Толпа тихо и настороженно гудит. Лже-Ноткин растерянно мнется, оглядывается на толпу, на камеры, потом снова поворачивается ко мне и смущенно мямлит:
- Э-ээ… господин, мистер, сэнсэй… Вы, конечно, владеете английским, э-ээ, в совершенстве, никто не есть спорить… Но правильно ли я понимайт, что вы есть иметь в виду лице… мерение…
- Что есть иметь, то и введу, - раздраженно говорю я. - Я есть иметь в виду лицемерие, - Я целиком поворачиваюсь к толпе, которая настороженно смолкла. - Объясняю для всех и военнослужащих. Лицемерие есть исключительно человеческое свойство - выдавать себя не за то, чем ты являешься, - мой рот кривится в злобной усмешке. - Поясняю для присутствующих здесь дам. Я с уважением отношусь к монахиням, - радостные вскрики и возгласы "Алилуйя!.. Аминь!.." с той стороны, где собрались монахини, - и с дружелюбной симпатией - к проституткам, - восторг и крики "Ебать нас всех!!" с той стороны, где митингуют проститутки, - но я НЕНАВИЖУ, - толпа стихает так, что слышно, как тихонько сопит носом толстячок с микрофоном. - когда монахиня выдает себя за проститутку, а проститутка - за монахиню.
Разочарованный гул, свистки, улюлюканье. Толпа рассасывается, из нее вяло летят в мою сторону какие-то огрызки, пустые банки из-под пива. Тухлый помидор шлепается в лацкан моего белоснежного смокинга и растекается там противной вонючей жижей. Краем глаза я вижу, как какая-то девица в мини-юбке, белом чепчике и с наперсным крестом на голой груди доверительно склоняется к размалеванной потаскухе в монашеском балахоне. И каким-то волшебным образом (расстояние - большое, но и воображение мое - неслабое) я слышу, как потаскуха брезгливо цедит сквозь зубы:
- Мужеской шовинистический свайн!
Репортеры выключают диктофоны, операторы выключают камеры и прожектора, а я…
Выключаю рубильник.
* * *
Воображение…
Кто-то писал, что оно делает великим и человека и Зверя…
Пожалуй. Оно многое дает, но… многого и лишает, если заиграться в него. Оно дает иногда человеку способность воспринять что-то из ряда вон выходящее (из ряда привычных, реальных явлений), что-то ненормальное, даже что-то чудовищное, и не сойти при этом с ума - воспринять, как данность. Но если заиграться…
Воображение может лишить человека желания чего-то добиваться в реальной жизни, лишить стремления карабкаться к какой-то реальной цели, потому что оно может дать ему эту цель сразу - в другой, в воображаемой реальности. За каким хреном лезть из кожи и, рискуя головой и жопой, пытаться трахнуть какую-нибудь мисс Европу, если ты можешь спокойно трахнуть свою собственную жену, представив себе, что это - мисс Европа?
Получается как бы два мира - один реальный, а другой…
Только кто знает, какой из этих двух - реальный?..
8
Обычно я паршиво сплю в каких-то новых, непривычных местах, но первую ночь у Рыжей я продрых, как младенец, почти без всяких снов. Лишь под утро я как-то мельком увидел кусочек своего старого детского сна, снившегося мне лет в десять, после виденного на том самом пустыре, где потом выстроили (на моих глазах) еще одну "гримерскую" девятиэтажку. Только теперь, взрослый, я не смотрел на бесконечный темно-красный песок откуда-то со стороны, а присутствовал, был там, в натуре - тащился по сухому, какому-то слишком сухому, песку и искал… своего Кота.
Я знал, что он где-то здесь, может быть, вон за той громадной песчаной глыбой, может, за следующей - Господи, я же не дойду до следующей, я устал, я еле тащусь - и я злился на него за то, что он затащил меня сюда, злился и проклинал его, но… Я боялся, что он может поранить себе лапу о какую-нибудь колючку - ведь в пустынях растут колючки - и хотя никаких колючек в этой пустыне не было, и вообще это была не пустыня, а… не знаю, что - просто мой старый сон, я знал, что это сон - я все равно должен был его найти, потому что…
Что-то давило на меня среди этого песка, что-то… Нет, не пугало, это был не страх, это было что-то… Большое. Такое большое, что не могло пугать, не могло грозить, вообще не могло заметить ни меня, ни Кота, но могло просто слизнуть нас с ним и все эти громадные "валуны" из песка, и весь этот проклятый песок… Ну, где же эта дрянь, я же должен найти его, он ведь может поранить себе лапу, и я тоже могу оступиться и полететь куда-то, и у меня уже почти нет сил тащиться по этому дурацкому сну, и если я не найду его, мы никогда не выберемся отсюда, потому что это он затащил мня сюда и только он знает дорогу обратно… И задыхаясь от усталости и от неожиданно накатившей на меня злобы, я задрал голову вверх, чтобы выплеснуть злость в ругани и проклятьях, чтобы завыть на этот дурацкий
(обруч?.. Диск?… Тарелку?..)
красный круг, висящий наверху, чтобы завыть на него, и может быть, своим воем заставить Кота, наконец, показаться мне, прибежать ко мне, и… Круг раскололся на тысячи вспыхнувших рубиновыми искрами осколков, раскололся вдребезги, и я зажмурил глаза, а когда чуть приоткрыл…
Рыжая открыла жалюзи, и в глаза мне било яркое утреннее солнце.
- Подъем, граф, - сказала она. - Завтрак на столе.
Я отлично выспался - всю ночь проспал, что называется, без задних ног, обнимая теплое, ровно дышащее женское тело, которое ничуть не мешало мне (странно, я давно уже люблю спать один), наоборот, давало уют и навевало тепло в странном, покалывающем холодке всей этой квартиры - но из-за этого дурацкого сна под утро (сколько, там, длится сон? Какие-то доли секунды…) чувствовал себя каким-то разбитым. Словно усталость из сна, приснившуюся усталость, как-то ухитрился забрать с собой - в явь.
Впрочем, от душа с гидромассажем (живут, блядь, люди!) и аккумуляторной зубной щетки с массажной насадкой усталость почти прошла. А после омлета Рыжей и первой сигареты (первая сигарета, если удержался и не закурил до завтрака, это - куда круче первого в жизни оргазма… вот он где, возраст, сказывается, грустно, девушки…) - прошла совсем.
- Мне через часик надо кое-куда съездить… Ну, дела разные, - сказала Рыжая, возясь с посудомойкой. - У тебя какие планы?
- Грандиозные, - пробормотал я, тщетно пытаясь пустить колечко дыма. - До дому добраться…
- До дому? - нахмурилась Рыжая. - Ах, да, кошку же надо накормить…
- Не кошку, а Кота, - наставительно сказал я. - И не только накормить, а явиться с повинной…
- А ты ведь не шутишь, - вдруг задумчиво пробормотала она. - Прикрываешься шутками, а на самом деле, так оно и есть.
- Ну, есть, - с неохотой буркнул я и прикрыл глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом.
Я не люблю говорить о своих отношениях с Котом. И не потому, что это, дескать, такая интимная сфера - чушь. Это просто бессмысленно. Тому, у кого у самого живет маленький Зверь, не нужно ничего объяснять, а для тех, кто знает и гладит лишь чужих кошек, это все равно будет непонятно. Как мог объяснить похмельный студент кирявшему вместе с ним прапорщику, что такое головная боль? В ответ - честное и искреннее недоумение: "Болит? Кость?.. Кость болеть не может"…
Вдруг на мое колено легла ее ладонь, как… Что за черт… Как мягкая кошачья лапка… Я раскрыл глаза.
- Я понимаю, - сказала Рыжая, присевшая передо мной на корточки.
В вырезе ее халатика мне были видны, как на ладошке, ее груди и трогательная ложбинка между ними - такая знакомая и притягивающая… Но я, быть может, впервые за все наше знакомство, не обратил на нее никакого внимания. Я кожей, сквозь джинсы, на которых лежала ее ладонь, почувствовал, что она понимает.
И мне это не понравилось.
Мне не нужно, чтобы меня так понимали!.. Не надо лезть ко мне так близко! Мне этого не надо!...
Рыжая выпрямилась, и отойдя к посудомойке, сказала:
- Съезди, - она нажала на кнопку и посудомоечная машина мягко заурчала. - И привези его сюда.
- Я… - я как-то слегка растерялся. - Ты… хочешь, чтобы я… Чтобы мы тут всю неделю жили?
- Мое дело - предложить, - пожала она плечами, - если у тебя другие планы… - это уже была нормальная Рыжая, и заворочавшееся было во мне беспокойство улеглось. Она не притворялась равнодушной, не притворялась, что очень хочет моего присутствия, она вообще никогда не притворялась, а просто излагала все так, как есть. Предлагала, дескать: "Поиграем?" Не больше и не меньше. Что ж, честь - большая, особенного для "седого чубчика" (у самой - тоже серые ниточки в гриве), но…
- Честь большая, но… не слишком ли много тебе мужиков-то - Кот мой, да я?…
- Нормально, - сказала она. - Все равно ты без него будешь дергаться… Да, и захвати его консервы. Или купи по дороге.
- Ну, как я его привезу? Он на руках на улице сидеть не будет. И ни в какой сумке - его не удержишь… Он вообще не любит…
- Не бери в голову, - бросила она через плечо, вышла из кухни в холл и пошла в сторону спальни. Там щелкнула какая-то дверка… А-а, наверно это дверь в кладовку, возле спальни… Что-то мягко брякнулось на пол, раздалось приглушенное "твою мать…", какая-то возня и…
Через минуту-две она пришла в кухню и поставила на передо мной…
У меня словно шторы на глазах раздвинули. Какой же я мудак! Ведь она тогда уладила свой случайный конфликт - случайную, но в буквальном смысле кровавую разборку - с моим Котом совершенно по-кошачьи! Разве мог бы кто-то, не знающий… Не меня она понимала (я почувствовал облегчение и только сейчас понял, как на самом деле меня испугала ее ладонь на моем колене и то неожиданное…), она понимала… И этот странный холодок в квартире - Господи, ну, конечно, мудила я старая, здесь же жила кошка, жила, а потом…
На выложенном красивой плиткой полу кухонного отсека столовой, прямо передо мной стоял кошачий домик-переноска, и я тупо глядел на него, а потом поднял глаза на Рыжую… Она была спокойна, почти равнодушна, только уголки губ чуть опустились.
- Ну, так как? - спросила она. - Других причин нет?
- У вас была…?
- У меня, - поправила Рыжая. - У меня была кошка, - она помолчала. - Я уезжала… надолго, почти на год, к дочке. Когда приехала, она… Она меня к себе почти не подпускала. Ждала котят… А когда родила, - голос Рыжей не дрогнул, но губы вытянулись в прямую ровную линию, - умерла.
- А котят… Ну, одного - ты не оставила?
- Нет, - сказала Рыжая. - Он не захотел, и я… тоже. Ну, так как, привезешь?
- Может быть, не… не надо? Тебе…
- Брось, - отмахнулась Рыжая. - Я, правда хочу… И потом, твой совсем не похож на… нее. Моя, - она усмехнулась, - была рыжая… Почти как я. Ну, решай, я скоро поеду, и если привезешь, оставлю тебе вторые ключи. Идет?
- Идет, - кивнул я, - идет рыжая б… - я осекся, вдруг сообразив, что это может отнестись не к ней, а к ее рыжей кошке, а про них так шутить… - Чего-нибудь купить по дороге.
- Не-а. Если тебе хлеб нужен, купи - я его не ем… Ладно, я пошла марафет наводить, - она погрозила мне пальцем, - пол часа меня не трогать.
- Это святое, - вздохнул я. - Постой, а как же охрана?… В смысле, сигнализация - я уйду, а кто поставит?..
- Да, черт с ней, - отмахнулась она. - Кому она нужна - в подъезде домофон, наша дверь - она усмехнулась, - не простая железка, а такая, что… Плюнь.
- Плюну, - согласился я и потянулся за второй сигаретой.
Вторая - тоже вкусная, но… не первая. Она - тоже, как… Крыжополь.
(Как вам Париж? - Красивый город. - Как Питер? - Великий город. - Как Крыжополь? - Тоже город…)
Ну, что ж, Котяра, посмотрим, как тебе глянутся эти хоромы. Богатые, они, знаешь, не такие, как все. Но мы же с тобой начитанные, мы ведь знаем, что у них просто денег больше. Просто, блядь. Будь оно так просто, мы бы с тобой тоже в "Джакузи" плавали. Ну, ты-то, конечно, нет - тебе на "Джакузи" насрать, ты вообще воды не любишь, а я бы плавал… Нырял… А если бы хорошо себя вел, мне б даже воду туда пустили. Что, не хорош анекдот?
Плавая в таких дурацких мыслях, я все-таки ухитрился выпустить ровное колечко дыма и тут же проткнул его тонкой струйкой. Мне понравилось. Эффектно. По-ковбойски. А ля Клинт Иствуд. Вот только squint у меня не выходит - не та морда лица, да и мешки под глазами такие, что не squint, а заплывшие зенки получаются…
* * *
После ночной отлучки Кот встретил меня, как Родина - после заграницы. Неласково. Впрочем, это обычный двухминутный ритуал - посидеть на шкафу, равнодушно глядя куда-то мимо меня. Это он ясно сказал мне: "Я недоволен".
Исполнив ритуал недовольства, Кот приступил к следующему ритуалу ("Я - соскучился"), ради которого можно вытерпеть любое его хамство. Потом доел оставленное ему накануне мясо, слегка подрагивая хвостом ("Ты же знаешь, что я один есть не люблю, мог бы и пораньше явиться"), потом подошел к притащенной мной кошачьей "переноске", тщательно обнюхал ее со всех сторон и вопросительно глянув на меня, издал с закрытым ртом "М-ммм?" ("Как прикажешь понимать?") Я пожал плечами - мне не хотелось сейчас пускаться в объяснения, пускай привыкнет немножко к "переноске" - тогда он тоже пожал плечами (дернул загривком) и величественно развалился на ковре, рядом с моим скромненьким письменным столом. Он ждал, что я сяду за стол и два-три часа по своему глупому обыкновению просижу за совершенно бессмысленной и невкусной штуковиной, тыкая в нее пальцами и делая вид, что мне это нравится. Он ждал, что я сяду поработать, и…
Почему бы и нет? Не хочется, конечно, но надо бы сделать хоть страничек шесть - срок на этот дурацкий детектив уже поджимает, а если вся неделя уйдет на Рыжую, то за такие каникулы потом придется расплачиваться авралом, наверстывать впопыхах… Я сел за стол, сладко потянулся и с легким отвращением включил компьютер.
Часа через полтора раздался междугородний звонок. Слегка обрадованная тем, что я - дома, но старательно скрывающая это, жена сообщила, что они доехали прекрасно, что все там замечательно, что жаль, что у меня так много работы (ирония) и я не смог поехать с ними, а потом, не зная о чем говорить дальше, дала трубку дочке. Дочка тоже не знала, о чем говорить, поинтересовалась, как я себя чувствую (равнодушная вежливость), кто ко мне приходит в гости (мамочкина подсказка), сообщила, что уже купалась, что вода теплая, и замолчала, тщетно подыскивая еще какую-нибудь тему…
- Ладно, кисунь, - сказал я, - не лежи долго на солнце… Дай-ка мне маму.
Жена снова взяла трубку, начала говорить что-то про разморозку холодильника, но я оборвал ее на полуслове:
- Слушай, от вас легко звонить?
- Ну… бывает, что нет… И довольно дорого… Так что, если мы не звоним, ты не волнуйся, у нас все…
- Тут мне с узла звонили - с телефонного. Предупредили, что на пару дней могут отключить, у них там на линии какой-то… ремонт, что ли… Словом, если не дозвонишься, не удивляйся…
- Ага-а, это ты намылился куда-то… Прямо сейчас придумал?
- Придумать я мог бы и поинтересней, - давя в себе раздражение (и правда, мог бы, кретин!), равнодушно сказал я. - Ладно, отдыхайте, вам, чувствую, не до меня…
- Ну, что ты болтаешь! Мы уже скучаем, - вялый протест, свистнуто, кончено, но если разобраться, свистнуто на троечку… - А ты?
- Очень. Ну, все. Целу-пока.
- Пока…
Кот, слушавший разговор, не поворачиваясь и лишь легонько поводя одним ухом, лениво покогтил ковер.
- Про тебя, между прочим, вообще не удосужились спросить, - с некоторым злорадством сообщил ему я, глянул на дисплей, а потом скосил глаза на бар, откуда тусклым призывом маячила недопитая бутылка "Мартеля".
Кот, наконец, соизволил повернуть ко мне голову, но посмотрел не на меня, а на бар. Я достал бутылку, налил себе маленькую рюмку, выпил и блаженно прикрыл глаза…
- Дурак, - явственно прозвучал равнодушный голос в
(мозгу?.. воображении?.. Подсознании?)
отдалении. - С телефонным узлом ты даже до троечки не дотянул.
Я открыл глаза и взглянул на Кота. Он уже опять отвернулся, опять развалился на боку, и прикрыв глаза, кажется, дремал. Только кончик хвоста чуть-чуть покачивался… Так поводился, из стороны в сторону. Вялое раздражение? Что ж, если это - он, то он… Прав. Я уставился на дисплей, прочитал последнюю напечатанную фразу, скосил глаза в раскрытую книжку, и… Пальцы сначала вяло, а потом все увереннее набирая скорость, забегали по клавишам…
Через час я сделал коротенький перерыв - сварганил себе яичницу и сыпанул Коту сухого корма, - а потом снова уселся за компьютер. Работа клеилась, шла, а когда она так идет, нужно хватать ее за хвост и не выпускать, пока…
Как с тем алкашом: "Неси еще сто грамм, пока не началось… Еще сто пятьдесят, пока не началось… Ну, еще двести, пока не началось… - Пардон, может, вы уже расплатитесь? - Началось!.."
Телефон резко квакнул, я оторвался от клавиш и скосил глаза на экранчик определителя ("голос" я всегда выключал, когда работал). Началось… Я снял трубку.
- Эй, ты жив? - спросила Рыжая.
- Ага…
- У меня все горячее. Чем это ты так занят?
- На плите - горячее, или..?
- Или, - засмеялась она. - И на плите тоже. Ты скоро?
- А что, пора обедать? - я с каким-то посторонним любопытством поймал себя на том, что разговариваю с ней, как с женой.
- Пора ужинать! Давай, что ты там рожаешь? - в ее голосе мелькнуло раздражение.
- Даю.
- Коту консервы не забудь. И хлеб, если тебе надо.
- Я сегодня не буду брать Кота, - неожиданно для себя сказал я. - Завтра… все равно придется домой заехать - жена будет звонить. Завтра…
- Ладно, - она помолчала. - Как хочешь. Так ты идешь?.. В смысле, едешь?
- Еду… Иду. Ползу, - я потянулся и мне, правда, захотелось к ней - вкусно пожрать и завалиться в огромную, широченную койку. Быстро я привыкаю к хорошей жизни…