И Варя вытащила из книжного шкафа альбом с репродукциями старых мастеров – большой, тяжелый, страшно дорогой – такой, какой дала ей в день знакомства Мурашова. Родители заметили, что Варе жалко его возвращать, и купили точно такой же, специально в Москву ездили, починку баяна в очередной раз отложили…
Помимо понятного удовольствия, которое Варя получала от хорошей живописи и хорошего текста, в этой книге заключалась еще тайная Варина игра. Или задание, которое она дала сама себе, но так до конца и не выполнила? Или загадка, которую кто-то загадал или которая сама загадалась? Начало каждой главы предваряла заставочка – маленький квадратик с фрагментом одной из картин. И Варя отыскивала целое по этому фрагменту. Это могло быть что угодно – кусочек пейзажа, лица, мелкие фигурки второстепенных, неразличимых персонажей, малозаметная деталь, элемент орнамента. Иногда картина-источник находилась сразу, иногда – после упорного, сосредоточенного всматривания и долгого перелистывания туда-обратно. А иногда не находилась вообще.
Варя снова начала листать альбом, хотя знала его уже наизусть, в мельчайших подробностях. Она знала и такой фокус, что заставка могла быть фрагментом картины, рассматриваемой не в этой главе, а в следующей или предыдущей – словно неведомый шутник нарочно усложнял ей задачу. Но трех кусочков она так и не нашла. Вьюнок с розовыми цветками-граммофончиками – к живым таким притронуться нельзя, сразу съежатся и поникнут, складка на дорогой тяжелой материи с плотным цветочным узором и изогнутые ветви дерева с серебристым отливом – этих трех фрагментов нигде не было. Не было вьюнка, складки и ветвей. Она изучила все картины в альбоме вдоль и поперек – не было!
Сейчас Варя надеялась на свежий взгляд – все-таки два года не прикасалась к альбому, может, раньше глаз был замылен от долгого упорства. А вдруг сейчас все легко так и непринужденно отыщется и настанет логический конец… Может, на картине эти фрагменты выглядят малюсенькими – или, наоборот, слишком большими, потому и затрудняется поиск… Для чего он нужен, этот поиск, и что будет означать логический конец, если он когда-нибудь наступит, Варя не знала – нужно, и все. Хотя со стороны, наверное, это занятие выглядело нелепо. А мама, видя напряженный Варин взгляд, была довольна: дочка занята серьезным делом – изучает великое художественное наследие, обдумывает, вникает. Варя фыркнула и сама этому обрадовалась: кажется, сейчас она оживет. Только бы на воздух!
А вообще, это разгадывание альбома хорошо тем, что сосредоточивает на поисках решения здесь и сейчас, в настоящем, без прошлого и будущего, в которых неизбежно вязнешь, ища ответы на другие вопросы – на самом деле имеющие только один ответ, которого не хочется видеть…
Кажется, музыкальная бочка уже не поет. Или это кажется?
Варя подошла к окну.
Полнеба занимала туча, а полнеба – солнце, ослепительное, победительное, специально для нее!
Скорее! Сарафан, шляпка с незабудками!
Цветы из пластмассовой вазочки
Двухметровый верблюд важно вышагивал по аллее парка. Он был бежевый, плюшевый, и его хотелось погладить – и в то же время такой огромный, что Варя посмотрела на мощные ножищи и посторонилась. Между горбами сидел малыш и взирал сверху вниз с той же важностью, что и верблюд. Никто, кроме них двоих, не видит мир в таком ракурсе! Варя успела побыть малышом и увидеть мир с высоты верблюда, потом мамой малыша, идущей рядом и гордой оттого, что может подарить ребенку такое счастье, потом…
Побыть самим верблюдом она не успела, потому что услышала дурашливый крик в мегафон:
– Ну, у кого еще есть монетка? Выворачивай карманы! Какой чудесный приз вас ждет! Или вас! Девушка в шляпке, а может, вас?
На площадке (такие повсюду были в городе в праздничные дни – с певцами, танцорами, фокусниками) – пестрый клоун с красным носом на резиночке собрал вокруг себя народ. Черно-белая пятнистая игрушечная собака, которой он размахивал, привлекала и детей, и молодежь, и все действительно выворачивали карманы в поисках мелочи.
– У кого найдется самая старая монета – тому сегодня повезло! Предъявляй хоть копейку – и забирай такую красоту! – надрывался клоун, и к нему тянулось несколько рук одновременно.
Варя подивилась, сколько же неплатежеспособного старья таскает с собой народ. Клоуну протягивали вышедшие из употребления металлические рубли девяностых годов и даже советские хорошо забытые медяки.
– 1975 год! Двушка! Надо же! Хоть по телефону звони! Помните, умельцы сверлили в таких дырки и опускали на ниточке, а потом вытягивали обратно? Я-то помню, сам так делал! Ба, три копейки! 1953-й! До сих пор не израсходовали?! Хоть бы водички с сиропом в автомате купили, пока возможность была! Кто больше? У кого старее? Что у вас, юноша? Пятак? 1987-й – где мои семнадцать лет! Пятак против трех копеек – три копейки старше! У кого еще? Что вы мне, барышня, цент суете? Цент, конечно, доллар бережет, но валюта нынче не котируется! День России отмечаем! Русские деньги давайте! Что, больше нет?
Варя с удовольствием следила за торгом, прекрасно зная, что она уже выиграла, – так надо же дать людям поиграть, поволноваться. Наивные, суетятся и не знают, какое у нее есть сокровище, бабушкин пятак! Ничего, они в другой раз победят, или им повезет еще в чем-нибудь… И только когда владелец трех копеек уже нацелился на роскошную собаку, Варя протиснулась, сунула руку в сумочку…
– Ну и ну! – Клоуну даже не пришлось изображать потрясение – он был и вправду потрясен. – Земляки, граждане, смотрите, что творится! 1860 год! Вот деньжища-то! Большая, тяжелая! Кто же тогда правил, дай бог памяти… Александр, что ли? Ну да, Второй, Освободитель! Батюшки, восемьсот шестидесятый год! Крепостное право еще не отменили! "Войну и мир" с "Анной Карениной" никто еще и не читал, и не писал! Девушка в шляпке, я же говорил – приз ждет именно вас! Граждане, поздравим победительницу! Вот пятак так пятак! Всем пятакам пятак!
Варя сияла, все тянули шеи, разглядывая ее счастливый пятак из рук клоуна, – и вдруг еще кто-то из-за публики протянул ладонь.
Клоун ахнул. Монета была такая же большая и тяжелая, как у Вари, и он приблизил ее к своему красному прицепленному носу, чтобы то ли лучше разглядеть, то ли обнюхать. Наконец возвестил:
– Дорогие мои! Вы становитесь свидетелями небывалого зрелища, о котором расскажете потомкам! Неужели сегодня все нумизматы Белогорска вышли в парк? Смотрите внимательно! Перед нами – монета достоинством две копейки, год – 1799-й! Знаменательный год – родился Пушкин! Если бы я не был так поражен, то непременно вспомнил бы еще что-нибудь интересное! Видите, на обороте – большая буква П в короне – это же Павел, дедушка того Александра, который…
Варя растерянно воззрилась на потемневший медяк с редкими насечками по краю, потом перевела взгляд на конкурента. Откуда он только вылез? Толпа заслоняла молодого мужчину в видавшей виды майке и джинсовой бейсболке – в поход собрался, что ли, только рюкзака не хватает. И шел бы в свой поход!
– Что же делать? – развел руками клоун, явно извиняясь перед Варей.
Но турист быстро подхватил:
– Как что? Вручайте девушке приз. Я же опоздал, вы уже успели объявить победительницу.
Все это он говорил каким-то очень знакомым голосом, с небольшими запинками, а клоун обрадовался и завопил:
– Девушка в шляпке с незабудками стала победительницей нашего конкурса! Да здравствует мужское благородство!
– Целую комедию разыграли, – проворчал кто-то в передних рядах, ему охотно поддакнули:
– Конечно, все подстроено! Разве так бывает? Наверняка это его родня. И пятаки заготовили!
Варя дернулась было, чтобы запротестовать, но большущий приз с лапами, торчащими во все стороны, не давал развернуться в толпе, а конкурент очень естественным жестом взял ее под руку, вывел на свободное место и радостно сообщил:
– Кажется, вчера я был слишком самоуверен – вы опять меня не узнали!
– Виктор! – сердито воскликнула уже узнавшая его Варя. – Ну что вы вечно прячетесь под всякими козырьками! Лужков номер два! Приз почему не взяли? Он же ваш! Две копейки старше! Зачем тогда в конкурсе участвовать – ради эффектных жестов? Все подумали, что мы – тоже клоуны, со сценарием.
– Ну, давайте возьму – понесу, – согласился Виктор, чуть-чуть сдвинул бейсболку и взял собаку под мышку. – Вы честно победили, я правда позже подошел. А когда подошел, то просто не удержался – захотелось поучаствовать.
Варя вспомнила дартс с воздушными шариками – и поверила. Еще бы не захотеть, с такой-то монетой.
– А без эффектных жестов зрителям было бы не так интересно, клоун нам наверняка спасибо говорит.
Возразить и тут было нечего.
Они вышли на аллею, уставленную вереницей лавочек, вокруг которых толпились люди, но явно не для того, чтобы просто на них посидеть, в воздухе ощущался сильный запах краски.
– Ой, сегодня же скамейки раскрашивают! – вспомнила Варя.
Они попытались рассмотреть произведения искусства, возникающие прямо на глазах, но из-за спин и голов мелькали только разноцветные фрагменты: звериные головы с большими глазами, крылья – то ли птичьи, то ли ангельские, звезды в небе, рыбьи хвосты в волнах… А потом Варя заметила, что они до сих пор сжимают в кулаках свои старинные медяки.
– Лучше убрать, а то еще потеряется. – Она поместила пятак в кармашек сумочки и звонко щелкнула замком. – А у вас тоже неразменная, чтобы деньги водились?
– И правда неразменная – нигде не разменяешь. – Виктор сунул монету запросто в карман, Варя тут же подумала о возможной дыре, но ничего не сказала. – Мне ее сто лет назад приволокли, когда я руку сломал, чтобы пилил и опилки проглатывал. Настоящая медь потому что. Кости якобы лучше срастутся.
– И вы глотали опилки? – Варины глаза округ лились от ужаса. – Ой, а это вы тогда в аварию попали? На своей супермашине?
– Да нет, – успокоил Виктор, – я на машине никогда не бился. – Это было сказано с оттенком гордости. – Так, ерунда, на банановую шкурку наступил… А пилить не пилил – может, жалко стало. Все равно само срослось. А ваш пятак, значит, прибавлению капитала способствует? И как, успешно?
С таким же любопытством он спрашивал об эффективности тряпочек на дереве любви. Варя вспомнила свою музейскую зарплату, беспечно рассмеялась и махнула рукой.
– Понятно. Значит, надо усилить знаете чем? – деловито спросил Виктор и начал рыться в карманах. – Жуком-скарабеем. Не живым, конечно, из зеленого камешка. Народ в них верит. У меня полно было, всем знакомым раздал. Кажется, кончились – жалко. Дома поищу.
– Это из Египта? – уточнила Варя – она видела что-то похожее у своей начальницы, когда та вернулась из отпуска. – В отпуск ездили?
– По делам. В основном в Малую Азию, в Турцию.
Варя живо вообразила эту картину; пески, старинные гробницы, обмен опытом… Видимо, все это тут же нарисовалось на ее лице, потому что Виктор рассмеялся:
– Я на философском факультете диплом писал о мировоззрении древних хеттов – может, помните хеттеян из Библии. Ну и захотелось побывать в тех местах. И в Египте тоже, они же с ним успешно воевали, Рамзеса Второго в ловушку заманили… Я вам поищу скарабея, – еще раз пообещал он, но Варя возмутилась:
– И это – всё?! Нет уж, рассказывайте, раз начали! Про своих хеттеян! Как это вы после МАИ – да к ним перекинулись? – Только она привыкла связывать его с лесом и вечным покоем, потом – с ночным ревом машин на улицах, как опять приходится перестраиваться! – Или скажете сейчас, что торопитесь? – добавила Варя не без иронии.
– Нет, не скажу. – Сегодняшний джинсовый турист был нисколько не похож на себя вчерашнего – с невеселыми неведомыми Варе мыслями, скользящими в глазах отдельно от произносимых слов. Отвечал он быстро и охотно, глядя не на дорогу, а на Варю, и в то же время лавировал среди множества людей, движущихся по аллее, так безошибочно, что Варю ни разу никто не толкнул. – Неудобно только. Я вчера и так… Старый Мазай разболтался в сарае. Вспомнил – стыдно стало. А вы хотите, чтобы снова…
– Хочу, – подтвердила Варя, – и можете не стесняться: про хеттов – это еще не про вас. Хотя про вас мне тоже интересно, и я тоже себе удивляюсь: обычно это я болтаю о своей личной жизни со всеми подряд.
– Ну, если так – болтаем дальше. – Кажется, сегодня Виктор улыбался не переставая. – Надо только примоститься где-нибудь. Только не на крашеных шедеврах.
Варя перехватила его взгляд в сторону ресторанчика через дорогу – снова замкнутое пространство, духота вместо свежего воздуха, подсветка вместо солнца! – Виктор заметил этот взгляд, полный ужаса – и круто свернул к столикам под полосатыми тентами. Собственно, пустовал только один столик, и то потому, что стулья от него растащили, но Варин знакомый тут же где-то углядел свободный стул, перенес его через головы посетителей и поставил перед Варей с той же быстротой и точностью, с какой оторвал вчера хлястик от рукава. Так же явился второй стул, и Варя засмеялась, словно ей показали фокус. Нет, сегодня все так замечательно – и неожиданный приз, и летающие стулья, и наивные цветочки в пластмассовой вазочке – синий, белый, красный, в честь праздника, – и слегка шершавые, посыпанные шоколадной крошкой шарики мороженого. А всё, конечно, погода: выглянуло солнышко – и жизнь наладилась. А не то сидели бы все дома, и она тоже…
Про хеттов Варя вспомнила и сама: монументальные каменные ворота со львами, суровые рельефы, изображающие процессии богов в виде воинов – фотографии из очередного альбома Ларисы Ивановны. Все-таки Мурашова прекрасно давала им историю искусства, что-то задержалось в голове, хотя период до нашей эры Варю мало интересовал. Кажется, у этого народа был настоящий культ камня, и даже небесный свод они считали каменным. И старались свои храмы и прочие постройки гармонично вписывать в природу, за две тысячи лет до понятия "органическая архитектура"… А этот странный человек, вместо того чтобы спокойно загорать на побережье, для чего все и приезжают в Турцию – как раз на ее современной территории жили хеттеяне, – выходит, лазил по этим камням, пытаясь что-то понять и почувствовать в их истории…
– А почему вдруг хетты? – Варя даже плечами пожала.
– Я думал, вы начнете спрашивать – зачем. Все начинают…
– Да нет, это-то понятно – человек живет-живет и выдыхается, и ему кажется, что надо еще чему-то учиться… Но ведь философии немерено – античной, например. Вы еще на всяких Платонов и Сократов ссылались – помните, на новоселье, на балконе с девочками. А с этих доисторических чего взять? Какая там у них могла быть философия? И источников наверняка кот наплакал. Они хоть писать умели?
– Ну да, на глиняных табличках. – Виктор сидел напротив, откинувшись на спинку стула, солнце светило ему в лицо, и теперь не было понятно, улыбается он или щурится от света. – Вы что так экономите свое мороженое? Ешьте, ешьте, еще закажем… Кстати, их язык родствен славянским, индоевропейская семья. Ватар – вода, небиш – небо. Наверное, во мне родственные чувства пробудились… И вот они появляются неизвестно откуда среди арабов и семитов, громят сильнейшие царства, разрушают Вавилон, получают контроль над Египтом – и процветают почти шестьсот лет в своих горах. И никто им не нужен, и ни от кого они не зависят, все у них свое, что нужно для жизни: древесина, металлы, колесничное войско… И представление о благородстве близкое к нашему. А их царям удавалось сделать знать опорой трона и соблюсти единство интересов царского рода и свободных хеттов – этого и сейчас не умеют! А вы говорите – какая там философия. Кое-кому, может, наизусть надо учить эти таблички, чтобы понять, как это у них получалось… Интереснейший народ! А потом он просто исчезает, в воздухе растворяется. Без треска и грохота и без долгой агонии. Приходят какие-то народы моря с Балкан – и всё. Остались только таблички и камни. Понимаете – появились ниоткуда, исчезли в никуда, фантом, опущенное звено истории…
Прочерк между датами, вспомнила Варя. Ну да, зачем-то же они были. Именно это и хочется понять, когда видишь прочерк…
– А что вы отвечаете на вопрос "зачем"? – спросила она, забыв про мороженое, которое начало подтаивать на солнце. – Только не чтобы отвязаться, а по-настоящему? – И поспешно прибавила: – Ведь люди сейчас получают второе образование в основном для того, чтобы в должности повыситься или профессию сменить на более доходную. А хеттеяне ведь вряд ли…
– Вряд ли, – кивнул Виктор, придвинувшись к столику и подперев ладонями подбородок. Теперь его лицо оказалось совсем рядом, и видно было, как в сощуренных глазах пляшут солнечные искорки. – Да вы же сами знаете зачем. Лучше всяких прочих. Помните, у Игорька вас о картинах из цветов выспрашивали, и вы так о них говорили, что… Ну, представьте – нет у вас ваших картин, отняли. И что? Пустота. – Виктор говорил быстро, обычные полувопросительные паузы исчезли.
– Пустота, – неуверенно согласилась Варя – не в пустоте сомневаясь, а в том, что картины могут отнять и что жизнь без них вообще возможна. – Но как же дальше-то? – вырвалось у нее совсем горестно. – Ну, запихнули вас на кладбище, семейный долг и все такое, – торопилась уже и она, – пустота вас чуть не пожрала, и вы нашли эту отдушину… эту философию свою… к хеттам съездили… Время от времени уезжаете на большой скорости от себя самого… А потом опять ведь обратно на кладбище! И опять рано или поздно – пустота? Куда вы от нее денетесь? Получается, просто на экскурсию сходили? Вы изменились, а ваша жизнь – нет! Или вы не бросите свою философию? Преподавать будете, я не знаю… труды писать? Без отрыва от производства?
– Пожалуй, не буду, – опять кивнул Виктор, неотрывно глядя на нее из-под козырька. – Сами философы советуют пораньше завязывать с философией и делами заниматься, чтобы не выглядеть смешно. Эта часть жизни была необходима, но теперь она прошла. Вот видите, как я вас неважно развлек. И занятного мало, и скарабеев не осталось…
В толпе промелькнули Аня Семенова с мужем и сынишкой – тот, широко разинув рот, пытался откусить сахарную вату, которая, нанизанная на палочку, опасно скособочилась.
Часть аллеи отгородили красными пирамидками, и там начались соревнования – гонки на трехколесных велосипедиках.
И правда, все "почему" и "зачем" должны казаться такими неуместными в этом царстве лета, безделья, потешных рожек и сахарной ваты. Но Варе разговор не казался неправильным. Он словно продолжал предыдущий или какие-то ее собственные мысли, которые обычно не бывает времени додумать, и хотя он был совсем не о ней и ее делах – для нее как будто что-то прояснялось, и мир вокруг перестраивался, становясь долгожданно-упорядоченным – только не предсказуемым, а живым, подобно удачной картине.
– А дома, наверное, были не в восторге, что вы на это время тратите? – предположила она, вспомнив свою маму домурашовской эпохи, но Виктор неожиданно вскинулся:
– А что? Я ведь свои и время, и деньги тратил, взаймы ни у кого не брал! Кому какая разница, на что – на скачки, на казино, на поросячьи бега!
Варенька вдруг заливисто рассмеялась – даже шляпку пришлось придержать, чтобы не упала, – и сама на себя замахала руками:
– Ой, не обижайтесь! Просто обычно так же гордо говорят: а я пью на свои!