И только благодаря Людмиле мой собственный естественный провал не привел к конечному пункту под названием "панель". Несмотря на полновесные двадцать четыре, выглядела я от силы на восемнадцать, так что шансы свалиться в упомянутую пропасть были… Тем более, что возвращаться домой после провала я не собиралась. До сих пор до конца не знаю, что именно толкнуло тогда абсолютно несклонную к альтруистическим поступкам Милу подойти ко мне в частично уже рыдающей толпе неудачливых абитуриентов, застывшей перед списками немногочисленных счастливчиков, среди которых меня, естественно, не было. Если бы не она, у моей провинциальной мамы никогда не возникла бы сегодняшняя возможность изо всех сил гордиться тем, что ее дочь - единственная из всего класса - действительно осуществиласвое намерение. Выходит, зря хихикали, позабыв, кто именно смеется "хорошо" в соответствии с популярной народной пословицей!
Позднее выяснилось, что Людмила заприметила меня еще во время экзамена по русскому устному. По причине необычного стечения обстоятельств Милка сидела в экзаменационной комиссии, по ту сторону стола: кто-то там внезапно заболел, и ее посадили "для численности" как уже защитившуюся да еще работающую в популярной "молодежке" дипломницу. Я же во время экзамена от волнения не только Людмилу, но вообще ни одного члена комиссии, включая председателя, толком не видела и, конечно, не запомнила. И, как уже говорила, понятия не имею, чем ей так понравилась, что даже запомнилась. Сама Милка совершенно серьезно уверяла, что исключительно внешностью.
- Отродясь не видела такой толстенной, черной, да еще кудрявой косы! - заявила она мне вместо приветствия для начала знакомства. - Жаль, что придется ее остричь…
Я поглядела на высокую рыжеватую девицу с нахальными зелеными глазами, возникшую рядом, как на сумасшедшую и попыталась высвободить из ее сильных, прохладных пальцев свой локоть. Локоть не высвобождался, и я не нашла ничего умнее, как спросить:
- С какой стати я буду стричь косу?
- А с той, что у нас в газете такой прикид и такие прически не приняты - другой стиль! Надеюсь, ты согласна пожертвовать этой прелестью ради работы в нашей конторе?..
И она произнесла название популярной "молодежки", еще не успевшей тогда приобрести окончательно скандальную славу.
- Но… - пробормотала я, - вы… Почему вы решили, что я… Вы меня, вероятно, с кем-то спутали, я…
- Ты Марина Вершинина, не завалившая ни одного экзамена, но не добравшая баллов. Из какого-то, не помню какого, Урюпинска, - усмехнулась Людмила. - А работать ты у нас будешь, потому что я так хочу. А я там не последний человек, и к тому же сплю с Григом… То есть с главным!.. Ты где остановилась, в общаге?
- У тетки… - растерянно ответила я, подавленная происходящим. Сориентироваться в потоке информации, излитой Людмилой, мне оказалось явно не под силу.
- Тетка злыдня? - Как-то незаметно она успела уже вывести меня из толпы неудачников и теперь тащила в сторону метро, от которого нас отделяло переполненное транспортом шоссе.
- Вовсе нет, - запротестовала я.
- Тем лучше, значит, есть возможность осуществить прописку… Там случайно не коммуналка?
- Двухкомнатная квартира, - покорно отвечала я на ее вопросы.
- Чудненько!
Мы уже достигли шоссе, я приготовилась ждать свой свет, чтобы перейти на другую сторону, к метро, но Людмила потащила меня к припаркованной неподалеку от перехода довольно-таки обшарпанной черной "Волге" не самой последней модели.
И только тут я наконец спохватилась и перепугалась, враз вспомнив все и мамины, и тетушкины предупреждения о "московских ужасах", о коварных столичных сутенерах, прямо на улицах хватающих провинциальных идиоток и заволакивающих их в свои тачки… Ну и так далее. Но именно в этот момент дверца "Волги" распахнулась, из салона выглянул убедительно увешанный целой кучей затейливых и явно дорогущих фотокамер парень в очках, с интеллигентным еврейским лицом.
- Наконец-то! - Он добродушно ухмыльнулся. - Тебя, Милка, за всеобщей погибелью типа конца света хорошо посылать.
И, скользнув по мне быстрым доброжелательным взглядом, добавил:
- Привет!.. Это и есть твоя добыча?
- Ну…
- Давайте скорее, девчонки, а то Кравцов уже на пейджер запрос сбросил, где нас дьявол носит…
Фамилия Григория Кравцова, успевшая стать к тому моменту, во всяком случае в провинции, почти легендой, для меня, несколько лет подряд выписывавшей его газету, прозвучала паролем. И ничтоже сумняшеся я вслед за Людмилой нырнула за предупредительно распахнутую Рудиком (а это был он) дверцу "Волги". И всю дорогу лихорадочно соображала, как лучше ответить по прибытии в редакцию на вопрос о моем рабочем стаже: в том, что такой вопрос будет задан, я не сомневалась ни секунды. И переживала жутко, поскольку в моей трудовой книжке красовалась позорная, как я полагала, одна-единственная запись: "Литературный сотрудник многотиражной газеты ЭМЗ "Сигнал"…" Под аббревиатурой "ЭМЗ" имелся в виду наш электромеханический завод. В "Сигнале", заводской многотиражке, прозванной рабочими "Свистком", я проработала год и два месяца - после развода с мужем. К данному факту в тот момент сводился весь мой профессиональный опыт… Его, как я тогда думала, должно было хватить для поступления, но уж никак не для работы в столичной да еще такой замечательно недоступной газете…
В реальности все получилось наоборот. Поступление мое в тот год не состоялось, а в родную ныне контору, благодаря необъяснимому Милкиному поступку, я попала молниеносно, словно по мановению волшебной палочки.
Я смутно помню, как мы добрались до редакции, как Людмила в мгновение ока выписала мне пропуск, как мы вначале ехали все вместе на лифте, причем одна из камер Рудика немилосердно впилась мне в бок острым углом из-за тесноты кабинки. Потом сквозь целую прорву длинных коридоров, в путанице которых, как мне тогда показалось, разобраться невозможно, продвигались в сторону приемной главного, то есть его святилища, мимо огромного количества говорливых, бегающих туда-сюда людей.
Помню, как споткнулась и едва не шлепнулась от неожиданности, когда прямо над головой грянул чей-то разъяренный радиобас: "Отдел спорта, срочно в "дежурку"!" Я решила, что голос принадлежит самому главному редактору и окончательно внутренне обомлела… Ошиблась, конечно. Я ведь и понятия не имела в тот момент о внутренней иерархии газеты, о системе дежурных редакторов, каждый из которых к середине дежурства уже пребывает из-за бесконечных накладок и обвалов, которыми переполнен быт любой газеты, в состоянии либо тореадора, либо и вовсе растравленного быка…
И я поначалу, когда Людмила впихнула меня в кабинет Грига, оказалась не в состоянии разглядеть своего кумира, которого, живя в родном городе, уже больше года считала гением. Его первые слова, вопросы (если они вообще имели место) начисто улетучились из памяти. Сознание включилось в тот момент, когда приятный во всех отношениях баритон (а вовсе не радиобас!) произнес:
- У вас великолепный, надежный поручитель, что ж… приступайте, время не ждет! Трудовую и прочие формальности - завтра, а сейчас, Людмила Евстафьевна, срочно и как можно более срочно - информация в номер из Талдома… Не сомневаюсь, Мариночка справится… Я верно запомнил ваше имя?
Ответить мне Милка не дала - поволокла прочь из кабинета, вновь вцепившись в мой локоть.
Только на пороге, на самом выходе, мне удалось оглянуться, и я наконец увидела Григория. Кравцова. Точнее - его глаза, которые в этот момент встретились с моими. Серые, как чистый феррум, которого, говорят, в природе не существует, они заинтересованно и доброжелательно смотрели мне вслед. Именно мне, а не Милке.
Совершенно не отдавая себе отчета в том, что погибла на месте, я послушно помчалась вслед за своей "поручительницей", неправдоподобно быстро впав в общий здешний ритм беготни и суеты. И до Талдома, едва сев на свое новое рабочее место, дозвонилась молниеносно, хотя, по уверениям Милы, связь с ним всегда хуже не придумаешь. И дальше мне везло, как Золушке перед балом: причины, по которым известная шоу-звезда согласилась спеть на Дне города в этом городишке с башмачным наго званием, мне со вкусом подлинной и несомненно опытной сплетницы изложила, ничуть не чинясь, прямо по телефону одна из ответственных за празднество девиц…
Милка одобрительно пронаблюдала весь процесс, включая мое общение с компьютером, поскольку текст требовался в номер и набирать его, сочиняя на ходу, требовалось тоже сразу. Не очень-то приятно писать под пристальным взором малознакомого человека, чьи критерии тебе неизвестны… Как выяснилось, это испытание я прошла, с ее точки зрения, с блеском. Помогло, видимо, более чем годичное чтение газеты, стиль которой не был для меня тайной за семью печатями… А может, это решение свыше - повернуть мою судьбу именно таким образом, чтобы Людмила, отправившаяся за необходимым сотрудником на родной ей журфак, выбрала среди целой прорвы удачливых - неудачницу, то есть меня… Прошло много времени, прежде чем я поняла, насколько умно и в своих интересах, а вовсе не моих она поступила…
Но тогда… Говорят, в жизнь каждого человека хотя бы один раз, хотя бы на один краткий миг обязательно врывается сказка. Я ничуть не сомневалась, что в мою судьбу сказка пришла как раз благодаря рыжеволосой красотке, почему-то именно на мне остановившей в тот день свой быстрый, пристальный и оценивающий взгляд… Людмила, как я узнала много позже, в людях ошибалась редко, почти никогда. У нее был острый ум, великолепная интуиция и отточенный язычок профессионального газетчика. Но о том, что не все сказки заканчиваются счастливым финалом, я даже не подозревала. Потому что до поры до времени не относилась к категории людей, жаждущих заглянуть за занавес после того, как тот опустится. И поглядеть, как на самом деле выглядят принцы и принцессы, когда смоют наконец грим…
3
Все эти воспоминания, пролетевшие в сознании за считанные минуты, не позволили мне тогда сразу сосредоточиться на вопросах, которыми сыпал Корнет. Включилась я в процесс в тот момент, когда он внезапно на полуслове умолк. Посмотрев на Оболенского, я обнаружила, что он почему-то присел на корточки, но вовсе не над Милкиным телом. Близоруко прищурившись, Виталий внимательно разглядывал что-то привлекшее его внимание под нашим столом. Проследить за его взглядом я не успела, потому что как раз в эту минуту дверь отдела распахнулась и комната моментально заполнилась множеством людей - в форме и без… Следственная группа прибыла.
Так получилось, что Григорий примчался в редакцию одновременно со следователем, и его белое как мел лицо было единственным, которое я идентифицировала в первые минуты. Где-то рядом слышался голос Корнета, разумеется хорошо знакомого чуть ли не со всеми прибывшими явно не первый год: во всяком случае, краешком сознания я отметила тогда, что к человеку в темно-синем мундире прокуратуры - высокому, круглолицему и немолодому - Оболенский обращался на "ты". Но видела я по-настоящему только лицо своего бывшего мужа, с привычной легкостью читая по нему все, что чувствует Григ на самом деле, - от запредельной, едва сдерживаемой ярости до поистине панического ужаса, - все, что он немыслимым усилием воли прячет за видимой неподвижностью черт…
Говорят, что в неудачных браках очень часто вместо любви возникает психологическая зависимость более слабого супруга от того, который по своей натуре сильнее. Что именно эта психологическая зависимость принимается слабейшим за любовь… Если это так, то моя зависимость от Гришани, которая так никуда и не делась, выражалась чуть ли не с первых шагов в абсолютно точном понимании всего, что реально происходило в его душе, как бы ни пытался он это упрятать за многочисленными масками, имеющимися в его арсенале. По отношению к нему моя интуиция не дала сбоя ни разу… Кто знает, может, именно это и бесило его во мне больше всего?
Усилием воли я заставила себя отвести взгляд от Григория и сосредоточиться на происходящем.
Как-то незаметно нас подняли наконец из-за рокового стола и переместили к дальней стене отдела, в район моего рабочего стола. И теперь, кое-как примостившись на краешках имевшихся здесь стульев, мы напоминали группу провинившихся школяров, застигнутую учителями на месте преступления. Анечка снова тихо всхлипывала, стараясь не смотреть в сторону Милкиного тела, хотя разглядеть его теперь не было ни малейшей возможности из-за окруживших место нашего недавнего пиршества людей, в том числе людей со съемочной аппаратурой. Все это выглядело как плохой фильм из разряда детективов: вспышки ослепляющих ламп, сопровождавших съемку места преступления, краткие и малопонятные реплики, которыми обменивались без суеты перемещавшиеся на середине комнаты люди… И даже собственное ощущение, что все это уже было когда-то, но не на экране, а в жизни…
Корнет все еще продолжал о чем-то негромко разговаривать с круглолицым, но теперь к ним присоединился, видимо, взявший наконец себя в руки Григорий. Нас Григ упорно не замечал, ни разу даже не глянув в ту сторону, где мы сидели, чуть ли не по двое на каждом стуле, - группа лиц, подозреваемых в совершении убийства… Впрочем, насколько я успела заметить, на Милкин труп Григорий тоже не взглянул ни разу после того, как, войдя в отдел, бросил на него короткий взгляд и именно в этот момент сделался белым как мел.
Круглолицый наконец повернулся в сторону своих подчиненных (отчего-то было понятно, что именно он здесь главный) и отдал одному из них короткое распоряжение. Тот молча кивнул, остальные расступились, пропуская его к столу. И я увидела наконец, что именно разглядывал там Корнет перед самым прибытием милиции. Это был всего лишь смятый комочек серебряной бумаги, в какие обычно заворачивают маленькие шоколадки. Парень, получивший распоряжение от круглолицего, протянул руку, затянутую в тонкую, почти невидимую резиновую перчатку, и, нагнувшись, поднял этот кусочек фольги, после чего задумчиво уставился на наш стол, уставленный почти нетронутыми закусками.
Очевидно, наблюдательный Корнет потому и заинтересовался оберткой от шоколадки, валявшейся под столом, что провел этот сравнительный анализ еще до появления следственной группы. Никаких шоколадок на нашем столе не было. Из сладкого присутствовала лишь коробка ассорти, конфеты в которой покоились в обычных гофрированных бумажках. Вся остальная закусь была взята под водку, две бутылки которой красовались рядом с почти опорожненной бутылкой шампанского и слегка початой полулитровой "Лидией"… Роковая "Лидия", любимое Милкино вино, была заказана ею дополнительно, поскольку водку Людмила не пила. Кажется, и деньги на последний в ее жизни напиток она вручила ребятам из собственного кармана, зная, что никто из нас употреблять это сладкое пойло не будет.
Молодой человек, извлекший из-под стола фольгу, все так же молча переглянулся со своим начальником, и круглолицый направился к нам. Оглядев нас, сиротливо жавшихся друг к другу, он слабо улыбнулся и заговорил. У него оказался завораживающе-вкрадчивый голос, наверняка действующий на всех без исключения подследственных как взгляд удава на кролика.
- Разрешите представиться, старший следователь районной прокуратуры Потехин Николай Ильич. Примите мои соболезнования.
Мы их приняли молча, только Анечка опять всхлипнула. Решительно этого не заметив, Николай Ильич продолжил:
- Не припомните, кто-нибудь приносил на ваши… э-э-э… посиделки шоколад?
Повисла тяжелая пауза. Непозволительно длинная, после чего мы дружно, не сговариваясь, замотали головами. Довольно глупо все это выглядело со стороны.
- И все же? - продолжал настаивать следователь.
- Никакого шоколада у нас вообще не было, - заговорил Василий, хмуро глядя в сторону. - Я знаю, потому что мы с Рудиком сами… сами все покупали, правда, Рудик?
Фотокор молча кивнул, пряча покрасневшие глаза.
- Что именно вы купили, если можно, припомните. - Голос Потехина действовал на меня уже не завораживающе, а раздражающе.
- Можно, - мрачно согласился Василий и поднял на следователя свои серо-голубые глаза, в которых плескалась вполне понятная тоска. - Во-первых, колбасу "Турист", потом две банки шпрот… Рудик, что еще?
- Хлеб, - прошептал несчастный Рудик. - Водку… два лимона, вино…
- Ну и конфеты, - завершил список Василий. - А Кирилл еще консервы притащил - печень трески и банку вон того перца… Все, кажется.
- Вы уверены, что в числе ваших приношений не было шоколада? - Потехин перевел мгновенно ставший тяжелым взгляд на Кирилла, одышливо пыхтевшего у меня над ухом: у бедного толстяка Калинина явно подскочило давление. Покосившись на него, я отметила, что не только лоб, но и вся рубашка у него мокрая от пота - неряшливо прилипла к довольно основательному пузу.
- Уверен, - пробормотал он, едва заметно вздрогнув. И зачем-то пояснил, пробормотав: - Понимаете, я шоколадки только в зарплату покупаю, детям… Больше никогда, ребята подтвердят… Конечно, уверен, у нас сейчас до получки еще дней десять…
Мне стало неловко и за Кирилла, неизвестно почему струсившего и поэтому выглядевшего виновным, и за остальных, по неясным причинам, - тоже.
- На стол накрывали мы с Милой, - заговорила я по собственной инициативе, преодолев горячее желание вообще впредь никогда не открывать рта. - Никакого шоколада среди продуктов не было. Я бы запомнила.
- Да? - Николай Ильич посмотрел на меня заинтересованно, и я выдержала его удавий взгляд, хотя, чего мне стоило под ним даже не моргнуть, знала только я сама.
- Да, - кивнула я как можно спокойнее. - И, не дожидаясь следующего вопроса, пояснила: - Я очень люблю шоколад и, когда ребята ушли в магазин, пожалела, что не заказала его к шампанскому, вообще не напомнила о сладком… Мужчины не всегда насчет этого могут сообразить.
- Но ваши посланцы сообразили? - усмехнулся Потехин.
- Сообразили, - подтвердила я, - но купили не шоколад, а ассорти, как видите.
- А вы случайно не обратили внимания, в процессе вашего… э-э-э… застольного общения никто не доставал из кармана или, допустим, из сумочки шоколадку?.. Этот вопрос не только к Марине… Вас ведь Марина зовут?
- Вершинина Марина Петровна, - отчего-то разозлилась я. - Старший корреспондент городского отдела… Никто никаких шоколадок в процессе, как вы выразились, застольного общения ниоткуда не извлекал! Дамские сумочки тут вообще ни при чем: мы с ними не ходим, туда бумаги не вмещаются… А наши портфели были от нас далеко, так же как и сумки у ребят… И какие могут быть карманы в такую жару? Вы же видите - все в майках, ну или в рубашках легких… Кроме того, никакого "застольного общения" толком не было, не успели…