- Не как трус, - мягко сказала ему Хадасса. - Как Иосиф, когда его пыталась соблазнить жена Потифара, начальника охраны фараона. Ты бежал, Прометей. Господь дал тебе возможность бежать, и ты этой возможностью воспользовался.
- Ты не понимаешь, госпожа Азарь. - Прометей поднял голову и напряженно посмотрел на нее. - Я бежал сегодня. А если такое повторится снова, и на этот раз мужчина окажется таким же ловким соблазнителем, как Калаба для госпожи Юлии? Что, если я буду в депрессии? Что, если…
- Не беспокойся о завтрашнем дне, Прометей. Пусть сегодняшний день позаботится о себе. Бог тебя не оставит.
Он вытер слезы с лица.
- Слишком уж все это просто, если тебя послушать, - разочарованно сказал он. - Ты говоришь, что Бог не оставит меня, а я почему-то чувствую себя брошенным. Известно ли тебе, что здесь, в Ефесе, есть христиане, которые начинают избегать меня, как только узнают, кем я был? Некоторые николаиты ходят в храм Артемиды по несколько раз в неделю и пользуются услугами храмовых проституток. И даже к ним не относятся так, как ко мне.
Хадасса была очень огорчена.
- То, что они делают - грех, Прометей.
- Но они же спят с женщинами.
- По-твоему, это имеет значение?
- Кто-то мне сказал, будто в Писании написано, что Бог считает гомосексуализм мерзостью. Что меня следует побить камнями до смерти.
- Закон Моисея такой же мерзостью считает прелюбодеяние и разврат, и по нему эти грехи тоже караются смертью. Бог ненавидит разврат в любом его проявлении. - Хадасса подумала о Юлии, спящей сейчас в верхних покоях и медленно умирающей от последствий того образа жизни, который сама для себя выбрала. Она подумала о том, как Юлия поклонялась иным богам. Какой из этих грехов был самым ужасным?
- Я вижу, как они смотрят на меня, - продолжал Прометей. - На тех мужчин они так не смотрят. Большинство христиан считает, что я недостоин их внимания. И теперь, после всего, что сегодня со мной было, я начинаю думать, что, может быть, они и правы.
- Нет, Прометей. Ты слышишь голос неправды.
Он медленно выпрямился и откинулся назад.
- Может быть, это правда, а может, и нет. Я уже не знаю. Я знаю только одно: иногда мне так одиноко, что начинает казаться, что в той жизни, которая у меня была с Примом, мне было бы лучше.
Хадассе хотелось плакать.
- Мне тоже одиноко, Прометей.
- Но ты всегда можешь обратиться к Богу, и Он слышит тебя.
- Он слышит и тебя, - сказала она сквозь слезы, испытывая боль при мысли о том, что другие люди делают с ним именем Господа. - Не суди о Боге по тому, что говорят люди. Он любит тебя. Он умер за тебя.
- Тогда почему Он каждый раз допускает в моей жизни такие искушения? Я ведь думал, что все осталось в прошлом, но это не так. Я не могу избавиться от этих мерзких воспоминаний, как бы ни старался. Что-то обязательно напомнит мне об этом. Иногда я ловлю себя на мысли о том, что, до того как я стал христианином, моя жизнь была куда проще.
- Тебя искушает не Господь, а сатана. Он ждет удобного случая и всегда знает твои самые слабые места. Для тебя это те физические наслаждения, которые ты испытывал, когда жил жизнью гомосексуалиста. Для тех, кто тебя преследует, - это гордость. Они считают себя лучше тебя, или думают, что их собственные грехи не такие страшные. Но Бог судит не так, как люди, Прометей.
Она взяла его за руки.
- В Притчах сказано, что есть шесть вещей, которые Господь ненавидит, даже семь, которые являются мерзостью для Него: гордый взгляд; лживый язык; руки, проливающие невинную кровь; сердце, которые вынашивает зловещие планы; ноги, бегущие ко злу; лжесвидетели, говорящие ложь; и тот, кто сеет раздоры между братьями. Какие из этих грехов совершают те люди, которые становятся на твоем пути к Господу? Не обращайся к человеку за пониманием истины и не обращайся к себе за тем, что тебе действительно нужно. Бог видит твою боль и твою борьбу, и Он даст тебе силы, чтобы ты победил. Это может сделать только Бог.
Прометей медленно и глубоко вздохнул и кивнул головой.
- Я знаю, что в тебе говорит Господь, - сказал он, испытывая огромное облегчение. Он поднял голову и грустно улыбнулся. - Ты напоминаешь мне одного человека, которого я когда-то знал. Она стала одной из причин, по которым я не хотел возвращаться в этот дом. - Его лицо смягчилось. - И, как это ни странно, именно из-за нее я решил все же сюда вернуться.
Господь тронул сердце Хадассы. Прометей сбросил маску счастья и открыл ей ту боль, которую испытывал в своем сердце.
Она убрала от него руки.
- Прометей, - тихо сказала она и сняла с лица покрывало.
Сначала он смотрел на ее изуродованное лицо с ужасом и жалостью, но потом его лицо стало меняться.
- О Боже! Боже! - хрипло прошептал он, узнавая ее. Упав на колени и обняв ее ноги, он опустил голову ей на колени. - Если бы ты знала, сколько раз мне хотелось поговорить с тобой снова. Ты видела, как я жил. Ты знала, кто я. И ты все равно любила меня настолько, что сказала мне Благую Весть.
Хадасса гладила Прометея по темным волосам, как будто он по-прежнему был ребенком.
- Бог всегда любил тебя, Прометей. И встретились мы совершенно неслучайно. И пока я тебя снова не увидела несколько недель назад, я не знала, взошли ли в тебе те семена, которые я когда-то посеяла в твоей душе. И теперь мне так радостно от того, что и ты принял Иисуса в свое сердце.
Она прильнула к его голове.
- Ты тоже посеял семена веры, Прометей. Предоставь своего друга Господу. - Она снова погладила его по голове, чувствуя, как расслабились его мышцы.
- О моя госпожа, - сказал он.
Она мечтательно улыбнулась.
- Я только хотела, чтобы ты знал, что и я борюсь со своим прошлым точно так же, как и ты.
Сколько семян веры она посеяла в Юлии? И ни одно из них даже не проросло.
Почему, Господи? Почему?
Прометей поднял голову и отклонился назад, снова вглядываясь в лицо Хадассы. Он взял ее за руки и крепко сжал их.
- Не теряй надежды. Бог добр, а теперь Он показал мне, что Он всемогущ. - В его голосе не было ни тени сомнений, а лицо светилось радостью. - Ты жива, ты снова здесь. Как все это могло произойти, если не по Божьей воле?
И тут Хадасса заплакала без всякого стеснения, потому что ее потребность в поддержке стала ломать все преграды, все ее показное, внешнее спокойствие.
И теперь Прометей сел с ней рядом и стал ее утешать.
35
Марк вошел на виллу матери, не постучавшись. Когда он поднимался по ступеням, молодая рабыня, увидев его, выронила из рук поднос и воскликнула: "Господин Марк!". Звук падающего подноса и хрусталя эхом разнесся по перистилю. Испугавшись, служанка опустилась на колени и стала торопливо собирать осколки разбившейся посуды.
- Прости, мой господин, - произнесла она, глядя на него широко раскрытыми от удивления глазами. - Прости. Я просто совершенно не ожидала увидеть тебя.
- Надеюсь, это приятная неожиданность, - сказал Марк, улыбаясь ей. Она покраснела. Он пытался вспомнить, как ее зовут, но не смог. Она была довольно милой, и он помнил только, что еще отец приобрел ее вскоре после переезда в Ефес. - Не переживай, ничего страшного.
В этот момент с верхнего коридора, вероятно услышав звон посуды, спустился Юлий.
- Что случилось? Никто не пострадал? - Увидев Марка, он внезапно остановился. - Мой господин!
- Давно не виделись, Юлий, - сказал Марк, протягивая ему руку.
Юлий заметил, что на руке Марка не было его перстня. Он взял руку Марка и хотел было почтительно склониться перед ним, но Марк пожал ему руку как равному. Удивившись, Юлий отступил, испытывая некоторую неловкость. Марк Валериан никогда не славился фамильярным отношением к рабам, если, конечно, не считать юных и симпатичных рабынь.
- Твое путешествие было успешным, мой господин?
- Можно сказать, что да, - улыбаясь ответил Марк. - Я вернулся домой гораздо богаче, чем был, когда покидал его. - Его глаза искрились радостью. - А теперь я хотел бы повидать мать. Где она?
Юлий замялся. То, что ему придется сказать Марку, вовсе того не обрадует. Что тогда сделает этот молодой хозяин, вернувшийся домой?
- Она отдыхает на балконе, в своих покоях.
- Отдыхает? В такое время? Может, она больна? Наверное, опять эта лихорадка, - встревоженно сказал Марк. У нее уже проявлялись признаки лихорадки, когда он покидал дом.
- Нет, мой господин. Она не больна. Вернее, не совсем…
Марк нахмурился.
- О чем ты говоришь?
- Она не может ходить и разговаривать. Она частично может двигать левой рукой.
Испугавшись, Марк прошел мимо него и устремился к коридору. Юлий нагнал его еще до того, как тот дошел до двери.
- Прошу тебя, выслушай меня, мой господин, прежде чем увидишься с ней.
- Ну, говори быстрей, не тяни!
- Выглядит она не очень хорошо, но при этом находится в сознании. Она понимает, что вокруг нее происходит, что ей говорят. Мы даже придумали с ней свой язык, на котором общаемся друг с другом.
Марк отстранил Юлия и вошел в покои. Он сразу увидел мать, сидящую в кресле, похожем на маленький трон. Ее рука безвольно лежала на подлокотнике, тонкие пальцы были расслаблены. Голова была откинута назад, как будто Феба пила солнечные лучи. Поначалу Марк успокоился. Выглядела она хорошо.
Только подойдя к ней, он увидел, какие в ее внешности произошли перемены.
- Мама, - тихо сказал он, чувствуя боль в сердце.
Феба открыла глаза. Она так часто молилась за своего сына, что даже не удивилась, когда услышала его голос и увидела его стоящим перед ней на балконе. Он был таким же и в то же время изменился. Он был красив - само воплощение мужской красоты и силы, только стал старше и загорел на солнце.
- Мама, - снова сказал он. Когда же он опустился перед ней на колени и взял ее за руку, Феба поняла, что это не сон.
- А-а-а…
- Да, мама, я здесь. Я дома.
Она отчаянно пыталась протянуть к нему руки, но могла только сидеть и плакать. Ее слезы приводили его в смущение, и она пыталась остановить их.
- А-а-а… - произносила она, и ее левая рука сильно дрожала.
- Теперь все будет хорошо, - сказал ей Марк, и у него самого на глаза навернулись слезы.
В этот момент Юлий подошел к ним и положил Фебе руку на плечо.
- Твой сын вернулся.
Марк обратил внимание на то, как вольно, на его взгляд, Юлий прикоснулся к его матери. Он также отметил и выражение его глаз. В нем невольно проснулось чувство гнева.
- Я тебя больше не оставлю, - сказал Марк, вытирая слезы с ее щек. - Я найду тебе самого дорогого врача, которого только можно разыскать.
- Самый лучший врач ее уже осматривал, мой господин, - сказал ему Юлий. - Поверь мне, с расходами мы не считались. И все, что только можно было сделать, уже сделано.
Взглянув Юлию в глаза, Марк понял, что раб говорит правду. И все же ему было не по себе. Да, раб был предан своей госпоже, но Марк заметил, что те чувства, которые Юлий испытывал к Фебе, выходили далеко за рамки простой рабской преданности. Наверное, было хорошо, что Бог послал Марка домой именно в это время.
Марк обратил все свое внимание на мать, пристально вглядываясь ей в глаза. Он видел, что и она так же пристально смотрит на него. Один глаз смотрел ясно и осознанно, другой - неопределенно, смутно.
- Ошибался ли я, думая, что ты христианка? - спросил Марк.
Она дважды моргнула.
- Ты не ошибался, - пояснил ему Юлий.
Марк все смотрел на нее, не отрываясь.
- Один человек на берегу Галилейского моря сказал мне, что другие верующие молятся за меня. Ты ведь тоже молилась за меня, правда?
Она медленно закрыла глаза и снова открыла их.
Марк улыбнулся. Он знал, что именно станет для нее самым большим утешением.
- Тогда знай, мама. Бог ответил на твои молитвы. Я обрел Христа. А человек по имени Корнелий крестил меня в Галилейском море.
На ее глазах снова заблестели слезы. "А-а-а…" - произнесла она, и даже Марк понял, что это было проявлением радости и хвалы Богу. Ее рука снова затряслась.
Марк взял ее руку и поцеловал ладонь, затем приложил ее к своей щеке.
- Я пришел домой, мама. К тебе. И к Богу.
36
Следующие несколько дней Марк провел с матерью, общаясь с ней все то время, когда она не спала. Он рассказывал ей о своем путешествии, о беседах с Сатиром. Он вспоминал о своем пути в Иерусалим, о том, как стоял на развалинах храма и на том камне, на котором, возможно, Авраам едва не принес в жертву Исаака. Он рассказал ей о грабителях на дороге в Иерихон и о том, как Ездра Барьяхин и его дочь, Тафата, спасли ему жизнь. Рассказал он и о старой Деборе из Наина и о том, как она отправила его к Галилейскому морю. Он не забыл рассказать и об окружающей его пустоте, и о своем невыносимом отчаянии, и о своей попытке покончить с собой. В самом конце он с трепетом рассказал о Параклете и Господе.
- Я даже не знаю, тонул ли я, мама. Я только знаю, что почувствовал себя воскресшим. - Марк держал в своей руке руку Фебы, по-прежнему красивую и изящную. - И теперь я знаю, что Иисус жив. Я вижу Его во всем, что нас окружает. - Марк вспомнил, как когда-то то же самое говорила ему Хадасса. Но тогда он счел это глупостью. Теперь он сам видел, как это все ясно и неизбежно. - Но лучше всего я вижу Его в сердцах таких людей, как Дебора и Корнелий, в сердцах десятков других людей, с которыми я встречался. Но я ведь видел Его задолго до этого. - Марк видел Господа в жизни простой юной рабыни.
- Ха… да…
Марк опустил голову и положил свои руки на руки Фебы.
- Ха… да…
- Я помню и о ней, мама. Я всегда о ней помню.
- Ха… да…
- Мне ее тоже не хватает.
- Ха… да…
Марк поднял голову, борясь с тягостным чувством горя, которое до сих пор иногда давило на него.
- Она с Господом, - сказал он, желая утешить мать. И все же эта утрата была подобна незаживающей ране, которую уже ничем не залечить. Хадасса. Одно это имя звучало для Марка как синоним любви к нему. Как он мог быть таким глупцом?
- А-а-а…
- Тише, мама, - сказал Марк, пытаясь успокоить разволновавшуюся мать. Взгляд ее широко раскрытых глаз стал почти диким. - Если тебя это так расстраивает, давай не будем больше о ней говорить.
Она дважды моргнула.
- Ей нужно отдохнуть, мой господин, - сказал ему Юлий. - Врач сказал…
- Да, я помню. - Марк взял мать на руки и отнес ее в покои. - Поговорим с тобой позже, - сказал он ей и поцеловал ее в щеку.
Уложив мать, Марк выпрямился и посмотрел в глаза Юлию. Жестом он указал ему на дверь. Юлий вышел.
Молодая рабыня, та, которая уронила поднос в момент появления Марка на вилле, села рядом с постелью, чтобы присматривать за спящей Фебой.
- Позови меня, когда она проснется.
- Да, мой господин.
Марк вышел и закрыл за собой дверь в покои. Юлий стоял у перил и смотрел на перистиль. Марк вгляделся в этого мужчину, прищурив глаза.
- Скажи мне, только честно, какие у тебя отношения с моей матерью?
Лицо Юлия помрачнело.
- Я ее раб, мой господин.
- Ее раб?
- Я забочусь о ней с того самого момента, как она пережила удар.
- А до этого?
Тут Юлий сказал ему совершенно спокойным голосом:
- Не говори ничего такого, о чем потом пожалеешь.
Гнев Марка вспыхнул моментально.
- Кто ты такой, чтобы приказывать мне?
- Я помню, что я твой раб, мой господин, но вот что я тебе скажу: если ты произнесешь еще хоть одно слово, оскорбительное для твоей матери, я поступлю с тобой так, как поступил бы на моем месте твой отец, чего бы мне это ни стоило!
Пораженный, Марк стоял и смотрел на него. Юлий прекрасно знал, что этих слов вполне достаточно, чтобы его отправили на распятие.
- Ты ответил на мой вопрос необдуманно.
- Нет, мой господин. Я ответил честно. Госпожа Феба - самая благородная из всех женщин.
Марк стиснул зубы.
- А моя мать любит тебя так, как ты любишь ее?
- Нет, конечно!
Марк, однако, не был в этом уверен. Он несколько раз входил в покои, когда Юлий был с ней наедине. В голосе раба слышалась особая нежность, когда тот говорил с его матерью, а однажды, когда Юлий поднимал ее с кресла, Феба положила голову ему на плечо, явно испытывая от этого удовольствие.
Марк не знал, как ему относиться к этим взаимоотношениям, как не знал и того, имеет ли он право вообще как-то судить о них. Где был он сам, когда мать в нем нуждалась? Юлий не отходил от нее, заботился о ней. Отдавал ей все свое внимание, оберегал ее. И в верности Юлия проявлялось не чувство долга, а любовь.
Марк опустил руки на перила. Ему вдруг стало стыдно.
- Я по своей природе ревнив, - признался он. - И вовсе этим не горжусь.
- Ты любишь свою мать.
- Да, я люблю ее, но это не оправдывает мои подозрения по отношению к тебе. Прости меня, Юлий. Я знаю, что без твоей заботы моей матери давно уже не было бы в живых. Я тебе очень благодарен.
Юлий был удивлен переменами, которые произошли в Марке. В нем появилось смирение, которого Юлий никогда у него раньше не видел.
- Не нужно ни о чем беспокоиться, мой господин. Для твоей матери я раб, и только.
- Ты для нее не просто раб. - Марк вспомнил выражение глаз матери, когда Юлий говорил с ней. Он положил руку на плечо Юлию и добавил: - Ты для нее самый дорогой друг.
37
Шли дни. Марк все ждал, что кто-нибудь скажет ему о сестре, но никто не говорил о ней ни слова. Наконец, любопытство в нем победило, и он сам спросил, сколько прошло времени со дня последнего визита Юлии.
- Около шести месяцев, мой господин, - ответил ему Юлий.
- Шести месяцев?
- Да, мой господин.
- А она знает, в каком состоянии мать?
- Мы ее в неведении не оставляли, - сказал Юлий. - Несколько раз мы посылали за ней с этим известием, мой господин. Один раз госпожа Юлия приходила. Она была очень подавлена, увидев свою мать.
- Настолько подавлена, что решила больше сюда не приходить, - в сердцах выговорил Марк. Прости ее, Господи. Но самому ему хотелось задушить ее собственными руками. Гнев закипал в нем, а сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
Юлий с сожалением выслушал эти слова Марка и подумал, что они, возможно, и не отражают истинного положения дел. В конце концов, никто не знает, почему Юлия с тех пор ни разу не появилась здесь, и со стороны Марка вряд ли было справедливо, по крайней мере сейчас, делать такие скоропалительные выводы. И раб стал думать, каковы могли быть причины ее долгого отсутствия.
- Выглядела она тогда довольно плохо, мой господин.
- Вероятно, от излишнего количества выпитого накануне вечером вина.
Юлия тоже часто посещали такие мысли, но вслух он их не высказал.
- Она сильно похудела.
Марк уставился на него.
- Ты, кажется, защищаешь мою сестру?
- Вовсе нет, мой господин. Я только забочусь о госпоже Фебе. А твоя мать ждет, когда вернется ее дочь.