Хорошо что он построил прямую дорогу между Компьеном и Версалем. Потому что он просто не в состоянии выдержать сейчас косые взгляды, в которых ясно читалось злорадство. "Это в наказание дано!" Люди станут толковать, что болезнь дофина - та же Божья кара, что и смерть Анны Генриетты. Нет, сейчас он злорадства своего народа не вынесет.
Если дофин умрет, наследником трона станет маленький герцог Бургундский. И если умрет он, король, Францией снова будет править ребенок. Дофин не должен умирать. В дороге маркиза пыталась всячески его успокоить.
- Я слыхала, - сказала она, - что доктор по имени Пуссе лучше всех на свете разбирается в оспе. Может быть Ваше Величество пошлет за ним? Он обыкновенный буржуа, ничего не знает о придворных манерах и этикете, но если он все-таки успешнее других лечит оспу, может, Вашему Величеству все же пригласить его в Версаль?
- Мы должны использовать все возможности, - согласился король. - Неважно, какого происхождения этот человек, давайте пошлем за ним.
- Я прикажу, чтобы он тотчас ехал во дворец, - сказала маркиза.
Луи сидел у постели дофина и отмахивался от всех, кто напоминал ему об опасности.
"Мой сын, - думал он, - мой единственный сын! Как жаль, так мы так и не стали друзьями".
Теперь он глубоко сожалел о разногласиях. Он пытался припомнить, когда же они начались. Он вспоминал о тех временах, когда дофин был еще ребенком, когда он, король, входил в детскую, и сынишка бросался к нему со всех ног.
"Тогда он любил меня больше всех на свете - думал король. - Сейчас же он равнодушен ко мне как к человеку, и даже испытывает ко мне враждебные чувства как к королю. И даже подумывает о тех временах, когда сможет занять мое место. Значит ли это, что он ждет моей смерти? Господи, как печальна жизнь!"
Ах, если бы он, король, мог сказать: "Остановись, мгновенье!" Тогда он оставался бы вечно молодым - молодым супругом, молодым отцом, молодым королем, при виде которого люди вопили: "Да здравствует наш Обожаемый!" И, оглядываясь назад, он видел, что дорога на Компьен, словно пограничная межа разделила его жизнь на две части. Что посеешь, то и пожнешь, как сказали бы некоторые.
Здесь, у одра сына, он жаждал быть хорошим человеком, хорошим королем, любимым двором и народом. Но он уже хорошо знал самого себя и понимал, что эти чувства раскаяния и сожаления отнюдь не вечны. Пройдет время - и они исчезнут.
***
Словно смерч, пронесся доктор Пуссе по апартаментам дофина. Он вовсе не презирал этикет - он просто не подозревал о его существовании. Он не видел разницы между графом и герцогом, он не знал, какой глубины поклоны следует отвешивать тому или иному, да если б и знал, этот вопрос его не занимал нисколечко. У него в жизни была лишь одна цель - лечить пациентов от оспы. И для него неважно было, кто они - наследники нищих с улицы де Бушери, или наследник французского престола, для него это были лишь пациенты, на которых он практиковал свое искусство.
И единственным человеком, заслужившим его одобрение, была супруга дофина - та самая одетая в белое женщина.
- Вы! - кричал он, тыча в нее пальцем. - Вы останетесь при больном. Остальные же должны слушать ваших указаний!
Она ему нравилась. Она действовала спокойно, без суеты, беспрекословно и умело выполняла все его приказы.
- Гм-м-м, - промычал Пуссе. - Когда этот молодой человек выздоровеет, он должен будет поблагодарить двоих - свою сиделку и своего врача.
И проорал указания, которые она с живостью выполнила. Да, они беспрекословно доверяли друг другу, эти двое.
- А теперь, детка, - заявил доктор, - пусть наш больной отдохнет. Никто не должен его тревожить, понимаете? Даже его папаша.
- Понимаю, - последовал короткий ответ. Пуссе ласково потрепал ее по руке:
- Хорошая сиделка - главная помощница врача, - объявил он.
Состояние дофина внушало большие опасения, и король явился в очередной раз посидеть у постели сына.
Пуссе подскочил к Луи и, схватив его за пуговицу, потащил прочь.
Несколько придворных, сопровождавших выход короля к сыну, остолбенели от такой неслыханной фамильярности, и Пуссе это заметил.
Он криво усмехнулся и на секундочку позволил себе отвлечься от больного и обратиться к королю.
- Послушайте, мсье, я понятия не имею, как мне следует с вами обращаться. Для меня вы всего лишь - добрый папаша моего пациента. Вы волнуетесь, потому что сын ваш тяжело болен. Но взбодритесь, папаша! Ваш сынок скоро поправится.
Луи положил руки на плечи доктора и взволнованно воскликнул:
- Я знаю, что мы можем вам верить! Вы не испытываете пиетета ни перед кем, кроме как перед оспой!
- Да, я глубоко уважаю моего старейшего врага, - согласился Пуссе, в глазах его плясал огонь. - Но я уже не раз его побеждал. А на этот раз мне очень помогает его сиделка.
- Эта сиделка, - заметил король - моя невестка.
- А, жена больного? - переспросил Пуссе, и улыбнулся. - Значит, я обращался с ней совсем не так, как заслуживает дама ее положения. Но, папаша, я испытываю к этой маленькой сиделке такое уважение, как ни к одной гранд-даме. Я стану присылать к ней благородных парижанок, когда у тех заболеют мужья, - пусть она научит их, что в таких случаях следует делать. Очень хорошая девочка. Я, кажется, шокирую вас, мсье, отсутствием респекта по отношению к членам вашей семьи?
- Спасите дофина, - ответил король, - и вы станете моим другом навеки.
***
При дворе царило оживление: дофин выздоравливал. Своим чудесным исцелением он был обязан, как говорили все, искусству доктора Пуссе и самоотверженности своей супруги.
Мария Жозефина радовалась больше всех. Она чувствовала, что болезнь еще больше сблизила ее с мужем, а ведь она ревновала к памяти ее предшественницы. Но зато Мария Тереза Рафаэла никогда не выхаживала дофина от оспы и не рисковала при этом своей жизнью! И теперь у Марии Жозефины были преимущества перед первой женой дофина, которую он любил пылкой первой любовью, и которая умерла спустя два года после свадьбы - и потому навсегда запечатлелась в его памяти вечно юной, вечно прекрасной. Не женщина, а идеал.
Что же касается доктора Пуссе, то он получил пожизненный пенсион.
Маркиза де Помпадур присоединила свои поздравления к поздравлениям других придворных, а поскольку она была принята дофином с холодностью, упрямо решила превзойти всех в выражении своей радости.
И запланировала празднование в Беллевью, которое станет самым пышным из всех празднеств. Она устроит фейерверк, символизирующий выздоровление дофина.
Выглядеть это будет так: на дельфина (олицетворяющего нашего дофина) нападут огнедышащие чудища морских глубин. Пламя, объяснила маркиза, будет символизировать оспу. Затем явится Аполлон, прогонит огнедышащих монстров, а вокруг дельфина запляшут очаровательные нимфы.
За время болезни дофин не стал симпатизировать маркизе больше. По правде говоря, с одра он встал еще строже, чем прежде. И подобными увеселениями его не смягчить. Но отказаться от посещения Беллевью он не мог и, сидя в окружении своих присных, наблюдал за фейерверком.
- Дельфин чем-то похож на вас, - сказал один из его компаньонов, весьма опасливо относившийся к возможности дружбы между королевским сыном и королевской любовницей. - Но сколь огромно это создание! Оно сделано таким нарочно, специально, чтобы посмеяться над Вашим Высочеством.
- А посмотрите на чудовищ! Они изрыгают пламя. Наверняка они олицетворяют собою народ, а это ужасно! Народ обожает дофина. Мадам Катни не удастся убедить двор в обратном.
- Судя по всему, эта особа под видом почестей решила выставить дофина на посмешище. Как это на нее похоже!
Дофин слушал эти разговоры и все больше и больше злился на маркизу.
И когда фейерверк закончился, дофин сразу же отправился обратно в Версаль. Все поняли, что попытка Помпадур подольститься к дофину провалилась, и он будет воевать с нею не на жизнь, а на смерть, и успокоится только тогда, когда она либо умрет, либо будет отставлена от двора. И все ждали, каким способом он отплатит за нанесенное ему оскорбление.
Ждать пришлось недолго: через несколько дней после празднества маркиза была приглашена на прием в апартаменты дофина, где ей пришлось простоять на ногах два часа - без разрешения дофина она не имела права присесть. Никогда ранее маркиза не показывала двору свою физическую слабость. Сейчас же этого было не избежать: она почти падала от усталости.
Когда король узнал об этом, он весьма расстроился, поскольку он-то понимал: своим праздником маркиза не преследовала никакой иной цели, кроме как порадовать дофина и заслужить его симпатию. И тот приступ любви, который он испытал, когда сын заболел, кончился, короля ужасно раздражало то, как дофин относился к его возлюбленной.
И избежать повторения подобного можно было лишь одним способом: вознаградить маркизу высочайшей придворной почестью - табуретом. Табурет давал ей право сидеть в присутствии членов королевской семьи.
Король колебался. Этот акт вызовет ропот возмущения при дворе. Он и так был непопулярен в Париже и не хотел, чтобы подобное отношение распространялось и на ближайшее его окружение.
Табурет для маркизы! Нет, об этом еще стоит подумать, ибо как бы дорога ни была ему эта женщина, он не может забывать о ее происхождении.
***
Предстояло официальное празднование исцеления дофина, и в связи с этим - еще одна поездка в Париж.
Церемониальное шествие из замка в город, благодарственное служение в Нотр-Дам... Министры, зная о настроениях в Париже и о растущей непопулярности короля, быстренько снизили цены на хлеб - в надежде, что парижане поблагодарят короля за это.
Луи отправился в путь без энтузиазма. По правде говоря, он бы с большим удовольствием ехал по дороге в Компьен, чем по дороге в Париж.
Экипаж с королевой следовал за экипажем Луи. Она-то никаких страхов не испытывала - она знала, что народ относится к ней как к бедной, брошенной женщине, и чем больше он, народ, ненавидел своего короля, тем больше симпатий он испытывал к королеве.
Во время пути все же раздавались возгласы: "Да здравствует король!", но чем ближе кортеж подъезжал к Парижу, тем реже становились эти крики. Город же встретил их мрачной тишиной.
Окончилась служба, кортеж двинулся в обратный путь, провожаемый все тем же молчанием. Вот проехал экипаж короля, и когда экипаж королевы приблизился к мосту дю Жур, из толпы вырвался какой-то человек с изможденным лицом и в изодранной одежде. Растолкав стражников, он подбежал к карете королевы и швырнул в окно кусок черного хлеба:
- Смотрите, мадам! За фунт такого хлеба мы должны платить по три су!
Человека оттащили прочь, а королева уставилась на хлеб, лежавший у нее на коленях.
Возничий стегнул лошадей, в толпе послышался ропот. До короля и королевы доносились выкрики:
- Три су за фунт несъедобного хлеба! Хлеб!.. Хлеб!.. Дайте нам хлеба!
Казалось, теперь ни один визит короля в столицу не может пройти без такого рода демонстрации.
***
В Версаль прибыла инфанта, старшая дочь Луи, чем немало короля порадовала.
Король объявил, что она утешит его в потере Анны Генриетты. Аделаида воспылала ревностью, поскольку после смерти Анны Генриетты в роли любимейшей дочери короля видела исключительно себя.
Однако состязаться с очаровательной и светской инфантой было трудно. Луи вспомнил, как ее звали в детстве, и называл ее теперь не иначе как Бабеттой. Бабетта оказалась поумнее Аделаиды, и сразу же завела дружбу с маркизой.
Теперь уже у инфанты были и сын, и дочь, и ей дозволили провести в Версале целый год. "Это мой дом, - говорила она, - дом, по которому я всегда тосковала".
В первые недели ее визита король пребывал в постоянной эйфории и даже позабыл о своей депрессии, однако Бабетта не могла не дать понять, что у визита ее были и некоторые иные причины, чем демонстрация безмерной дочерней любви.
- Я ваша дочь, - заявила она Луи, - ваша старшая дочь, и приговорена влачить свои дни в этой гадкой дыре, в Парме!
Луи пообещал, что при первой же возможности повысит ее статус.
Она была разочарована, так как честолюбие ее было неуемным. Теперь, когда у нее появились дети, она захотела приобрести своему сыну трон, а дочери - не меньше, чем императорскую корону.
Юный Иосиф, сын Марии Терезии, был бы подходящим мужем для ее дочери, решила Бабетта. И царственным тоном заметила, что для достижения этой цели Франция могла бы и повоевать. Луи выслушивал разглагольствования дочери с доброй улыбкой, но общество ее начинало понемногу его тяготить.
И впадал во все большую меланхолию, из которой его могла вывести одна лишь маркиза. Но некоторые уже стали поговаривать о перемене в отношениях короля и маркизы: если она переселилась в покои мадам де Монтеспан на постоянное жительство, не означает ли это, что между королем и маркизой не осталось ничего, кроме дружбы?
Говорили, что в королевских апартаментах все чаще стали бывать юные девы, иные даже из самых низших слоев. Как долго такое положение продержится? Совершенно очевидно, что кто-то предприимчивый и честолюбивый вскорости обратит внимание короля на женщину, которая займет положение официальной метрессы короля - положение, столь грациозно оставленное маркизой.
***
Граф д'Аржансон полагал, что сможет воспользоваться этой ситуацией, о чем и поговорил со своей любовницей графиней д'Эстрада. Граф, младший брат маркиза д'Аржансона, королевского летописца, занимал пост военного министра и был в большом фаворе у короля; он боялся маркизы, а поскольку новая официальная любовница также должна будет править во дворце, он понимал, что этой любовницей хорошо бы сделать его собственную протеже - такая ситуация сулила ему немало выгод.
Его собственная хитроумная мадам намекнула на очень хорошенькую, фривольную графиню де Шуазель-Бопре - та совсем недавно вышла замуж.
Графиня д'Эстрада пригласила к себе юную даму и, дабы прощупать ее настроения, начала с разговоров о маркизе.
- По-моему, - сказала мадам д'Эстрада, - эта особа стареет прямо на глазах.
- Совершенно верно! - воскликнула де Шуазель-Бопре. - Она уже просто старуха! Не понимаю, что король в ней находит.
- Король - человек привычки. Он так давно ходит в апартаменты этой женщины, что это стало своего рода ритуалом. Но кто-то должен отвлечь его от этой никчемной привычки.
- А это правда, что он уже с нею не спит? - осведомилась собеседница.
- Говорят, что так оно и есть.
- Если Его Величество кого-то полюбит, эту особу непременно отправят в отставку.
- Да, умной женщине представляется хорошая возможность. Графиня д'Эстрада задумчиво разглядывала свою гостью - похоже, стрела достигла цели. Мадам де Шуазель-Бопре почти что подпрыгивала от нетерпения.
Королевская любовница! Что-то вроде мадам де Монтеспан. Ах, какая слава ей предстоит! Правда, через какое-то время ее сменила мадам де Ментенон, которая даже вышла замуж за Людовика Четырнадцатого.
Но у Людовик Пятнадцатого уже есть супруга... Впрочем, даже королевы смертны. Ведь умерла же мадам Анна Генриетта, да и дофин побывал на волосок от смерти.
Молодая графиня размечталась - она вспомнила о власти, которой обладали сестры Нель. Конечно, мадам де Майи много страдала, обе другие умерли, однако король их обожал - как обожал он мадам де Помпадур.
- А... это возможно?- нерешительно спросила она.
- Если дама будет достаточно молода, достаточно очаровательна, достаточно энергична и весела... Тогда у нее найдутся помощники, и много. Возможно, и сам Его Превосходительство будет на ее стороне. А за голос маркиза д'Аржансона я ручаюсь. Они часто обсуждают с королем прелести молодых дам. Он подогреет его любопытство, а потом... Устроим маленький ужин. Все же остальное зависит от самой дамы. Король ласков, обаятелен, вежлив... И даже вполне хорош собою - уж это вам следует признать.
- Признаю! - молодая графиня захлопала в ладоши. Будущее казалось ей лучезарным.
***
Луи заинтересовался прелестями молодой хорошенькой графини.
Ему сказали, что графиня в него влюблена и жаждет продемонстрировать всю силу и глубину своей привязанности.
Луи скучал. Ему надо было чем-то отвлечься, а поскольку графиня так жаждет встречи, было бы глупо ей отказывать.
Встреча прошла вполне успешно. Король счел графиню не только милой, но и страстной, и, совершенно очевидно, интерес его одной встречей не может быть исчерпан.
Юные девы, которых тайком поставляли во дворец, развлекали его недолго. В качестве же партнера по интеллектуальному общению он целиком полагался на маркизу. И все же приятно было бы сочетать страсть с дворцовыми манерами, и графиня пришлась кстати.
Новость о последнем увлечении короля пока еще по дворцу не распространилась. Власть маркизы была велика, и необходимо было держать от нее эту новость втайне - пока графиня настолько овладеет ситуацией, чтобы потребовать отставки мадам де Помпадур. А пока что д'Аржансон с приятелями шепотком обсуждали прекрасное будущее, когда маркиза получит свое lettre de cachet.
***
Кенэ, врач, наблюдавший мадам де Помпадур и также часто посещавший короля, был ко всему прочему дружен с д'Аржансоном и мадам д'Эстрада.
Узнав о заговоре против мадам де Помпадур, он впал в уныние.
- Не бойтесь, - успокаивал его д'Аржансон. - Какая вам разница? Своего места вы не потеряете.
Доктор покачал головой.
- Я служил маркизе де Помпадур в годы ее процветания, - мрачно ответил он, - и если она отправится в изгнание, я победу с ней и буду служить ей во времена ее упадка.
Подобная преданность насторожила заговорщиков. Значит, решили они, необходимо поскорее расправиться с мадам де Помпадур, пока чувства короля к графине де Шуазель-Бопре еще в полном разгаре. Однако они помнили о необходимой осторожности. Сама же мадам де Шуазель-Бопре полагала, что она сама в силах справиться с задачей. Кузен ее мужа, граф де Станвиль, был недавно принят ко двору.
- Это самый умный человек на свете, - объявила она. - И он ненавидит Помпадур. Уж он присоветует, что мне надо делать.