Лес кончался у подножия склона, у большого озера, с одной стороны которого располагался город, а с другой – дачи. Парк поднимался уступами, и Варя с Виктором дошли до самого верха, до обрыва над озером, и перевели дух под деревом любви. Две березы росли, обнявшись, на самом краю. Все их ветви, до самых верхних, были увешаны разноцветными ленточками, тряпочками, даже носовыми платками и шнурками. Традиция эта не угасла ни в советские атеистические времена, ни позже, в религиозные. Привязывали все, что у кого найдется.
– А это небось ваши неоязычники навязали! – весело указала Варя. – Из клуба которые. А я с девчонками тоже всегда лоскутки к деревьям привязывала, хоть голышом через костры и не прыгала.
– И как – помогло? – серьезно спросил Виктор.
Варя поскучнела, отрицательно покачала головой, но тут же опять оживилась:
– Надо еще раз привязать! Только что? У меня теперь ни кос, ни ленточек. Перчатку, что ли? Только она грязная…
А ее новый знакомый вдруг точным, мгновенным движением оторвал хлястик от рукава ветровки, вместе с пуговицей:
– Вот, подойдет? Не надо перчатку.
– Ой, что вы наделали! Одежду испортили! – Варя даже руки к щекам прижала.
– Ничего не испортил, – ответил Виктор. – Я вообще не знаю, зачем эти штуки к рукавам пришивают, вечно они за все цепляются. Давайте привязывайте – на бантик тут не хватит, а на хороший крепкий узел – да.
Но Варя никак не могла выбрать место, где расположить хороший крепкий узел. Все лучшие ветки сплошь были заняты, особенно внизу.
– Вы так тянетесь, что еще в озеро упадете. Давайте я. – И Виктор быстро привязал обрывок прямо на березовую макушку. – Успели желание загадать? Или этого не требуется?
Варя опять прижала руки к щекам:
– Ой, что же вы наделали! Ой, что же получается? Получается, что вы свою тряпочку сами и привязали! А я? Я тут совсем ни при чем! Придется все-таки перчатку доставать, вы второй рукав не вздумайте портить!
– То есть я перестарался, что ли? На вас это не будет работать? – Виктор указывал на березу, а Варя привязывала к сучку рабочую перчатку.
– На меня это будет работать, – деловито отозвалась она, привязывая и вторую – для верности.
В кармане у Виктора запиликал мобильник, и Варя провозилась подольше: теперь и не уйдешь, не попрощавшись, невежливо, а стоять, развесив уши, неудобно. Но разговор быстро завершился, и Варя заметила, что взгляд под кепкой опять становится размытым, далеким.
– Я ведь в парк со своими ежиками… с детьми пойти собирался, – пояснил Виктор. – Я обещал, мы заранее договаривались, они так ждали. А теперь теща звонит, что не надо – тут шум и гам, и их спать потом не уложишь.
Варю слова "теща" и "дети" вернули в реальность, хотя она вроде бы из нее сегодня и не выпадала. Ни картин-фантазий, ничего подобного… И что тут особенного – дети, у кого их нет в таком возрасте. Разве что у нее. Виктора, конечно, было жаль. Это ведь он, наверное, для похода с детьми нарядился, вряд ли на работу так ходит. И детей, лишенных праздника, тоже жалко – они, скорее всего, маленькие и мечтали о пони и сахарной вате, и чтобы как раз сегодня подольше не ложиться спать…
– И куда вы теперь? – сочувственно спросила она.
– Теперь? – Он пожал плечами. – Вас провожу. Вы ведь здесь все уже закончили?
Варя отчаянно покраснела. Ей ничего не надо было в парке! Она шла сюда, только чтобы не прерывать разговор! Но она же просто так, она ничего не выдумывала, не затевала! И хоть убей, не знала теперь, как выкрутиться, что же быстро сказать прилично-убедительное? Но оказалось, что можно ничего не говорить. Ее знакомый не собирался делать каких-нибудь двусмысленных выводов. Он просто уточнял:
– Ведь можно вас еще проводить?
– Конечно, можно, – с облегчением сказала Варя. – Мне до дома недалеко, на Научную.
– А я на Зеленой! – обрадовался Виктор. – Почти соседи, да?
– А, так это вы по ночам гоняете, спать не даете? – вспомнила Варя. – Я первый раз думала – дом развалится от грохота! Или Робин что-то напутал? Он ведь из-за этого вас стращал?
– У майора работа такая – стращать. – Виктор отмахнулся – но не от Вари, а от Робина. – А я свое отгонял уже, это двадцатилетние гоняют. А что, вы только на шум в милицию жалуетесь или вам, может быть, интересно? На трассе много молодых дам интересуются, болеют…
– Ни на что я не жаловалась! – возмутилась Варя. – Я сначала вообще не поняла, что происходит – космический корабль, что ли, упал. И что там может быть такого интересного? Ночью же не видно ничего.
– Ну да, в Голландии разметка светящаяся, а у нас дай бог, чтоб хоть один фонарь горел, – заметил Виктор, но все же начал понемногу объяснять, что же в этом интересного, и на Варю как из мешка посыпались сведения о скоростях, динамике разгона, о "заряженных" версиях автомобилей, о том, чем стритрейсинг, ночные гонки, отличается от дрэгрейсинга, гонок на ускорение…
Девушка замахала руками:
– Ой, не надо! Я все равно ничего этого не запомню! А половины слов вообще не понимаю! Я ведь сама машину не вожу. Лучше объясните на пальцах, что же люди от этого получают, ради чего ночью не спят.
Но понять то, о чем говорил Виктор, можно было лишь в общих чертах, потому что главное заключалось в технических терминах и автомобильном жаргоне. Варя выхватывала отдельные фрагменты, невольно вызывающие улыбку, – о том, что нарастание и прекращение ускорения следует запоминать спиной и шеей, а работать педалью надо так плавно и нежно, как будто она крепится на хрустальной ножке. Но следила она не столько за ходом рассказа, сколько за увлеченностью, проявляющейся в лице, словах, жестах Виктора, перед Варей был совсем не тот человек, с которым она познакомилась, а скорее Павлик Медведев в апогее своего красноречия. Даже козырек кепки сдвинулся кверху, словно забрало приподнялось.
– Вы так красочно описываете, – вставила она, – как будто сами ездите. Неужели и болельщики все так яростно воспринимают? Хотя мой папа тоже подпрыгивает перед телевизором, когда передают футбол… Ой, а вы не обиделись?
– А я чередую, – не обидевшись, отозвался Виктор. – Редко, но сажусь за руль.
– А говорили только что, что свое отгоняли!
– Профессионально я уже не езжу, но возрастная планка пока позволяет. Так, иногда, чтобы "сделать" соперника и настроение поднять. Или когда деньги нужны. Ставки очень приличные.
– Значит, Робин… – тревожно заговорила Варя, но Виктор опять отмахнулся:
– Майор и прав и не прав. Он сам бы, я думаю, погонял с большим удовольствием! Но погоны не позволяют, вот он и злится. И ничего он никому не сделает! Потому что давно бы гонщиков прижал, если бы мог! Больше солидность изображает. Кто ставки делает, знаете? – Варя тут же вспомнила ссылки Робина на каких-то "приличных людей". – И вообще, этот вид спорта почти легализован. В Москве официальные гонки проводятся, Лужков постановление когда еще подписал. Спортивная федерация есть… Чего нас так уже преследовать, мы же людей не давим.
Они как раз подходили к Уважаемому Дереву, где Виктор в свое время чуть не наехал на Варю, и оба, переглянувшись, засмеялись. Варя с удовольствием отметила этот смех, такой хороший, дружный.
– Но ведь это жутко опасно, наверное? – тут же возразила она. – Как это ваши родные вас отпускают? Не из-за денег же? А если вы ставки делаете и проигрываете, неужели не жалко? Лучше бы детям что-нибудь купили…
– Типично женский взгляд, – прокомментировал Виктор с какой-то обидной снисходительностью.
Варя вознегодовала:
– Это почему же? Вы мне, может, еще объясните, чем мужчины отличаются от женщин? А женская логика – от нормальной человеческой?
– Если хотите, – приветливо согласился он. Варя собиралась парировать какой-нибудь ядовитой фразой, но Виктор и в самом деле начал объяснять: – У женщин всегда есть готовые знания, как из компьютера. Ответы на любые вопросы. А мужчина всю жизнь что-то ищет, учится, пытается понять. Видите, это совсем не обидная разница – это просто разница. И у каждого подхода – свои слабые стороны. У женского, например, – то, что готовый ответ может оказаться просто общим местом. Непригодным к конкретному случаю.
Варя сосредоточенно молчала. В теории готовых знаний было что-то такое, о чем она и сама вроде бы думала, и об этом обязательно надо было договорить – Виктор опять переводил неназываемые вещи в понятные слова, и упускать такую возможность не хотелось. Но все заслонила нахлынувшая обида. И на что? На то, что человек с кладбища поставил на ней крест, записав в число банальных предсказуемых баб – с ходу, ни за что! И она от этого по-настоящему расстроилась! Как будто ей есть дело до того, что думает о ней первый встречный! Варя продолжала молчать, но обида никак не проходила, наоборот, росло желание тоже как-то обидеть того, кто так задел ее за живое.
– А мужчины часто маскируют общие места за пресловутым поиском истины, – наконец выговорила она, тщательно подбирая слова. – Вот вы, должно быть, мечтаете вырваться с кладбища, на котором себя заживо хороните, но подменяете это гонками с реактивными скоростями. Так и волки сыты, и овцы целы – золотое дно то есть. Очень по-мужски.
Договаривая, она уже жалела, что сейчас придется холодно проститься с тем, с кем прошла такой долгий причудливый путь через весь город. Неужели придется высказать незнакомому человеку злые, хлесткие слова о том, о чем и близкие обычно говорить остерегаются? Кто там писал, что потемки чужой души следует чтить, независимо от того, скрывается там какая-нибудь дрянь либо сокровища?
Но Виктор, пропустив эмоции, заинтересовался:
– Метко! И как вы это все заметили?
– Да вы сами – готовый ответ. У вас в глазах такая серая тоска! – с упавшим сердцем сказала Варя – но ведь ничего другого не оставалось, как договорить. – То есть раньше была, вначале! – прибавила она поспешно – и с удивлением заметила, как взгляд под кепкой веселеет.
– Надо же, а до сих пор все меня убеждали, как мне хорошо и как я должен быть счастлив! Я и сам почти поверил… Я вас, кажется, немного рассердил – ну, зато теперь-то, в третий раз, вы меня запомните! – сделал Виктор неожиданный вывод. – А то я иду и все думаю – вот сейчас простимся, а в следующий раз опять не узнаете, мимо посмотрите.
А ему это не все равно? Какой еще следующий раз? А ведь они о чем-то не договорили!
– Смотрите, это не вас дожидаются? – подал голос Виктор.
– Почему меня? – не поняла Варя.
– Ну, вы красивая женщина, а там человек с букетом.
На стороне "птичника", у дома Воробьевых стояла сверкающая иномарка, а рядом с ней – Олег Александрович Зотов, при полном параде, действительно с букетом, и держал он его не как веник, а прямо перед собой – внушительно и торжественно. Варя ахнула. Восемь часов! Мистика какая-то – она опять забыла про Зотова! Она же не успеет переодеться? Что ему сказать? Мысли неслись, а сама Варя впала в ступор. Сейчас их с Виктором не видно из-за зарослей трехэтажной сирени, но еще несколько шагов… Но главное, необходимость куда-то ехать вместе с Зотовым кажется сейчас полнейшим абсурдом, как бывает, когда внезапно проснешься.
– Я вас совсем заговорил? И сильно задержал? Вам надо ехать? – Виктор глядел на нее испытующе, наверное, не знал, что лучше – исчезнуть, чтобы не подставлять Варю, или остаться. Должно быть, на ее лице сменялись и страх, и растерянность, и досада, и он вдруг утвердительно сказал: – Вам же не хочется ехать! Давайте я что-нибудь придумаю?
Варя опомнилась и испуганно взглянула на него:
– Нет! Я хочу! Мне надо ехать! Не нужно ничего придумывать!
И они сделали еще шаг вперед.
– Ой, а я и на часы совсем не смотрю! – заторопилась Варенька – она знала, что самое лучшее сейчас – непринужденно защебетать, но щебеталось как-то нервно и не совсем естественно.
Олег Александрович, однако, приветствовал ее очень любезно, заверил, что подъехал сию минуту и времени у них еще навалом, а потом повернулся к ее спутнику, поднял бровь и спросил – точно так же, как Робин:
– А ты что, Боярин? Гуляешь?
И нотки угрозы были в голосе те же самые! Варя замерла.
А Виктор, глядя ему в глаза, отвечал:
– Гуляю.
И оба продолжали смотреть друг на друга, не мигая, словно в игре, и довольно долго, потому что Варя успела вспомнить: "Петушки распетушились, но подраться не решились…"
Наконец Олег Александрович сказал:
– Ну что же, Варенька, поехали?
Поняв, что теперь не до переодеваний, не глядя по сторонам, Варя полезла в машину, держа перед собой громоздкий букет. Красные розы означали пламенную, страстную любовь. Красные розы ничего другого означать не могут.
Варя расположилась на сиденье и сунула руку в карман плаща, чтобы проверить, не выронила ли в гонках по кладбищу ключи от дома, где ей теперь почему-то больше всего хотелось оказаться. В старых стенах, и пусть даже совсем одной. В кармане лежал какой-то хрустящий пакетик. Она медленно вытащила руку – конфеты. Жевательные мармеладные лягушки. Медленно засунула обратно. Она что же, сходит с ума?
Красные розы
– Куда мы так несемся? – немного придя в себя, спросила Варя. – Вы же говорили, торопиться некуда. Или пирог в духовке горит? – Но шутка была машинальной, а голос – вялым.
Олег Александрович, словно опомнившись, сбавил скорость.
– А сейчас попробуйте угадать, который дом – мой, – предложил он со слегка наигранным оживлением и поехал совсем медленно – видимо, чтобы поберечь колеса, дорога стала грунтовой. Поселок Сосновый Бор прирос целым кварталом, и асфальт здесь пока не проложили.
Варя послушно завертела головой. В начале улицы, где сохранилась старая застройка, хозяева расширяли жилье, пристраивая к деревянным избушкам каменные новоделы. Выглядело это трогательно – словно молодой дом заботливо брал под крыло старенький, но Зотов прокомментировал:
– Что натворили, только поглядите! Ведь одной бы спички хватило! Ну, завелись деньги – так срой до основания, а затем – делай как положено! А если жалко родных пенат – оставь как есть, не мучай, и возводи рядом с ним хоть небоскреб! – И Варя поняла, что они еще не доехали.
Дальше пошли ряды одинаковых кирпичных коттеджей, стоящих почти вплотную, и Варя испугалась: морды, то есть фасады, у них были тупые и самодовольные, и каждый говорил: и я собакевич, и я собакевич! Что, если один из них и есть предмет гордости Олега Александровича? Как бы сделать так, чтобы восторг при виде новостроек выглядел понатуральнее? – подумала Варя. Господи, а какими словами похвалить шедевр архитектуры? Ведь, наверное, нельзя не похвалить…
Но Зотов иронично произнес:
– А здесь у нас груды кирпича! Кирпичный завод переехал.
Варя вздохнула с облегчением и вдруг почувствовала такую усталость, что даже глаза захотелось закрыть. Ну да, сначала бурьян ведь пропалывала, а потом еще шли долго… Но усталость была не физической, а какой-то мимической – она устала быть любезной! А ведь еще даже до дома не доехали! Осознав это, Варя тут же "подтянула" мышцы лица, изобразив улыбку и внимательный взгляд, пока Олег Александрович не успел ничего заметить. А он уже припарковал машину, распахнул перед Варей дверцу и, наконец, с уже знакомым широким гостеприимным жестом объявил:
– Приехали!
Увидев симпатичный, словно с журнальной картинки домик, обшитый серебристым сайдингом, Варя еще раз с облегчением вздохнула и похвалила его от души. Ну, может, с несколько излишним жаром – кирпичные чудища сгрудились неподалеку, не давая о себе забыть, – но Олегу Александровичу так не показалось. Он и сам не скрывал восторга и, ведя Варю к дверям, увлеченно толковал о стройке и стройматериалах. Кажется, тут можно ничего не вставлять и даже не вслушиваться, достаточно просто кивать с внимательным видом. Слава богу!
Двор был еще не благоустроен и оставался стройплощадкой, и внутри дома не все доделано – в коридоре из стен торчали провода, под лестницей валялись стружки. Островком благополучия оказалась гостиная, как будто только что обставленная к Вариному приезду. Даже запах мебельного магазина витал здесь. И дело было не только в запахе и не в безукоризненной новизне – кресла, журнальный столик, тумбочка с телевизором выглядели словно образцы в торговом зале, имитирующем жилое пространство: тут поставлена ваза, там полка украшена цветастой конфетной коробкой, чтобы скрыть пустоту, там пара книжек поставлена с этой же целью – и все это, наоборот, выдает, что пространство нежилое, потому что в настоящем доме вещи ведут себя иначе. Кажется, Варя подумала об этом вслух и ужасно смутилась, забормотала, что комната, конечно, скоро станет обжитой, настоящей. Еще не хватало, чтобы хозяин счел это за издевку. Но странное дело, Олег Александрович воспринял ее слова как комплимент. И он не притворялся!
– Как это вы всё угадываете, не перестаю удивляться! Вот, посмотрите.
Он достал какой-то журнал и, усадив Варю в кресло, развернул перед ней. Это был каталог крупного мебельного магазина, и Варя увидела в нем… комнату Олега Александровича. Она переводила взгляд со страниц на гостиную и обратно – и видела одинаковые спинки и подлокотники, одинаковую бежевую обивку и даже те же самые гардины. Хозяин с удовольствием наблюдал.
– Да, да, – подтвердил он, – и занавески такие же! И диванные подушки!
Варя посмотрела на диван.
– И ковер!
Она посмотрела под ноги.
– И торшер, и люстра!
Варя задрала голову, а потом с оторопью стала сравнивать надписи на корешках книг в каталоге и в комнате, хотя об этом Олег Александрович ничего не говорил. Но в каталоге буквы были слишком мелкие, не разобрать… Даже соломенные салфеточки под бокалами, в которые Зотов уже разливал белое вино, были точь-в-точь как на столике в каталоге!
– Я все до мелочей велел подобрать, – перехватил он Варин взгляд. – Надо отдать им должное – постарались, ничего не упустили, что значит профессионалы. Сначала оттенок был другой, слегка золотистый, но я сказал – чтобы все точно как в журнале. Правда, пришлось немного подождать…
– Значит, вы сами так хотели? – уточнила Варя и замерла, сравнивая картины. Вытянутый узкий эстамп на стене изображенной в журнале гостиной – вытянутый узкий эстамп на стене зотовской гостиной. Пролет резной ограды – пролет резной ограды, кленовые листья – кленовые листья…
– А картину как искали! – охотно подхватил Олег Александрович. – Таких уже не было, но я настоял, и для меня…
Ну ладно, подушки, занавески – человек может быть не уверен в непогрешимости своего вкуса, к тому же мужчины редко зациклены на том, чтобы подбирать один к одному элементы уюта и получать от этого удовольствие… Но чтобы и картину скопировать? – рассуждала Варя. Она вспомнила этот гигантский сетевой магазин, где однажды покупала себе скромную полочку, и отдел в нем с десятками репродукций любых размеров, форм, сюжетов. Неужели ничто другое не бросилось в глаза, не приглянулось? Или главное – чтобы все было как в журнале? Образце благосостояния и красоты?