Того, кому я через два года рассказала все (в койке, понятное дело, где же еще), и кто стал после этого трахать меня как-то… Нет, не лучше - он всегда был отличным и ровным, в смысле, без проколов и без взлетов… Не нежнее, не ласковее - все это всегда было в меру, и так и осталось, - а как-то… Ну, применительно к сексу какое-то смешное слово, но другого не подберу: как-то уважительнее, что ли… Как с равной. Вроде, равноправной. Вот этого в нем раньше не было. Никогда не было. И потому стало таким странно-приятным, таким… Нужным. И важным. И я…
Впрочем, хватит лирики, пора забирать Киску из садика и вообще пора…
- Ты куда? - растерянно крикнул он с дивана, когда, сходив быстренько в ванну, я в уже застегнутой блузке стала подкрашивать губы перед зеркалом в прихожей.
- В садик, - машинально буркнула я в ответ, словно ничего не случилось, обернулась и увидела…
Плачущий мужик - по-настоящему плачущий, а не пускающий "скупую мужскую слезу", - на самом деле не вызывает у бабы ни жалости, ни отвращения. Впрочем, про всех баб не скажу, у меня - не вызывает. Возникает лишь холодное ощущение чего-то неправильного. Ну, как если бы… Если бы собака вдруг замяукала, или кошка - залаяла. Или крыса - заговорила. Я смотрела на него, а в мозгу у меня холодно вещал голосок того - он говорил мне это однажды, рассеянно гладя ляжку, уж не помню, в какой связи и за каким… Наверное, я спросила его о чем-то, а может, и нет… Словом, он сказал тогда, а теперь его равнодушный, сытый - мы тогда здорово наелись друг другом, - голос повторял это в моем мозгу:
- … когда загоняешь крысу в угол и ей уже некуда деваться, совсем некуда, ее нужно, ее необходимо, ее обязательно следует… добить. Это легко, это просто, но многие забывают об этом и потом здорово платят.
Я смотрела на своего всхлипывающего благоверного - картинно всхлипывающего, ну, еще бы, он ведь у нас артист, актер, владеет системой Станиславского и… дальше "кушать подано" в свой тридцатник так и не прыгнул, - и знала, как мне его добить. В самом деле, легко и просто, и наверное, так и надо, но… Он не крыса. Он даже не крыса, и потому - не стоит.
И я не стала говорить ему про дочку, не стала добивать, а просто ушла. И больше не возвращалась - забрала из садика дочку, поехала с ней к матери, полтора месяца прожила в ее двухкомнатной квартирке, а потом перебралась в другую двухкомнатную. Ту самую, откуда явилась полтора месяца назад к своему бывшему семейному очагу и застала на своем бывшем семейном ложе дешевую шлюшку с обвислыми грудками.
Да-да, я вышла замуж за своего красавца-любовника, за своего первого - неважно, что не он первым мне запихнул… Он был первым, с кем я узнала, что такое мужик - мужик, а не парнишка разового пользования, не мальчишечка на случайных блядках.
Выходить замуж за давнего, как говорят, доисторического любовника - безумие, бред, даже пить за успех этого безнадежного дела не стоит, но… тут был особый случай. И даже не потому что только мы двое знали о нашей дочке - после трехмесячных дрязг в суде я оставила дочку тому, хоть это и стоило мне немногих лишних седых волосков в рыжей гриве (ну, не седых, а серых, учитывая мою масть) и многих бессонных ночей. Но что значат бессонные ночи по сравнению с волей хозяина и с тем, что он давал мне в те ночки вместо сна…
Особый случай. Он трахал меня… Как ни смешно это звучит, но - уважительно. Как равную. Которая нисколько не меньше. Которую нельзя обижать, и не потому что это некрасиво и нечестно, а потому что она не так уж безобидна.
Он так и сказал мне, вскоре после исторической сцены уличения супруга в неверности и самообличения супруги - рассеянно водя ладонью по моей груди:
- Ты совсем не мала…
2
- Я всегда такая маленькая, когда вот так кончаю, - пробормотала я, вытягиваясь и жмурясь, как сытая кошка. - Как будто меня совсем и нет…
- Вот так кончаешь? - переспросил он. - А разве ты кончаешь по-разному? Разве бывает…
- Бывает, - не открывая глаз, кивнула я. - Бывает простой рефлекс, как у собачек Павлова, а бывает, что выворачиваешься наизнанку, как сейчас… Как всегда - с тобой…
(Господи, как здорово не думать, что можно сказать, а что нельзя… И как здорово говорить это по-настоящему, не врать, не…)
Как будто исчезаешь - становишься все меньше, меньше, а потом…
- Ты совсем, не мала, моя рыжая, - перебил он. - И не так уж безобидна, а?
- Ты про ляжки? Мне самой не нравятся толстые, но…
- Ляжки у тебя дивные. Слу-ушай, - он широко, словно от удивления, раскрыл глаза, - а ты и впрямь рыжая!
Я рассмеялась, но где-то в глубине сознания кольнула тупая иголочка - отзвук старой боли. Это была наша старая игра, еще с тех времен, когда…
* * *
Когда, ложась спать, я думала, скорей бы заснуть и проснуться уже завтра, потому что завтра я опять увижусь с ним, завтра снова приду в нашу комнатушку, три четверти которой занимает старый широкий матрас, и мы снова…
К сожалению, в той комнатушке хватило еще места для обшарпанного платяного шкафа, в котором кроме его вещей висел еще мой халатик и еще какие-то дежурные шмотки. И однажды, сбежав с институтских лекций - не могла в тот день утерпеть, - и придя к нему на час раньше обычного, я распахнула этот проклятый шкаф и в лучших традициях итальянского кино уткнулась взглядом в голую черноволосую девку, прикрывавшую прелести ладошками и смотревшую на меня с испугом, но… Кроме испуга в глазах ее плясали явные смешинки. И переведя взгляд на него, я увидела в его глазах…
Да, там была и досада, и виноватость, и даже слабенькая тень испуга (или мне так казалось), но под всем этим слабо, но отчетливо, мелькали те же смешинки. И именно они - я поняла это не тогда, а позже, намного позже, - а не вся эта нелепая и гротескная сцена с девкой в шкафу, ясно и твердо сказали мне, что все кончилось. Именно они резко и безжалостно объяснили мне то, чего я не видела раньше - просто не могла видеть, потому что… просто-напросто влюбилась в первый и в последний раз в своей жизни: что я для него вовсе не то, что он - для меня.
Тогда мне казалось, что кончилась вся моя жизнь. Это уже не был вопрос - больно, там, или не больно, или очень больно, или не очень… Я даже не помню, как я провела остаток дня и вечер. Помню лишь, как в первом часу ночи шла по трамвайным рельсам где-то в районе Масловки и думала… Нет, просто знала, что если из-за поворота сейчас выскочит трамвай, я не сверну с рельс.
Где-то выше, уже на Сущевском Валу, по-моему случилась какая-то авария - фигурки бегущих с тротуара на мостовую людей, слабые вскрики, темный силуэт "Жигуля", развернутого поперек шоссе и еще какой-то предмет на шоссе… Мотоцикл, что ли… Не помню. Я почти не смотрела в ту сторону, я смотрела за угол - куда медленно брела по рельсам, - и вяло гадала, выскочит, или не выскочит оттуда трамвай, в общем, уже зная, что не выскочит, потому что не слышалось никакого звяканья, лязга и прочего звукового сопровождения красных вагончиков.
Свернув по рельсам за угол, я увидела перед собой пустую улицу, уходящие вперед и сливающиеся там в одну линию пустые трамвайные рельсы, и, продолжая механически брести дальше прикрыла глаза. Ничего не изменилось. Передо мной по-прежнему торчала та же улица, с теми же рельсами, только… Не пустыми.
Прямо на меня беззвучно несся красный трамвай, который… Который не мог нестись на меня, потому что стоял боком ко мне. Но он стремительно приближался, и я поняла, что не он двигается на меня, а я лечу на него.
Мне было все равно, я лишь вяло подумала: глюки, - но инстинкт самосохранения распахнул мои глаза, и… Почти ничего не изменилось, я по-прежнему летела на торчавший впереди трамвай - видимо созданная воображением картинка была такой яркой, что еще какое-то мгновение забивала реальность, но… Очертания трамвая стали дрожать по краям, расплываться, и в момент "столкновения" трамвай уже был почти прозрачным, и я пролетела сквозь него и…
Все исчезло.
Исчез весь этот странный глюк - я по прежнему брела по пустой улочке, и не было тут, конечно, никакого трамвая, даже призрачного, порожденного жалкой суицидной попыткой моего мозга. Мозга, не выдерживающего столкновения с реальностью,
(обшарпанный платяной шкаф с его содержимым…)
и потому выдумавшим столкновение с "трамваем".
Вот и кончилась вся жизнь, подумала я и неожиданно засмеялась. В самом деле, как смешно облекается настоящая боль в расхожие штампы. И как странно, что штампованность формы не отменяет реальности сути, правильности смыла, хотя… Не стоит преувеличивать.
Мой мозг выдал не просто жалкую попытку воображаемого суицида и вовсе не затем, чтобы меня испугать и увести подальше от возможности попытки реальной. Кстати, я и не испугалась, я лишь поняла…
Видимо у некоторых людей не одна жизнь. Может, жизней у них и не девять, как у кошки, но все-таки несколько. И когда кончается одна, начинается другая.
Одна моя жизнь кончилась, это верно, как бы штампованно это ни звучало. Но я - жива, а значит… Значит, началась другая. Это и хотело подсказать мне мое воспаленное воображение, когда "швырнуло" меня на красный бок трамвая. И выскочив с другой стороны, я…
Вдруг я почувствовала, что невыносимая тупая боль, мучившая меня много часов, исчезла - словно осталась в том "трамвае", сквозь который я пролетела, словно тот "трамвай" сыграл роль ситечка, в котором застряло все, что мучило меня, а заодно и какой-то здоровенный кусок самой меня, оставив меня без боли, но с какой-то здоровенной… Пустотой…
Но с пустотой можно жить. Нужно только постепенно заполнить ее чем-то, или просто подождать, пока она заполнится сама.
И я махнула рукой проезжавшему мимо "Москвичу", и села в него, и, увидев обернувшуюся ко мне веселую симпатичную мордашку молодого паренька, улыбнулась в ответ. И когда, подвезя меня до дому, он не взял протянутой пятерки, я дала ему свой телефон. А на следующий день встретилась с ним, чтобы дать, но вместо этого неожиданно для себя самой не дала, а взяла. Да так взяла, что парень, по-моему, был даже рад, когда я не осталась у него на ночь и ушла, сказав, что моя мамочка велит мне ночевать дома.
Мамочка давно уже не могла мне ничего велеть, и если бы в парне еще оставались какие-то силенки, я бы не ушла, но… Из кувшина можно вылить только то, что было в нем - так, по-моему?
Так.
И начиная с того паренька, уже всегда было так. Я больше никогда не тратила времени впустую, никогда не пролеживала в койке дольше, чем… В общем, я больше не давала, я - брала. А если им так уж непременно нужно считать, что берут они - на здоровье. Это же очень легко. Так же легко, как выдать проверку предмета их мужской гордости на оставшуюся прочность за ласку. Это и есть ласка, если… Если там осталось хоть сколько-нибудь прочности.
Правда, с зализывателем своих ран, а вернее, пустоты, я вела себя иначе, но… Просто у него я брала кое-что другое - душевный, так сказать, комфорт. Что в каком-то смысле, может, и поважнее оргазмов, впрочем… Оргазмы легко добирались в других местах. Блядство, да? В смысле, непорядочно, дескать, обманывать?.. Но скажите на милость, разве обманывать тех, кто хочет, чтобы их обманули, есть обман? Или блядство?..
Впрочем, так или иначе, блядство в его прямом смысле вскоре сошло на нет - с торчащим животом не очень-то поблядуешь, да как-то и не очень хочется…
3
- Ага, рыжая, - сказала я. - И бесстыжая. А что, рыжие - не такие, как все?
- Конечно, - кивнул он.
- А в чем разница?
- Они - рыжее.
- И все?
- Почти. Еще у них кожа другая. Веснушки… - он потянулся за сигаретой, но я перехватила его руку и снова положила себе на ляжку, а потом сдвинула выше.
- А еще?
- Еще у них вот тут, - он сдвинул ладонь еще выше и легонько погладил мой лобок, - горячее. Ну, хватит, не рвись на комплимент. Рыжим это не к лицу.
- А у тебя много рыжих было?
- Одна. И не была, а есть.
- Правда? Нет, не то, что одна, а что я - есть?
- Правда-правда… - пробормотал он и вдруг добавил: - Давай-ка, крути развод побыстрее. У меня через пол годика интересная поездка наклевывается, надо успеть все оформить.
- Что оформить? - не поняла я.
- Брак нам оформить, жопа. Иначе как я тебя возьму?
- Вот так, значит? - помолчав, спросила я. - А одного тебя, стало быть, не пустят?
- Почему не пустят, - недоуменно вскинул он брови. - Просто я хочу… А-а, ты подумала, что я из-за этого… - он рассмеялся. - Ну, Рыжик, ты все-таки дура.
- Правда? - вдруг по-детски обрадовалась я.
- Понадобись мне жена для галочки, - усмехнулся он, - ты бы очутилась в самом хвосте длинной очереди. Но… - он щелкнул зажигалкой и глубоко затянулся. - Я ведь не в НИИ каком-нибудь сраном работаю, Рыжик. Контора, конечно, тоже живет по правилам, но - по своим. Так что вы, мадам, пальцем в небо попали.
- Я не мадам, - пробормотала я, трясь щекой о его литое плечо, - я - Рыжик… ты думаешь, я буду хорошей женой?
- Ты будешь хорошей женой, - рассеянно кивнул он, глядя на ровные колечки дыма, медленно поднимавшиеся к потолку.
- Но ты же сам сказал, что я не… Не безобидна. Это из-за того, как я его локтем, да? Я сама поразилась…
- Безобидная - это для галочки хорошо, - усмехнулся он. - И локтем ты, судя по всему, неплохо сработала, только…
- Что - только?
- У тебя хороший рост, средний мужской, поэтому… В следующий раз, Рыжик - если выпадет следующий, - в момент удара чуть согни коленки и чуть опусти правое плечико. Поняла?
- Нет… - машинально ответила я, попыталась представить себе, как это сделать, и вдруг поняла. - Но я же тогда попаду…
- Вот именно, - кивнул он. - Тогда тебе уже не придется ни о чем беспокоиться - он очень не скоро встанет, а уж у него… - он издал легкий смешок.
- А ты не боишься, что я когда-нибудь сделаю так с тобой? Именно так, как ты учишь, а?
- Не-а, - равнодушно помотал он головой и резким движением затушил сигарету в пепельнице.
- Почему?
- Во-первых, потому что я никогда не подставлюсь. А во-вторых, если подставлюсь, то нарочно, и тогда…
- Ну? Что - тогда? - нетерпеливо подстегнула я его.
- Боюсь, ты никогда уже не сможешь нормально двигать той рукой, которой попробуешь это…
- Ну да, - перебила я его, - вас же учат…
- Нас - нет, у нас совсем другие задачи, но конечно, кое-какую общую подготовку проходят все, так что…
- Это подлый удар, и я… Я никогда не смогу так.
- Удар, Рыжик, не может быть подлым - это определение просто неприменимо к… К смыслу такого действия, к его цели. Удар должен вывести цель из строя, и чем надежнее он это сделает, тем правильней его смысл. Ведь тебе тогда, - он повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза, - стало жаль его мужское самолюбие, его, - он едва приметно усмехнулся, - мужское достоинство, и поэтому пришлось утешить. Пришлось его трахнуть, верно? А если бы ты сделала чуть правильней - как я тебе объяснил, - то жалеть было бы просто нечего. Поняла?
- Но я же не машина… И он тоже - живой человек! Я не могу делать так больно - живому! Это… Это просто не по-человечески…
- А ты думаешь, своим утешением ты ему слабее врезала? Вряд ли, Рыжик, - он отвернулся и опять откинулся на спину. - Думаю, как раз покруче. Не двинув туда, куда надо было, ты его не добила. А тем, чем думала, что утешаешь, ты его только здорово раздразнила. И помяни мое слово, он тебе еще здорово помотает нервы с разводом.
- Я могла его добить, - помолчав сказала я. - Могла сказать ему про дочку - нашу дочку, - и… Чуть не сказала. Не знаю, что удержало…
- Правильно удержалась. Это нам совсем ни к чему. А с разводом пусть покуражится - время у нас есть, так что…
- Он не станет этого делать, - перебила я. - А если заартачится, я его еще разок трахну - в смысле перепихнусь.
- Не выйдет, Рыжик, он больше не захочет.
- Меня не захочет?
- Тебя, тебя, милая. Равно как и никогда больше не схватит тебя сзади за шею - даже такой как он не станет наступать два раза на одни и те же грабли.
- Ах ты, скотина, - почти искренно возмутилась я, - я-то нарочно сказала, а тебе, значит, все равно, если я с ним…
- Рыжик, - поморщившись, перебил он, - какая разница, кто с кем перепихнется? Мы же нормальные люди, и в этом мы с тобой одинаковые. Мы поженимся, в общем, мы уже, считай, это сделали, но это вовсе не значит, что мы не можем жить так, как нам нравится. Нам совсем ни к чему притворяться - во всяком случае друг перед другом, - поэтому давай забудем все эти бредни, типа измен, верностей, неверностей и так далее. Да? Давай?
- Даю, - кивнула я и раскинула ноги. - Бери… Как жену - сверху.
И он очутился сверху. На мне. И во мне. И мне стало хорошо. Просто здорово. Дивно. Потому что я была не просто женой. Я была равной партнершей, я была… Дурацкое слово, но именно оно полыхнуло в мозгу вместе со всплеском первого оргазма - я была его…
Сообщницей.
4
Он оказался прав - то ли случайно угадал, то ли верно вычислил, но попал в масть: бывший муженек здорово потрепал мне нервы с разводом. И ни о каком "перепихнуться" даже речи быть не могло. Он выливал на меня ведра грязи в суде, выставлял распутной бабой, которой нельзя оставлять ребенка. Реально добиться этого - лишения прав и т. д., - конечно, было невозможно, но тянуть время, тянуть из меня жилы… Его дружки, вызванные им в качестве свидетелей, несли Бог знает что, и я могла лишь с немым изумлением слушать, как они… Мне и в голову никогда не приходило, что они меня так ненавидят, и я долго не понимала, за что, а потом… Кажется, поняла.
Они инстинктивно всегда чувствовали, что я люблю трахаться, что я почти всегда - готова, что со мной можно, и… Оскорблялись, что не им досталось.
Дружки мужа. Прямо сочившиеся у нас на кухне за водкой высокопарными излияниями о мужской дружбе - дескать, возьмемся за руки, друзья… Не за руки хотели они взяться, а за накрывавшую им на стол и убиравшую за ними их объедки жену хозяина - друга… Твою мать! И смешно, и противно, и хоть бы он сейчас раскрыл глазенки и увидел… Хоть бы на миг задумался: почему они так радостно все хором меня поливают? Да где там - дружба же, святая мужская дружба… Типа: "Вась, она тебе дала? - Нет, Вань. - А тебе, Петька? - Нет, Вань. - И мне - нет… Вот блядь-то!"
Шутки шутками, но однажды со смехом пересказывая все это своему красавцу, я вдруг разревелась. И ревела долго. Он молчал, пока я не успокоилась, а потом спросил:
- Достали?
- Да, - кивнула я. - Не могу больше. Сделай что-нибудь. Ты же можешь, да?.. Ты сам говорил. Пускай их прижмут как-нибудь…