул кусок хлеба в вино.
Марк вспомнил, как Хадасса спокойно шла по песку арены, не обращая внимания на беснующуюся толпу и рычание львов.
Сатир взял кусок соленого мяса.
- Когда видишь такую веру, понимаешь, что в ней что-то есть.
- А может быть, это было только его собственное заблуждение.
- О, нет, тут было не заблуждение. Павел знал, что говорил. Бог открыл ему все, что будет. Павел сказал, что корабль погибнет. Так и произошло. - Сатир стал есть мясо.
- Дальше… - сказал Марк, позабыв, заслушавшись, про свой аппетит.
- Корабль стал разламываться, и воины хотели убить узников, чтобы не дать им убежать, - рассказывал дальше Сатир. - Потому что, если бы те убежали, тогда и воинам было бы несдобровать. Юлий остановил их. Когда это случилось, те, кто мог плавать, стали прыгать за борт, и мы все поплыли на досках и на других предметах, которые можно было раздобыть на корабле. Мы оказались у берега Мальты. И никто тогда не погиб. Никто, мой господин. Это было невероятно.
- Может быть, - сказал Марк. - Но почему ты думаешь, что всех вас спас этот иудей Христос? Почему бы не воздать за это хвалу Нептуну или другому божеству пантеона?
- Потому что каждый из нас молился своему богу и взывал о помощи. Брахме! Вишну! Варуне! Никто из них не ответил. А потом на Мальте произошли еще более удивительные вещи, которые убедили не только меня, но и всех остальных в том, что Павел служит всемогущему Богу.
Он видел, с каким интересом Марк его слушает, и пытался ему все объяснить.
- Местные жители встретили нас гостеприимно. Они организовали для нас костер, но как только мы расселись перед ним, откуда ни возьмись появилась гадюка, которая впилась Павлу в руку. Он стряхнул змею в огонь. Все знали, что она ядовитая, и ожидали, что он скоро умрет от ее укуса. Люди вокруг были убеждены, что он убийца и эта змея была послана ему богами в наказание.
- Очевидно, он не умер. Я был в Риме, когда его привезли туда под стражей.
- Верно, он не умер. Он даже не заболел. Рука у него совершенно не распухла. Никаких следов. Местные жители всю ночь ждали, что с ним будет. К утру все они уже были убеждены в том, что он бог, и поклонялись ему. Павел сказал им, что он не бог, а просто служитель Того, Кого он назвал Иисусом Христом. Он и им проповедовал то, что говорил нам.
Сатир взял с подноса несколько сушеных фиников.
- Наш хозяин, Публий, был правителем этого острова. Мы прожили у него три дня, а затем у него тяжело заболел отец. И Павел вылечил старика, всего лишь возложив на него руки. Представь себе, что всего минуту назад отец Публия едва не умирал, а сейчас он совершенно здоров. Слухи об этом распространились моментально, и к Павлу стали приходить больные со всего острова.
- И он что, вылечил их?