33
- Расскажи мне еще какую-нибудь историю, похожую на ту, что ты рассказывала мне вчера, - сказала Юлия, когда Азарь помогала ей расположиться на диване балкона. - Что-нибудь интересное, романтическое.
Хадассе стало грустно. За последние несколько недель она рассказала Юлии столько историй, сколько ей самой рассказывали еще в детстве. Это были истории о Божьей любви и милости, но Юлия судила о них только по тому, насколько они увлекательны. Они не трогали ее сердце. Неужели она и останется такой - ей хотелось только отвлечься от своей болезни, и она оставалось слепой к истине человеческой жизни.
Ей хотелось только чего-нибудь увлекательного. Романтического.
Хадасса стремилась пробудить ее внутренний мир, рассказать ей о Шеоле и сатане, о втором пришествии Иисуса и об осуждении мира, ее осуждении. Неужели Юлия хочет оказаться среди тех, кто всю вечность проведет в огне? Неужели она так слепа к той истине, которая провозглашается с каждым восходом солнца? Христос воскрес, Христос есть Господь. Христос во славе. Христос будет судить этот мир.
- Почему ты молчишь? - спросила ее Юлия.
Если Ты в силе и славе, Господь, почему мне не хватает смелости?
- Расскажи мне какую-нибудь историю, Азарь.
Хадасса медленно вздохнула, пытаясь избавиться от раздражения. Юлия оставалась все такой же требовательной, как и раньше. Опираясь на палку, Хадасса помогла Юлии лечь. Накрыв ее одеялом, она подошла к другому дивану. Садилась она осторожно, потому что боль в ноге снова усилилась. Хадасса вытянула больную ногу и стала ее растирать, видя, что Юлия смотрит на нее и ждет. Хадасса думала о том, какую историю рассказать ей на этот раз.
- Было это в те времена, когда Израилем правили судьи и когда в этой земле настал голод. И вот однажды один человек из Вифлеема Иудейского, что в Иудее, отправился жить в Моав с женой и двумя сыновьями…
Юлия откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, слушая скрипучий голос своей рассказчицы. Где-то она уже слышала эту историю, но ей не хотелось вспоминать, где и от кого именно. Ей только хотелось на какое-то время развлечься.
- Сыновья взяли себе в жены моавитянок; одну из них звали Орфа, а другую Руфь.
Юлия открыла глаза и в смятении посмотрела на Азарь.
- Это та самая история, в которой муж умер, а его жена вернулась в Иудею вместе со свекровью и познакомилась с каким-то земледельцем?
Хадасса замолчала. Она крепко сцепила руки на коленях, всеми силами борясь с закипавшим в ней гневом.
- Да, моя госпожа.
- Я ее уже слышала, - болезненно вздохнула Юлия. - Но все равно, расскажи мне ее. Только пусть тот человек, с которым она встретится, будет не земледельцем, а воином, и пусть там будет несколько сражений. - Когда Азарь ничего не сказала, Юлия повернула голову и озадаченно посмотрела на нее. Азарь всегда выглядела такой спокойной. Поскольку ее лицо было закрыто, Юлия даже приблизительно не могла предположить, о чем она думает. Это и приводило Юлию в смущение. Может быть, Юлия ее обидела? - Ну, хорошо, - сказала она со страдальческим смирением. - Рассказывай так, как тебе хочется.
Хадассе теперь вообще не хотелось рассказывать эту историю! Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, расстроившись от того гнева, который только что испытала. Когда она открыла глаза, то увидела, что Юлия по-прежнему смотрит на нее.
- Ты сердишься на меня?
Она сказала это, как ребенок, который догадывается, что огорчил свою маму. Хадасса хотела было сказать, что это не так, но в последний момент передумала.
- Да, - бесхитростно сказала она, - я сержусь.
Она не знала, чем может кончиться такое признание, но не пожалела о том, что говорит открыто.
Юлия растерянно заморгала.
- Но почему? Потому что я слышала эту историю раньше? Я же не говорила, что она мне не нравится. История достаточно интересная. Я только попросила тебя немного ее изменить, чтобы она была интереснее. - Отвернувшись, Юлия с раздражением добавила: - Но если не хочешь, можешь этого не делать.
- Возможно, ты ее слушала раньше, но ты ее так и не услышала.
Юлия снова взглянула на Азарь, и в ее глазах внезапно вспыхнул гнев.
- Я слышала ее. И я вовсе не дура. Если хочешь, могу сама тебе ее всю рассказать. Мать звали Ноеминь, которая потом сама себя назвала Марой, потому что ей было горько от того, что она потеряла мужа и сыновей. Верно? А земледельца звали Вооз. Смешное какое-то имя. Во-оз. Придумали бы что-нибудь покрасивее. Аполлон, например. Но, по крайней мере, он был красив! А Руфь была прекрасной невесткой, прекрасной женщиной. "Прекрасной женщиной"! Ишачила, как проклятая, делала все, что ей говорила ее свекровь. Как собирать колосья в поле - Руфь. Спать в ногах - Руфь. Выходи потом за Вооза, каким бы старым он ни был. Рожай от него первенца.
Она отвернулась.
- Бедная девочка, ничего-то у нее своего не было, - с презрением сказала она.
- У Руфи была своя голова на плечах. Благородное сердце и ясный ум. И то и другое она посвятила Богу, и Бог благословил ее.
- Это ты так считаешь.
- Благодаря ее браку с земледельцем она стала прабабкой царя Давида. О царе Давиде знают даже в Риме, - парировала Хадасса.
Юлия снова повернулась к Хадассе, скривив губы в усмешке.
- Я, кажется, услышала в твоем голосе гордость, Азарь? И даже презрение?
Краска ударила в щеки Хадассе. Она посмотрела на самодовольное выражение лица Юлии, и ей стало стыдно. Она проявила гордость. Ей стало не по себе от этих презрительных слов Юлии.
- У Израиля, возможно, и был один царь Давид, - заносчиво сказала Юлия, - но у Рима были великие Юлий, кесарь Август, Веспасиан, Тит. Разве не этот совсем юный человек превратил древний Иерусалим в груду камней?
Хадасса очень хорошо помнила Тита.
- Да, моя госпожа, это так.
Когда она тихо произнесла эти слова, Юлия перестала смотреть на нее холодным взглядом. Слегка нахмурившись, она участливо спросила свою собеседницу:
- А где ты была, когда все это произошло?
- Я была там.
Юлия закусила губу и смущенно отвела глаза в сторону.
- Прости, что напоминаю тебе об этом. Иногда я говорю такие вещи, просто не подумав.
Эти неожиданные слова заставили Хадассу удивиться. Была ли Юлия по-прежнему высокомерной и презирающей людей? Или же она стала более чуткой? Может быть, своими резкими словами она просто пыталась скрыть свою ранимость?
Господи, помоги мне. Я всегда любила ее, как сестру. Теперь же я не люблю ее настолько, что мне даже тяжело оставаться с ней в одном помещении. Когда я сижу и слушаю ее бесконечные жалобы и требования, мне хочется закричать на нее и напомнить обо всех тех страданиях, которые она мне причинила. Помоги мне посмотреть на нее Твоими глазами, Отец.
Когда Хадасса молилась, то почувствовала, что ей стало легче. Юлия была слепа и глуха к истине. Она была невежественна. Но разве можно отчитывать слепого за то, что он не может видеть? Можно ли сердиться на глухого за то, что он не слышит?
Юлия была заблудшей овцой, которая забрела в ядовитые заросли и слонялась среди терновника. Преследуемая волками, она упала в бурный поток, и ее понесло по течению. Как и все люди, она едва ли не с самого рождения жаждала того, чего ей не хватает, и отчаянно стремилась заполнить в себе духовную пустоту. Она верила в ложь Калабы, предавалась темным страстям Кая, доверялась коварным замыслам Прима, любила Атрета, человека, исполненного жестокости и ненависти. И стоит ли после этого удивляться, что сейчас грех тянул ее вниз непреодолимым грузом?
Хадасса почувствовала сострадание. Все ее существо было согрето этим чувством, и боль в ноге утихла.
- Я хотела рассказать тебе историю о Руфи, потому что это рассказ о женщине, которая была дочерью смешанного народа, ставшего на путь язычества. И в то же время ее сердце было готово принять Бога. Она решила оставить свой дом и семью и последовать за своей свекровью. Она сказала: "Твой Бог будет моим Богом". Бог благословил ее за ее веру не только при жизни, но и в последующих поколениях. И мы все благословлены через нее.
Юлия отрывисто засмеялась.
- Как мы можем быть благословлены через иудейскую женщину, которая умерла сотни лет назад?
- Среди потомков Руфи оказался и Иисус из Назарета, Спаситель.
Лицо Юлии окаменело при упоминании этого имени.
- Я знаю, что ты веришь в Него как в Бога, Азарь, но это еще не значит, что в Него должна поверить я.
Хадассе стало грустно от того упрямства, которое она увидела на лице Юлии.
- Нет, - сказала она, - ты поверишь в то, что выберешь для себя.
Юлия натянула на себя одеяло, сжав его в руках.
- Если Иисус и Бог, то это Бог, не имеющий никакой силы. - Пальцы Юлии побелели, сжимая одеяло. - Я знала одну девушку, которая верила в Него, и ничем хорошим это для нее не кончилось.
Хадасса закрыла глаза и опустила голову, поняв, что Юлия говорит о ней. В голосе Юлии при этих словах не прозвучало ни капли сожаления, и Хадасса уже стала задумываться, а был ли Александр так уж неправ в своих опасениях. Здесь Хадассе грозила опасность. Возможно, именно гордость и привела ее сюда, к Юлии, а вовсе не призыв от Господа. Сатана - ловкий обманщик. Хадассе захотелось сейчас же встать и уйти отсюда, закрыть за собой дверь и навсегда забыть о Юлии Валериан. Ей захотелось предоставить эту гордую молодую женщину ее собственной судьбе. Когда-нибудь настанет день, когда все колени склонятся и все языки будут исповедовать Иисуса Христа как Господа. Даже Юлия.
Зачем Ты привел меня сюда, Господи, когда у нее такое каменное сердце?
И все же, ее привел сюда Господь. Ей не хотелось этого признавать, но пришлось. Чувство, что она здесь не случайно, было очень сильным. И не уходило. Слабость и нерешительность испытывала только сама Хадасса.
Укрепи меня, Господи. Укрепи меня, чтобы я могла исполнить Твою волю. Я не знаю, что мне с ней делать.
Подняв голову, она увидела, что Юлия смотрит на небо и на ее глазах блестят слезы.
- Что случилось, моя госпожа?
- Ничего.
- Тебе больно?
- Да, - сказала Юлия, крепко закрыв глаза. Она испытывала такую боль, какую не мог бы представить ни один целитель, который провел среди больных всю свою жизнь.
Хадасса встала.
- Я приготовлю для тебя отвар мандрагоры.
Юлия слушала стук палки Азари и шарканье ее ног. Пытаясь сдержать слезы, она снова закрыла глаза. Присутствие и манеры Азари напоминали ей о совсем другом человеке. Сейчас ею полностью овладели мысли и воспоминания о том человеке, но она знала, что никому и никогда не расскажет о своем поступке. Ей так хотелось облегчить свою душу, но смелости на это у нее не хватало. Прошлое изменить невозможно. Думать о будущем бессмысленно. Даже настоящее становилось совершенно невыносимым.
Все, что у нее теперь было, - это Азарь, и Азарь была христианкой.
Хадасса. О Хадасса! Что же я наделала?
Юлия пообещала самой себе никогда не рассказывать Азари о том, что она сделала со своей рабыней, которая не сделала ей ничего плохого, а только любила ее. Лучше умереть с чувством вины, чем в одиночестве.
Азарь вернулась с мандрагорой. Юлия с готовностью выпила отвар, пытаясь успокоиться и хотя бы на какое-то время забыться.
34
Пока Юлия спала, Хадасса сидела в перистиле и молилась. Она не ожидала, что при возвращении на эту виллу ей придется испытать такую растерянность. Каждый раз, когда ей в голову приходила какая-то мысль, она относилась к ней настороженно. Является ли это истиной? Честно ли это? Чисто ли это, красиво ли? Из добрых ли это побуждений? При оценке многих мыслей Хадасса не могла дать на эти вопросы положительные ответы, и такие мысли она отвергала. Но темные мысли все равно продолжали приходить к ней.
Гораздо легче было сосредоточить свои мысли на Господе, находясь в уединении. А когда Хадасса общалась с Юлией, ее доспехи начинали казаться ей слишком слабыми против тех стрел, которые в нее летели.
Она всеми силами боролась с мыслями о прошлом, настраивая себя на то, чтобы славить Господа. Она вспоминала всех тех, с кем Бог свел ее в последние два года. Она благодарила Его за жизнь Антонии и ее сына, за Северину и Боэта и за десятки других людей. Она молилась о Фебе и Юлии. Она молилась о Марке, но мысли о нем снова возвращали ее в прошлое. Поэтому она стала молиться и об Александре. Она и не думала, что ей будет так его не хватать.
Открылась передняя дверь, тишина виллы нарушилась. Хадасса с радостью увидела, что пришел Прометей. Она почувствовала, что на душе у нее стало легче, потому что она часто сидела с ним здесь, слушала его, говорила с ним о Господе. Она не открыла ему всей правды о себе, но все равно ощущала, что их былая дружба не пропала и даже стала еще крепче. Она уже смотрела на него не как на мальчика-раба, но как на свободного юношу.
Она наблюдала, как Прометей прошел через переднюю и вошел в перистиль. Глядя на выражение его лица, она продолжала молчать. Прометей выглядел глубоко подавленным. Он подошел к фонтану, не заметив, что она сидит в алькове. Наклонившись вперед, он опустил руки на мраморный край колодца. Постояв так несколько минут, он произнес проклятие, плеснул себе на лицо воды и растер мокрой рукой шею. Потом он снова выругался. Опустив руки в воду, он умыл лицо, но легче ему от этого, видимо, не стало. Его сильно трясло.
- Прометей?
От неожиданности он вздрогнул, и Хадасса увидела, как покраснело его лицо. Плечи юноши были опущены, что делало его особенно жалким. Он не смотрел на нее.
- Ты выглядишь очень расстроенным.
Он повернулся к ней.
- Я не знал, что ты здесь, госпожа Азарь.
- Извини, что напугала тебя.
Он отвернулся.
- Как госпожа Юлия?
- Она спит. Я дала ей мандрагоры, - судя по всему, дела у Прометея шли очень плохо, и Хадасса надеялась, что ему удастся избавиться от невеселых и тяжелых мыслей. - Посиди. Ты, наверное, очень устал.
Прометей нехотя подошел к алькову и сел напротив нее. Он растерянно стал смотреть на ее руки, плотно сжатые на коленях.
- Ты молилась?
- Да.
- Я молюсь все время. И пока от этого никакого толку.
- Что случилось, Прометей?
Наклонившись вперед, он провел руками по волосам. И неожиданно заплакал, громко всхлипывая и вздрагивая всем телом.
Хадасса наклонилась к нему, обняла его голову.
- Что случилось? Как мне помочь тебе? - сказала она, сама едва сдерживая слезы.
- Я думал, что все кончено, - говорил он сквозь рыдания. - Я думал, что когда приду к Господу, Он омоет меня, сделает белее снега и забудет мои грехи.
- Так и есть.
Прометей поднял голову, слезы катились по его щекам, а в глазах светился гнев.
- Тогда почему снова и снова повторяется то же самое?
- О чем ты говоришь?
Он снова опустил голову на руки.
- Ты все равно не поймешь.
- Пока я понимаю, что ты расстроен. И я тоже.
Он поднял голову и удивленно посмотрел на нее.
- Ты? Но ты так сильна в Господе.
- Сильна? - Откинувшись назад, Хадасса вздохнула. - Да я слабее всех женщин, Прометей. Иногда я не знаю, что мне делать здесь, чего Господь хочет от меня, и хочу ли я делать то, чего Он от меня хочет. С Александром жизнь была гораздо проще.
- С госпожой Юлией трудно.
- С госпожой Юлией невозможно.
Прометей в знак понимания грустно улыбнулся Хадассе, но потом снова нахмурился, погружаясь в свои проблемы. Он глубоко вздохнул. Сцепив руки на коленях, юноша уставился в пол.
- Невозможнее меня, наверное, во всем свете нет. Думаю, есть такие люди, которые просто не могут спастись.
- Ты спасен, Прометей.
Он грустно усмехнулся.
- Я тоже так думал. - Он посмотрел на нее, в его влажных глазах отражалась боль. - Но теперь у меня нет такой уверенности.
- Почему?
- Потому что сегодня я встретил одного своего друга, и он сам мне дал это понять. Мы говорили довольно долго. Я говорил ему о Господе. Он слушал меня так внимательно, что я был просто счастлив. Мне казалось, что он уже вот-вот примет Христа. - Прометей снова горько усмехнулся. - И тут он прикоснулся ко мне. В тот момент я понял, что ему был нужен вовсе не Господь.
Хадасса не поняла.
- А что ему было нужно?
- Он хотел меня. - Краска мгновенно залила его щеки. Он не мог взглянуть на Хадассу. - И все снова вернулось, - хмуро произнес он, - все то, что я так старался забыть. - Он поднял голову, посмотрел на коридор, переднюю, ступени лестницы. - Я вспомнил Прима.
Только теперь Хадасса поняла, насколько тяжело было сейчас этому человеку. Конечно, Прим не ушел полностью из его жизни.
Прометей откинулся назад, в его взгляде были отчаяние и бесконечная усталость.
- Я принадлежал хозяину, у которого была своя лавка под трибунами арены. Ты, наверное, не знаешь, что это значит.
- Я знаю…
Его лицо снова покраснело.
- Тогда, если я скажу тебе, что именно там Прим впервые увидел меня, ты, я думаю, поймешь, кем был этот человек. - Прометей отвернулся и надолго замолчал. Когда же он заговорил снова, его слова были отрывистыми, лишенными эмоций. - Он купил меня. Он привел меня в этот дом.
- Прометей…
- Не говори ничего, - сказал он болезненным голосом, его глаза при этом стали просто безумными. - Ты знаешь, что я был его любовником. Но ты никогда не узнаешь, каково мне было им быть.
Хадасса соединила ладони вместе и стала молиться о Божьей мудрости, потому что она понимала, что Прометей не сомневался в ее мудрости, а она чувствовала себя не готовой к разрешению этой ситуации.
- Прим любил меня, - его глаза снова наполнились слезами. - Было время, когда и я его любил. Ну… по крайней мере, испытывал к нему теплые чувства. - Он снова наклонился вперед и опустил голову, чтобы она не видела его лица. - Мой первый хозяин был жесток. Прим был мягок и добр. Он хорошо ко мне относился. Для меня все это было так неожиданно. - Его голос стал вдруг спокойным, едва не переходящим в шепот. - Он заботился обо мне, и то, что он делал… мне иногда даже казалось приятным.
Хадасса испытывала отвращение от рассказа Прометея, и в то же время она понимала, что ему мучительно стыдно. Он стал совершенно спокойным.
- Тебе противно слушать все это, правда ведь? - хрипло произнес он.
Хадасса наклонилась вперед и взяла его руки в свои.
- Мы не властны над своими чувствами так, как над своими действиями.
Он крепче стиснул руки.
- Трудно властвовать и над тем, и над другим. - Он опять надолго замолчал, после чего заговорил снова. - Когда Келад прикоснулся ко мне, я почувствовал искушение. - Он еще ниже опустил голову, - Я знал точно, что если останусь еще хоть на минуту, то уже вообще не уйду. - Он убрал свои руки из ее объятий и запустил трясущиеся пальцы в волосы. - Поэтому я сбежал. - Он снова заплакал. - Я не смог бы преодолеть искушение, оставаясь с ним. И я бежал, как трус.